ЗАЧАРОВАННОЕ ЛЕТО 2 страница

– Почему?

– Отношения между Уильямом и Робби всегда были довольно… сложными. Робби уже один раз сбегал из дома. Уильям в конце концов выяснил, что он удрал в Калифорнию и живет у черта на рогах, в какой‑ то общине. Короче говоря, коммуна в стиле «нью‑ эйдж» – всей толпой обнимаются по утрам, выращивают марихуану и плетут корзины. Примерно представляешь, да? Это было три года назад.

– Может, он все еще там?

– Нет.

С улицы донесся настойчивый сигнал автомобильного клаксона, пронзительный и раздражающий.

– Значит, папочка и сынок не ладили? – усмехнулся Габриель, подавшись вперед.

– Можно и так сказать.

В глазах Фрэнки сверкнула враждебность. Разговор принимал опасный оборот.

– Дай‑ ка угадаю. Наследник не оправдал надежд? Слишком высокая планка? Чрезмерные родительские ожидания?

Она не ответила, но Габриель понял, что попал в точку.

– Я бы не пришла к тебе, будь у меня выбор. – Чувствовалось, что Фрэнки с трудом сдерживает себя. – Я прошу твоей помощи, Габриель… ради нашего прошлого.

Ради прошлого? Господи, что за избитая фраза. Чушь собачья. Внезапно Габриель пришел в ярость. Его дыхание участилось, а лицо побагровело.

– Однажды ты станешь богатой вдовушкой. Если наследник не будет путаться под ногами, вопрос с завещанием решится гораздо проще. Ты об этом не задумывалась?

– Боже мой. – Лицо Фрэнки исказилось от боли. – Да что с тобой?

Габриель рывком вскочил с кресла, Фрэнки вздрогнула от неожиданности.

– Так, хватит. Я не могу помочь твоему мужу. Не могу сделать то, чего он хочет. Ты, как никто другой, должна это понимать.

– Он умирает.

– Что?

– Уильям умирает.

Габриель изумленно уставился на Фрэнки. Его разум отказывался воспринимать смысл услышанного.

– Что значит умирает?

– То и значит. Ему остался год, максимум полтора, – с какой‑ то жуткой безмятежностью на лице произнесла Фрэнки. Она так сильно сжала кулаки, что на запястьях проступили синеватые вены. – Уильям хочет помириться с сыном, и, сам понимаешь, как можно скорее. Однако, боюсь, это невозможно. Я предполагаю, что Робби мертв. Точнее, я в этом почти уверена.

Габриель тяжело опустился в кресло. Замечание насчет богатой вдовушки вдруг показалось ему жутко бестактным.

– Если он мертв, чего ты от меня хочешь?

– Нужно выяснить, что с ним случилось. Уильям должен знать, почему исчез его единственный сын. Я очень хотела бы сообщить ему достоверную информацию, но, к сожалению, не могу. Ты можешь. У тебя дар.

– У тебя тоже, Фрэнки.

– У меня лишь способности, не более того. Божья искра в тебе, Габриель.

Он не отрицал; это была чистая правда. Фрэнки достаточно хорошо владела искусством дальновидения, чтобы попасть в «Глаз бури», и шлифовала свое умение, не жалея сил. И все же тренировки, старание и самодисциплина помогают развить врожденную склонность лишь до определенной степени. Александр Маллинз настаивал, что дистанционное видение – просто скрытое шестое чувство, остроту которого можно отточить упорным трудом и постоянной практикой, как рефлекторное движение или тонкий нюх, но любой дальновидящий знает, что в какой‑ то момент его способность выходит не только за пределы науки, но и за грань мастерства. Капризная, непостоянная энергия. Вспышки воображаемых молний, озаряющие темную сторону разума. Кому‑ то выход в «скачок» удавался гораздо лучше, нежели другим.

– Значит, ты пыталась найти его самостоятельно, – констатировал Габриель.

