26 октября 5 страница

5 апреля

- Заглянул на минутку в Салон. Здесь вся " середина", второй сорт. Сплошные изыски, слишком слабые даже и для изысков, ибо для того, чтобы изобразить все причуды изысканного опять же таки нужно сильное начало. Здесь отчетливо проявляется бессилие эпохи, когда она не прячется за экстравагантным или же не бросается, очертя голову, в разрушение (Пикассо).

Матисс, отказавшийся по большей части от экстравагантности, куда как хорошо определяет слабину времени. Ему едва достает сил на изысканность.

Руо прямо из кожи вон лезет на последнем издыхании. Дерен просто ловкач и довольно пылкий аранжировщик реминисценций. Во всем этом только одному вольготно - Пикассо, то ли еврею, то ли левантийцу" который извлекает максимальную выгоду из своей ловкости, своего ума, дара подражания, своего умения заимствовать старые приемы в атмосфере всеобщего хаоса. Сегонзак - худосочный ремесленник. Другой ремесленник - Люк-Альбер-Моро, он силен в гравю-пах (ничтожен как живописец), и у него есть свой взгляд на мир.

Последыши, Борис <... > 1 это агония.

9 апреля

Наконец-то начинается война. В ответ на смехотворную английскую " инициативу" - первую с начала войны и столь слабую - немцы делают целую серию подготовленных, более чем подготовленных шагов.

Это страшный удар для Англии и союзников. Возможно, они найдутся, как ответить. Возможно, брошенные в Норвегию соединения не так уж многочисленны и можно контратаковать с тем, что будет под рукой. Я настаиваю на этом, так как размах продвижения немцев не был предусмотрен! Но настоящим ответом было бы немедленное вторжение в Бельгию и Голландию. Без него мы пропали. Исход войны решится сегодня ночью.

Но что будет делать Россия? Не набросится ли она на шведскую сталь? Это было бы соревнованием друзей за право передела. Финляндия и Швеция будут бороться, чтобы сохранить сталь для Германии.

Или же Швеция будет воевать и с Германией, и с Россией?

Не собирается ли Муссолини уже завтра или послезавтра бомбить Ниццу и Марсель?

Америка будет выжидать; придет день, и она заплатит.

Конечно же, у союзников есть еще козыри: контратака в Норвегии и Голландии, победа над Италией, выход в Черное море.

Сталин, наверное, нанесет новые удары по Финляндии и Румынии. Тогда у Германии будет протяженная линия фронта. Вот когда Сталин начнет ее беспокоить,

1 Пробел в дневнике.

но уже будет поздно. Гитлер опередит его в Швеции это самое важное, и если Сталин зашевелится на юге, опередив его в устье Дуная. В тот день, когда Германия выйдет на Черное море, красная звезда начнет по-настоящему бледнеть.

Окажутся ли скандинавские страны в руках Германии, если Сталин будет наступать в Финляндии?

Раз Муссолини идет с Гитлером, значит со Сталиным дело темное.

С кем ни заговоришь об этом, все реагируют хуже некуда: категория действия полностью исчезла из сознания французов. Они даже не способны вообразить, что им грозит. Что же до действий, которые они могут предпринять!.. Никто и не помышляет о военном вторжении в Голландию...

10 апреля

Суровой весной Военной порой Чеканится шаг, Воет снаряд. Нордические боги На землю летят Что могут против них Забытые святыни, Разрушенные чары?

Деревья-великаны

Отчизны лесов,

Втуне вы шептали

О вечном суровом

Законе природы.

По одру листьев опавших

Он гонит грозных перемен

Когорты,

Блистая

На других знаменах. 1

1 Один из вариантов стихотворения, опубликованного в книге " Жалобы на неведомое" (1951), изъятой из продажи.

Скандинавия не захочет стать полем брани, пользуюсь покровительством Гитлера, она будет беречь силы ^дя обороны от России.

Исландия, Гренландия - это датские земли. Гитлер становится соседом Канады, Соединенных Штатов. Вновь события развиваются с быстротой молнии.

Что станут делать Сталин и Муссолини, ведь они, как и мы, не ждали этого?

И тут заявляется Жуве, чтобы сообщить мне, что его любовница и leading lady без ума от " Шарлотты Корде" и мечтает ее сыграть. Среди каких руин будет идти эта пьеса, написанная во славу последней нормандки, последней благородной героини?

