Кэти Роберт 3 страница

Я знаю, что Персефона смотрит на меня так, словно у меня выросли рога, но позаботиться об этой паре идиотов – первоочередная задача. Двое моих людей приходят и провожают их, но только после напряженных переговоров, в ходе которых они забирают пирог и вино с собой.

Я вздыхаю, как только за ними закрывается дверь.

– Это бутылки вина за тысячу долларов.

Она достаточно пьяна, чтобы даже не попробовать его.

Персефона издает странный икающий звук, который является моим единственным предупреждением, прежде чем она сбрасывает мое пальто – расстегнув его, пока я отвлекся, – и убегает. Я настолько удивлен, что стою и смотрю, как она пытается доковылять до двери. И она хромает.

Одного взгляда на красные полосы на полу достаточно, чтобы вывести меня из этого состояния.

– Какого хрена, по‑ твоему, ты делаешь?

– Ты не можешь держать меня здесь!

Я обхватываю ее за талию и несу обратно на кухонный островок, чтобы бросить на него.

– Ты ведешь себя как дура.

Большие карие глаза пристально смотрят на меня.

– Ты похитил меня. Пытаться сбежать от тебя – это разумный поступок.

Я хватаю ее за лодыжку и поднимаю ногу, чтобы хорошенько рассмотреть ее. И тогда, когда Персефона пытается удержать свое платье на месте, я понимаю, что, вероятно, мог бы поступить по‑ другому. Ну что ж. Я осторожно прикасаюсь к ее стопам и показываю ей свой палец.

– У тебя идет кровь. – Есть несколько больших порезов, но я не могу сказать, достаточно ли они

глубоки, чтобы их нужно было зашивать.

– Тогда позволь мне поехать в больницу, и я позабочусь об этом.

Она не что иное, как настойчивая. Я крепче сжимаю ее лодыжку. Она все еще дрожит. Черт возьми, у меня нет времени на этот спор.

– Допустим, я так и сделаю.

– Тогда сделай.

– Как ты думаешь, ты пройдешь десять футов в больнице без того, чтобы персонал не

позвонил твоей матери? – Я выдерживаю ее пристальный взгляд. – Без того, чтобы они позвонили твоему… жениху?

Она вздрагивает.

– Я разберусь с этим.

– Как я уже сказал – ты ведешь себя глупо. – Я качаю головой. – Теперь стой спокойно, пока я

проверю, нет ли стекла.

Глава 4Персефона

Он настоящий.

Я знаю, что должна кричать, или драться, или пытаться добраться до ближайшего

телефона, но я все еще пытаюсь смириться с тем фактом, что Аид реален. Мои сестры никогда не услышат конца этому. Я знала, что была права.

Кроме того, теперь, когда моя паника проходит, я не могу винить его ни в чем. Он мог бы немного пригрозить мне в присутствии людей Зевса, но альтернативой было то, что меня потащили бы обратно в башню Додона. И да, на моем животе может остаться вечный отпечаток его плеча, но, поскольку он продолжает рычать на меня, мои ноги повреждены.

Не говоря уже о том, что то, как осторожно он промывает мои раны, не совсем подтверждает слух о том, что Аид – монстр. Монстр бросил бы меня на произвол судьбы.

Он… что‑ то другое.

Он хорошо сложен и силён, и на костяшках его пальцев есть шрамы. Густая борода и темные волосы до плеч просто подчеркивают внушительное присутствие, которое он создает. Его темные глаза холодны, но не совсем недобры. Он просто выглядит таким же раздраженным мной, как и Гермесом и Дионисом.

Аид вытаскивает крошечный осколок стекла и бросает его в чашу, которую принес. Он смотрит на стекло так, словно оно оскорбило его мать и пнуло его собаку.

– Сиди спокойно.