– Ну конечно, – горячо закивала Фрэнки, – поэтому и считаю, что Робби нет в живых.

– Ты ничего не почувствовала, так?

– Абсолютно ничего. Никакого «скачка». А ведь мы были близко знакомы. До переезда в собственную квартиру он почти год прожил в одном доме с нами.

Габриель знал, что когнитивный стиль Фрэнки в основном строился на личностных связях. Для получения пси‑ данных ей требовалось установить эмоциональный контакт с объектом дистанционного видения. Чем больше она знала о внутреннем мире объекта, тем точнее оказывалась информация, приобретенная в результате «скачка». Фрэнки довольно долго прожила с пасынком в одном доме, следовательно, межличностная база, необходимая для включения ее способности, была налицо. Если при таком раскладе она совсем ничего не почувствовала, стало быть, дело плохо. По всей вероятности, Фрэнки права: Роберт мертв.

Фрэнки потянулась за сумочкой, извлекла оттуда желтоватый конверт, а из него – фотографию.

– Это он. Робби.

С фотографии смотрело лицо красивого молодого человека. Блестящая черная шевелюра рассыпалась с высокого лба непослушными короткими кудрями. В форме глаз и носа Роберта проглядывали ястребиные черты Уильяма Уиттингтона, однако на этом сходство между отцом и сыном заканчивалось. У младшего Уиттингтона был чувственный рот и округлый подбородок, но особенно поражали глаза: в них светилась невероятная беззащитность и детская чистота. Габриель уже и не помнил, когда в последний раз видел такое безграничное доверие в глазах человека старше трех лет.

– Ты сделаешь это?..

Фрэнки не сказала «для меня», но слова прозвенели в воздухе так же отчетливо, как если бы она произнесла их вслух.

Габриель молча положил фотографию на подлокотник кресла и отодвинул ее от себя.

Уголки рта Фрэнки скорбно опустились, и на секунду она зажмурила глаза, затем стремительным грациозным движением поднялась.

– Пожалуйста, подай мне плащ, – сухо промолвила она.

Не говоря ни слова, Габриель помог ей одеться и открыл дверь.

– Прощай.

Фрэнки застыла в проеме.

– Будь ты проклят.

Ее голос был лишен всякого выражения.

– Послушай, Фрэнки…

– Я люблю мужа. Я готова на все, лишь бы дать его душе хоть немного покоя. Умоляю тебя, Габриель, помоги. Один раз, один‑ единственный раз подумай о ком‑ то кроме себя. Ты ведь всегда проявлял свой талант только из эгоистических побуждений.

Габриель начал злиться.

– Ты так говоришь, потому что…

– Я так говорю, потому что это правда. Александр не ошибался. Жизни, которые ты спасал, добро, которое ты творил, – все это было постольку‑ поскольку. Тебя интересовал только процесс, только сам «скачок». И всего лишь из‑ за одной неудачи ты решил отбросить свой дар, избавиться от него, как от негодного стоптанного башмака! – Фрэнки обернулась и теперь смотрела прямо в глаза Габриелю. – Ты хоть представляешь, как я завидовала тебе в «Глазе бури»? Что, удивлен? Как же, милая крошка Фрэнки завидует, и кому – любимому мужчине! А знаешь ли ты, что временами зависть просто пожирала меня? Посмотрите на Габриеля, с какой легкостью, с каким изяществом он выходит в «скачок», и, что самое интересное, ему самому на это абсолютно наплевать!

– Я никогда не относился к этому наплевательски, – вспыхнул он.

– Ты был надменным и высокомерным. А что касается всех остальных… В глубине души ты нас презирал, считал кучкой упертых посредственностей.

Он ошеломленно глядел на Фрэнки, чуть ли не физически ощущая ударную волну ярости, кипевшей в ее глазах.