Смогу ли я описать всех нимф, которые блуждали в чащобах моих снов? Дам ли им бессмертие, как иные говорят? В моем сознании они были как провозвестницы идущих семимильными шагами священных идей.

В 1917-м в " Вопрошании" я воспевал тот томный ужас мира, что проступал в безысходном ужасе войны, теперь на меня наваливается окончательное безмолвие, вековечная дрема Европы, которые прячутся за этой последней судорогой мужественной силы. Гитлер-победитель падет со своих высот. А под собой обнаружит всего лишь задавленную навсегда массу.

Все это ведет нас к прелестной, гниющей себе доти-хоньку цивилизации вроде той, что была в Китае, в Индии До прихода англичан или у инков. Немецкие педерасты будут разгуливать по улицам Парижа и Москвы.

Кулуары Палаты и Сената просто кишат заячьими Душами от правых и левых. Не евреи из Министерства информации спасут Францию.

11 апреля

Живет во мне какое-то чувство катастрофы, поражения. Я передоверяю Франции собственное ощуще-Ние крушения бытия. Но раз я таков, такова и Франция, поскольку ее кровь бурлит в моих венах, по моему пульсу можно определять состояние здоровья Франции.

Время отечеств ушло. Never more. Нет больше никакой Франции - никакой Германии. Чувствую, что все смешается в этой Европе, нам явит себя какое-то новое, конечно же чудовищное существо.

Все трещит по швам, все летит ко всем чертям. Малые народы канут в небытие, а самые большие так и останутся слишком малыми.

Все в одну яму - сначала Австрия, Богемия, Словакия, Польша, потом Дания, Норвегия, Финляндия, Швеция. Кто там еще?

Владычество Англии или Германии... а может, России? В последнем сильно сомневаюсь, думаю, что просто невозможно.

Сталин зашевелился. Что станет делать Муссолини? О, всепоглощающая, необъятная весна. Прощай, все отжившее и прогнившее. Последние социалистические правительства Европы исчезают с лица земли. Вот до чего мы дожили! Такая же участь уготована нескольким монархиям, этой монархической тле.

12 апреля

Никто не подтверждает, что англичане высадились в северной Норвегии. Ясно, стало быть, что немцы сохранят за собой ее южную часть, чего будет довольно, чтобы обеспечить транспортировку стали, так как теперь оказавшиеся в окружении Швеция и Финляндия находятся в их власти.

Сталин бездействует, он отступился от Петсамо, что определенно подтверждает его слабость. Он даже не пытается воевать за выход в Атлантику, как никогда спокойно смотрит, как его запирают в Балтийском я Белом море. Лишнее доказательство тому, что для Гитлера он не представляет никакой опасности.

Итак, Германия торжествует по всей линии. Англичане, даже если у них есть к этому средства, вряд ли введут свои силы в северную Норвегию, трудно было бы наладить их снабжение. Это было бы новое Галли-доли.

А мы не вступаем в Нидерланды, что было бы для нас единственной сокрушительной и стратегически безупречной " ответной акцией".

франция гибнет от того, чем грешила. Из-за Лиги Наций. Она придавала слишком большое значение всем этим мелким народам, потерявшим былое величие, прежний дух, которые не оправдали ее надежд и продолжают разочаровывать своим откровенным мелкобуржуазным малодушием. Швеция - самый гнусный образчик мелких государств, ничтожных демократий. И Голландия, которая всячески препятствует нашему вторжению, ничем не лучше.

В который раз демократию предают сами же демократы. Последние социал-демократические правительства отмирают и уходят со сцены, как это сделали их предшественники. Вот какой конец уготован этим райским уголкам либерального социализма, где лицемеры плуто-демократии, вроде господ Детефа1 (из Аль-стома) и Тарда (из СНСФ) просто млели от восторга, издавая свою жалкую газетенку " Нуво кайе".

А этот потомок генерала-якобинца, король Швеции, стоит остальных потомков якобинцев.

- Мне было уготовано стать каким-нибудь мелким буржуа, интеллектуалом-затворником и зубоскалом - наподобие флоберовского Фредерика Моро, превратившегося в поисмансовского Дес Эссента. Но затем появился американский образец. С тех пор моя жизнь Дала причудливый крен.

1 Огюст Детеф (1883-1947) - французский ученый-эконо-мист, публицист и политический деятель, редактор ежемесячного Журнала " Нуво кайе" (1937-1940), в котором, в частности, печатаюсь ф. Мориак, Ж. Полан, Р. Кассен.

