ЗАЧАРОВАННОЕ ЛЕТО 4 страница

Габриель выждал еще несколько минут. Лучше не спешить и удостовериться, что все чисто. Затем он вышел из «ягуара» и нарочито деловым шагом направился к проулку. На эту сторону выходили задние окна многих соседских домов, но Габриеля это не смущало. Если идешь с уверенным видом, люди, как правило, не обращают на тебя внимания, тогда как вороватая походка, наоборот, обязательно привлечет чужие взгляды. Единственной заминкой может стать замок на двери в сад. Нужно разобраться с ним поскорее.

Габриелю не пришлось себя утруждать. Опершись плечом о дверь, он хотел достать инструменты, но под тяжестью его веса она щелкнула и отворилась. Хозяйки оставили ее открытой. Габриель нырнул в проем и запер дверь на замок.

Перед ним раскинулся длинный узкий сад, в котором царило искусственно воссозданное буйство природы. В глаза бросались каскады бледно‑ лилового, розового и пурпурного: лаванда, сирень и нигелла росли среди шелковых кисточек и пышных султанов высоких колышущихся трав. Бледные розы оплетали стены. Однако, несмотря на общее впечатление восхитительной запущенности, при более пристальном взгляде становилось очевидно, что над планировкой всей этой растительной роскоши немало потрудились. «Ботанический беспорядок» тщательно контролировался. Такую цветочную фантазию мог продумать и создать лишь весьма педантичный ум.

Справа, в тени горбатого дерева с яркими алыми цветами, располагался бассейн. Габриель обошел кругом, опустился на колени перед кирпичным бортиком и опустил руку в нагретую солнцем воду. Как и говорила Фрэнки, небольшой бассейн казался достаточно глубоким. Водная гладь пестрела облетевшими лепестками цветов. Рядом с фильтром на воде покачивались прозрачные скелетики мертвых насекомых.

Габриель очистил разум от эмоций и немного подождал. Не вынимая руку из воды, сосредоточился. Пустота. Если Роберт и утонул здесь, ментальные вибрации, возникшие в момент его смерти, уже рассеялись. Габриель не почувствовал абсолютно ничего. Он поднялся и вытер руку о рубашку. Может быть, в доме повезет больше.

Все окна на первом этаже были закрыты, высокие застекленные двери – тоже. Габриель двинулся по направлению к дверям, и вдруг у него в голове будто что‑ то вспыхнуло: он узнал герб, составленный из кусочков витражного стекла. Он видел его во время «скачка». Монада. Сочетание астрологических символов, если верить Фрэнки. Знаков, похожих на эти, Габриель раньше не встречал, но, если честно, он не слишком разбирался в таинственном мире зодиака. Исидор, напротив, каждый день сверялся с гороскопом, и неблагоприятный прогноз вгонял его в депрессию быстрее, чем Габриель успевал произнести «Сатурн в ретрограде». Кстати, неплохо бы попросить Исидора поискать что‑ нибудь про монаду. Это может оказаться важным, если Роберт вытатуировал ее у себя на руке.

Габриель подергал двери. Они были заперты; впрочем, тип замка не представлял сложности. Охранная сигнализация тоже вроде бы отсутствовала. Сестры огородили сад высоченной стеной, но этим их заботы о безопасности и ограничились. Возможно, им просто нечего прятать. Или они настолько заносчивы и самонадеянны – тоже правдоподобное объяснение.

Будь Габриель настоящим грабителем, он бы просто выставил одно из цветных стекол, открыл замок изнутри и вошел в дом. Однако, поскольку он не хотел оставлять явных следов своего присутствия, требовалось приложить чуть больше усилий. Из внутреннего кармана куртки Габриель вынул замшевый мешочек с отмычками и достал одну. Поковырявшись в замке, он улыбнулся. Плевое дело. И действительно, всего через несколько секунд задвижка подалась. Габриель вошел в дом и запер за собой дверь.