– Почему ты решил уйти, Габриель? – Она подалась вперед, стоя на цыпочках, так что их лица оказались почти на одном уровне. – Ты действительно сбежал из‑ за Мелиссы Картрайт или твое уязвленное самолюбие взыграло так сильно, что ты испугался нового провала?

– Убирайся. – Габриель посмотрел вниз, на свои руки. У него тряслись пальцы. Кровь отхлынула от лица. – Выметайся отсюда.

Во взгляде Фрэнки внезапно мелькнула боль.

– Габриель, прости…

– Уходи… Пожалуйста.

Она подняла руку, словно желая коснуться его ладони.

– Если передумаешь… – Ее голос сорвался. – Номер моего телефона записан на обороте фотокарточки.

Габриель не ответил. Мгновение спустя Фрэнки безвольно уронила руку и двинулась прочь. Ее шаги отзывались гулким эхом. В конце коридора она остановилась. Сейчас обернется, подумал Габриель, однако она пошла дальше и вскоре скрылась за поворотом.

На него вдруг навалилась страшная усталость. Он попытался отключиться, выкинуть из головы недавнюю сцену, эмоции, которые истощили его силы и вывели из равновесия.

Мелисса Картрайт. Пепельные волосы, фиалковые глаза. Настоящая красавица… То есть была красавицей при жизни.

Стоп. Хватит. Это ни к чему не приведет. Нужно отдохнуть, выспаться. Завтра утром он проснется, и жизнь войдет в прежнее русло. Габриелю нравилась его жизнь. Он хорошо потрудился, чтобы сделать ее такой. В ней нет места призракам из прошлого.

Габриель уже потянулся к выключателю, но тут его взгляд упал на фото Роберта Уиттингтона. Карточка лежала там, где он ее оставил, на подлокотнике кресла. На секунду Габриель заколебался, потом резко погасил свет. Бесконечно доверчивые глаза юноши все так же грустно глядели в темноту.

3 июня

Хватить лить слезы. Р. больше нет. Пора снова встряхнуть жизнь за шкирку, вернуться к работе.

Что придает смысл существованию? Что есть страсть? Р. пытался ответить на эти вопросы.

Р. был искателем. Мы помогали ему в пути. Позволили вступить в игру – великую игру, божественный эксперимент, призванный дать ответы, которых Р. так жаждал. Но свет для него оказался слишком ярок. Р. не сумел продержаться. Он ушёл.

М. права: мы не должны терзаться чувством вины. Человек рожден для эксперимента, и если опыт закончился сокрушительной неудачей – что ж, лучше потерпеть грандиозное фиаско, нежели влачить жалкое существование и в конце осознать, что твоя жизнь была мелким бесцветным осколком.

Ко мне вернулись силы. Я еще не счастлива, но уже менее несчастна, чем раньше. Да, я скучаю по Р. Мне не хватает мужчины, который держал меня за руку и вместе со мной смотрел, как тают океаны и плавятся скалы. Но в моем сердце снова взошли алые маки с пылающей сердцевиной. И пусть Р. не нашел того, что искал, я верю, что он продолжает свое странствие, из многих дорог пытается выбрать единственно верную.

Я должна размышлять над своим истинным именем.

ГЛАВА 5

– Эй, осторожно!

Габриель резко нажал на педаль тормоза. Пешеход, грузный мужчина с большим пакетом, прижатым к груди, чуть не угодил под колеса. Габриель улегся грудью на клаксон, посигналил, затем опустил стекло и в сердцах выругался. Испуганный вид толстяка – бледное лицо и растерянно открытый рот – доставил ему злое удовлетворение.

– Идиот!

Габриель закрыл окошко и надавил на газ, машина дернулась и встала. Настроение окончательно испортилось.

Черт, поколотить бы кого‑ нибудь. Боковым зрением он заметил, что Исидор наблюдает за ним.

– В чем дело, братишка?

Габриель пожал плечами, хотя и сам знал, что в последние несколько дней бесился из‑ за любой мелочи. Естественно, от Исидора это не укрылось, тем более что свое раздражение Габриель не раз срывал именно на приятеле.