Если бы я начал свою жизнь заново, я бы занимался только философией и историей религий. Литератур^ представляет интерес только для тех, кто наделен талантом.

17 апреля

Окончательно рассорился с Бернштейном. Произошло это не самым блестящим для меня образом. Я не умею метко возражать и совершенно теряюсь, когда меня задевают. Мой эгоцентризм, моя сосредоточенность на самом себе, мой долоризм - все это лишь гвозди, которыми одним ударом молотка меня пригвождает и парализует в моем оцепенении каждый, кто бросает мне хоть одно резкое слово. Вместо того чтобы быстро найтись, что ответить - неважно что, лишь бы это громко прозвучало, - я тотчас чувствую себя виноватым и впадаю в долгие раздумья относительно возможной истинности того, в чем меня упрекают.

Много лет назад у меня уже была стычка с Бернштейном за ужином у Жака Пореля. 1 Я вел себя как последний дурак. Когда Ж. Порель распинался перед Бернштейном о книге, которую я только что выпустил, да еще с тем простоватым восхищением малообразованного дилетанта, которое так больно задевает профессионального литератора, если речь идет не о нем самом, Б(ернстейн) воскликнул: " " Мужчина, на которого вешались женщины"! Кто написал книгу со столь комичным названием". Я же не сумел ничего ответить и уткнулся в тарелку, краснея как школьник перед матерью, которой вдруг стало известно, что ее сын потерял невинность. Бернштейн, видя свою оплошность и сконфузившись, тут же протянул мне руку помощи, чтобы я мог поднять перчатку, брошенную им

Жак Порель - французский писатель и журналист.

ненароком, но я замкнулся в тупом молчании, отчего все пришли в уныние.

" Жаль, что Дриё не отвечает, когда ему говорят что-нибудь неприятное", - воскликнул Бернштейн, пытаясь как-то поправить дело, - " Мы бы хотели его послушать". Молчание.

Он, конечно же, не смог скрыть всю свою иронию и презрение. Потом, после ужина он подошел ко мне и заговорил очень любезно, почти что извиняясь. А я еще долгие месяцы и годы спустя болезненно переживал эту сцену.

На этот раз наше столкновение приняло затяжной и гораздо более скандальный характер. За ужином у Кастеллан-Аншоренов, в 1939-м, Бернштейн довольно язвительно бросил в мой адрес: " Вам, должно быть, неприятно, что Франция встает на ноги". Я пришел в сильное замешательство и, пересилив себя ответил: " Если я вам отвечу в том же духе, я всем испорчу ужин". Этого было явно недостаточно.

Затем мы с ним долго не виделись, и я избегал его при встрече.

В этом году я ужинал у Коссе-Бриссаков, он говорит мне, что зайдет после ужина. Я выпалил, что не желаю его видеть и потому ухожу. Но я встречаю его на лестнице, и когда он мне заявляет: " Вы все время меня сторонитесь", - я бормочу, что это не так, и пожимаю ему руку.

В воскресенье встречаю его в одном ресторане. Я стоял в холле в ожидании свободного столика; видя, как он входит, оборачиваюсь к нему спиной; он подходит и протягивает мне руку. Я делаю то же самое. Он восклицает: " Как! Вы протянули мне руку, а сами говорите, что мы в ссоре". Я ответил, но не так, как следовало, плоско, недостаточно сухо, маловразумительно. Пустился в путанные объяснения: " Год назад вы наговорили мне кучу неприятностей... ".

Я дождался его у выхода и попытался отыграться. Я был крайне резок, но без тени изящества, ни остроумия - если не считать последней сцены. После того, как я удалился, заявив прежде, что мне внушает отвращение его манера протягивать руку как ни в чем ни бывало, я вернулся и прокричал ему в лицо: " Поскольку я крепок задним умом, теперь скажу главное: ваша последняя пьеса никуда не годится".

Это было сказано наигранно назидательным тоном, хотя получилось довольно убедительно. Он нашелся, что ответить, но голос звучал растерянно: " Ваш последний роман просто прелесть".

Я ушел с довольно тягостным ощущением, что был смешон.

