ЗАЧАРОВАННОЕ ЛЕТО 5 страница

Габриель продолжал скользить взглядом по веренице фотографий, и вдруг у него екнуло в груди. Он пришел в этот дом, чтобы отыскать Роберта Уиттингтона, и внезапно нашел его. Со стены на Габриеля смотрел юноша с худощавым, аскетическим лицом, доверчивыми глазами и по‑ детски восторженной улыбкой. Он стоял в обнимку с сестрами, очевидно, в каком‑ то парке. Может быть, снимок сделан в Хэмпстед‑ Хит? На заднем фоне виднелись зеленые газоны, цветочные клумбы и несколько разноцветных воздушных змеев в линяло‑ голубом небе.

Счастливый Уиттингтон смотрел прямо в объектив. Справа от него стояла Минналуш, одной рукой придерживая развевающиеся на ветру волосы. Слева и чуть позади – Морриган: тонкие пальцы лежат на плече Роберта, взгляд устремлен вдаль.

На других фотографиях Роберт почти везде был запечатлен один. То он лежит в гамаке, свесив длинную ногу, то сидит в саду, привалившись к дереву, тому самому, что растет возле бассейна, – Габриель узнал крупные красные цветки. На следующем снимке Роберт Уиттингтон в футболке с надписью «Поцелуи лучше наркотиков» смешно свел глаза к носу. Ага, это гостиная в Монк‑ хаусе – на стене африканские маски, за плечом Уиттингтона‑ младшего маячит герб с изображением монады.

Черно‑ белая фотокарточка размером восемь на десять дюймов, помещенная в рамку, вызвала у Габриеля странное беспокойство. Судя по всему, Роберт Уиттингтон и сестры Монк были сфотографированы на открытии выставки в какой‑ то модной художественной галерее. Уиттингтон задумчиво рассматривает холст, Морриган и Минналуш чуть поодаль, обе держат по бокалу шампанского. Их взгляды устремлены не на картину, а на Роберта, на лицах написан нетерпеливый азарт, предвкушение, любопытство. Габриель задержал дыхание. Вот, опять: любопытство. Как в глазах той женщины у бассейна. Сестры смотрят на Уиттингтона с настойчивой, почти жадной пытливостью, они взволнованы, увлечены, возбуждены. Чем?

Хорошо бы забрать эту фотографию с собой, но, поскольку она в рамке, пропажу, скорее всего, заметят. Габриель поколебался, потом протянул руку и снял со стены фото Роберта и сестер Монк в парке Хэмпстед‑ Хит. Карточки приколоты чуть ли не одна на другую, так что, пожалуй, эту можно и позаимствовать.

Пора, пора уходить. Габриель сунул снимок во внутренний карман куртки и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Он быстро спустился по лестнице, выстеленной черными тенями, и уже добрался до нижнего этажа, когда внезапный звук заставил его замереть на месте – щелчок замка, в котором поворачивается ключ. Звук исходил от парадной двери. Оглянувшись, Габриель убедился, что она уже начала открываться.

Он рванулся к двери, ведущей в гостиную, но коридор с безумным количеством цветочных горшков оказался настоящим минным полем. Сердце Габриеля едва не выскочило из груди, когда он чуть не опрокинул разлапистую аспидистру. Наконец он снова очутился в гостиной, и там, на противоположной стороне, его ждал путь к спасению – створчатые двери.

В холле зажгли свет, желтый луч протянулся через весь коридор в гостиную и упал к ногам Габриеля. Послышался женский голос – слов не разобрать, но тембр низкий и приятный. Затем другой голос, более высокий, с легкой хрипотцой, произнес: «И все‑ таки согласись, он просто милашка! »

Габриель быстро пересек комнату, предусмотрительно обойдя стороной шаткую плетеную ширму, толкнул рукой створчатые двери и вышел в сад. После запечатанной атмосферы дома знойный воздух и шум машин подействовали на него, как ударная волна. Габриель тихонько прикрыл стеклянные створки и помчался через сад. Добежав до дверцы в стене, он остановился и посмотрел назад.