– Я сижу спокойно. – Или, по крайней мере, пытаюсь. Это больно, и я не могу перестать

дрожать, даже когда его пальто снова накинуто мне на плечи. Чем дольше я сижу здесь, тем больнее, как будто мое тело просто догоняет мой мозг, чтобы осознать, в какую беду мы попали. Я не могу поверить, что убежала, не могу поверить, что слишком долго шла в темноте и холоде, пока не оказалась здесь.

Думать об этом сейчас не может быть и речи. Впервые в моей жизни у меня нет плана или четкого списка, чтобы добраться из пункта А в пункт Б. Я в свободном падении. Моя мать может убить меня, когда выследит. Зевс… Я вздрагиваю. Моя мать будет угрожать выбросить меня из ближайшего окна или напьётся до смерти, но Зевс действительно может причинить мне боль. Кто бы его остановил? Кто достаточно силен, чтобы остановить его? Никто. Если бы был кто‑ то, кто мог остановить этого монстра, последняя Гера все еще была бы жива.

Аид останавливается, держа пинцет в руках с вопрос в глазах.

– Ты дрожишь.

– Нет, это не так.

– Ради всего святого, Персефона. Ты дрожишь, как осиновый лист. Ты не можешь просто

сказать, что это не так, и ожидать, что я поверю в это, когда смогу увидеть правду собственными глазами. – Его взгляд действительно впечатляет, но я слишком оцепенела, чтобы что‑ то чувствовать прямо сейчас. Я просто сижу и смотрю, как он крадется к двери, спрятанной в углу комнаты, и возвращается с двумя толстыми одеялами. Он кладёт одно на стойку рядом со мной.

– Сейчас я тебя подниму.

– Нет. – Я даже не знаю, почему спорю.

Мне холодно. Одеяла помогут. Но я, кажется, не могу остановиться.

Он бросает на меня долгий взгляд.

– Я не думаю, что у тебя переохлаждение, но если ты в ближайшее время не согреешься, то

это может оказаться так. Было бы жаль, если бы мне пришлось использовать тепло тела, чтобы вернуть тебя к безопасной температуре.

Требуется несколько долгих секунд, чтобы дошел смысл сказанного. Конечно, он не может иметь в виду, что разденет нас и укутает вместе, пока я не согреюсь. Я пристально смотрю.

– Ты бы не стал.

– Я чертовски уверен, что сделал бы это. – Он свирепо смотрит. – Ты мне не нужна, если сейчас

умрешь.

Я игнорирую возмутительный порыв уличить его в блефе и вместо этого поднимаю руку.

– Я могу двигаться сама. – Я с болью ощущаю его пристальное внимание, когда поднимаюсь и

переворачиваюсь, пока не оказываюсь на одеяле вместо холодной гранитной столешницы. Аид, не теряя времени, заворачивает меня во второе одеяло, прикрывая каждый дюйм обнаженной кожи выше лодыжек. Только после этого он возвращается к своей работе по извлечению стекла из моих подошв.

Черт бы его побрал, но одеяло действительно приятно на ощупь. Тепло начинает просачиваться в мое тело почти сразу, борясь с холодом, который поселился в моих костях. Моя дрожь становится все сильнее, но я достаточно осведомлена, чтобы понять, что это хороший знак.

Отчаянно пытаясь хоть как‑ то отвлечься, я сосредотачиваюсь на мужчине у моих ног.

– Последний Аид умер. Предполагается, что ты миф, но Гермес и Дионис знают тебя. – Они

были на вечеринке, с которой я сбежала…с моей… вечеринке по случаю помолвки – но на самом деле я знаю их не лучше, чем остальных из Тринадцати. То есть я их совсем не знаю.

– У тебя есть какой‑ то вопрос? – Он вытаскивает еще один осколок стекла и со звоном бросает

его в чашку.

– Почему ты считаешься мифом? В этом нет никакого смысла. Ты один из Тринадцати. Ты

должен быть…

– Я – миф. Ты спишь, – сухо говорит он, толкая меня в ногу. – Какая‑ нибудь острая боль?