Все дело в том, что я никогда не чувствую и никогда не буду чувствовать себя в своей тарелке ни в салонах, ни в других местах, где царят условности. Моя главная ошибка в том, что я вращаюсь, пусть и редко, в тех кругах, где все мне кажется лживым и ненастоящим. Мне явно недостает смелости и юмора, чтобы бывать там, не теряя своего лица. Я там выгляжу брюзгой, недотепой и чудаком. Все не без причины задаются вопросом, а почему я здесь, ведь я не принимаю правила игры и не в состоянии заменить эту игру другой - то есть всех посылать ко всем чертям. Вот когда меня бы оценили и признали во мне оригинала.

Впрочем, и вне светской жизни, при встрече со своими приятелями я так же трушу и смущаюсь при малейшей заминке. Есть, стало быть, во мне какое-то явное внутреннее малодушие. Это расплата за долгие часы одиночества, которые развили во мне способности, прямо обратные тем, что позволяют преуспеть в обществе. Жизнь современного общества и не заслуживает, впрочем, тех усилий, которые мне следовало бы приложить, чтобы в нем освоиться.

Лучше было бы открыто поставить себя вне всякой светскости и официоза. Это подняло бы мой престиж среди интеллектуалов. Но, с другой стороны, мне ненавистно и то пренебрежительное отношение к общению, которое проявляется в жизни и творчестве такого человека, как Жид. В любом случае, я мог бы поскитаться какое-то время по свету, затем порвать с ним раз и навсегда. Это не поздно сделать и сейчас.

Как это ни смешно, но в своих книгах я только и пишу об этом мире, который я ненавижу, презираю и который я, может, даже толком и не знаю. Еще одно заблуждение. Но личный опыт и складывается из одних заблуждений.

В основе моей природной застенчивости и трусости лежит полное отсутствие физической реакции. Я легко возбудимый флегматик, у которого нервная разрядка направлена вглубь себя, где она и производит чудовищные разрушения вместо того, чтобы стимулировать мышцы и выплескиваться наружу в той или иной форме.

И потом, это чувство неполноценности, которое я испытывал в коллеже и которое порождалось одиночеством моей жизни в семье и неприятностями, которые эту семью одолевали. Я вырос в среде, которая занимала самое высокое положение в социальном отношении и в которой я возвышался благодаря уму, но никак не усвоенным манерам.

После пришло ощущение своей греховности, преступности, порочности.

Я тем не менее отметил, что между двумя стычками с Бернштейном во мне произошла какая-то перемена: в первый раз я был не на высоте, потому что сомневался, что я чего-нибудь стою. Сегодня, несмотря на более злобный выпад, я уже не так растерялся, потому что знаю, что так или иначе чего-то да стою.

И не только в литературе, но и в нравственном отношении. Я знаю, что в душе я честен, прям, тверд и независим. В целом у меня есть характер, но я ни на что не годен в мелочах.

19 апреля

Меня нашел Галлимар, сокрушался, что я полностью отошел от " НРФ" с тех пор, как Полан взял туда Арагона, его жену (и Жионо, который таким образом выглядит уже не философом-пацифистом, а пораженцем, сочувствующим коммунистам). Я достаточно твердо обосновал свое отношение, но мне не хватило пыла.

Я горько сожалею о том, что выпустил с ним двадцать книг, с этим плуто-анархистом, который от страха тянется к левым и, как мне кажется, определенно попал в лапы к русским со всем своим персоналом. Но если бы я с ним не работал, где бы я оказался? Другие издатели тоже подцепили заразу или же просто ничего не стоят.

В любом случае, я решил, что ноги моей больше не будет в " НРФ", где всем заправляют евреи, сочувствующие коммунистам, бывшие сюрреалисты и все те, кто свято верит в то, что правда на стороне левых.

Я же полагаю, что ее нет ни у традиционно левых, ни у традиционно правых, в настоящее время ее вообще не сыскать во Франции, есть разве что заслоненный тьмой обыкновенных предрассудков свет правды в горстке людей, пытающихся удержать боевой дух в стране - но в их число входят только те, у кого нет интернациональных интересов (евреи и франкмасоны).

В любом случае, Полан сделал выбор в пользу Арагона: 1) отказываясь опубликовать 2-ю часть " Жиля", касающуюся Арагона, 2) более того, публикуя пораженческие стихи и антибуржуазные романы Арагона да еще заметки его жены, Эльзы Триоле, еврейки-большевички и гепеушницы, 3) публикуя сожаления " НРФ" на счет ликвидации " Коммюн". 1

1 " Коммюн" - французский общественно-литературный журнал, основанный в 1933 г. Полем Вайяном-Кутюрье и Луи Арагоном, орган Ассоциации революционных писателей и художников, в котором сотрудничали А Барбюс, Р. Роллан и А Жид (до 1936 г. )

Присоединится ли ко мне Шлюмберже, чтобы вы-пазить протест против этой позиции " НРФ"? Он с ними больше не сотрудничает.