Из‑ за стеклянных дверей лился яркий свет, витражные вставки горели разными цветами. На одном из окон открыли ставни и распахнули его настежь. Габриель услышал музыку. В саду благоухали розы, напоенный ароматом ночной воздух кружил голову.

За освещенным окном вырисовывались силуэты двух фигур. Они стояли лицом друг к другу, почти соприкасаясь головами. В их позе Габриелю почудилось что‑ то тайное, даже интимное. Несмотря на то что в саду было тепло, он поежился. От запаха роз его вдруг затошнило, стало клонить в сон, руки и ноги отяжелели. Он продолжал глядеть на сестер, и ему вдруг показалось, что перед ним застывшая картина: две женщины в окне, занятые тихим разговором, чужак, наблюдающий за ними из темноты, благоуханный сад – зачарованный мир, живущий по своим правилам, далекий от Лондона, который окружает его со всех сторон, словно живое теплокровное существо. Время здесь словно остановилось, хотя за стенами сада течет ровно и гладко.

Резкий сигнал автомобильного клаксона вывел Габриеля из оцепенения. Что он делает тут до сих пор? На него навалилась усталость, болела оцарапанная рука. Внезапно он ощутил непреодолимое желание убраться подальше от этого дома. Снова посмотрел на окно – фигуры исчезли.

Габриель облегченно вздохнул, повернулся к дверце, и тут до него донесся тихий женский смех. Или это только померещилось?

23 июня

У нас все еще нет нового участника игры. М. думала, что нашла того, кого надо, но как же он нас разочаровал! В нем нет жажды познания, нет любви к приключениям. Определенно, для нашей игры он не подходит.

М. продолжает, использовать его в качестве любовника, хотя я сильно сомневаюсь, что он способен ее удовлетворить. Очень красив, но сам знает об этом, а ни одна женщина не потерпит, чтобы мужчина считал себя привлекательнее ее. Надолго он не задержится.

Кстати, об идеальном любовнике: каким он будет?

Он страстен, у него дух воителя, умелые пальцы – он знает, как нужно касаться женщины. Он покорит меня своей нежностью и познает всю, до последней шершавинки.

Утонченность. Властность. Скрытая угроза.

Где найти такого мужчину? Как его зовут?

ГЛАВА 8

– Как ты сказал, кто он?

Фрэнки повернула голову и сощурилась на солнце. По ее настоянию они выбрали столик на летней площадке, хотя Габриель терпеть не мог принимать пищу на открытом воздухе. Где‑ нибудь в сельской местности завтрак на природе несет в себе некое буколическое очарование, но в центре города приходится сидеть в неприятной близости от прохожих, которые так и норовят плюнуть или чихнуть тебе в тарелку, не говоря уж о выхлопных газах, изрыгаемых автомобилями.

– Исидор? Мой приятель. Отлично разбирается в компьютерах и способен из‑ под земли достать любую информацию. Я попросил его порыться в Сети насчет Минналуш и Морриган Монк, может, найдется что‑ нибудь интересное. – Габриель глянул на часы. – Пунктуальностью, к сожалению, Исидор не отличается, но скоро должен прийти. – Он махнул рукой, подзывая официантку. – Еще кофе?

Фрэнки раскрошила круассан на тарелке.

– Нет, спасибо. Вчера ночью я, кажется, напилась кофе на всю оставшуюся жизнь.

– Как чувствует себя Уильям?

– Лучше.

Габриель кивнул. Сегодня Фрэнки не склонна к разговорам, да и выглядит утомленной. Красное платье лишь подчеркивает усталость на ее лице, жизнерадостный цвет невыгодно контрастирует с мертвенно‑ бледной кожей, резче обозначает сухость губ. В глазах Фрэнки застыла глубокая печаль. Значит, старик действительно ей не безразличен. Габриель почувствовал внезапный – и неприятный – укол ревности. Фрэнки осталась там, в прошлом. Какое ему дело до ее чувств к мужу?

