Терри Пратчетт 19 страница

– Ты лучше смотри, куда ставишь ногу… Ну вот, понял, что натворил?! Ты что, глухой? Я же тебе говорил – смотри, куда ставишь ногу! Ладно, чего теперь. Пошли.

И волшебники, стараясь топать как можно тише, а в случае декана – хлюпать как можно тише, проследовали по лабиринту служебных помещений и выбрались в неярко освещенный, кишащий народом зрительный зал, где Ветром Сдумс удерживал для них свободные места, угрожающе тыкая своей тростью в любого, кто осмеливался посягнуть на них. Его коллеги бочком, задевая за чужие ноги, наконец добрались до кресел и уселись.

Впереди смутно вырисовывался серый прямоугольник.

– Я пока не понимаю, на что тут смотреть, – заявил по прошествии минуты заведующий кафедрой.

– А «уродского кролика» уже показывали? – спросил профессор.

– Да нет, еще не начиналось, – прошипел профессор.

– А я голоден, – жалобно проговорил Сдумс. – Я старый человек, и я вынужден голодать.

– Знаете, что он выкинул? Представляете, что выкинул этот старый придурок? Когда одна молодая особа с факелом провожала нас к нашим местам, этот идиот ущипнул ее за… за основание!

Сдумс громко хмыкнул.

– Ой‑ ой‑ ой! – прокаркал он. – Слушай, а твоя мама знает, куда ты сегодня пошел?

– Кстати, мы же пропустим ужин! – воскликнул декан.

От этих слов волшебники оправились не скоро. Тучная женщина, пытавшаяся пройти мимо кресла Сдумса, вдруг дернулась, остановилась и стала пристально озираться по сторонам, но увидела только безобидного старика, который, по‑ видимому, был погружен в беспробудный сон.

– А по вторникам, между прочим, у нас гусятина, – протянул декан.

Сдумс приоткрыл один глаз и надавил грушу на своем кресле.

– Парарарарам! – воскликнул он. – Когда я ем – я глух и нем!

– Ты видишь, что происходит? – сказал заведующий кафедрой. – Он ведь даже не знает, наверное, какой сейчас век.

Сдумс уставил на него черное блестящее око.

– Я, может… м‑ да… уже стар… м‑ м… и, вероятно, глуховат, однако голодать пока не намерен. – И, запустив руку в непостижимые глубины своего кресла, он извлек на свет засаленный черный мешочек. – Я тут подъехал к одной красотке, которая продавала специальную еду. Этим, сказала она, питаются все любители картинок.

– Стало быть, у тебя были деньги?! – вскричал декан. – А ты нам ничего не сказал!

– А ты меня не спрашивал! – ответил Сдумс. Волшебники жадно уставились на мешочек.

– Эта еда включает промасленные взорвавшиеся зерна, сосиски в тесте, всякие хрустящие штучки в шоколадной глазури и прочее, – объяснил Сдумс, беззубо и язвительно улыбаясь. – Вы тоже можете купить себе, если хотите, – великодушно разрешил он.

Декан еще раз перечислил требуемое:

– Значит так. Шесть патрицианских порций попзёрна с двойным маслом, восемь сосисок в тесте, ведро шипучки и мешок с изюмом в шоколаде.

Он передал деньги девушке.

– Отлично, – кивнул завкафедрой, принимая покупки. – Э‑ э. Только не знаю, как ты полагаешь, может, нам и на других купить?

А в своей рубке Безам клял все на свете, пытаясь зарядить громоздкую бобину «Поднятых ураганом» в ящик для переброски картинок.

В нескольких футах от будки, восседая в своей огороженной веревкой ложе, патриций Анк‑ Морпорка лорд Витинари переживал отнюдь не меньший внутренний разлад.

Что и говорить, пара, конечно, симпатичная… Непонятно лишь: с чего они сидят рядом с ним и почему их считают такими важными персонами.