Я моргаю.

– Нет. Просто болит.

Он кивает, как будто это именно то, чего он ожидал. Я тупо наблюдаю, как он раскладывает ряд бинтов и продолжает мыть и перевязывать мои ноги. Я не… Может быть, он прав, и я действительно сплю, потому что в этом нет ни малейшего смысла.

– Ты дружишь с Гермесом и Дионисом.

– Я ни с кем не дружу. Они просто периодически появляются, как бездомные кошки, от которых

я не могу избавиться. – Независимо от его слов, в его тоне есть нотка нежности.

– Ты дружишь с двумя из Тринадцати. – Потому что он был одним из Тринадцати. Совсем как

моя мать. Прямо как Зевс. О боги, Психея права, и Аид такой же плохой, как и все остальные.

События этой ночи обрушиваются на меня. Вспышки сцены за сценой. Комната скульптур. Скрытность моей матери. Рука Зевса поймала мою, когда он объявил о нашей помолвке. Охваченные ужасом бегут вдоль реки.

– Они устроили мне засаду, – шепчу я.

При этих словах Аид поднимает взгляд, нахмурив свои густые брови.

– Гермес и Дионис?

– Моя мать и Зевс. – Я не знаю, зачем говорю ему это, но, кажется, не могу остановиться. Я

крепче обхватываю плечи одеялом и дрожу. – Я не знала, что на сегодняшней вечеринке будет объявлено о нашей помолвке. Я не соглашалась на нашу помолвку.

Я достаточно устала, чтобы почти притвориться, что испытываю сожалению, прежде чем раздражение отразится на его лице.

– Посмотри на себя. Конечно, Зевс хочет добавить тебя в свой длинный список героинь.

Он бы так подумал. Тринадцать видят то, что им нужно, и берут это.

– Это моя вина, что они приняли это решение, даже не поговорив со мной, из‑ за того, как я

выгляжу? – Возможно ли, чтобы верхняя часть головы человека буквально взорвалась? У меня такое чувство, что я могла бы узнать, если мы продолжим этот разговор.

– Это Олимп. Ты играешь в силовые игры, ты расплачиваешься за последствия. Он

заканчивает обматывать мою вторую ногу и медленно поднимается на ноги.

– Иногда ты расплачиваешься за последствия, даже если в эти игры играют твои родители. Ты

можешь плакать и рыдать о том, как несправедлив мир, или ты можешь что‑ то с этим сделать.

– Я действительно что‑ то с этим сделала.

Он фыркает.

– Ты убежала, как испуганный олень, и думала, что он не погонится за тобой? Милая, это

практически прелюдия для Зевса. Он найдет тебя и утащит обратно в свой дворец. Ты выйдешь за него замуж, как послушная дочь, которой ты и являешься, и в течение года ты будешь рожать его придурковатых детей.

Я даю ему пощечину.

Я не хотела этого делать. Не думаю, что когда‑ либо поднимал руку на человека за

всю свою жизнь. Даже на моих раздражающих младших сестёр, когда мы были детьми. Я в ужасе смотрю на красную отметину, расцветающую на его скуле. Я должна извиниться. Должно быть… что‑ то. Но когда я открываю рот, это не то, что выходит.

– Я лучше умру.

Аид долго смотрит на меня. Обычно я довольно хорошо разбираюсь в людях, но я понятия не имею, что происходит за этими глубокими темными глазами. Наконец, он выдавливает:

– Ты останешься здесь на ночь. Мы поговорим утром.

– Но…

Он снова поднимает меня, заключает в объятия, как будто я принцесса, которой он меня назвал, и смотрит на меня таким холодным взглядом, что я проглатываю свой протест. Мне некуда пойти этим вечером, ни кошелька, ни денег, ни телефона. Я не могу позволить себе смотреть в зубы этому дареному коню, даже если он рычит и носит имя, которым родители запугивали своих детей на протяжении многих поколений. Ну, может быть, не этот Аид. Он выглядит так, как будто ему где‑ то от тридцати до тридцати пяти. Но роль Аида. Всегда в тени. Всегда потакающий темным делам, которые лучше всего совершать вне поля зрения нашего нормального, безопасного мира.