Какое‑ то время он стоял неподвижно, давая глазам привыкнуть к полумраку. Через прорези закрытых ставней в помещение проникали только узкие полоски света. Воздух был спертый и застоявшийся – ставни не столько защищали дом от жары, сколько накапливали и удерживали ее внутри. Под потолком лениво вращался вентилятор. Духоту он практически не разгонял, и шелест медленно крутящихся лопастей лишь подчеркивал тишину в комнате.

Каждый дом пахнет по‑ своему. Куда бы Габриель ни приходил, в первую очередь он замечал запах – не обстановку и убранство, а именно запах. Готовка, уборка, другие работы могли влиять на его оттенки, но основная составляющая всегда оставалась неизменной.

Запах этого дома был отчетливо‑ женским. И как ни странно, старомодным. Тальк, душистые розы старинных сортов, пряности – корица и гвоздика. Кажется, мандарины? Что‑ то еще. Что именно, Габриель пока не мог определить, но этот запах, горьковатый и резкий, щекотал ноздри. И разумеется, доминирующий элемент, который делает запах любого жилья столь же неповторимым, как отпечаток пальца: запах его обитателей. В данном случае обитательниц – сестер Монк. Габриель чувствовал их аромат.

Интерьер комнаты вызывал ассоциации с колониальным стилем. Кремовые стены, половицы и ставни, покрытые темным лаком, плетеная мебель и похожий на привидение вентилятор были типичны скорее для дома в каком‑ нибудь отдаленном колонистском поселении, нежели для особняка в центре Лондона.

Ротанговое кресло с высокой круглой спинкой и глубоким сиденьем соседствовало с потертой ширмой из лозы. Одна стена была увешана резными африканскими масками. Глядя на них, Габриель вспомнил маску, которую видел в квартире Роберта Уиттингтона. Вполне вероятно, что она перекочевала к нему отсюда. Два темно‑ зеленых кресла с подголовниками и растрескавшейся кожаной обивкой стояли друг напротив друга, на полу между ними лежала полысевшая шкура зебры. С одной стороны огромного пузатого дивана, обитого велюром, стоял кофейный столик из ротанга, с другой – такая же плетеная этажерка для журналов. Дальний угол комнаты занимали два длинных металлических рабочих стола, заваленные всякой всячиной.

Повсюду были розы – на полках, столах, подоконниках. Шелковистые кроваво‑ красные, цвета спелого абрикоса и бледные, с розоватыми прожилками, свисающие из алебастровых горшков. И что интересно, ни одного фото. Насколько Габриель знал, в домах одиноких женщин всегда много снимков – как собственных, так и близких им людей. Однако, за исключением жутковатой репродукции Сальвадора Дали, изображающей печально‑ красивого Христа, распятого на кресте в небесах, других картин или фотографий в комнате не было.

Комната отличалась большими размерами и, очевидно, служила не только гостиной, но и библиотекой, а также рабочим кабинетом. Одну стену занимали стеллажи, заставленные книгами под самый потолок. Книг было так много, что под их тяжестью полки угрожающе прогнулись; часть томов беспорядочно громоздилась позади передних рядов.

Габриель покрутил головой, разглядывая корешки. «О составлении образов, знаков и идей», «Тени идей», «Искусство познания», «Оккультная философия», «Книга Дзен», «Герметический свод». Прямо скажем, с таким чтением в ванне не расслабишься. Правда, не все труды относились к оккультной тематике, на многих книгах стояли логотипы университетских издательств, их авторы были признанными светилами в более строгих областях науки. Стивен Джей Гулд, Дэвид Гелернтер, Дэниел Деннет, Фримен Дайсон, Роджер Пенроуз. Назвать библиотеку эклектичной значило бы дать ей весьма бледное определение.

При всем том сестры шли в ногу с веком электроники. Две нижние полки были заняты DVD‑ дисками. Габриель быстро подсчитал: десять дисков в секции, двадцать секций – всего более двух сотен дисков. Он наугад вытащил один. На коробке – наклейка с аккуратной надписью «Проект " Геном человека" ». Надпись на другом диске гласила «Британская энциклопедия». Одна целая и две десятых гигабайта.