Патриций привык к важным персонам – или к тем, кто считает себя важной персоной. К примеру, волшебники считались важными персонами потому, что владели магией. Немалый вес в обществе могли набрать работающие по‑ крупному воры. Немногим от них отличались коммерсанты, которые действовали примерно такими же методами. Неудивительно, что важными персонами считают знаменитых воинов, которые, побеждая в битвах, возвращаются домой живыми. Наемные убийцы тоже относились к важным персонам, поскольку частенько работали с этими самыми важными персонами. Одним словом, вес в обществе можно было набрать при помощи множества различных ухищрений, но все они либо не представляли тайны, либо легко просчитывались.

Что же касалось этих молодых людей, то все их заслуги сводились к тому, что они красиво передвигались перед неким странным ящиком для движущихся картинок. По сравнению с ними самый заурядный актер, выходящий на сцену местного театра, был искушеннейшим и даровитейшим лицедеем, однако никому и в голову бы не пришло выстраиваться ради него в очереди и выкликать во все горло его имя.

Это было первое посещение патрицием сеанса движущихся картинок. Насколько он успел понять, Виктор Мараскино стяжал славу благодаря своему пышущему зноем взору, от которого даже солидные дамы средних лет падали без чувств в проходы между креслами, а изюминка госпожи де Грехх заключалась в ее томной грации, умении раздавать пощечины, а также приковывать мужские взоры, соблазнительно возлежа среди шелковых подушек.

Вот чем они тут занимаются, пока он, патриций Анк‑ Морпорка, правит своим городом, бережет его, любит и даже ненавидит. Он всю жизнь положил на служение…

Когда простолюдины, толкая друг друга, заполнили партер, его острый, как лезвие бритвы, слух выделил из общего шума следующую беседу.

– Ой, а кто это там наверху сидит?

– Это же Виктор Мараскино и Делорес де Грехх! Ты откуда свалился, парень?

– Да нет, я о том долговязом, который весь в черном.

– А‑ а, этого я не знаю. Но какая‑ нибудь важная птица, не иначе.

Очаровательно. Получается, что для того, чтобы стать знаменитостью, требуется всего‑ навсего… стать знаменитостью. Ему вдруг подумалось, что он столкнулся с необычайно опасной вещью, и возможно, кто знает, кое‑ кого придется устранить, хотя такой исход ни в коем случае нельзя было считать желательным[25]. Но пока он вынужден был довольствоваться тем сиянием, что распространяла на него сидящая рядом пара истинных знаменитостей. И к вящему своему изумлению, патриций вдруг обнаружил, что ему нравится быть причастным к этим двум людям. Добавим к этому, что сидел он рядом с самой Делорес де Грехх, и зависть тех, кто видел их соседство, была столь осязаема, что он мог даже определить ее вкусовые качества, – чего никак не получалось с пушистыми, накрахмаленными хлопьями, которые ему предложили в качестве закуски.

Зато по другую руку сидел этот жуткий тип Достабль и беспрестанно объяснял ему о способах производства движущихся картинок, обнаруживая полную неспособность примириться с тем фактом, что патриций не слышит ни слова из его объяснений.

Внезапно по залу прокатилась дружная овация.

Патриций слегка наклонился к Достаблю.

– А почему начали гасить свет? – спросил он.

– Понимаете, повелитель, – сказал Достабль, – это для того, чтобы вы лучше разглядели картинки.

– Неужели? А я считал, что без света картинки разглядеть значительно труднее.

– С движущимися картинками все обстоит совсем иначе, – пояснил Достабль.

– Очаровательно.

И патриций нагнулся в другую сторону, к Джинджер и Виктору. Слегка удивившись, он отметил, что и Джинджер и Виктор выглядят изрядно подавленными. Впервые это бросилось ему в глаза, когда они только переступили порог «Одиоза». Юноша рассматривал расфуфыренное убранство помещения так, словно оно наводило на него ужас; когда же в ложу вошла эта девушка, то он отчетливо услышал, как она ахнула.