Это действительно так безопасно? Моя мать только что фактически продала меня замуж за Зевса. Человек, которого эмпирические факты рисуют не как золотого короля, любимого всеми, а как хулигана, оставившего после себя вереницу мертвых жен. И это всего лишь его жены. Кто знает, сколькие женщины стали жертвами за эти годы? Одной мысли об этом достаточно, чтобы меня затошнило. Независимо от того, в какую сторону это повернешь, Зевс опасен, и это факт.

И напротив, все, что окружает Аида, – чистый миф. Никто из моих знакомых даже не верит, что он существует. Все они согласны с тем, что в какой‑ то момент Аид действительно существовал, но семейная линия, носившая этот титул, давно вымерла. Это означает, что у меня почти нет информации об этом Аиде, которую я могла бы извлечь. Я не уверена, что он лучший выбор, но в данный момент я бы взяла человека в плаще с за руку против Зевса.

Аид ведет меня вверх по винтовой лестнице, которая выглядит прямо как из готического

фильма. Честно говоря, части этого дома, которые я видела, такие же. Голые полы из темного дерева, лепнина в виде короны, которая должна быть ошеломляющей, но каким‑ то образом просто создает иллюзию того, что время и реальность остались позади. Коридор второго этажа устлан толстым темно‑ красным ковром.

Чтобы лучше скрыть кровь.

Я истерически хихикаю и зажимаю рот руками. Это не смешно. Мне не следовало бы смеяться. Очевидно, что я в тридцати секундах от того, чтобы полностью потерять самообладание.

Аид, конечно, игнорирует меня.

Вторая дверь слева – наша цель, и только когда он проходит через нее, мое отсутствующее чувство самосохранения срабатывает. Я наедине с опасным незнакомцем в спальне.

– Отпусти меня.

– Не драматизируй. – Он не бросает меня на кровать, как я ожидаю. Он осторожно опускает

меня на землю и делает столь же осторожный шаг назад. «Если ты зальешь кровью все мои этажи, пытаясь сбежать, я буду вынужден выследить тебя и притащить сюда, чтобы вымыть их.

Я моргаю. Это так близко к тому, о чем я думала, что это почти жутко.

– Ты самый странный человек, которого я когда‑ либо встречала.

Теперь его очередь настороженно взглянуть на меня.

– Что?

– Вот именно. Что? Что это за угроза такая? Ты беспокоишься о своих этажах?

– Это хорошие полы.

Он что, шутит? Я могла бы поверить в это кому‑ нибудь другому, но Аид выглядит таким же серьезным, как и тогда, как я увидела его стоящим на улице, как какой‑ то мрачный жнец. Я хмуро смотрю на него.

– Я тебя не понимаю.

– Тебе и не нужно меня понимать.

Просто оставайся здесь до утра и постарайся подавить желание сделать что‑ нибудь, чтобы еще больше навредить себе. – Он кивает на дверь, спрятанную в углу. – Ванная комната там. Старайся ходить поменьше, насколько это возможно. – А затем он ушел, открывая дверь и тихо закрывая ее за собой.

Я медленно считаю до десяти, а затем делаю это еще три раза. Когда никто не врывается, чтобы проверить меня, я медленно пододвигаюсь к телефону, невинно стоящему на тумбочке. Слишком невинно? Конечно, нет никакого способа позвонить так, чтобы меня не подслушали. С этими секретными туннелями Аид, похоже, не из тех, кто оставляет здесь лазейки для нарушение безопасности. Вероятно, это ловушка, что‑ то, предназначенное для того, чтобы я выдала секреты или что‑ то в этом роде.