– Ты любишь его?

– Это тебя удивляет?

– Нет. Если честно, Фрэнки, ваши отношения… из разряда безумной страсти?

– Скорее из разряда взмокших от волнения ладоней и полуночных грез. – Она подалась вперед. – Я еще никогда так не любила.

– Вот как.

На лице Фрэнки промелькнула усмешка.

– Ты полагаешь, ни один мужчина в мире с тобой не сравнится?

– Ну почему же, – пожал плечами Габриель, но мысленно съязвил: что такого есть у Уиттингтона, чего нет у Блэкстоуна? Разве что нескольких сот миллионов.

– Ты неподражаем, – коротко рассмеялась Фрэнки. – Всегда считал себя самым выдающимся созданием на земле. Похоже, время мало что изменило.

Габриель смерил Фрэнки холодным взглядом.

– Ладно тебе, перестань дуться, – улыбнулась она. – Лучше расскажи про свой визит к сестрам Монк. Говоришь, за исключением фотографий, других следов Роберта обнаружить не удалось?

– Нет, – вздохнул он. – Более того, я не уловил отпечатка его присутствия в доме.

– А та женщина в маске с вороном на плече? Отпечаток ее образа ты почувствовал?

– Боюсь, нет.

– Совсем?

– Ничего конкретного, хотя я по‑ прежнему думаю, что мы на правильном пути. Вопрос в том, кого из сестер я видел во время «скачка» – Морриган или Минналуш? На фото я рассмотрел обеих, но лицо женщины закрывала маска, а на голову был накинут капюшон, так что я до сих пор не знаю, которая из них приходила в ту ночь к бассейну.

– Сестрички очень близки, – нахмурилась Фрэнки. – Почему не предположить, что ты видел сразу обеих?

– В «скачке» я четко ощущал одну женщину. Если произошло убийство, в нем виновна только одна из сестер. Одна женщина из плоти и крови положила руку на лицо Роберта Уиттингтона и толкнула его под воду. Возможно, другая сестра обо всем знала и впоследствии помогала замести следы, но деяние совершил один человек.

– Деяние… О господи! – Фрэнки передернуло. – Какое холодное, безличное слово. Ты понимаешь, что тебе придется еще раз выйти в «скачок», вернуться назад и разобраться в том, что видишь?

– Да, я об этом думал.

– Когда будешь готов?

– Скоро, – пообещал Габриель.

На самом деле его раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, он был весьма заинтригован увиденным во время «скачка» – еще бы, такой эмоциональный всплеск! Разумеется, исследовательский азарт, который всегда служил главным стимулом к выходу в чужое сознание, в большой степени присутствовал и сейчас.

С другой стороны, Габриелю вовсе не улыбалось еще раз пережить собственное схождение с ума, да и в шкуре утопленника пришлось несладко. Более того, когда он вышел из последнего «скачка» и вернулся в реальность, его мозг еще долго оставался истерзанным, как футбольный мяч в конце сезона. Такое случилось впервые, и это пугало Габриеля. Решившись на второй «скачок», он будет похож на безумного ученого, который вводит себе дозу новоизобретенного, непроверенного и, возможно, опасного лекарственного средства, чтобы на себе опробовать его действенность.

– Кстати, я хотела спросить, – Фрэнки указала на забинтованное запястье Габриеля, – что у тебя с рукой?

– Поцапался с бешеным котом. Вчера вечером, в Монк‑ хаусе.

– Кота я помню. Если не ошибаюсь, черный как уголь?

– Милая зверюшка. Чуть не отхватил мне руку.

– Ты же сам его раздразнил, – улыбнулась Фрэнки.

– Раздразнил?