Теперь они сидели с вытянутыми лицами и не говорили ни слова.

– Очевидно, все эти приготовления для вас так обыденны… – сказал патриций.

– Да нет, – ответил Виктор. – Не в этом дело. Мы первый раз попадаем туда, где показывают клики.

– Второй, – мрачно проронила Джинджер.

– Да, но однако ж… вы сами участвуете в движущихся картинках, – ласково напомнил патриций.

– Что из этого, мы же никогда их не видим… Разве что разрозненные отрывки, когда их склеивают рукояторы, – пожал плечами Виктор. – Полностью я видел один‑ единственный клик, и показывали его на старой полинялой простыне…

– Стало быть, – спросил патриций, – для тебя это все так же ново, как и для меня?

– Не совсем, – неожиданно посерев, ответил Виктор.

– Очаровательно, – буркнул патриций, вновь выпрямляясь и продолжая не слушать то, что говорил ему Достабль.

Патриций оказался здесь вовсе не потому, что его занимали эти картинки. Он приехал сюда потому, что его всегда занимали люди.

Тем временем Солл, который сидел с самого края, нагнулся к своему дяде и положил ему на колени небольшой моток ленты.

– Возвращаю тебе твою собственность, – сладким голосом промолвил он.

– Что такое?

– Видишь ли, мне тут взбрело в голову еще раз проглядеть весь материал, перед тем как мы прокрутим его в «Одиозе», и…

– Неужели?

– И представляешь, что я там нашел? Прямо посреди сцены городского пожара в кадре на целых пять минут вдруг появляется тарелка со свиными ребрышками, приправленными особым арахисовым соусом Харги. Разумеется, таинственному появлению тарелки я совсем не удивился. Но пять минут!

Достабль смущенно ухмыльнулся.

– Видишь ли, я как рассудил, – сказал он. – Если народ после одной маленькой, быстро промелькнувшей картинки начинает валом валить за товаром, то что будет, если эту картинку показывать им целых пять минут?!

Солл долго внимательно смотрел на дядю.

– Кстати, ты меня ужасно огорчил, – продолжал Достабль. – Ты не захотел мне поверить. Ты не доверяешь собственному дяде. И это после того, как я торжественно поклялся тебе, что никогда не стану впредь связываться с этим делом! Ты плюнул мне в душу, Солл. Нанес мне тяжкое оскорбление. Что случилось с этим миром? Все понятия о достоинстве, о чести исчезли!

– Это, наверное, потому, что ты нашел для них хорошего покупателя, дядя.

– Ты меня ужасно огорчил, – повторил Достабль.

– Но ты нарушил свое обещание.

– Это совершенно разные вещи. То была чистая коммерция. А это – семья! Ты должен научиться верить членам своей семьи. В первую очередь – своему дяде.

– Ладно, ладно, впредь буду верить, – пожал плечами Солл.

– Обещаешь?

– Да, дядя, – улыбнулся Солл. – Даю торжественную клятву.

– Ну вот и умница!

На противоположном крае ложи Джинджер и Виктор таращились в слепой экран, цепенея от жуткого предчувствия.

– Ты уже понял, что сейчас начнется? – проговорила Джинджер.

– Да. Из углубления в полу послышится музыка.

– Значит, в той пещере… действительно раньше показывали клики?

– В каком‑ то смысле, – осмотрительно сказал Виктор.

– Но здесь, по крайней мере, экран как экран. Он не похож на… в общем, это просто экран. Хороший, добротный холст. А не…

Внезапно из передней части зала их обдало странной звуковой волной. Под клацанье механизма и шипение расступающегося воздуха из недр пола медленно восставала дочь Безама Каллиопа. Пальцы ее давили на клапаны крохотной свирели с той неподражаемой страстностью, которая сохраняется только после самых первых занятий музыкой. Два дюжих тролля, раздувающие мехи где‑ то за сценой, старались не уступать ей в усердии.