Габриель удивленно вздернул брови. Если все диски записаны полностью, в них содержится огромный объем информации. В гостиной сестер Монк уместилась вся Британская библиотека.

От стеллажей Габриель перешел к металлическим рабочим столам, которые служили подставкой для многих затейливых вещиц. Взору Габриеля предстали отполированные до блеска медные компасы, астролябия, выбеленные птичьи скелеты, такие невесомые, что, казалось, коснись – и они рассыплются в пыль. Стеклянные колпаки, засушенные травы, листы самодельной мраморной бумаги, настоящие чернильницы и перья с причудливыми кончиками.

Какая необычная коллекция. В других домах кое‑ что из этого набора, пожалуй, было бы представлено в качестве антиквариата – к примеру, одна только астролябия наверняка стоит уйму денег, а костяшки на счетах явно сделаны из слоновой кости, но в этой комнате все инструменты смотрелись до странности рабочими, как будто ими пользовались каждый день.

Среди прочего Габриель обнаружил компьютеры «Ай‑ би‑ эм» и «Макинтош», объединенные в локальную сеть. Оба включены, на обоих один и тот же скринсейвер: женщина в развевающемся плаще, с длинными волнистыми волосами и пылающим солнцем в ладонях. Огненная сфера постепенно увеличивалась в размерах, а затем медленно уменьшалась до едва заметной искры. Зрелище двух солнц, то разгорающихся, то гаснущих, завораживало.

Габриель уселся в старенькое компьютерное кресло и нажал кнопку на клавиатуре «Ай‑ би‑ эм». Пароль не требовался. На дисплее отобразилась страница интернет‑ браузера.

Отлично! Он сможет получить доступ к электронной почте сестер, может быть, даже восстановить их переписку с Робертом Уиттингтоном. В квартире Роберта компьютера он не нашел, но, по словам Фрэнки, Уиттингтон‑ младший был владельцем достаточно современной техники, пока не решил пожертвовать ее в пользу благотворительной организации.

Это случилось незадолго до его исчезновения. Разумеется, Габриель счел бы подобный шаг как минимум неожиданным, а вот Фрэнки не находила ничего странного в том, что ее пасынок запросто отдал чужим людям вещь стоимостью в три тысячи фунтов. «Под настроение Робби мог выкинуть что угодно, – пожимая плечами, констатировала Фрэнки. – Сегодня ему взбредало в голову присоединиться к движению современных луддитов, назавтра – что‑ нибудь еще».

Компьютером пользовались обе сестры, но проверка почтовых ящиков разочаровала. Ничего интересного – сообщения от друзей, деловых партнеров и – насколько он определил – ни одного письма, полученного или отправленного в адрес Роберта Уиттингтона.

Надеясь, что в переписке может содержаться кое‑ какая полезная информация, Габриель начал открывать документы в случайном порядке. Ничего криминального. Файл с названием «Счета» содержал именно счета, то есть подробный перечень хозяйственных расходов, хотя, надо признать, итоговая цифра заставила Габриеля присвистнуть. Сестры явно не экономили.

Он двинулся вниз по списку файлов и вдруг замер. «Дневник». Есть! То, что надо. Габриель навел курсор на файл и дважды щелкнул. На этом легкая часть работы закончилась. На дисплее высветилось окошко с просьбой ввести пароль. Доступ запрещен.

Пароли, однако, не всегда обеспечивают надежную защиту. Если знаешь человека, в чей компьютер собираешься залезть, пароль порой совсем нетрудно угадать. Большинство владельцев домашних ПК используют в качестве паролей слова, связанные с повседневной жизнью и интересами. Но Габриель не общался с сестрами и понятия не имел, чем они занимаются, поэтому просто попробовал набрать их имена – кстати, еще вопрос, как правильно пишется «Минналуш», – и, не добившись успеха, признал свое поражение.