– Когда я приходила в дом, он мурлыкал и терся о мои ноги. Чудесный пушистик.

Габриель собрался возразить, но тут через столик протянулась длинная тень и на его плечо легла чья‑ то ладонь.

– Извините за опоздание, – широко улыбнулся Исидор.

Он был одет в розовую безрукавку и цветные пляжные трусы, из‑ под которых торчали тощие ноги, бледные и волосатые. В руке он держал глянцевый желтовато‑ коричневый портфель. Портфель в сочетании с пляжными трусами выглядел весьма импозантно.

– Ты здорово опоздал, – констатировал Габриель.

– Что поделаешь, повсюду жуткие пробки. А еще я пробежался мимо «Питтипэтс» и поставил банку. Представляешь, эти идиоты до сих пор не сменили настройки по умолчанию в протоколе шифрования! – Исидор весело подмигнул.

– Банку? – заинтересовалась Фрэнки.

Габриель предупреждающе мотнул головой. Конечно, она в курсе, что представляет собой их профессия, однако незачем лишний раз афишировать далеко не честные методы. «Банкой» у Исидора и Габриеля называлась хитроумная направленная антенна, которую они использовали для определения беспроводных систем связи.

Исидор плюхнулся на стул, вытянул руку и произнес:

– Очень рад познакомиться, миссис Уиттингтон.

Фрэнки, слегка ошеломленная, пожала протянутую ладонь.

– Я тоже. Только, пожалуйста, называйте меня Фрэнки.

– Фрэнки. Отличное имя.

Она улыбнулась, явно подпав под обаяние Исидора.

– Спасибо, что согласились мне помочь.

– Не стоит благодарности. – Исидор бросил взгляд на Габриеля и полез в портфель. – В Интернете я нарыл довольно много информации о сестрах Монк. Не знаю, насколько полезной она окажется, но, в общем, вот.

Он положил на столик оранжевую папку, раскрыл ее и по‑ совиному заморгал, всматриваясь в текст.

– Что‑ нибудь узнал про герб – про монаду?

– Это не герб, а оккультный символ.

– Чего‑ чего?

– Оккультный символ. Условный знак или рисунок, обладающий оккультной силой в магии и астрологии.

Исидор говорил демонстративно‑ терпеливым тоном учителя, объясняющего простые вещи недотепистому ученику.

– Так что же, речь идет о колдовстве?

– Какое страшное слово, «колдовство», – поморщился Исидор.

– Ради бога, не тяни, рассказывай. Что это еще за чертовщина?

– Ладно, ладно. – Исидор примирительно выставил вперед ладонь. – Во‑ первых, правильное название этого символа – «монас иероглифика», то есть иероглифическая монада. В тысяча семьсот шестьдесят четвертом году Джон Ди изобразил ее на фронтисписе своего трактата о мистицизме, в котором намешано всего понемножку из нумерологии, каббалы, астрологии, космологии и математики. Внушительная книженция. По некоторым сведениям, Ди умудрился написать этот поразительный трактат в умопомрачительной спешке всего за двенадцать дней. Этот парень – настоящий джедай, скажу я вам.

– Но что обозначает символ?

– Монада представляет собой несколько астрологических символов, сведенных в одно целое. Ди полагал, что монада символизирует единство космоса.

– До меня все равно не доходит.

– Да пойми ты, что это не просто закорючка, а знак, наделенный астральной силой. Он не только «говорит», но и «действует» – не просто отражает единство Вселенной, но еще и служит инструментом, с помощью которого происходит единение духа. Кроме того, монада – символ посвящения. Любой, кто носит на себе этот знак, тем самым показывает, что прошел трансформацию.

– Алхимия, – тихо промолвила Фрэнки. – Это все оттуда, верно? Трансформация личности.

Исидор бросил на нее проницательный взгляд.

– Вам знакомы эти термины?

– Алхимия была одним из самых страстных увлечений Робби. Он прочел, наверное, тонну книг. Я всегда недоумевала, зачем он сделал себе такую татуировку.