Это не имеет значения.

Я боюсь Зевса. Злюсь на мать. Но я больше не могу оставлять своих сестер в неистовстве из‑ за моего местонахождения. Психея уже наверняка позвонила Каллисто, и если в моей семье и есть кто‑ то, кто будет бесноваться на Олимпе, наступать на пятки и угрожать, пока меня не найдут, то это моя старшая сестра. Мое исчезновение уже подожжет осиное гнездо. Я не могу позволить своим сестрам сделать что‑ либо, чтобы усугубить ситуацию, которая и без того является полным беспорядком.

Сделав глубокий вдох, который нисколько не укрепляет меня, я беру трубку и набираю номер Эвридики. Она единственная из моих сестер, кто ответит на незнакомый номер с первой попытки. И действительно, через три гудка на другом конце линии раздается ее запыхавшийся голос.

– Алло?

– Это я.

– О, слава богам. – Ее голос становится немного отстраненным. – Это Персефона. Да, да, я

включу громкую связь. – Секунду спустя линия становится немного нечеткой, когда она делает именно то, что сказала. – У меня здесь Каллисто и Психея. Где ты?

Я оглядываю комнату.

– Вы бы мне не поверили, если бы я вам сказала.

– Попробуй. – Это от Каллисто, категоричное заявление, в котором говорится, что она в

полсекунде от того, чтобы попытаться понять, как проползти по телефонной линии, чтобы задушить меня.

– Если бы я поняла, что ты собираешься уйти в ту же секунду, как я пошла за твоей сумочкой, я

бы не оставил тебя одну. – Голос Психеи дрожит, как будто она на грани слез.

– Мать разрывает верхний город в поисках тебя, и Зевс…

Каллисто обрывает ее.

– К черту Зевса. И мать твою тоже к черту.

Эвридика ахает.

– Ты не можешь говорить такие вещи.

– Я только что сказала.

Вопреки всякой причине, их ссоры успокаивают меня.

– Я в порядке. – Я бросаю взгляд на свои забинтованные ноги. – В основном в порядке.

– Где ты?

У меня нет плана, но я знаю, что не могу вернуться домой. Вернуться в дом моей

матери – все равно что признать свое поражение и согласиться выйти замуж за Зевса. Я не могу этого сделать. Не буду.

– Это не имеет значения. Я не вернусь домой.

– Персефона, – медленно произносит Психея. – Я знаю, что тебе это не нравится, но мы должны

найти лучший выход, чем бежать в ночь. Ты женщина с планом, а сейчас у тебя его нет.

Нет, у меня нет плана. Я свободно падаю так, что чувствую себя в опасности, и ужас пробегает по моему позвоночнику.

– Планы будут адаптированы.

Все трое молчат, достаточно редкое явление, которое я хотела бы оценить по достоинству. Наконец Эвридика спрашивает: – Почему ты звонишь сейчас?

Вот в чем вопрос, не так ли? Я не знаю.

– Я просто хотела, чтобы вы знали, что я в порядке.

– Мы поверим, что с тобой все в порядке, когда узнаем, где ты. – Каллисто все еще звучит так,

будто готова сразить любого, кто встанет между ней и мной, и я выдавливаю улыбку.

– Персефона, ты просто исчезла. Все отчаянно ищут тебя.

Я перевариваю это утверждение, разбирая его на части. Все отчаянно ищут меня? Они уже упоминали маму раньше, но до сих пор я не мог связать все воедино. Не имеет никакого смысла, что она уже не знает моего местоположения, потому что…

– Зевс знает, где я.

– Что?

– Его люди следовали за мной всю дорогу до Кипарисового моста. – При мысли об этом меня

бросает в дрожь. Я не сомневаюсь, что у них были инструкции отвезти меня обратно, но они могли легко схватить меня в нескольких кварталах от башни Додона. Они решили преследовать меня, чтобы усилить мое отчаяние и страх. Ни один подчиненный Зевса не осмелился бы сделать что‑ то подобное со своей предполагаемой невестой… если только им не приказал сам Зевс.