Он откинулся на спинку кресла и сцепил руки за головой. Итак, он в тупике. По крайней мере, сейчас. Однако уже сам факт того, что дневник – единственный защищенный паролем файл, говорит о многом. Нужно посоветоваться с Исидором и разработать план. Возможно, им удастся получить доступ к файлу, запустив по электронной почте «троянского коня» – специальную вирусоподобную программу. Правда, сделать это тоже непросто. На панели задач дисплея висел значок «Антивируса Касперского». «АВК» – безусловно, лучшая программа, вирусы и трояны вынюхивает не хуже ищейки. Исидору придется попотеть.

Габриель повернулся в кресле к дисплею «Макинтоша». Может быть, со второй машиной ему повезет больше. Он нажал клавишу ввода, и скринсейвер исчез, открыв экран. Странно. Во‑ первых, отсутствовало подключение к Интернету. Во‑ вторых, по всей видимости, на компьютере работали с одним‑ единственным документом. Файл назывался «Ключ Прометея». Так‑ так, занятно. В Оксфорде Габриель прошел курс истории культуры и считал себя до некоторой степени любителем классики. Если память ему не изменяет, Прометей похитил у олимпийских богов огонь и отдал его людям, открыв путь к знаниям. За это по приказу Зевса был прикован к скале и обречен на постоянные муки: прилетавший каждый день орел клевал его печень, которая за ночь отрастала снова. Да уж, с греческими богами шутки плохи.

Без особой надежды Габриель дважды щелкнул мышкой по файлу. Никаких неожиданностей – доступ к документу закрыт.

Два файла, защищенных паролями. Ими обязательно стоит заняться. Только вот в случае с «Макинтошем» есть одно существенное затруднение. Поскольку на машине отсутствует выход в Интернет, они с Исидором не смогут получить доступ к содержимому компьютера извне, через удобное широкополосное соединение. Чтобы взломать систему, Габриелю придется вернуться сюда еще раз. Перспектива его отнюдь не прельщала, он предпочитал работать на расстоянии.

Сегодня из компьютеров больше ничего не выжать, тратить время не имеет смысла. Габриель бросил взгляд на часы и удивился: прошло уже сорок минут. Он начал подниматься с кресла и застыл как вкопанный. Справа на полке, на уровне глаз, стояла стеклянная коробочка, освещенная слабым лиловатым светом. Дно коробочки было выложено галькой, песком и обломками камней. Пустыня в миниатюре, жутковатый пейзаж. На камне, изящно шевеля мохнатыми лапками, будто привидение, покачивался здоровенный паук, один из самых больших, каких Габриелю доводилось видеть.

Он сглотнул. Создание казалось нереальным, как фантом или кошмарный сон. Габриель почувствовал мощный прилив адреналина. Его мозг отреагировал на вид членистоногого нервным импульсом непосредственно из мозжечка в обход аналитической части разума.

Габриель нерешительно вытянул шею, чтобы поближе рассмотреть коробочку. В фиолетовом освещении определить цвет паука было трудно, и существо напоминало адскую тварь из тяжелого наркотического дурмана. Тело в длину не меньше десяти сантиметров, восемь шевелящихся лап, массивные клыки. Хоть и не специалист по паукам, Габриель был почти уверен, что перед ним тарантул. Ну вот, уже не так страшно. Тарантулы не опасны для людей, это он знал точно и даже где‑ то читал, что некоторые люди держат их в качестве домашних животных. Подумать только, тарантул – домашний любимец. Габриель не сводил глаз с паука. Существо едва заметно перебирало лапками. При взгляде на большое грязное пятно в углу коробочки Габриеля слегка затошнило: недоеденный сверчок. Господи, это уж слишком. Лучше отойти от полки подальше. Он и так убил кучу времени, рассматривая сверхъестественную зверюгу. Черт возьми, какие еще сюрпризы ожидают его в этом доме?