Габриель переводил взор с Исидора на Фрэнки и обратно. Он словно выпал из разговора, как будто эти двое нарочно общались на иностранном языке, чтобы он не мог ничего разобрать.

– Но ведь алхимики только и делали, что превращали свинец в золото?

– Это лишь часть науки, – покачал головой Исидор. – Гораздо больше их занимала трансформация души, а иногда и тела. Есть подтверждения, что некоторые алхимики вдруг очень быстро старились. Разумеется, те, что не умирали, отравившись химикалиями собственного приготовления.

– Кто такой Джон Ди?

– А‑ а, тут‑ то и начинается самое занятное. Джон Ди – классический образчик человека Возрождения. Гениальный математик – его работы предвосхитили труды Ньютона почти на сто лет – и великолепный картограф. Без него не случилось бы важнейших географических открытий елизаветинской эпохи. Помимо того, он служил советником и тайным агентом королевы Елизаветы Первой и носил кодовое имя «007». Круто, а? – Исидор довольно ухмыльнулся.

– Прелестно. И что дальше?

– Терпение, сын мой. Все тайны будут раскрыты, – важно кивнул Исидор, и Габриель прикусил язык. – В числе прочих своих интересов Джон Ди испытывал глубокую и неистребимую любовь к оккультным наукам, – невозмутимо продолжал Исидор, – что, поверьте мне, в те времена было весьма небезопасно. За это увлечение могли сжечь на костре быстрее, чем ты скажешь «абракадабра». Ди в буквальном смысле ходил по краю пропасти. «Иероглифическая монада» – книга, посвященная магии. Далее, Ди просто помешался на сборе информации, можно сказать, был законченным информационным маньяком. Человек небогатый, он собрал у себя дома самую большую библиотеку во всей Британии. Знания служили ему лекарством – или ядом, это с какой стороны посмотреть. Скорее всего, он немного не рассчитал дозу, потому что в итоге свихнулся. Кончил тем, что решил, будто может беседовать с ангелами, и стал всеобщим посмешищем. Весьма прискорбно, так как умом он обладал поистине блестящим.

– Все это отнюдь не объясняет, почему сестры Монк развесили монаду по всему дому. Шагу ступить нельзя, чтобы не наткнуться на эту эмблему.

– Не эмблему, а символ.

– Какая разница. Хорошо, символ.

– Думаю, в данном случае перед нами пример родовой гордости.

– Ты хочешь сказать…

У Фрэнки глаза на лоб полезли.

Исидор кивнул с самодовольством фокусника, вытащившего из шляпы особенно жирного кролика.

– Минналуш и Морриган Монк – прямые потомки доктора Джона Ди, величайшего светоча елизаветинской эпохи.

– Впечатляет.

Фрэнки медленно откинулась на спинку стула.

– Еще бы. Я и сам не отказался бы от такого предка. Гениальность подобного масштаба наверняка сохраняется в генофонде и через несколько поколений.

– Нет, меня впечатлило другое – как тебе удалось все это откопать.

Исидор застенчиво потупился.

– У меня есть кое‑ какие способности к…

– Вынюхиванию, – закончил за него Габриель. – Исидор – известный любитель совать нос, куда не следует.

– Неправда, это называется здоровым любопытством. Любознательностью. Если хотите, я тоже в некотором роде человек Возрождения.

Габриель взглянул на Фрэнки.

– Скромность – одно из самых привлекательных качеств Исидора. Представляешь, когда бедняга входит в комнату, ему приходится передвигаться вдоль стеночки.

Фрэнки недоуменно сдвинула брови.

– Ну, чтобы не стукнуться обо что‑ нибудь головой, непомерно распухшей от мозгов. – Вновь обернувшись к Исидору, Габриель произнес: – Неплохо сработано. Итак, монада – магический символ, сотворенный безумцем из шестнадцатого века.

