26 октября 9 страница

- Справедливость была бы установлена следующим образом: Гитлеру досталась бы Голландия и Фландрия до Дюнкерка, т. е. германские территории, а также Эльзас и Лотарингия, как германоязычные земли, а также немецкая Швейцария. Он оставил бы нам Валлонию и французскую Швейцарию.

Муссолини достались бы Ницца, Тичино и Корсика.

В Африке он бы занял Тунис и Египет. За нашей страной остались бы Алжир и Марокко, а Англии - Южная Африка до Кении. Германии отошел бы Индокитай и Индонезия. Тем самым у нее была бы нефть, она бы поддерживала европейское господство в Индии, а также держала бы под контролем Японию. У Гитлера остались бы также Польша и Богемия, а также протектораты в Молдавии и Валахии. К Италии отошло бы Далматинское побережье, а также протекторат Греция. России бы досталась Бессарабия.

Испания получила бы Гибралтар и Танжер, португальские колонии были бы поделены между Испанией и Португалией. Тем самым у Гитлера были бы территории и сырье, и он бы не преступил границы дозволенного.

По общеевропейскому соглашению было бы решено организовать эмиграцию евреев в какую-нибудь область мира, отведенную для них: может, Мадагаскар? 1 Или какая-то часть Австралии?

1 Совпадение: 20 июня 1940 г. Гитлер размышлял над проектом специалиста по еврейскому вопросу в министерстве иностранных дел Третьего рейха, в котором предлагалось сконцентрировать евреев на острове Мадагаскар.

Неизвестно, сколько еще дней или часов продолжится эта ужасная агония северной группы войск. Остенде и Зеебрюгте заняты немцами, Кале тоже. Порт дюнкерка разрушен. Генерал Жиро попал в плен.

Гитлер отдаст предпочтение Роне и Марселю, а не Триесту, который закупорен в самой дальней части Адриатического моря.

- Все эти жалкие евреи, либералы, демократы, социалисты - их везде бьют, - которые надеялись хорошо пожить за чужой счет, за счет наших усилий и наших жертв. Как минимум, их ждет разочарование. Наше поражение принесет высшее наказание им за их человеческую неприспособленность.

Да и эти коммунисты с их деланной мужественностью, с их фальшивой воинственностью, с их никуда не годным ницшеанством (ср. Мальро), эти коммунисты с их Брест-Литовском, всякие напасти: венгерские, немецкие, китайские, испанские.

- Одна характерная черта упадка французов. На протяжении двадцати лет " НРФ" господствовал в среде парижской литературной жизни. Однако это главенство поддерживалось благодаря деньгам ужасного буржуа, трусливого и вялого жуира, застенчивого спекулянта - Гастона Галлимара. 1 Этот буржуа, который из страха притворялся сумасшедшим во время прошлой войны, из-за соглашательской трусости попадал во все ловушки левых. После слабовольного Ж. Ривьера он поставил во главе журнала Жана Полана, эту пешку, мелкого чиновника, трусливого и скрытного, который мечется между истерическим С1орреализмом и маразматическим рационализмом " Республики профессоров".

1 В самом деле, Гастон Галлимар получил освобождение от при-ЗЫва симулируя помешательство; в течение нескольких месяцев он Находился в состоянии депрессии.

- На изможденном теле Франции Гитлер производит в общем-то совершенно деликатную операцию. Он знал, что Франция находилась в этом состоянии, это нетрудно было заметить, не напрасно он в течение четырех лет квартировал по французским деревням.

Вчера я встретил в ресторане Жироду, который завтракал в одиночку, со своим пуделем и своей короткой памятью; он пригласил меня за свой столик. Мало сказать, что ему не по себе за свое гротеское приключение в министерстве информации, он доволен, что ушел из него. Мы во Франции все довольны, когда нас уволят или когда мы уходим в отставку. (Как это, например, было со мной в журнале " НРФ", где я никогда по-настоящему не боролся за идеалы мужества). Он спокойно открещивается от режима, при котором он между тем состоял в чиновниках, любил теплые места и награды; он по сути, был официальным восхвалите-лем режима. С услужливостью, которой, я думаю, не было у Анатоля Франса, он долгое время восхвалял все метания, ограничения, всю лживость общественного сознания. На склоне лет он посчитал за благо сделаться снисходительным критиком режима, затем предложил ему свои совершенно бесполезные услуги, для того чтобы соорудить эту чудовищную ложь, чреватую бедой, - относительно первых месяцев войны.