Далее по порядку шли: столовая, отделанная красным деревом, гостевой туалет, вероятно рассчитанный на пигмеев, и вполне современная кухня. Габриель заглянул в холодильник. Помимо бутылки дорогого шампанского «Круг» на полке стояли красивые лоточки и банки с ярлыками продуктового универмага «Харродз фуд холлз». Габриель приподнял уголок одного из белых лотков: жаркое из утки. И пускай в вопросах литературы и дизайна интерьера, не говоря уж о домашних любимцах, вкусы у сестер довольно странные, надо признать, еду они выбирают по высшему классу.

Взор Габриеля привлекли интересные репродукции на дальней стене. Это были отнюдь не натюрморты, типичные для кухонь, с изображением аппетитных томатов или кукурузных початков, а рисунки, выполненные акварелью, и притом, мягко говоря, весьма оригинальные. На фоне сельских пейзажей, в обрамлении змеиных клубков, а также многочисленных солнц и лун вокруг пылающих костров плясали толпы гермафродитов.

У стены располагался грубый сосновый стол длиной не меньше трех метров, заставленный всевозможными медными чашками и, что больше заинтриговало Габриеля, колбами с широким донышком, которые обычно можно найти в химической лаборатории. Округлые флорентийские склянки, закрепленные на кронштейнах, и фильтровальные колбы с длинным горлышком соседствовали с бунзеновскими горелками и автономными электроплитками. На узких полках вдоль стены выстроились пакеты из оберточной бумаги, подписанные беглым почерком: «можжевельник виргинский», «сумах копаловый (ствол)», «клевер красный», «омела белая», «шиповник собачий»…

Нижнюю полку занимали небольшие пластмассовые баночки. Габриель взял одну и открутил крышку. Подписано «зола», значит, внутри должен быть порошок. К его удивлению, банка доверху была наполнена липкой белой массой. Габриель понюхал: терпимо. Теперь он знал источник едковатого запаха, который уловил еще с порога.

Все эти занимательные вещицы, однако, никак не указывали на то, что могло случиться с Робертом Уиттингтоном. Кроме того, за время своей экскурсии Габриель пока не узнал ни одной комнаты из тех, что видел в «скачке». Единственным знакомым элементом была монада. Гербы с ее изображением висели повсюду, даже над кухонной дверью. Должно быть, сестры без ума от этого символа. Габриель еще раз взял себе на заметку обратиться к Исидору с просьбой разузнать о монаде поподробнее.

Кухня выходила непосредственно в передний коридор с высокими стенами и плинтусами шириной как минимум тридцать сантиметров. Коридор выполнял роль оранжереи: в горшках росли папоротники, бархатистые африканские фиалки, множество призрачно‑ белых орхидей на низком подоконнике и, конечно, розы. Сестры Монк питали слабость к этим цветам. Габриель и сам любил зелень, но, пробираясь сквозь эти заросли, чувствовал себя как в джунглях.

На отполированных стенных крючках висело несколько легких плащей и курток. Проходя мимо вешалки, он заметил пурпурный шелковый шарф, который соскользнул с крючка и лежал на темном деревянном полу, напоминая лужицу расплавленных драгоценных камней. Габриель поднял шарф и ощутил аромат духов. Шелковая материя благоухала даже на расстоянии: Габриель аккуратно повесил шарф на плечи нарядного вечернего жакета с блестками. У него шевельнулось воспоминание. Кажется, от женщины в маске, которую он видел во время «скачка», пахло этими же духами? На мгновение он сосредоточился, потом сдался. Запах хоть и яркий, но ниточка памяти, связанная с ним, слишком слаба. Нет, он до конца не уверен.

Габриель поставил ногу на первую ступеньку лестницы и посмотрел вверх, туда, где она разворачивалась изящной эллиптической спиралью. Узорные кованые перила ему очень понравились, однако, начав подниматься, он поморщился. Деревянные ступеньки нещадно скрипели. Это может очень помешать, если придется еще раз вернуться сюда, когда хозяйки будут дома.

На втором этаже он не обнаружил ничего особенно интересного. Там находилась комната, отделанная в мягких синих и белых тонах, очевидно гостевая, к которой примыкала ванная. Другой комнате на этаже отводилась роль просторной гардеробной. Судя по всему, ею пользовались обе сестры, что подтверждала обувь разных размеров.