– Гениальным безумцем.

– Допустим, гениальным. Что нам известно о его прапра‑ прапраправнучках?

– По‑ моему, ты пропустил несколько «пра». Ладно, поехали. Во‑ первых, сестры и сами практикуют алхимию, только менее эзотерическую ее разновидность. Они изготавливают духи, напитки и средства для ванн, руководствуясь спагирическими принципами.

– Спа‑ какими?

– Спагирическими. «Растворяй и сгущай». Они извлекают из сырого растительного материала активные компоненты, соединяют с неорганическим остатком – золой – и получают новое, сбалансированное целое.

Габриель вспомнил стол с химическим инвентарем на кухне сестер Монк.

– Я видел их лабораторию. И что, они продают свои зелья?

– Да, через Интернет.

– Ерунда какая‑ то, – поморщился Габриель. – А как насчет информации личного характера? Что‑ нибудь нарыл?

– Конечно. Тоже много занятного. Итак, сестры Монк: Минналуш тридцать шесть лет, Морриган на год старше. Их мать умерла, когда девочки были еще подростками…

– Как и мать Робби, – перебила Фрэнки.

– Ну да, – пожал плечами Исидор. – Габриель не ошибся в своих предположениях по поводу наследства. Судя по всему, сестры живут в достатке – «не сеют, не жнут, и Бог питает их». Прибыль от торговли через Интернет – семечки, не более чем карманные деньги.

– Дай‑ ка угадаю, – подхватил Габриель. – Сестры Монк занимаются благотворительностью и посещают все мероприятия лондонского светского сезона – оперный фестиваль в Глинденборне, Уимблдонский теннисный турнир, Хенлейскую регату, чемпионат Картье по поло; допоздна засиживаются в ресторанах Гордона Рамзи или в «Скетче», лето проводят на юге Франции, зимой катаются на лыжах в Аспене, так?

– Не совсем. Благотворительностью сестры не брезгуют, однако не лишены амбиций, что, в общем, нехарактерно для «отчаянных домохозяек». В случае с Минналуш гены прадедушки Ди работают на всю катушку. Она имеет докторскую степень, присвоенную Императорским колледжем науки, техники и медицины. Защитила диссертацию на тему памяти.

– Она – врач‑ невролог?

– Нет, чистой воды теоретик, ее области – математика и философия. В то же время Минналуш готова посвятить научным изысканиям всю жизнь. Никогда не преподавала, но опубликовала несколько работ. Кое‑ что я скачал и распечатал специально для тебя. – Исидор вручил Габриелю тонкую папку. – Дерзай. Чтение на сон грядущий для самых отважных.

Габриель равнодушно забрал папку.

– Спасибо. Не терпится приступить к изучению.

– Насколько я понял, оценки теорий, выдвинутых Минналуш Монк, весьма разнятся. Некоторые признают ее вторым Эйнштейном, хотя большинство коллег считают, что она совершенно чокнутая. Проблема частично заключается в том, что она пытается привязать религию или как минимум духовность к тому, что почти все ученые называют элементарными мозговыми функциями.

– Опять сказывается наследие дедушки Ди?

– Называй как угодно. За последние пять лет Минналуш не опубликовала ни одной научной статьи.

– И чем же она сейчас занимается?

– Взбивает пену для ванн и ведет еще один домашний бизнес – продает африканские маски.

Габриель вспомнил увешанную масками стену в гостиной сестер Монк. Тогда он еще задался вопросом, как это люди могут жить под постоянным взглядом десятков пустых глазниц.

– Бизнес небольшой, но чрезвычайно доходный, – продолжал Исидор. – Я зашел на сайт, где проводится интернет‑ аукцион, и выяснил, что некоторые маски стоят не одну тысячу долларов. Правда, в деньгах леди не нуждается, прибыль с продаж для нее всего лишь приятная мелочь.

– А Морриган? Чем увлекается старшая сестра?