Теперь же он говорит " они" о той банде, в которой себя безнадежно скомпрометировал. Кстати, он, похоже, не представляет себе огромных масштабов последствий и говорит о завтрашнем дне, будто речь идет о рабочих днях на литературном и академическом поприще.

1 июня

Агония северной группы войск завершится уже сейчас, и Гитлер двинется в южном направлении на Париж. Я говорю " Гитлер" намеренно, в силу значимости мифа о его личности.

Мы будем сопротивляться, и Париж начнут обстреливать, разрушат его наполовину. Что стало с соборами Лана и Амьена? Стоит ли игра свеч? Есть ли у нас еще достаточно сил, чтобы сопротивляться эффективно?

Найден ли способ сопротивления при массированном наступлении танковых подразделений? Сможет ди их сдержать пехота? Как будет к нам поступать немецкий уголь? А главное: как мы будем отбивать наступление итальянской армии? Сможет ли американское вмешательство вовремя компенсировать вторжение итальянцев?

2 июня

Куда будет направлено наступление итальянцев? Без сомнения, в сторону обоих ворот Средиземноморья - Суэцкого канала, Гибралтара и Танжера. Сумеют ли они постоянно удерживать Гибралтар? Смогут ли они занять Танжер без боя? Но тогда и Испания втянется в эту карусель?

В чем была бы польза нападения на Корсику? В настоящий момент хватило бы и Сардинии в качестве стратегического центра.

Бесспорно, в сторону Балкан они не продвинутся, если только не сговорятся с русскими. В общем, мощная атака, видимо, будет проведена на Египет с целью спасти Абиссинию; будет сопротивление на границе с Тунисом. Похоже, что высадка десанта в Тунисе будет сложной.

Но будет война в воздушном пространстве над Марселем и Лионом, но подводные лодки прервут наши сообщения по морю с Африкой.

Большое наступление на Египет, менее значительное наступление на Гибралтар и на Танжер, воздушная война и война подлодок против Франции. Марш на Салоники в случае наступления русских.

- Мне предлагают встать во главе группы, сопровождающей колонну санитарных автомобилей... Любопытно, что предложение исходит от светских дам которые участвуют в благотворительных мероприятиях. Но это надо будет обдумать. В конце концов, это был бы способ удовлетворить мое неуемное любопытство и освежить мои знания о других людях... да и о себе самом. С другой стороны, я, кажется, полностью еще не осознал масштаб этого мероприятия. Я, видимо, буду командовать группой волонтеров-иностранцев, может быть, они милые люди... может быть. Но выдержит ли мое больное сердце, когда начнут взрываться бомбы? Конечно, нет. Хотя, с другой стороны, лучше уж умереть там, чем у себя в постели. Чего еще я могу ожидать от жизни? В земной жизни - ничего. С женщинами покончено; успех у них для меня безразличен больше, чем когда-либо. Есть еще две вещи: изучение религий, сущность моей души перед лицом смерти - и желание увидеть, чем закончится авантюра Гитлера (это уже стало манией). Погружение в глубину религии - вот мой последний и главнейший интерес. Но тогда-то как раз оказаться по соседству со смертью было бы интересно, после двадцатилетнего перерыва.

Я уже ходил к людям, которые будут заниматься моим случаем. Единственная вещь, которая меня удерживает - необходимость жить в тесноте. Но огонь может трансформировать эту скученность в одно из величайших благ, которые когда-либо были известны.

Буду ли я трусливее или храбрее, чем двадцать лет назад? Это второстепенный вопрос, который меня не слишком беспокоит; но то, что я смогу оживить свою религиозную медитацию - вот это меня прельщает.

Как ведет себя человек под огнем, когда человек уже ничего не стоит, когда не остается никакой особой человеческой корысти и когда ценишь только главный диалог - между землей и богами.

- Только что впервые прочел залпом " Мальдорор", а раньше читал из него только отрывки. Как еще много вещей не прочитано. Получается, что об этой вещи у меня было ложное представление. Оно намного более проникновенно, чем я думал, намного острее. Никакого искусственного романтизма, образы легко преобразуются в мысль. И эта мысль - единственно возможная, та загадочная мысль, согласно которой человек может лишь обрисовать контуры мифа.

Все, что представляется экстравагантным и литературным, все это самым конкретным образом объясняется его детством, проведенным в Уругвае, его плаваньем через Атлантику и тем, что он узнал об американских войнах и об ужасах жизни в ту эпоху и в тех краях.

А еще это человек, который изложил Паскаля в форме притчи. Это глубокий философ-поэт, такой же молодой гений, как и Рембо. И если он уступит последнему в форме, то по содержанию его превзойдет.