Внизу, в партере, декан передал заведующему кафедрой небольшой пакетик.

– Изюм в шоколаде, – пояснил он.

– А выглядит, как крысиный помет, – сказал завкафедрой.

Декан перевел взгляд на пакетик и помрачнел:

– А ведь это он и есть. Минуту назад я уронил пакет на пол. А когда собирал, то еще подумал: что‑ то, думаю, много рассыпалось…

– Тс‑ с‑ с! – послышалось сзади. Костлявый череп Сдумса развернулся со скоростью магнитной стрелки.

– Шик, блеск! – гаркнул он. – Еще пару пенсов, и этот ослик – ваш!

Свет в зале продолжал таять. Вспыхнул экран. Затем возникла первая цифра, и счет, быстро мигая раскадровкой, пошел по убывающей.

Каллиопа впилась глазами в раскрытую перед ней партитуру, закатала манжеты, откинула волосы, щекотавшие ей глаза, и ринулась в удалую атаку на нечто, подававшее признаки старого анк‑ морпоркского городского гимна[26].

Огни в зале погасли.

Небо рябило и переливалось. С туманом это явление не имело ничего общего. Над землей витал серебристый свет с сиреневыми бликами, напоминающий гибрид облака и молнии.

Дальше, по направлению к Голывуду, небо светилось все сильнее. Это бросалось в глаза даже из небольшого проулка, примыкающего к заднику заведения Шэма Харги «Реберный дом», где две собаки наслаждались еще одним особым предложением «Все‑ Что‑ Можешь‑ Откопать‑ В‑ Помойке‑ Задаром».

Лэдди вскинул морду и зарычал.

– Понимаю тебя, – кивнул Гаспод. – Но ничего не поделаешь, знамение. Помнишь, я говорил о всяких предвещаниях?

По его шкуре пробежал разряд искр.

– Пошли, – сказал он. – Надо сказать людям. Ты же у нас в этом деле большой дока.

Кликликликакликаклика…

Только этот звук раздавался в «Одиозе». Каллиопа перестала играть и вместе с другими уставилась на экран.

Рты были открыты; они закрывались лишь затем, чтобы пережевать очередную порцию попзёрна.

Краем сознания Виктор понимал, что он видит плод своих усилий. Он пытался отвернуться. Даже сейчас какой‑ то голосок в его голове нашептывал ему, что происходит что‑ то неладное, но он его почти не слышал. Все идет, как идет. Вместе с другими он затаил дыхание, когда героиня начала свою борьбу за старый семейный рудник в Охваченном Безумием Мире… Посреди сцены кровопролитной битвы его начала колотить дрожь.

А собравшееся на балу общество виделось ему сквозь романтическую дымку. Его…

…Его ужалило под коленкой что‑ то холодное, липкое. Будто к штанине приложили полурастаявший кубик льда. Можно было попробовать не обращать на этот кубик внимания, но ощущение не отступало.

Виктор опустил взгляд.

– Прошу прощения, – произнес Гаспод. Виктор сосредоточил взор на новом предмете.

Но спустя мгновение глаза сами собой вернулись к экрану, на котором его гигантская копия целовала гигантскую копию Джинджер.

Липучая прохлада вновь растеклась по ноге. Он опять вынырнул на поверхность.

– Если хочешь, я могу укусить, – предложил Гаспод.

– Я, э‑ э, я…

– Могу укусить так, что взвоешь, – уточнил пес. – Ты только скажи.

– Не надо, э‑ э…

– Я говорил тебе о предвещании. Предвещание, предвещание, предвещание. Лэдди лаял, пока не охрип. А никто даже ухом не пошевелил. Вот я и прибегнул к старой дедовской технике – холодным носом ткнуть. Еще ни разу не подводила.

Виктор огляделся. Остальная часть публики прилипла к экрану. Создавалось впечатление, что они готовы остаться здесь наве… наве…

Навечно.