– Понимаю, – философски заметил Исидор. – Ты все думаешь о той девушке.

Габриель поморщился. Неделю назад, повинуясь внезапному порыву поделиться проблемой, он рассказал Исидору о визите Фрэнки. Следует отметить, что возникновению порыва немало поспособствовали три бутылки «Баронессы Надин». Габриеля словно прорвало. Фрэнки, «Глаз бури», пропавший наследник. Кажется, дошло даже до пьяных слез, хотя подробности того вечера заволокло туманом похмелья.

Выговорившись, Габриель почувствовал облегчение, однако теперь жалел о своей откровенности. Он видел, что приятеля разбирает любопытство, но больше не хотел обсуждать эту часть своей жизни. Нечего бередить старые раны. Кроме того, он и словом не упомянул Исидору о деле Картрайт. Выпей Габриель хоть дюжину бутылок вина, на этот счет он рта не раскроет.

Мелисса Картрайт. Долгие годы Габриель пытался не думать о ней, но она его не отпускала. Образ Мелиссы всегда был рядом, незримо паря в его подсознании.

– По‑ моему, вся штука в том, что в душе тебе действительно хочется это сделать, – небрежно бросил Исидор.

– О господи, сделать что?

Габриель повернул ключ в замке зажигания. Мотор лениво заурчал, машина в конце концов завелась.

– Помочь. Помочь ей и ее старику найти сына.

– Ошибаешься. Не имею ни малейшего желания связываться. И вообще, я тебе уже сказал, со «скачками» покончено. Дистанционное видение осталось в прошлом.

– Мужчина сказал – мужчина сделал.

Ирония в голосе товарища заставила Габриеля повернуть голову. Глядя на поджатые губы Исидора, он окончательно рассвирепел.

– Да о чем ты, черт побери?

Исидор перешел на нормальный язык.

– Брось, Габриель. Не темни. Думаешь, я поверю, что этот «внутренний глаз» ни капельки не усиливает твои хакерские способности? По правде сказать, теперь мне многое понятно.

– Не там ищешь. – Габриель круто вывернул руль, и лишь благодаря этому маневру «ягуар» чудом не задел сумасшедшего мотоциклиста, явно страдающего манией великого гонщика. – Давай сменим тему, а?

– После нашего разговора я порылся в Сети, – невозмутимо продолжал Исидор. – Ты в курсе, что группа дальновидящих предсказала трагедию одиннадцатого сентября за четыре года до реальных событий? Они даже выложили в Интернете свои каракули с изображением самолета, таранящего пару небоскребов, и написали открытое письмо в ФБР, предупреждая о возможной катастрофе. Естественно, никто не обратил внимания. Фантастика, парень!

Габриель промолчал. Он знал об этом случае, как и о том, что организации дальновидящих по всей стране наперебой стараются вычислить членов «Аль‑ Каеды» и сдать их правительству. Поговаривали даже, что ЦРУ регулярно консультируется с одной из таких организаций. Габриель, в свою очередь, сильно сомневался в эффективности подобных коммерциализированных компаний. Слишком уж часто они ограничивались весьма туманными заявлениями. В «Глазе бури» Габриеля приучили отметать такие «пророчества» начисто. Да, их группа тоже работала за деньги, но при этом строго придерживалась научных методик, разработанных американскими военными в семидесятые‑ восьмидесятые годы, и соблюдение регламента контролировалось очень жестко.

– Одного не возьму в толк, – не унимался Исидор. – Насчет Роберта Уиттингтона. Если чувак мертв, как ты можешь увидеть или почуять его, ну или как там это у вас называется? Я имею в виду… раз он уже умер?

– Его мысли в момент смерти могут до сих пор резонировать в пси‑ пространстве.

– Резонировать в пси‑ пространстве. Отпадно. Полная абракадабра, но звучит серьезно.

– Рад, что ты проникся.