Вдоль стен тянулись перекладины с развешанными на плечиках платьями и полки, на которых громоздились шляпные картонки, лежали блузки из набивных тканей и стопки свитеров. Недостатка в одежде Морриган и Минналуш Монк определенно не испытывали и уж точно покупали ее не в универмагах. На ярлычке темно‑ серого платья‑ костюма значилось: «Гуччи». На коробке с туфлями в тон стояла марка «Кристиан Лубутен». Интересно, откуда у сестер деньги? Фрэнки ничего не говорила об этом и не знала, чем они зарабатывают на жизнь. Наверное, живут на средства, доставшиеся по наследству, предположил Габриель, коснувшись вечернего платья из черного шелка с глубоким вырезом на спине и отделкой стразами. Кто‑ то рождается под счастливой звездой, остальные вынуждены добиваться успеха собственным трудом.

При других обстоятельствах Габриель пришел бы в восторг, оказавшись среди благоухающих шелков и кружев, но сейчас, глядя на полки, набитые женским бельем и прочими тряпками, почему‑ то чувствовал себя грязным извращенцем, любителем подглядывать в чужие окна. Откровенно говоря, особняк начинал действовать ему на нервы. С одной стороны, здесь очень интересно и необычно – никаких тебе мещанских стереотипов вроде мебели, обитой ситцем в цветочек, но что‑ то в атмосфере дома заставляло Габриеля ощущать безотчетную тревогу. Четко сформулировать причину своего беспокойства он бы не смог. Дом словно затаил дыхание, отчего Габриель непроизвольно сделал то же самое. Нелепость какая‑ то.

В любом случае, вряд ли удастся отыскать следы Роберта Уиттингтона здесь, среди сумок «БиркинБэг» от «Эрме» и туфелек от Джимми Чу. Пожалуй, стоит подняться наверх.

Взобравшись на верхний этаж, Габриель немного постоял, чтобы отдышаться. Справа от него находилось арочное окно. Большую часть лестничной площадки занимал высокий и очень красивый комод орехового дерева. По обе стороны от комода располагались двери, вероятно ведущие в спальни.

Габриель выбрал левую и потянулся к дверной ручке, но что‑ то заставило его остановиться. Откуда вдруг возникло это странное чувство, будто за ним наблюдают? Он оглянулся. На лестнице никого. Солнце уже почти село, и в обрамлении сводчатого проема виднелось пламенеющее рыжее небо, замутненное смогом. Лучи солнца пока еще освещали лестничную площадку, но когда Габриель отошел от двери и перегнулся через перила, чтобы посмотреть вниз, оказалось, что коридор практически полностью погружен во тьму. Мохнатые, словно паучьи лапы, папоротники в горшках на пристенных столиках и гербы, подвешенные на крюках, почти не отбрасывали теней. Габриель медленно выпрямился. Нет, он просто смешон. В доме никого нет. Он снова подошел к двери и взялся за ручку.

Из‑ за его спины с диким рычанием пролетела черная комета. Что‑ то метнулось с верхушки комода и скрылось за полуоткрытой дверью. От неожиданности Габриель оцепенел. Разум подсказал ему, что это всего лишь кошка, но в висках бешено пульсировала кровь, а волосы на голове встали дыбом.

Габриель осторожно отворил дверь. От скрипа петель у него свело зубы. На расстоянии фута свирепо сверкал глазами черный кот, яростно хлеща себя хвостом и угрожающе подняв переднюю лапу. Кот зашипел на Габриеля и издал жуткий горловой звук, как будто младенец под пытками.

– Тихо, киска, тихо.

Габриель попытался успокоить животное и выставил вперед руку. Все, что угодно, лишь бы унять этот нечеловеческий вой. Кот отреагировал с молниеносной быстротой, и в следующую секунду непрошеный гость Монк‑ хауса уже разглядывал четыре глубокие царапины на запястье. Кровь почему‑ то потекла очень сильно.