Виктор приподнял руки над подлокотниками кресла. Из пальцев с треском посыпались искры. Воздух приобрел маслянистость – верный признак мощного скопления магического потенциала, о чем знают даже студенты‑ первокурсники магических наук. В партере клубился туман. Глупость, конечно, но туман от этого никуда не девался. Он стелился по полу подобно бледному серебристому пледу.

Виктор потряс Джинджер за плечо. Помахал перед глазами рукой. Что‑ то крикнул ей в самое ухо.

Затем он принялся теребить патриция, вслед за ним – Достабля. Тела их немного отклонялись, но каждый раз возвращались в прежнее положение.

– Это клик во всем виноват, – прошептал он. – Картинка имеет над ними какую‑ то власть. Но какую? Это самая обычная картинка, не лучше и не хуже остальных. Магия в Голывуде никогда не применялась. Во всяком случае… в обычном своем виде…

Продравшись сквозь упругие турникеты колен, Виктор выскочил в проход и бегом, по колено в тумане, припустил наверх. Мигом позже он колотил в дверь рубки Безама. Не дождавшись ответа, он выбил ее плечом.

Безам сосредоточенно внимал событиям на экране через маленькое квадратное оконце в стене. Ящик для переброски картинок издавал радостное кликанье. Его ручку никто не вращал. По крайней мере, поправился Виктор, он не видел того, кто это делал.

Вдали что‑ то загрохотало. Пол и стены задрожали.

Виктор взглянул на экран. Да, этот отрывок был ему знаком. Он шел как раз перед сценой пожара в Анк‑ Морпорке.

Бег мысли набирал обороты. Как звучит известная максима насчет богов? Дескать, боги существуют постольку, поскольку существует вера в них. Но это можно толковать шире. Реальность есть то, что происходит в головах у людей. Сейчас он видел сотни людей, искренне верящих в реальность того, что являлось их взорам.

В поисках ножниц или ножа Виктор начал копаться в хламе на верстаке Безама, но ничего путного не обнаружил. Аппарат продолжал жужжать, отматывая реальность из будущего в прошлое.

– Ну что, надеюсь, сегодня я действительно кого‑ то спас? – раздались где‑ то позади слова Гаспода, но Виктор не обратил на них внимания.

В разноголосице мыслей, обыкновенно переполняющих мозг, преобладают мысли несущественные. Лишь в случаях крайней необходимости удается заставить их умолкнуть. Так произошло и на этот раз. И наконец, в абсолютной тишине звонко пропела одна ясная, четкая мысль, которая до сей поры тщетно молила, чтобы ее выслушали.

Предположим, существует такое место, где слой реальности чуть тоньше, чем повсюду. И предположим, ты сделал нечто такое, что еще больше истончило реальность. Книгам такое не под силу. Не под силу и обыкновенному театру – ибо в душе зритель всегда понимает, что смотрит на актеров, разыгрывающих пьесу. Только Голывуд через зрение проникает прямиком в мозг. И сердце подтверждает зрителю: то, что он видит, – реально. Такое под силу лишь кликам.

Вот что случилось в недрах Голывудского холма. Жители старого города использовали прореху в реальности для того, чтобы развлечься. И развлекались до тех пор, пока Твари их не настигли…

История повторяется. Люди опять начали жонглировать факелами в пороховом погребе. А Твари не спускают с них глаз…

Но почему все это продолжается!? Ведь он остановил Джинджер.

Картинка кликала не умолкая. Ящик для переброски картинок окутала, как ему показалось, таинственная дымка.

Виктор уцепился за ручку сбоку от ящика. Она было чуть‑ чуть поддалась, но потом переломилась. Осторожно пересадив Безама на пол, Виктор поднял стул над головой и что было сил саданул по ящику. Стул разлетелся в щепки. Тогда он открыл заднюю стенку ящика и вытащил оттуда саламандр – но на экране по‑ прежнему выплясывали кадры.

Здание снова содрогнулось.

«Тебе дается один‑ единственный шанс, – подумал он. – Либо ты его используешь, либо погибаешь».