Больше манихеец, чем атеист, либо он из тех мани-хейцев, которыми являются все те атеисты, для кого Бог жив. Настоящий атеист - это такой человек, который ощущает присутствие Бога с таким же ужасом, с каким " верующий" ощущает его присутствие, испытывая наслаждение и ужас. И такой атеист - живет в самой сердцевине этого мистического мира, населенного существами с потрясающе конкретным духовным содержанием; это мир святой Терезы и святого Павла навыворот; это мир иудейско-персидского учения о загробной жизни и мир святого Иоанна из Апокалипсиса. И главное: это - точный горизонт Апокалипсиса.

О важности животных для мистиков и для первобытных людей.

Этот француз из Монтевидео обнаружил первичное значение той религии, в которой страх и ненависть находятся в неустойчивом безумном равновесии наряду с любовью, страстью, жалостью, разочарованием.

Я нахожу здесь эту мрачную, тяжелую, бесформенную и затаенно-страстную вещь, эту неутешную плотскую чувственность - в этой грустной и напевной вещи вся Южная Америка, которую почувствовал Ло-уренс в Мексике, которую Гюральдес1 и Сюпервьель сумели иногда выразить, которую выставил в карика* турном свете Кейзерлинг; 2 в этом заключается величие " Мартина Фьерро". 3

Здесь еще и этот беспардонный юмор, которым известен Лафорг, еще один автор из Монтевидео.

Нужно ли искать корни и во французских Пиренеях? Это сосед Теофиля Готье, а ведь и тот был не менее мрачен. А дальше на севере, в Перигоре, был Блуа (а еще Леруа).

Бестиарии Лотреамона не был сборищем символов, это животные-тотемы, боги-покровители первобытных народов, американских индейцев. Этот сын канцлера смешал все это в первобытном Монтевидео, который еще был открыт для всех влияний, который находился недалеко от пампы, наполненной индейцами и дикими зверями. А путешествие через Атлантику тоже повлияло на что-то, частично его совершали на парусных судах.

Следует поместить " Мальдорор" между " Моби Дикком" и " Мартином Фьерро".

3 июня

Муссолини, конечно, ждет, когда северная армия немцев подойдет к Сомме. А потом предъявит ультима

1 Рикардо Гюральдес (1886-1927) - аргентинский писатель, автор романа, эпической картины из жизни гаучо - " Дон Сегундр Сомбра".

2Германн де Кейзерлинг (1880-1946), немецкий философ и писатель, автор книги " Психоанализ Америки" (1931).

3 " Мартин Фьерро", эпическая поэма (1872-1879) Хосе Эрнан-деса (1834-1886), рассматриваемая как основополагающий памятник аргентинской литературы.

yyyi. Либо это может быть внезапное нападение за три дня до срока, указанного в ультиматуме. В Алжире и на ю(ге) Франции очень мало сил ПВО, слишком мало авиации.

- Эта замечательная двусмысленность Лотреамона между " Мальдорор" и " Предисловием". Эта Франция, которая в 70-м году колебалась между упадком и возрождением, и это вызвано одним французом из-за моря. Замечательная параллель между Лотреамоном и Рембо, которые доходят донизу и тут же устремляются вверх. Один пришел из-за моря, другой туда ушел. И тот, и другой думают о Боге. Присоединить к ним еще Блуа, который воевал в 1870 году и обратился к Богу, но, увы, погиб в литературной клоаке!

- Прочитал в " НРФ" хронику с фронта со вступительным словом, которое составил Петижан. 1 Мы видим, как этой зимой произошло разложение душ. Это оказало решающее воздействие на мюнхенское соглашение.

Я списал Петижана со своих счетов. Этот двадцатишестилетний мальчишка, еще не став официальным, стал официозным. Ни таланта, ни стиля, ни характера. Это Пеги, только без гения, таланта, ума и сердца; он ничто. В нем эта трусость второго поколения, задушенного радикалами и тонкими пальчиками Венецианской республики.

Первая бомбардировка Парижа. Наступил второй акт великой национальной драмы. В Париже, как в Мадриде, оказалась в осаде демократия. Что через две недели останется от " города-светоча"? Как проснется этот народ, который не столько ненужный, сколько сонный? И каков будет его лик - растерзанный, израненный? В любом случае весь этот ужасный мир его

1 Под заголовком " Свидетельства о войне" " НРФ" за 1 июня 940 г. опубликовал подборку из четырнадцати свидетельств, из ко-ToPbix некоторые подверглись серьезной цензурной правке, с кратким предисловием Армана Петижана и чем-то вроде редакторской колонки Жана Полана " Надежда и молчание".