– Он ведет себя так, будто не знает, где я?

– Да. – Гнев еще не совсем исчез из голоса Каллисто, но он поутих. – Он говорит об организации

поисковых отрядов, а мама трепещет у его локтя, как будто она еще не приказала сделать то же самое со своими людьми. Он также мобилизовал свои частные силы безопасности.

– Но зачем ему это делать, если он уже знает, где я нахожусь?

Психея прочищает горло.

– Ты переходил по Кипарисовому мосту?

Черт. Я не хотела, чтобы это ускользнуло. Я закрываю глаза.

– Я в нижнем городе.

Каллисто фыркает.

– Это не должно иметь значения для Зевса.

Она никогда не обращала особого внимания на слухи о том, что пересечь реку почти так же невозможно, как покинуть Олимп. Честно говоря, я тоже не совсем в это верила, пока не почувствовала это ужасное давление, когда сделала это.

– Если только… – Эвридика овладела своими эмоциями, и я практически вижу, как у нее

кружится голова. Она играет легкомысленную девицу, когда ей это удобно, но она, наверное, самая умная из нас четверых.

– Раньше город был разделен на три части. Зевс, Посейдон, Аид.

– Это было давно, – бормочет Психея. – Зевс и Посейдон теперь работают вместе. А Аид – это

миф. Мы с Персефоной как раз говорили об этом сегодня вечером.

– Если бы он не был мифом, Аидабыло бы достаточно, чтобы заставить Зевса задуматься.

Каллисто фыркает.

– За исключением того, что даже если бы он существовал, он ни за что не был бы таким же

плохим, как Зевс.

– Он не такой. – Слова вырываются наружу, несмотря на все мои усилия удержать их внутри.

Черт возьми, я хотела держать их подальше от этого, но, очевидно, это не сработает. Я должна была догадаться об этом в тот момент, когда набрал номер Эвридики. За пенни, за фунт. Я прочищаю горло.

– Неважно, кто он, он не так плох, как Зевс.

Голоса моих сестер сливаются, когда они выражают свое потрясение.

– Что?

– Ты ударился головой, когда убегал от этих придурков?

– Персефона, твоя одержимость выходит из‑ под контроля.

Я вздыхаю.

– У меня нет галлюцинаций, и я не ударился головой. – Лучше не говорить

им о моих ногах или о том факте, что я все еще немного дрожу, даже после того, как меня укутали. – Он настоящий, и он был здесь все это время.

Мои сестры снова молчат, переваривая это. Каллисто ругается.

– Люди бы знали.

Это должно было быть так. Тот факт, что мы все это время считали его мифом, говорит о большем влиянии, которое хотели стереть об Аида с лица Олимпа. Это говорит о вмешательстве Зевса, потому что у кого еще есть сила провернуть что‑ то подобное? Может быть, Посейдон, но если это не касается моря и доков, то его, похоже, это не волнует. Ни один из остальных Тринадцати не обладает такой властью, как унаследованные роли. Никто из них не посмел бы присвоить себе титул Аида, по крайней мере, в одиночку.

Но тогда никто на самом деле не говорит о том, как мало пересечений между верхним и нижним городом. Это просто воспринимается так, как есть. Даже я никогда не сомневалась в этом, а я сомневаюсь во многом другом, когда речь заходит об Олимпе и Тринадцати.

Наконец, Психея говорит:

– Что тебе от нас нужно?