Вот дерьмо! Габриель одновременно ощутил приступ тошноты и легкое головокружение. Что за ерунда, в конце концов, это же не смертельная рана. Он вытащил из кармана носовой платок и, как мог, соорудил повязку на запястье. Надо быть осторожнее, чтобы не закапать все кровью. Он нащупал возле двери выключатель и зажег свет: не стоит давать адскому отродью дополнительного преимущества. Кошачьи зрачки сузились, тварь продолжала завывать, и от этих воплей Габриеля буквально выворачивало наизнанку. Он с грозным видом двинулся по направлению к зверю, но кот, должно быть, разгадал его замысел и быстро взобрался по шторе на платяной шкаф, где сжался в тугой меховой шар, не сводя с противника злобных глаз. Ладно, по крайней мере хоть выть перестал.

Так, пора перегруппироваться. Габриель глубоко выдохнул. Дома он продезинфицирует царапины, а пока нужно заняться делом, не обращая внимания на кота. Только бы не забыть перед уходом вышвырнуть его отсюда. Дверь, наверное, специально была заперта, чтобы поганое животное не пробралось в комнату.

Спальня, как и другие помещения, оказалась прелестна. Теперь, когда сердце перестало колотиться, Габриель смог как следует рассмотреть обстановку. В комнате преобладали розовый и персиковый цвета, и хотя такую цветовую гамму легко можно было счесть кричащей, здесь она отнюдь не выглядела безвкусно. На туалетном столике возвышался огромный череп кита с букетом маргариток в одной глазнице – свидетельство прихотливой фантазии хозяйки. Габриель невольно отметил и своеобразие ее юмора: прикроватная лампа с лиловым пластиковым абажуром была выполнена в форме микеланджеловского Давида. Разумеется, без головы.

На кровати валялись початая коробка конфет и салфетка с отпечатком ярко‑ красной губной помады. Габриель невольно улыбнулся. Милые женские штучки. Рядом с коробкой на покрывале обложкой вверх лежала книга с потрепанным корешком. «Ум к Гермесу» – наверняка захватывающий дамский роман.

Габриель взял книгу в руки, не закрывая страницы, на которой она была развернута. Судя по виду, произведение несколько раз перечитывали от корки до корки. Мелованная бумага затерлась, шрифт размазался. Внимание Габриеля привлек абзац, жирно подчеркнутый карандашом: «Если сумеешь объять мыслью все сразу – время, место, материю… сумеешь постичь Бога». На полях убористым, но округлым женским почерком было написано:

«Божественное начало изгнано из мира, в котором мы живем. Мы создаем сложнейшие машины для ума, но при этом утратили алхимический импульс и стремление трансформироваться в идеального богоподобного человека. Вместо того чтобы помочь нам объять сокровища Вселенной, машины для ума опустошают наше сознание, превращая его в смятый бумажный стаканчик, использованную салфетку, нечто, не представляющее ценности, способное лишь отражать знания мира, но не впитывать их!!! »

Габриель состроил гримасу. «Машина для ума»… компьютер? И что такое «алхимический импульс»? Сами по себе фразы довольно туманны, но горячую убежденность, стоящую за ними, не прочувствовать нельзя. Взять хотя бы эти восклицательные знаки.

Что ж, у каждого свои причуды, как говорит Исидор. В перечне жизненных приоритетов Габриеля трансформация в богоподобного человека занимала невысокое место. Скорее он придерживался девиза «Личное преуспевание – лучшая месть».

Он собрался положить книгу на место, но тут зазвонил сотовый, закрепленный на ремне брюк. От неожиданности Габриель вздрогнул.

– Алло?

– Привет, – коротко и устало выдохнула Фрэнки.

– Что случилось?

Габриель машинально бросил взгляд на часы. Он провел в доме всего час. В резиденции Уиттингтонов еще даже не подали бутерброды с икрой.

– Они едут домой, точнее, выехали с четверть часа назад.

– Что? Почему ты сразу мне не позвонила? Пятнадцать минут. Черт, сестры, наверное, уже на крыльце.