Он снял и намотал на руку рубашку. Затем просунул руку в ящик, дотянулся до играющей бликами дорожки и схватил ее.

Раздался щелчок. Ящик рвануло назад. Мембрана, разматываясь с бобины, свила несколько лоснящихся колец, которые было метнулись в сторону Виктора, но тут же скользнули на пол.

Кликаклик… а… клик.

Бобины перестали вращаться.

Виктор опасливо поворошил ботинком спутанную ленту и почти удивился, когда она не попыталась его тем или иным способом ужалить.

– Ну что, спасли мы этот мир или нет? – поинтересовался Гаспод. – Хотелось бы наконец определиться.

Виктор взглянул на экран:

– Нет.

Движущиеся картинки не исчезли. Они были не очень четкими, но он по‑ прежнему видел расплывчатые очертания Джинджер и свои собственные – они отчаянно цеплялись за существование. Кроме того, сам экран пришел в движение. Он пучился, выдавался вперед – так колеблется в бассейне остывшая ртуть. Это зрелище будило неприятные воспоминания.

– Они настигли нас, – сказал Виктор.

– Кто?

– Помнишь свои разглагольствования о всяких мерзких тварях?

Гаспод наморщил лоб:

– О тех, доисторических?

– Ну, вряд ли они доисторические. Сомневаюсь, что они вообще когда‑ либо существовали, – поправил его Виктор. – Мир, из которого они вышли, не знает времени.

Среди публики наметилось движение.

– Надо срочно вывести всех из зала, – сказал Виктор. – Лучше поторопиться, пока не началась суматоха…

Из зала донеслись истошные вопли. Публика приходила в себя.

А с экрана сходила Джинджер. Она была в три раза крупнее своего оригинала. Плоть ее совершенно отчетливо мерцала. Она была все еще отчасти прозрачна, однако уже обладала немалым весом – пол под ее ногами прогибался и трескался.

Публика переползала друг через друга, лишь бы побыстрее выбраться наружу. Виктор с боем продрался сквозь встречный поток людей – в этом ему отчасти помогло кресло Сдумса, которое как раз неслось в противоположном направлении, сметая все на пути. Его хозяин наотмашь молотил тростью по людским спинам и вопил:

– Э‑ ге‑ гей! Все только начинается!

Заведующий кафедрой поймал в толпе руку Виктора.

– Так было задумано с самого начала? – крикнул он.

– Нет!

– А может, это какой‑ нибудь особый эффект? – с надеждой в голосе спросил завкафедрой.

– Может. Если только за последние двадцать четыре часа создатели эффектов сумели довести их до реального совершенства… Но вообще‑ то мне кажется, что это пришельцы из Подземельных Измерений.

Завкафедрой смерил его испытующим взглядом:

– Ты, если не ошибаюсь, наш воспитанник Виктор.

– Именно так. Прошу меня простить.

На этом Виктор расстался с остолбеневшим волшебником и бросился к ложе, где они сидели вместе с Джинджер. Взгляд девушки был прикован к Твари, принявшей ее образ. Монстроподобная Джинджер водила головой в стороны и мигала, но очень медленно, словно ящерица.

– Это – я?

– Нет! – вскричал Виктор. – То есть, в каком‑ то смысле. Да, не исключено… Но все же не вполне. Словом, вставай, уходим.

– Но она похожа на меня как две капли воды! – воскликнула Джинджер голосом, намекающим на приближающуюся истерику.

– Это только потому, что они проникли сюда через Голывуд. Именно он, насколько я понимаю, определяет их облик, – поспешно протараторил Виктор и резко дернул ее за руку.

Джинджер слетела с кресла. Ноги Виктора взбивали туман и разбрасывали попзёрн. Она послушно ковыляла за ним, временами оглядываясь.

– Знаешь, а тот, второй, тоже пытается сойти с экрана, – сообщила она.

– Не останавливайся!

– Так ведь это же ты!

