Яковлев-Востоков

Я так давно потерял из вида г. Яковлева-Востокова, что решительно не знаю, что из него вышло, как он теперь играет, нравится ли он, где он сейчас находится. Расплюевым я его видел в 1898 г.! Обещал этот человек страшно много. Его александринские дебюты весною 1899 года отозвались не малою сенсацией и в публике, и в печати. Я и сейчас вижу его пред собою Недыхляевым с простынею, слышу его недыхляевское «мо‑ о‑ лодой человека», вижу жест и лицо:

— Мышь!!! …

Недыхляевых я перевидал великое множество, начиная с незабвенного В. Н. Андреева-Бурлака, первого создателя этой роли, но самое сильное впечатление, заслонившее не потускневшие прежние, оставил Яковлев-Востоков. У него есть в таланте какая-то особая оригинальная искра, одаренная способностью выжигать из роли мелодраматический мусор, выводя наружу настоящее скрытое золото житейского типа.

Третья роль, в которой остался мне памятен {186} Яковлев-Востоков, — Аркашка Счастливцев в «Лесе». Традиции, передающиеся с семидесятые годов, сделали эту фигуру излюбленно-шутовскою, а уж в Петербурге нарочито. Сколько раз ни видал я «Лес» на александринской сцене — при выходе Аркашки мне всегда казалось, что я в цирке и пред радостно гогочущею публикою ходит на руках «рыжий». Знал я изумительно веселых и виртуозных Аркашек (М. П. Садовский, Бурлак), но ни одного, кто объяснил бы публике, что, видя пред собою столь милое общественное явление, как Счастливцев, ликовать и веселиться ей совсем не о чем. Яковлев-Востоков, не подходя к Аркашке фигурою, да и вообще грубоватый в иных сценах, умел, однако, достигнуть именно такого многозначительного результата. Кто из нас, театралов, с детства не хохотал над путешествием Аркашки в Архангельск?

— В большой ковер закатывали. Привезут на станцию, раскатают, а в повозку садиться, опять закатают.

— Тепло?

— Ничего, доехал‑ с; а много больше тридцати градусов было. Зимняя дорога-то. Двиной, между берегов-то тяга; ветер-то с севера встречу…

Когда Яковлев-Востоков произнес эти слова, даже на исторически смешливом александринском райке публика притихла, а по залу прошел тот редкий полушепот, полугул, который есть высшая награда артиста, потому что он знаменует, что театр услыхал новое слово, озадачен и доволен. А я сидел и думал, — ужасно стыдно и досадно думал:

— Да что же тут смешного, в самом деле, что человека везли в ковре по тридцатиградусному морозу? Это позорно, возмутительно, а не смешно. Зачем же я, двадцать пять лет, что смотрю на сцене «Лес», позволял себе смеяться в этом месте?

{187} Как не противно буффонить в нем актерам, которые заставляют нас здесь смеяться? Как мог Островский разрешить им установить такую безнравственную «традицию? »

Только у Яковлева-Востокова выходило явственно и доказательно, что, если такой «бывший человек» останется наедине с самим собою да невзначай заглянет в самого себя, то первою же мыслью его будет именно:

— А не удавиться ли мне?

И опять «веселое» место это вызвало, сверх обыкновения, но хохот, а жалость… И, когда Аркашка ровным и беспечным голосом рассказывал как трагик Бичевкин его головою дверь в уборную прошиб, я почувствовал в горле слезную судорогу… Удивительно сильно и оригинально играл человек, прямо-таки — общественно и человечески растолковал Аркадия Счастливцева.

Потом Яковлев-Востоков, принятый в александринскую труппу вопреки сильному закулисному противодействию, был в оной труппе, как водится, «замаринован». Черт знает, что с ним делали «авторитеты»! Я был свидетелем, как на одном из дебютных спектаклей артиста, «авторитета» преспокойно отхватил у суфлера и присвоил себе начало диалога в последнем акте «Борцов» (дебютант играл Дилигентова). Пока театрами управлял директор, принявший Яковлева-Востокова с дебютов в труппу, была надежда, что новому комику дадут ход. Но дирекция вскоре переменилась, и Яковлева-Востокова совсем смяли — особенно, после того, как ему удалось создать совершенно эпическую фигуру царя Берендея в «Снегурочке», после полнейшего в ней фиаско «авторитета» сцены. Другой александринский подвиг Яковлева-Востокова, но уже страдательный и не вознагражденный особою признательностью, спасение глупейшей роли редактора-письмоносца {188} в федоровском «Буреломе»…. В скуке невольного бездействия талант тосковал, изнывал, дичал и опускался. Вечная судьба оригинального дарования в тисках нашей «образцовой» сцены и ее «традиций»! Не вздыхайте по Александринскому театру, молодые актеры, а бойтесь его, как огня! Я от души сказал: — Слава Богу! — узнав, что Яковлева-Востокова на Александринской сцене больше нет. Таланты растут на свободе, а не в темницах. Как бы роскошны эти последние ни были, они — морильни.

Рассказывали мне, что уж очень хорошо Яковлев-Востоков играл Актера в «На дне». Читая пьесу Горького и распределяя мысленно роли ее между своими сценическими любимцами, я именно Яковлева-Востокова воображал себе Актером, как Дальского — Сатиным… А для Барона я только вздыхал, что незабвенный Н. П. Рощин-Инсаров не дожил… Так вот и слышу, как бы он спросил:

— Дальше?!.

* * *

Покойный А. В. Лохвицкий говорил:

— Была бы охота доказывать, а доказать все можно.

Тоже покойный композитор Г. О. Карганов, происхождением армянин, не любил великороссов. Умом «Геничка Карганов» обладал живым и острым, языком бойким, «доехать» противника в опоре умел, как никто. Помню, заговорили при нем о петровской реформе. Геничка только плечами пожал:

— При чем тут великороссы? Вся реформа сделана руками иностранцев.

— Ну, а сам Петр?

— Петр был наш, армянин.

— Геничка?????!!!!!

— Армянин! упорствует Геничка. — Разве без {189} нашей помощи такой живой человек мог родиться в прокислой, безвольной Москве? Чувствую родную, южную, армянскую кровь…

— Да откуда же взяться в Петре армянской крови?

У Генички и на то ответ готов.

— Петр был сын патриарха Никона, — заявил он, с каменным лицом и не моргнув глазом.

— Час от часу не легче! Кто-то замечает:

— Да и Никон был не армянин, а мордвин. Геничка ответил взглядом сожаления.

— Позвольте вас спросить, — начал он, — где жила в XVII веке мордва?

— На Волге.

— Хорошо. Раз мордва жила на Волге, то на какую реку мордовки ходили полоскать холст и белье?

— На Волгу.

— Прекрасно, еще вопрос: где был прямой водный путь из Армении в Москву?

— По Каспийскому морю и Волге.

— Ага!

И Геничка победоносно заключил:

— Раз мордовские бабы имели обыкновение мыть на Волге белье, а мимо плавали армяне, я объявляю армянское происхождение Никона фактом доказанным и неопровержимым.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