– Извини. Уильяму стало плохо, поэтому пришлось отменить вечеринку. – В трубке послышался тяжелый вздох. – Сам понимаешь, в первую очередь я думала вовсе не о том, чтобы позвонить тебе, – сухо пояснила Фрэнки.

– Понимаю. Ладно, мне пора уносить ноги. – Габриель вдруг спохватился. – Как он?

– С ним все будет в порядке. В последнее время такое часто случается. Спасибо, что спросил. Торопись!

Габриель засунул телефон за пояс. Пора сматываться. Он оглянулся на кота, который по‑ прежнему злобно щерился со шкафа. Выгонять адское создание из комнаты некогда, остается надеяться, что сестры решат, будто сами забыли закрыть дверь. Так, книга лежит на покрывале, как и лежала, об этом он позаботился. Что еще? Свет, нужно погасить свет.

На лестничной площадке взгляд Габриеля упал на другую дверь, расположенную с правой стороны от комода и тоже закрытую. Может, он успеет одним глазком заглянуть? Габриель осторожно открыл дверь и просунул голову внутрь. Еще одна спальня, на этот раз в сиреневых и желтых тонах. Он без труда мог все рассмотреть, так как хозяйка оставила зажженной лампу. Перламутрово‑ розовые вечерние перчатки были небрежно брошены на зеркало с изменяемым наклоном, в котором отражались кровать и кисейный полог. Внимание Габриеля, однако, привлекло нечто другое: дальняя стена комнаты. Он искал фотографии – пожалуйста, вот они, целая коллекция. Любительские, студийные, черно‑ белые, цветные – десятки фото; одни небрежно прикноплены внахлест, другие аккуратно помещены в рамки.

Фрэнки упоминала, что сестры довольно привлекательны, и, мельком увидев их на крыльце сегодня вечером, Габриель был склонен согласиться с ее мнением. Сейчас, разглядывая их лица в полной тишине, он осознал, что «привлекательные» – слишком бесцветное определение. Эти женщины оказались не просто хороши собой по общим меркам. Минналуш и Морриган Монк были потрясающе – сногсшибательно – красивы.

Минналуш – рыжеволосая – отличалась более мягкой красотой. Скулы – высокие, как у сестры, но черты лица более округлые, не такие резкие. Губы – полные и чуть бледные, взгляд светло‑ зеленых глаз немного туманный, как будто Минналуш только что встала с постели и смотрит на мир еще сонным взором. Формы можно назвать пышными: тонкая талия и роскошная грудь.

Морриган, напротив, обладала атлетическим сложением. Руки – тонкие и жилистые, длинные ноги – изящные, но крепкие. Глаза невероятной синевы. На одной фотографии Морриган мчалась на лошади, похожая на андалусийку в строгом черном камзоле для верховой езды и испанской шляпе с кружевным шарфом, завязанным под подбородком. Великолепное фото, сделанное в профиль: голова лошади, крутой изгиб черной шеи и бешеный глаз; руки наездницы, облаченные в перчатки, стальной хваткой держат поводья. Снимок дышит силой, сосредоточенностью, грацией.

За исключением формы лица – узкий подбородок и широкие скулы, – внешнего сходства между сестрами очень мало, подумал Габриель. Тем не менее в детстве они выглядели почти близняшками. На стене висело несколько фотографий милых девчушек с дыркой между передними зубами и тугими косичками. Мать предпочитала одевать дочерей одинаково: в платья, украшенные лентами, носочки с рюшками и детские круглоносые туфельки. В общем, довольно старомодно. Ни тебе джинсов, ни кед, ни бейсболок. На ум Габриелю пришел афоризм Джона Голсуорси: «Глаза человека отражают то, каков он от природы, рот – каким его сделала жизнь». Лица маленьких и взрослых сестер Монк не имели почти ничего общего, но, как свидетельствовали фотографии, уже в раннем возрасте в глазах обеих девочек светился на удивление зрелый ум и яркий темперамент.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