– Защищает окружающую среду, причем очень активно. Страшно переживает за состояние матушки‑ Земли.

– Только этого не хватало, – недовольно пробурчал Габриель. – Еще одна любительница пообниматься с деревьями. Помнишь Даниель?

Целых полгода он встречался с девушкой, которая среди прочего уговорила его принять участие в пикете против строительства эстакады. В течение пяти дней в середине промозглой слякотной зимы Габриеля привязывали к стволу дерева. Крайне неприятные ощущения, и затея совсем не в его стиле. В памяти сохранились яркие воспоминания о том, как он стоял, мокрый и продрогший, да еще застудил колено, которое до сих пор давало о себе знать в холодную погоду. Габриель не забыл и приятелей своей девушки, устрашающе‑ доброжелательных и напрочь лишенных чувства юмора. Удивительно, как он смог выдержать Даниель почти шесть месяцев. Наверное, только из‑ за секса.

– Разумеется, я помню Даниель, – многозначительно подмигнул Исидор, – но ты, наверное, меня не совсем понял. Тебе на ум приходят бригады добровольцев с изуродованными грибком ногтями в плетеных сандалетах. Морриган совершенно из другого теста, истинный борец за экологию. Она съест твою Даниель на завтрак и выплюнет косточки. Морриган – член общественной организации, состоящей из одних женщин, притом крайне воинственных. Эти дамочки пленных не берут и смелют в муку любого. У Морриган внушительный послужной список: трижды попадала под арест, в последний раз сломала челюсть офицеру полиции, из‑ за чего заработала кучу проблем. – Исидор вытащил из папки страницу с шероховатой цветной фотографией. – Я распечатал это из Интернета. Морриган – та, что в красной кепке.

– Ничего себе, – присвистнул Габриель.

На фото две девушки в боевом снаряжении, словно акробатки‑ камикадзе, спускались на веревках с крыши огромного стеклянного небоскреба и разворачивали чудовищных размеров полотнище с какой‑ то надписью. На снимке можно было разглядеть только первое слово: «Бойкот».

– Что они бойкотируют?

– Корпорацию «Борджесс», которая финансирует компании, непосредственно связанные с производством генетически модифицированных продуктов, и одновременно является их собственником.

Габриель еще раз посмотрел на фотографию.

– Стало быть, Морриган любит риск, а также имеет склонность к насилию. Интересно.

– Я не сомневался, что она тебе понравится. Правда, в последние два года она ведет себя прилично. Не знаю, чем она занималась, но в газетные заголовки ее имя не попадало. Вот и все, что мне известно.

Фрэнки дотронулась пальцем до распечатки.

– Минналуш столь же деятельна, как старшая сестра?

– Ммм. – Исидор загадочно улыбнулся. – Скажем так: Минналуш меньше внимания уделяет физической активности. Впрочем, нет, ее интересы можно назвать вполне физическими.

Теперь Исидор ухмылялся во весь рот.

– Что ты имеешь в виду?

– Думаю, тебе лучше выяснить это самому. Увидеть – значит убедиться. Ты найдешь ее вот по этому адресу… – Исидор бросил взгляд на запястье, – через час.

Габриель вчитался в строчки на листе бумаги.

– Общество «Вино жизни»?

– Да. Я забронировал для тебя место участника.

– Участника чего?

– Не важно. Главное, не опоздай. Извини, Фрэнки, – оправдываясь, произнес Исидор, – входной билет только на одного.

– Ничего страшного. Я должна вернуться домой к Уильяму. – Фрэнки встала и подхватила сумочку. – Кстати, а как насчет мужчин? У сестер есть постоянные связи?

– Связи, безусловно, есть, но вряд ли их можно считать постоянными. Морриган и Минналуш – довольно ветреные девицы. Если верить сайтам, посвященным светской хронике, за сестрами тянется вереница брошенных кавалеров. Очевидно, ухажеры им быстро наскучивают, поэтому они меняют мужчин, как перчатки.