– И как это устроено? Ты сможешь увидеть все его глазами? Точно определишь момент, когда ему перерезали глотку или тюкнули по голове?

– Тысяча чертей, Исидор, вот уж не подумал бы, что ты любитель чернухи.

– Ладно, извини. Но ты понял, что я хотел сказать? Ты сумеешь прочесть последние мысли Роберта перед самой смертью?

– Да, если получу к ним доступ.

– И узнаешь, кто его пришил.

– Исидор, ради бога, прекрати. Еще не факт, что парень мертв. Может, он сейчас балдеет где‑ нибудь в Гоа, покуривает гашиш и собирается вступить в секту свами‑ нараяни.

– В тот вечер ты утверждал другое. Ты сказал, раз Фрэнки совсем не почувствовала Роберта, значит, по всей вероятности, бедняга уже на том свете, так?

Габриель резко остановил «ягуар».

– Тут рядом метро. Выходи. Займись антенной для «Питтипэтс», а завтра поговорим, ладно?

– Ладно, – отозвался Исидор, нимало не смущенный суровым видом и сухим тоном приятеля.

Он легко выскочил из машины и на прощание бодро помахал рукой. В зеркало заднего вида Габриель наблюдал, как долговязая фигура постепенно удалялась от машины и вскоре исчезла в подземном переходе. Тяжело вздохнув, он отпустил педаль сцепления. Исидор, пожалуй, единственный человек, которого он считал своим другом, хоть это и не мешало Габриелю порой испытывать дикое желание его придушить.

Дорога домой заняла еще пятнадцать минут. Оставив автомобиль в подземном гараже, Габриель на лифте поднялся в пентхаус. Обычно он пользовался лестницей, но сегодня просто физически не мог идти пешком. В эти несколько дней любое действие почему‑ то давалось ему невероятным усилием. Словно в подтверждение худших опасений, Габриель громко чихнул, а в горле у него подозрительно запершило. Черт, только простуды не хватало.

Он открыл парадную дверь и бросил ключи в вазу для фруктов, которую месяц назад приобрел на аукционе «Сотби». Красивая ваза – традиционное искусство Ганы, ручная резьба, но, что называется, покупка под настроение. Скорее всего, он за нее еще и переплатил.

Габриель угрюмо сгреб со стола пачку писем. Почту он не разбирал уже больше недели. Среди писем оказалась – она фотография Роберта Уиттингтона. Вроде бы он не клал ее сюда, но вот, пожалуйста, фото завалялось между счетом от пародонтолога и уведомлением об окончании подписки на журнал «Гурман».

Не сводя глаз с фотографии, Габриель медленно опустился в кресло у окна. У паренька действительно на редкость беззащитное лицо, будто открытое всему, что уготовит судьба; в глазах – ни тени самодовольства или претенциозности. Габриель вспомнил холодную самоуверенность Уиттингтона старшего, легкую ироничную бесстрастность, с которой отец Роберта смотрел на мир. Да, у этих двоих вполне могли быть серьезные трения.

Габриель зевнул и уронил руку на колено, зажав карточку между пальцами. Его вдруг потянуло в сон. Солнечный свет, льющийся из окна, приятно согревал. Интересно, какого цвета глаза у Роберта Уиттингтона? По фотографии не определишь – то ли темно‑ серые, то ли синие…

Из окна подуло. Льняные занавески взметнулись и захлопали на ветру, но Габриель едва ли это заметил. Он пребывал в смутном состоянии между сном и явью. Его разум открылся, включилось внутреннее зрение.

Какой‑ то частью мозга он сознавал, что выходит в «скачок», что в путешествие отправляется только дух, а не тело, но, как всегда, полностью отдаваясь «скачку», Габриель быстро терял связь с человеком, который в этот момент сидел в кресле, подставив ноги теплым лучам солнца. Только что он был в кресле – голова слегка запрокинута, конечности расслаблены, немигающие глаза устремлены в потолок, – а в следующую секунду уже стоял в небольшой комнате перед закрытой дверью.