Я напряженно думаю. Мне нужно продержаться только до своего дня рождения, а потом я свободна. Трастовый фонд, созданный нашей бабушкой, тогда переходит ко мне, и мне больше никогда не придется полагаться ни на свою мать, ни на кого‑ либо в Олимпе. Но не раньше, чем мне исполнится двадцать пять лет. Теперь у меня есть кое‑ какие собственные средства, но на самом деле они мне не принадлежат. Они принадлежат моей матери. Я могла бы попросить сестер принести мне сумочку, но мама уже заморозила мои счета. Ей нравится делать это, чтобы наказать нас, и она захочет убедиться, что я приползу обратно после такого унижения. Более того, я не хочу, чтобы мои сестры были в нижнем городе, даже если бы они могли перебраться через реку Стикс. Не тогда, когда опасность, кажется, подстерегает за каждым углом.

На самом деле, есть только один ответ.

– Я собираюсь что‑ нибудь придумать, но я не вернусь. Не сейчас.

– Персефона, это не план. – Каллисто тяжело вздыхает. – У тебя нет денег, нет телефона,

который вряд ли не прослушивается, и ты сожительствуешь с бугименом Олимпа, который также является одним из Тринадцати. Он – само определение опасности. Это прямо противоположно плану.

Я не могу с этим спорить.

– Я разберусь с этим.

– Ага, конечно. Попробуй еще раз.

Психея прочищает горло.

– Если Эвридика сможет отвлечь маму, мы с Каллисто Можем принести тебе одноразовый

телефон и те деньги, которые у нас есть. Это должно, по крайней мере, дать тебе время во всем разобраться.

Последнее, чего я хочу, это втягивать в это своих сестер, но теперь уже слишком поздно. Я откидываюсь на спинку кровати.

– Дайте мне подумать об этом. Я позвоню завтра и сообщу более подробную информацию.

– Это не…

– Я люблю вас всех. До свидания. – Я вешаю трубку, прежде чем они смогут найти другой

вопрос для спора. Это правильный выбор, но это не мешает мне чувствовать, что я оборвала последнюю связь со своим прошлым. Я очень долго разрабатывала способ покинуть Олимп, так что этот перерыв должен был произойти, но я думала, что буду более внимательна. Я думала, что все еще смогу общаться со своими сестрами, не подвергая их опасности. Я думала, что, если бы у меня было достаточно времени, мама даже пришла бы в себя и простила меня за то, что я не стала пешкой в одном из ее планов.

Похоже, я во многом ошибалась.

Чтобы дать себе еще о чем‑ нибудь подумать, я оглядываю комнату. Она такая же роскошная, как и те части дома, которые я видела до сих пор, большая кровать с темно‑ синим балдахином, которым могла бы гордиться любая принцесса. Деревянные полы, которые так любит Аид, покрыты толстым ковром, и повсюду еще больше лепнины. Здесь такая же атмосфера, как и в остальном доме, но на самом деле это не дает мне много подсказок о человеке, которому принадлежит это место. Очевидно, это спальня для гостей, и в ественно сомнительно, что она расскажет мне что‑ нибудь об Аиде.

Мое тело выбирает этот момент, чтобы напомнить мне, что я часами ходила по холоду на этих богом забытых каблуках, а потом бежала босиком по гравию и стеклу. У меня болят ноги. У меня болит спина. Мои ноги… Лучше не думать о них слишком много. Я так невероятно измучена, достаточно, чтобы действительно заснуть сегодня ночью.

Я снова оглядываю комнату. Аид, может быть, и не так плох, как Зевс, но я не могу рисковать. Я осторожно поднимаюсь на ноги и хромаю к двери. Там нет замка, из‑ за чего я тихо ругаюсь. Я ковыляю в ванную и чуть не всхлипываю от облегчения, когда обнаруживаю, что на этой двери действительно есть замок.

Мои мышцы, кажется, превращаются из плоти в камень с каждой проходящей секундой, придавливая меня, когда я стаскиваю массивное одеяло с кровати в ванную. Ванна более чем достаточно велика, чтобы в ней можно было спать, удобно это или нет. После короткого внутреннего размышления я возвращаюсь к двери спальни и подтаскиваю к ней приставной столик. По крайней мере, я услышу, как кто‑ то идет сюда. Удовлетворенная тем, что сделала все, что могла, я запираю дверь ванной и практически падаю в ванну.