– Все, мне пора. – Фрэнки протянула руку Исидору, затем передумала и запечатлела у него на щеке легкий поцелуй. – Спасибо, что занялись этим делом ради меня. Не могу передать, как я признательна вам за помощь.

– Рад быть полезным, – потупился Исидор.

Фрэнки обратилась к Габриелю:

– Позвонишь?

– Конечно.

Она послала еще одну улыбку Исидору и, стуча каблуками, удалилась с гордо выпрямленной спиной. В ее осанке всегда была величавость. Габриель уже забыл неизменное тихое мужество Фрэнки – черту, которая так привлекала его, когда они были вместе.

– Милая девушка. – Исидор коснулся щеки. – Очень милая. Странно, почему у вас с ней не сложилось? На твоем месте я пошел бы за ней на край света. Она из тех женщин, рядом с которыми мечтаешь состариться. Не понимаю, и как ты ее отпустил?

Хороший вопрос. Почему он отпустил Фрэнки? Потому, что больше не мог смотреть ей в глаза. Потому, что женщина по имени Мелисса Картрайт вмешалась в их жизнь со скоростью и силой метеорита.

– Дело прошлое. – Габриель опустил глаза и снова сверился с листком: – Лиссон‑ стрит, дом три. Это в Челси?

– Угу. Всего в паре кварталов от особняка сестер Монк.

– «Вино жизни», хм. Может, все‑ таки объяснишь, что это за общество?

Ни в коем случае, – замотал головой Исидор. – Не хочу испортить впечатление. – Он расплылся в улыбке. – Приготовься к сюрпризу!

ГЛАВА 9

«Искусство – если не хлеб, то вино жизни». Иоганн Пауль Рихтер, 1763–1825, – гласила надпись курсивом высоко на стене. Под ней той же краской было выведено: «Искусство – это не девушка, с которой вступаешь в брак, а скорее женщина, которую насилуешь». Эдгар Дега, 1834–1917.

Не совсем политкорректно, подумал Габриель, хотя, с другой стороны, во времена Дега человеческие чувства были менее уязвимы. Его взгляд скользнул по посетителям клуба: эти вряд ли станут обижаться по пустякам. Публика состояла исключительно из мужчин, все они имели вид добродушных, помятых жизнью гуляк. Полупустые винные бутылки (на каждой имелся ярлычок с фамилией владельца) соседствовали с мольбертами; столы были завалены большими листами бумаги, карандашами, кистями, ветошью и коробками, набитыми толстыми брусочками мела. Габриелю уже объяснили, что как член общества он имеет право не только приносить собственную выпивку, но и оставлять ее в клубе до следующего раза – отсюда и ярлычки с фамилиями. Резкий запах скипидара определенно забивал все другие ароматы, мешая насладиться тонкими винными букетами; впрочем, у Габриеля сложилось впечатление, что присутствующие от этого отнюдь не страдают, а многие из них вполне способны «уговорить» целую бутылку, а то и две за один визит. Он посмотрел на часы. Еще только одиннадцать утра, но почти все бутылки уже откупорены.

К нему подошел тщедушный мужчина с клочковатой бородой:

– Поэзия или натура?

– Простите, что?

Габриелю на мгновение показалось, что ему предлагают вступить в философскую дискуссию.

Мужчина помахал планшетом, который держал в руке:

– Вы записаны на двухчасовой семинар по творчеству Чосера или на час натуры?

Знать бы еще, куда он записан. Поколебавшись, Габриель произнес:

– На час натуры.

Не мог же Исидор заставить его сто двадцать минут сохнуть, слушая «Кентерберийские рассказы». Черт, только не это. Хотя Исидор, пожалуй, способен подстроить что угодно.

– Как вас зовут?

– Габриель Блэкстоун.

Человечек пробежал глазами короткий список, водя по нему испачканным зеленой краской пальцем.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