А впрочем, все это не так уж важно, потому как о какой еще французской литературе может идти речь после этой войны?

Я по-прежнему уверен, что небо рухнет нам на голову, и нас захлестнет волна декаданса. Когда Гитлер обеспечит себе Норвегию, он перейдет к Швеции, но так ли уж она ему нужна? Швеция и так от него зависит целиком и полностью.

Затем наступит черед раздела Балкан, который повлечет за собой всеобщую войну. Однажды утром, без всякого объявления, 500 итальянских самолетов на Марсель. Мы, конечно же, будем выжидать.

The next step не может быть сделан без вмешательства Италии. Будь то наступление на линии Мажино или раздел Балкан.

24 апреля

Вернулся из Нормандии, из Андели, куда часто наезжаю. Как только зарядил беспросветный дождь, я почувствовал, что больше не могу там оставаться, и сбежал в Париж. Я мог бы еще побыть и вкусить этой грусти, если бы не две старые англичанки, с которыми я жил в гостинице и которые только и делали, что сыпали пошлостями на невыносимом кокни. Не терплю вынужденного соседства: вот почему армия Уже не для меня.

И все же поклонился моим любимым нормандским лесам. Разве я не поэт, который может их воспеть? Или хотя бы иметь глаза, нос, чувства, дабы ощущать и* неизбывное присутствие между Парижем и До-вилем.

Я выезжал за город едва не в первый раз с начала войны. В деревнях царит восхитительная и грозная тишина. Война - это крайнее ожесточение города, который пожирает последних крестьян.

Все эти деревни: Анд ели, Льон - радуют глаз, несмотря на груды мусора, которыми завалил их " туризм".

Почувствовал, что не могу отдыхать нигде, кроме Парижа. В провинции мне кажется, что все пялятся на меня. Вот если бы совсем уединенное жилище, но бывает ли такое? Крепкие-крепкие стены.

Белу два раза выходила со мной. Добра, нежна, но как-то непроницаема. Ужасно запуталась в своих обязанностях, рутине своих переживаний. Но нет ничего сильнее нашей нежности к друг к другу.

28 апреля

Воскресенье. Нескончаемые воскресные дни, когда я одинок и сижу в четырех стенах. Воскресенье - это день настоящего одиночества. Просто погрязаю в одиночестве, пресытившись сном, мечтаниями, чтением, иногда и письмом. Долгая месса, монотонный ритуал.

Дело дрянь в Норвегии. Упрежденные союзники не смогли ответить с нужным размахом, не рискнули пойти на все более и более необходимые крайние меры. Установится ли сообщение между Тронхеймом и Осло? Если так, то Норвегия фактически потеряна. Что подтолкнет к действию Балканы и Италию. Америка опоздает со своими самолетами в июле, когда начнутся атаки ни линии Мажино.

Единственно верным ответом на атаку в Норвегии было бы вторжение в Бельгию и Голландию. Но у нас нет для этого ни отваги, ни запасов, ни авиации.

Первая ошибка: мы не атаковали Италию в сентябре. Вторая: мы не ввели войска в Голландию в апреле. Положение хуже некуда.

Швеция обложена со всех сторон. Как только Бот-йИЧеский залив будет свободен, она падет, как перезрелый плод. Но, может быть, из-за страха перед Россией она падет в ноги Германии?

Возле Тронхейма мы, вопреки всем правилам, действовали мелкими подразделениями, которые обычно принимают то за патруль, то за армию спасения.

29 апреля

Полан написал мне откровенно хамское письмо под предл°гом получить разрешение на публикацию моей статьи, которую пять месяцев он продержал в своем столе.

Он заявляет, что " НРФ" должен предоставлять свои страницы всем писателям, несмотря на их политические метания, важно, чтобы они в них не упорствовали: чего, как мне кажется, нельзя сказать об Арагоне, который как никогда погряз в коммунизме.

С другой стороны, он говорит мне, что не будь " НРФ" столь либеральным, меня давно бы занесли в " черный список", поскольку " я не далек от того, чтобы рассматривать торжество демократии как откат от цивилизации".