– Я – это тот, кого ты держишь за руку. А это… что‑ то другое! Оно просто вынуждено воспользоваться моим обликом, моей наружностью!

– А какой наружностью оно пользуется у себя дома?

– Поверь мне, ты этого знать не хочешь!

– Нет, хочу! По‑ твоему, зачем я спрашиваю? – прокричала она.

Они перепрыгивали через завалы разрушенных кресел.

– Это гораздо хуже, чем ты можешь себе представить!

– Знаешь, я такое могу представить, мало не покажется…

– Знаю, поэтому и говорю – это гораздо хуже!

– О.

Призрачная великанша, прерывисто вспыхивая, точно ее освещал луч стробоскопа, прошествовала к стене и одним ударом пробила ее. На улице поднялся крик.

– По‑ моему, она продолжает расти, – прошептала Джинджер.

– Беги на улицу, – сказал Виктор. – Попроси волшебников остановить ее.

– А ты что будешь делать?

Виктор гордо вскинул голову:

– На свете есть вещи, которые настоящий мужчина должен делать в одиночку.

Она бросила на него раздраженный, непонимающий взгляд:

– Что? Что? Тут такое творится, а ты собрался в уборную?!

– Я сказал – убирайся отсюда!

Подтолкнув ее в направлении дверей, Виктор развернулся и увидел рядом с собой двух собак, терпеливо ждущих его приказов.

– Вы, двое, тоже ступайте.

Лэдди заскулил.

– Собака, она же, как это, должна ни на шаг не отходить от своего… кхм! … хозяина, – проговорил Гаспод, покрываясь бурыми пятнами.

Виктор в бешенстве посмотрел по сторонам, подобрал с пола обломок кресла, распахнул дверь и швырнул деревяшку как можно дальше.

– Апорт!

Обе собаки, повинуясь вечному инстинкту, дружно сорвались с места. Гасподу хватило самообладания лишь для того, чтобы в последний миг успеть обернуться и прохрипеть:

– Вот сволочь!

Виктор побежал в будку и вскоре показался оттуда, прижимая к груди «Поднятых ураганом».

В то время гигантский Виктор никак не мог расстаться с экраном. Получили свободу, став трехмерными, лишь голова и одна рука. Последняя пыталась вяло отпихнуть Виктора, когда тот принялся наматывать на нее гроздья октоцеллюлозы. Покончив с этим, Виктор сломя голову бросился назад в рубку и после недолгих поисков извлек на свет целое хранилище картинок, опрометчиво устроенное Безамом под верстаком.

Действуя с той размеренной целеустремленностью, какую неизменно внушает сводящая кишки жуть, Виктор набирал груды жестяных банок и сваливал их в кучу подле экрана. Тварь, которая к тому времени вызволила из двухмерности и другую руку, попыталась эту кучу раскидать, однако то неведомое, что управляло Тварью, еще не совсем освоилось с новой формой. «Наверное, тяжело с непривычки обходиться всего двумя руками», – отметил про себя Виктор.

В кучу легла последняя жестянка.

– В нашем мире тебе придется жить по нашим законам, – сказал он. – И умирать тоже. Держу пари, что гореть ты умеешь, как и все остальное здесь.

Тварь яростными рывками вытаскивала из экрана ногу.

Виктор похлопал себя по карманам. Затем бегом вернулся в рубку, где принялся лихорадочно шарить по полкам.

Спички… Спичек нигде не было!

Он толкнул двери в фойе и стремглав бросился на улицу. Огромная толпа, леденея от ужаса, наблюдала за тем, как гигантская Джинджер неуклюже выбирается из‑ под обломков рухнувшего по ее вине здания.

Откуда‑ то сзади раздалось кликанье. Бригадир припал к ящику, желая запечатлеть роскошную сцену.

Заведующий кафедрой орал на Достабля:

– Мы не можем остановить их с помощью магии! Они ею питаются! Мы им дадим магию, и они весь город в порошок сотрут!