Коснувшись массивной дверной рамы, он обратил внимание на ладонь: узкую, с длинными пальцами и заостренными ногтями. Рука принадлежала мужчине, однако, не Габриелю. Он смотрел чужими глазами. Он вошел в чужой разум.

В это мгновение последняя тонкая ниточка между его собственным сознанием и сознанием реципиента лопнула, и Габриель вступил в мир чужака, растворяясь в его мыслях.

* * *

Дверь была обшита толстыми досками, древесина потемнела от времени. На двери висел герб: круг на вершине креста. Рисунок смотрелся на удивление современно и даже чем‑ то напоминал символ женской сексуальности. Круг и крест располагались внутри распустившейся розы. Символ был хорошо ему знаком, он давно изучил его в мельчайших подробностях. Монада. Он ощутил, как внутри поднимается волна радостного возбуждения.

Дверная ручка отсутствовала, но стоило надавить на дверь, та беззвучно распахнулась. Он перешагнул через порог и очутился в узкой комнате. Потолок уходил в такую высь, что кружилась голова. Вдоль стен тянулись полки, доверху набитые книгами. В тесном помещении пахло старой заплесневелой бумагой и подгнившими кожаными переплетами.

Каким‑ то образом ему были известны точные размеры комнаты: тридцать восемь шагов в длину, шестнадцать в ширину. Странно, откуда он их знал.

Негромкий звук заставил его прислушаться. Там, над головой, на полке одного из непомерно высоких стеллажей сидел ворон.

Птица была крупной, ее перья отливали иссиня‑ черным блеском. Несколько секунд они разглядывали друг друга. Ворон поерзал на своей импровизированной жердочке. Тень на стене тоже пошевелилась, будто неприкаянный призрак.

Он отвернулся и двинулся вперед. У него нет лишнего времени. Остановился перед двумя дверями. Ни на секунду не задумываясь, почувствовал, что должен выйти через ту, что справа. В проеме он оглянулся и увидел, что ворон летит чуть позади.

Коридор. И снова двери, целая галерея. Опять нужно выбирать, но какую? Седьмую или восьмую?

Думай. Это важно. Вспоминай. Ах да. Восьмая дверь справа. Ступня как влитая скользнула во впадину единственной каменной ступени, ведущей к двери. Щелчок, и дверь открылась.

Он стоял посреди бальной залы, переполненной бабочками. Взору предстали мириады и мириады бабочек‑ данаид.

Трепет их крылышек слепил, заставлял жмуриться. К сожалению, ему нельзя надолго задерживаться в этом прекрасном месте. Он должен идти дальше, открыть еще сотни и сотни дверей. Тысячи. Миллионы.

Помни порядок мест, порядок вещей. Вот и следующая дверь. Чувствуя спиной бесшумно летящего следом ворона, он осторожно двинулся вперед, аккуратно пробираясь сквозь облако янтарных крылышек. Не колеблясь, выбрал среднюю из трех дверей.

Комната, еще комната. В груди его нарастало волнение. Он двигается в верном направлении. Сегодня его память работает как совершенный механизм, безошибочно подсказывая нужную дверь. Порядок мест, порядок вещей. Он знает формулу назубок, его путь идеально выверен. Он обернулся, выискивая взглядом своего спутника. Ворон смотрел на человека агатово‑ черными глазами.

Дрожащими пальцами он открывал все новые двери, перемещаясь из одного фантастического места в другое, и с каждой правильно выбранной дверью все больше верил в свои силы. Сегодня у него все получится, сомнений быть не может. Сегодня его путь безупречен, а он сам неуязвим. Радость захлестнула опьяняющей волной, кровь, пенясь, играла в жилах.