Я отвечаю, что Арагон был интернациональным агентом на службе у заграницы, тогда как я подчиняю свои пристрастия во внутренней политике национальным интересам.

Все так, но мне это стоит громадных усилий. Бывают минуты, когда я готов отчаяться во Франции, видя, как она гибнет в лапах еврейской и франкмасонской клики, подпадая под власть все более узкой и все более косной концепции жизни,

С другой стороны, проблема уже не в отношениях между Францией и Германией, демократией или фа-шизмом. Нациям не жить после этой войны, они уто-НУТ в европейской федерации, где будут открыто доминировать Англия или Германия, и уж в любом еду, чае в этой интернациональной федерации восторжествует бюрократический социализм и полицейский авторитаризм.

1 мая

Немцы установили сообщение между Тронхеймом и Осло. Ужас. Это значит, что войска, которые оставались между Стереном и Рерусом, уничтожены, и что в Норвегии у нас остается только два плацдарма в Аандельнесе и Намсусе, разделенные сотнями километров.

2 мая

Новость подтверждается. Сегодня утром " Фигаро" дает понять, что мы, наверное, будем уходить из Норвегии.

Все время думаю о гротескной фигуре П. Рейно, этого плуто-демократишки, который пыжится и надувает щеки, чтобы не потерять лица перед людьми, в жизни которых на протяжении двадцати лет главными были работа и воля. Было у него, конечно, несколько озарений, снизошедших на него, уж не знаю как, в кулуарах Палаты и салонах, впрочем, совершенно ничтожных и полностью бесполезных. Как подумаешь, что его окружают такие личности, как этот польский еврей, не помню, как его зовут - глава его канцелярии - прыщавый, руки загребущие, отвратительный смех, и этот несчастный толстяк Эмманюэль Араго, наследственный сифилитик, у которого ветер в голове гуляет, и эта вульгарная, несносная и чудовищно невежественная особа по имени графиня де Портес. Горе нам.

На экране мелькает зловещая морда Фроссара - полуеврея, бывшего агента Москвы, грязного продажного политикана.

Бедняга Лебрен1 роет землю, чтобы походить на Муссолини.

- Вечер. Сообщают об эвакуации наших войск из дандельнеса. Грустно и больно. Моей западной нордической гордости нанесен удар. Вот что сталось с Англией Оксфорда и Вестминстера.

Зная

Порвал с " НРФ". Этот журнал в литературном и художественном отношениях подобен радикальной партии в политике: попустительство или скрытые симпатии коммунизму. Но меня никто не поддержит: крайне правые мечтают оказаться на его страницах или уже там. Журнал2 Тьери потерпит крах, потому что у него не будет четкой позиции. Клебер Хаеденс и Бланшо больны сюрреализмом. Монье - умеренностью радикалов и евреев. " Дом Корреа", поддерживающий журнал, должно быть, протестанский или еврейский, в общем - Швейцария. Я чувствую себя как никогда одиноким.

- Угроза вторжения Муссолини заставила союзников убраться из южной части Тронхейма после натиска немецких войск и авиации. Итак, Муссолини великолепно исполняет роль, которую я ему уготовил этой зимой.

- Любопытный поворот: все отпрыски семитизма собрались вместе: христианство, исламизм, франкмасонство. Но ведь в христианстве есть и другое: эллинизм и синтез всей античной мысли от Индии до Галлии.

1 Альбер Лебрен (1871-1950) - французский политический дея-Тель" президент Французской республики (1932-1939).

7 Имеется в виду " Ревю франсез", главным редактором которого & Ь1л французский писатель и публицист Тьери Молнье (1909-1988), яРостный защитник классических идеалов в искусстве и политике, Член Французской академии.

- Что же евреи дали Франции? В плане словесности и искусств - добрую половину Бергсона и Пруста, но это и все, что по-настоящему качественно, хотя стиль этих двух писателей есть не что иное, как умелое повторение уже сказанного, плод неустанно напрягаемой воли. Никакого полета исконного вдохновения. Они вышли на передний план благодаря появлению рассудочной литературы, выработанного стиля, мертвого, забальзамированного языка, словом, благодаря Флоберу.