– Но сделайте же что‑ нибудь! – взвыл Достабль.

– Дорогой мой, мы, волшебники, предпочитаем не связываться с явлениями, с которыми по ряду соображений мы… мы… связываться не предпочитаем, – немного сбивчиво закончил он.

– Спички! – возопил Виктор. – Спички! Скорее же!

Все взоры обратились к нему. Завкафедрой одобрительно кивнул:

– Естественный огонь. Очень здраво. Да. Этого вполне достаточно. Молодец, парень, голова у тебя варит.

Он пошарил в кармане и достал горсточку спичек, которую всегда держали наготове волшебники, известные как заядлые курильщики.

– Не вздумай поджигать «Одиоз»! – взревел Достабль. – Там хранится до черта наших картинок.

Виктор отодрал со стены плакат, смастерил из него некое подобие факела и запалил с верхнего края.

– Вот их‑ то я и собираюсь поджечь в первую очередь, – сказал он.

– Прошу прощения…

– Это идиотизм! Идиотизм! – орал Достабль. – Эта штука горит, как сухой порох!

– Прошу прощения…

– Тем лучше. Я не собираюсь глазеть, как будет гореть эта штука.

– Да ты не знаешь, о чем говоришь!

– Прошу прощения, – терпеливо повторил Гаспод.

Виктор и Достабль посмотрели себе под ноги.

– Мы с Лэдди вполне справимся, – сказал пес. – Две ноги – хорошо, а четыре – лучше. Да и вообще… Пора спасать мир.

– По‑ моему, они справятся, – нехотя согласился Достабль.

Виктор утвердительно кивнул. Лэдди сделал виртуозную стойку, выдернул зубами факел из руки Виктора и стрелой влетел в здание. Гаспод шмыгнул следом.

– Может, у меня что‑ то со слухом, – проговорил Достабль. – Но мне показалось, что эта псина говорила.

– Гаспод будет это отрицать, – пожал плечами Виктор.

Достабль некоторое время колебался. Было заметно, что тревожные события немного выбили бывалого коммерсанта из колеи.

– Ну, – наконец произнес он, – ему лучше знать.

Собаки устремились прямиком к экрану. Тварь‑ Виктор почти отделилась от холста. Сейчас она пыталась разгрести завал из жестянок.

– Дай я это запалю, – попросил Гаспод. – Все‑ таки это моя работа.

Лэдди покладисто тявкнул и выронил сверток пламенеющей бумаги. Гаспод взял его в пасть и неторопливо двинулся навстречу Твари.

– Я спасаю мир, – невнятно пробубнил пес и разжал челюсти.

Кучи мембраны тут же охватило белое и удушливое пламя.

Тварь заверещала. Всякое ее сходство с Виктором вдруг исчезло, и в огненной стихии теперь бушевало и корчилось нечто, напоминающее взрыв в аквариуме. Потом наружу вырвалось щупальце и крепко обвилось вокруг лапы Гаспода.

Пес извернулся и щелкнул челюстями, но промахнулся.

Лэдди мохнатой кометой отважно кинулся на живой отросток. Тот резко отдернулся, сбив Лэдди с ног и отшвырнув Гаспода далеко в сторону.

Сделав несколько сальто, Гаспод приземлился, но тут же попытался подняться. Впрочем, после нескольких неверных шагов он снова распластался на полу.

– Хорошая была лапа, – проговорил он. Лэдди сочувственно посмотрел на него. Огни уже лизали коробки с мембранами…

– Давай топай отсюда, что пялишься, кобель несмышленый, – сказал Гаспод. – Вот‑ вот рвануть должно. Да нет же! Не надо меня хватать, положи меня туда, где я лежал. Ты не успеешь…

Стены «Одиоза» вспучивались с мнимой медлительностью; каждая балка, каждый кирпич в кладке, паря в воздухе совершенно самостоятельно, придерживались своего прежнего места.

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 181920 21 22 23 Следующая ⇒