Конечно, не все двери вели в комнаты, заполненные чудесными бабочками. За некоторыми скрывались существа и предметы, от встречи с коими он долго не мог прийти в себя. Тесные каморки, где из потолка росли сотни глаз, лишенных ресниц; огромные холлы, где гуляло эхо и гигантские шары из мраморного стекла с оглушительным грохотом перекатывались от стены к стене. Он миновал комнату с часами – все они громко и тревожно тикали, создавая безумную разноголосицу. За одной дверью он столкнулся с незрячим монахом, остервенело натиравшим свои пустые глазницы окровавленной наждачной бумагой. Тошнотворное зрелище заставило его отвернуться и поспешить прочь. Другая комната приютила стаю воркующих веерохвостых голубей. В тусклом свете птицы напоминали живые комочки сахарной ваты, но он знал, что должно произойти, и напрягся в ожидании выстрела. Короткий хлопок – и грудки белоснежных голубей окрасились алым.

Несмотря ни на что, он двигался вперед. Шел запутанными коридорами и взбирался по ажурным, как паутинка, лестницам. Коридоры уходили в мглистую даль, лестницы казались бесконечными. Его путешествие тоже не имело конца, миллионы и миллионы дверей ждали, когда он откроет их в строго определенном порядке …

На секунду он зажмурился, пытаясь объять разумом грандиозное великолепие, среди которого очутился. Как вообще он сумел сюда попасть? Он недостоин этого места. Этот огромный дворец, его покои и галереи, загадочные извилистые коридоры и нескончаемые лестницы – все здесь священно. В этих божественных глубинах таятся решения всех проблем во Вселенной, ответы на все вопросы прошлого и будущего, пророчества и магические формулы, содержание всех книг, уже написанных и пока только ждущих своего часа, значения самых невообразимых чисел, ноты еще не сотворенной музыки, даже история его собственного рождения и мельчайшие подробности жизни, которую он мог бы прожить, но не прожил…

Что‑ то коснулось его руки, он вздрогнул и открыл глаза. Это был ворон, который стремительно пролетел мимо него в другой конец помещения. Взгляд проследил за полетом черной стрелы. Здесь царил полумрак, лежали густые тени, и ворон порой исчезал из виду. Но вот птица сложила крылья и мягко опустилась на плечо женщины, которая наблюдала за ним, стоя в проеме одной из многочисленных дверей, скрытых в глубине комнаты.

У него перехватило дыхание. Что она тут делает? Это ведь его путешествие, сегодня он впервые самостоятельно отправился в путь.

Как всегда, на ней был надет плащ, а глаза скрыты под маской. Темно‑ зеленый бархат тяжелыми складками ниспадал до пола, капюшон полностью скрывал волосы. Она поманила его тонким белым пальцем.

Идем.

Он заколебался. Ему ведь нужно выйти в другую дверь, третью с левой стороны. Так предписывал порядок мест, порядок вещей. Она снова подняла руку и поманила его: иди за мной …

Он нерешительно приблизился, женщина удовлетворенно кивнула. Он собрался что‑ то сказать, но она поднесла палец к губам – жест приказывал хранить молчание. Оставив дверь приоткрытой, она растворилась в темноте. Он последовал за ней, хотя сердце нервно заколотилось. Он действует неправильно, нарушает все правила. Он должен продолжать путешествие, открывать знакомые двери, проходить знакомые места. Он понятия не имел, где сейчас находится, этот путь был ему неведом. Затем он рассердился на себя. Чего ему бояться? Рядом с ней он в безопасности. Кто лучше ее проведет его по пути? Однако, несмотря на внешнее спокойствие, дурные предчувствия колыхались в душе, словно морские водоросли под гладью воды.