Утром у меня будет план. Я найду способ двигаться дальше, и это не будет похоже на конец света.

Мне просто нужен план…

Глава 5Аид

После нескольких часов беспокойного сна я спускаюсь на кухню в поисках кофе и обнаруживаю Гермеса, сидящую на моем кухонном островке и поедающеую мороженое из коробки. Я резко останавливаюсь, слегка встревоженный тем фактом, что она одета в обрезанные шорты и футболку большого размера, которую она определенно не носила прошлой ночью.

– Ты хранишь одежду у меня дома.

– Да. Никто не хочет нести домой последствия своих пьяных приключений. – Она машет рукой

за спину, не глядя. – Я поставила кофе.

Благодарите богов за маленькие милости.

– Кофе и мороженое – один из способов справиться с похмельем.

– Ш‑ ш‑ ш. – Она делает гримасу. У меня болит голова.

– Представь себе, – бормочу я и подхожу, чтобы взять нам обе кружки. Я наливаю ее стакан на

две трети и передаю. Она быстро бросает огромную порцию мороженого в кофе, и я качаю головой.

– Знаешь, я, кажется, помню, как запирал дверь прошлой ночью. И все же ты здесь.

– Я здесь. – Она одаривает меня слегка помятой версией своей обычной злой усмешки. – Ну же,

Аид. Ты же знаешь, что в этом городе нет замка, который мог бы удержать меня снаружи.

– Я осознал это с годами. – В первый раз она появилась всего через месяц после того, как

получила титул Гермеса, примерно пять или шесть лет назад. Она напугала меня в моем кабинете и в результате чуть не получила пулю в голову. Каким‑ то образом это взаимодействие привело к тому, что она решила, что мы большие друзья. Мне потребовался год, чтобы понять, что не имеет значения, что я думаю о так называемой дружбе. Затем Дионис начал появляться с ней примерно через шесть месяцев после этого, и я перестал бороться с их присутствием.

Если они шпионы Зевса, то они совершенно неэффективны и не получают никакой информации, которую я не хочу, чтобы он имел. Если это не так…

Ну, это не моя проблема.

Она делает большой глоток своего кофе с мороженым и издает тревожно сексуальный звук.

– Ты уверен, что не хочешь немного?

– Уверен. – Я прислоняюсь к стойке и пытаюсь решить, как в это играть. Я не могу

по‑ настоящему доверять Гермесу. Неважно, что она, кажется, считает нас друзьями, она одна из Тринадцати, и я был бы десять раз дураком, если бы забыл об этом. Более того, она устраивает свой дом в тени башни Додона и подчиняется непосредственно Зевсу – по крайней мере, когда это ее устраивает. Сдавать карты до того, как у меня появится конкретный план, – это путь к катастрофе.

Но рыба заглотила наживку во всех отношениях, которые имеют значение. Люди Зевса уже сообщили ему о местонахождении Персефоны. Подтверждение Гермеса ничего не меняет.

Дионис, спотыкаясь, входит в дверь. Его усы в беспорядке, а бледная кожа почти зеленая. Он неопределенно машет в мою сторону и направляется прямиком к кофе.

– Доброе утро.

Гермес фыркает.

– Ты выглядишь как смерть.

– Это ты виновата. Кто пьет вино после виски? Злодеи, вот кто. – Он долго созерцает кофейник

и, наконец, наливает себе кружку.

– Просто выстрели мне в голову и избавь меня от страданий.

– Не искушай меня, – бормочу я.

– Да, да, ты очень задумчивый и пугающий. – Гермес поворачивается на островке лицом ко

мне. Ее темные глаза озорно загораются. – Все эти годы я думала, что это притворство, но потом ты появляешься, неся свою жертву похищения.

Я начинаю уточнять, что на самом деле я никого не похищал, но Дионис заливается смехом.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