Но прочтите страницу последних природных писателей Франции - Бейля (я настаиваю, что Бейль пишет хорошо), Виньи, Мюссе, Мишле, Барбе, Мон-терлан - и вы отбросите искусные, но холодные страницы Бергсона и выделанные страницы Пруста. И тот, и другой с великим разумением и великим усердием использовали весь опыт литературы и философии, но все это вторично и приспособлено к просчитанным потребностям времени.

Монтень? Но в его времена евреи были другими, в особенности испанские. Они прекрасно ладили с культурой. Они формировались одновременно с ней, в том ' же ритме, они не были для нее чужаками. Род Монте-ней прошел долгое очищение через нравы католицизма и французского дворянства.

Помимо этого - сплошная мелочевка низкопроб-, ной " парижской" литературы: Галеви, 1 Порто-Риш, Тристан Бернар, Бернштейн, Бенда и полсотни других (см. " Дневник" Жида) - или второсортной философии - или музицирования. Жалкая традиция, которая сводится к дежурной рутине.

Сюарес - ходячая пародия на несостоявшегося гения.

1 По-видимому, речь идет о Людовике Галеви (1834-1908), французском писателе и драматурге, авторе либретто многочисленных популярных комических опер и оперетт.

6 мая

4-го обедал с секретаршей Даладье и этим Эммануэлем Араго, советником!? ) П. Рейно. У него каша в голове, он попал под новую волну пессимизма и совсем не защищает своего нового хозяина от нашей иронии. Рассказывает, что именно П. Рейно, загоревшись желанием противопоставить что-то сильное апатии Даладье, подтолкнул англичан заминировать норвежское побережье. И как тот удивился тщательно подготовленным и дожидавшимся предлога действиям немцев.

Араго описывает мне воскресенье П. Рейно. Утром он названивает политикам, чтобы получить поздравления по поводу сражения при Нарвике. Затем обедает за городом в компании своей любовницы Элен Ребюффель, она же де Портес, Эммануэля Араго и еще нескольких лиц. После обеда - болтовня, появление Мину де Монтгомери, которая мнит себя его фавориткой, побыв до того фавориткой этого ужасного Пруво, 1 владельца " Пари-Суар", продавшего евреям свою газету и все общественное мнение Франции. Около десяти Рейно прогуливается по Набережной.

А в это время наша промышленность буксует из-за отсутствия сырья и текучки рабочей силы, в нашей авиации не хватает летчиков и бомбардировщиков (полное отсутствие штурмовой авиации). Авиация продана Лоран-Эйнаком2 (еврей? ) этому Лазарю Вей-леру, который так успешно занимается моторами, что несколько месяцев назад его чуть было не арестовали за темные делишки с Германией.

1 Жан Пруво (1885-1976) - французский предприниматель и политический деятель, министр информации в правительстве Рейно.

2 Андре Лоран-Эйнак (1886-1970) - французский политический деятель, адвокат, сенатор, министр воздушного флота в правительстве Рейно.

Мне рассказывал один летчик, что наши не умеют пользоваться аэросъемкой, бомбардировщики в начале войны были совершенно устаревшими, почему-то разделили опытных летчиков и молодых, предоставив последних самим себе. Мы потеряли 80 пилотов против 40 немецких (несколько убитых, большинство в плену).

В околоправительственных кругах верят в " колебания" Италии. Но может, они существуют только в их воображении? В случае необходимости Муссолини во имя социалистической революции и аристократии избавится от короля. Не поднимут ли голову пораженцы против Рейно? Ненавижу и презираю всех этих правоцентристских трусов: Фландена, Лаваля. Бержери (не стоит забывать, что он наполовину немец) торгуется с Лавалем, но видится также и с Рейно, который при случае может переметнуться.

В глубине души Араго не верит в войну и в силу своей дегенеративной природы готовит потихоньку пораженческий мир. Фабр-Люс, наверное, тоже.

Леже, который слывет русофилом и яростным антифашистом, способен лавировать и полностью менять свои взгляды...

Что же до генералов, которые окопались на линии Мажино, они просто рады этому предлогу ничего не делать. Линия Мажино - основная причина нашей слабости после союза с русскими. Скорее, знак слабости, мы оборудовали линию Мажино, зафиксировав сокровенное желание бездействия.

Поражает, однако, не столько бездействие французское, сколько русское (и итальянское). Таким образом, есть в самой сердцевине большевизма та же самая первородная трусость, что и в социал-демократии. Что прекрасно доказывают лозунги Ленина по приезде в Петроград и Брест-Литовский мир.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