Она двигалась быстро, держась немного впереди. Он чувствовал запах ее духов, тонкий шлейф аромата. Она торопилась, минуя один извилистый коридор за другим, и складки ее плаща развевались от стремительного движения. Она вела его через лабиринт, уверенно и безошибочно, мимо темных комнат и окон без штор, мимо запертых дверей и полуразваленных дорожных столбов, стрелки которых указывали бог знает куда. Чужие, незнакомые места. Он потерял все ориентиры, забыл порядок мест, порядок вещей. В груди начал царапаться ужас. Заблудиться, остаться здесь навсегда – нет, только не это…

Пытаясь унять смятение, он неотрывно следил за хрупкой фигурой впереди, похожей на призрак, едва ли более материальной, чем тень, скользившая за ней. Внезапно она остановилась и коснулась ладонью неровного каменного выступа в гладкой стене. Когда она отняла руку, он увидел, что камень вырезан в форме монады.

Поначалу ничего не произошло, затем стена тяжело поползла в сторону, открывая тускло освещенное пространство. Земля под ногами задрожала, в воздухе послышался негромкий гул. Он попал в круглую комнату с высоким куполообразным потолком, огромную и абсолютно пустую. Купол был наполнен слепящим светом, но в самой комнате царил сумрак. Тем не менее даже в этой полутьме он разглядел, что стены в комнате не сплошные, а состоят из кругов – концентрических каменных кругов, густо исписанных значками. Луны, кресты, свечи, пентаграммы – эти символы он знал так же хорошо, как предметы повседневного обихода. Однако были там и другие знаки, таинственные и загадочные.

Сердце забилось еще сильнее. Возможно ли такое? Не снится ли ему все это? Он вдруг понял, куда она его привела. Портал. Она рассказывала ему об этом месте, и по ее описаниям он даже пробовал его зарисовать, но и представить себе не мог, что когда‑ нибудь увидит собственными глазами. Радость захлестнула его, сердце переполнилось любовью и благодарностью, и он обернулся к ней.

Она исчезла. Его взгляд заметался между тенями, но она испарилась, словно привидение. Остался только ворон. Птица сидела на полу в нескольких шагах от него, нахохленная и неподвижная, в глазах‑ бусинках мерцал багровый отблеск.

На мгновение он ощутил страшное, ни с чем не сравнимое одиночество, затем сделал глубокий вдох. Она еще будет им гордиться.

Он медленно развернулся и посмотрел перед собой. Двери. Точным числом тридцать. За одной из них – великая награда. За какой именно? Он мешкал. Что с его памятью? Он должен знать ответ, хоть и попал сюда впервые. Тридцать совершенно одинаковых дверей безжалостно глядели на него. Какую выбрать? Он силился вспомнить, но знание, которое до сих пор было в нем, оставило его. Назад ему уже не вернуться. Он заблудился. Охваченный ужасом, он резко обернулся. Какая, какая же из дверей? Постарайся взять себя в руки, справиться с нарастающей паникой. Главное – сохранять спокойствие. И все‑ таки которая из тридцати? Он вздохнул всей грудью, освобождая разум от эмоций. Он должен решить. Как будто в ответ на его мольбу одна из дверей чуть‑ чуть приоткрылась. Слава богу, какое облегчение! Он сделал шаг вперед, взялся за ручку, настежь распахнул дверь и…

…Издал нечеловеческий крик: мощная какофония звуков и движений обрушилась на него, как товарный поезд на полном ходу. Натиск был таким мощным, что он не мог справиться с атакой, не мог ничего разобрать в пестром калейдоскопе образов, бьющем в лицо, точно гигантский кулак. Он ощущал себя так, будто в него со скоростью света вливают необъятный поток данных, лавину картин и эмоций, однако разум был неспособен – физически неспособен – вместить эту огромную массу. Он стоял не мигая – глаза пересохли, сведенный спазмом рот растянулся в нелепой улыбке – и чувствовал, как тяжелый молот информации, одномоментно вываленной на него, расплющивает мозг. Если бы сейчас он мог обратить взор внутрь, то увидел бы, как все его органы вместе и каждый по отдельности агонически пульсируют, сопротивляясь напору извне. Он сходил с ума и, самое ужасное, понимал это.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