правителей трясется от страха. Масоны и евреи в страхе столкнутся друг с другом. А я, как напророчивший руины, буду гулять среди руин или в руинах погибну. Возвращаются времена сотворения мира.

4 июня

После иллюзорной разрядки, наступившей после конца Дюнкерка, страх вновь нарастает по мере того, как близится час окончательного удара. Еще больший предатель, чем несчастный король Бельгии - этот Рузвельт, неспособный командовать своим народом и ухватить в последний момент ускользающую войну.

Я сказал, что он предатель по отношению к самому себе, потому что предают только себя. С этой точки зрения Муссолини и Сталин тоже поразительны.

- Обедал с одним старым дураком из правых, который говорит мне, что все это можно объяснить только играми секретных обществ. Будто бы Гитлер стал инструментом в руках арийских сект Индии или Тибета, которые якобы решили извести англичан и евреев, масонов и христиан. Истина может глаголить устами дурака, но очень невнятно. Можно сказать лишь то, что Гитлер черпает свою неслыханную силу из духа крестовых походов и выдвигает мысль о великой германской идее, стоящей превыше всего. Но что на самом деле скрывается за этим духом? Это инстинктивный протест самого многочисленного народа Европы в ответ на условия, сложившиеся в Европе под влиянием капитализма и национализма.

Все народы Европы страдают от препятствия в виде старых границ и анархии в деле распределения природных ресурсов; немецкий народ от этого страдал больше других и располагал бблыпими, чем у других, средствами для изменения старого порядка вещей.

Они испытывают отвращение и ненависть по отношению к старым затертым концепциям: рационализму, либерализму, христианству (уже так давно обесчещенному священниками). Марксисты и евреи, которые не смогли оторвать от себя весь этот старый хлам, расплачиваются за свою неспособность.

Коммунисты делают свое дело, т. е. помогают разрушению, откуда бы оно ни исходило. Они и в самом деле продолжают линию, которую я начертил в своем романе " Женщина в окне". 1 Герой-коммунист призывал к разрушению в Европе и вовсе не беспокоился о предл°ге" который понадобится, для того чтобы прийти к этому разрушению.

- Вчерашняя бомбардировка показывает очень отчетливое намерение немцев; они бомбардируют Париж, даже если французское правительство не хочет защищать Париж и после нового поражения губит свои войска к югу от Парижа, не сковывая противника. Париж, а также Марсель и Лион, станут объектом последнего шантажа.

Немцы по радио объявили, что уже взяли в плен 350 ООО человек; итальянцы заявляют, что потери союзников на севере составили 600 ООО человек, включая убитых и раненых. Напротив, англичане говорят, что спасли свыше 300 000 человек. 2 Все эти цифры завышены. Однако добрый десяток французских дивизий, видимо, попали в плен или были уничтожены: это 200 000 человек. Кроме них какое-то количество англичан. В результате ближе к истине цифры, приводимые немцами.

Если присоединить сюда голландцев, бельгийцев и норвежцев, то Гитлер разогнал или уничтожил более

1 Бутрос, герой романа " Женщина в окне" - коммунист-терро-Рист, который видит в своей деятельности не столько надежду на с°здание справедливого и счастливого общества, сколько возможней" участия в современном движении мира.

338 226 человек смогли спастись из ловушки в Дюнкерке, из аи* 123 095 французов.

миллиона человек. А вся материальная часть? А уголь на Севере? А промышленность?

Начали прибывать первые американские пилоты сопровождающие самолеты. Уже поздно.

4 июня 1940 г.

Я в ужасе от своих врагов в том смысле, что вовсе ими не интересуюсь; т. е. я в ужасе от их присутствия. Я их не люблю, я не останавливаюсь мыслями на них, я не сосредоточиваюсь на них; короче, я для них не враг.

Моя непрязнь продолжалась меньше, чем период дружбы, и еще меньше времени, чем пора любви.

Похоже, что я ненавижу людей на протяжении того времени, которое мне требуется, чтобы привыкнуть их не любить или не ценить.

Это также связано и с моим образом жизни, с моим одиночеством, с моей свободой. Ничто не обязывает меня к этим узам, к этой близости, вызывающей отчаяние и усиливающей обозленность. Я ухожу вместе с ветром. Похоже, наступило время насовсем улететь с ветром.

Это особенно справедливо по отношению к личным врагам, т. е. к прежним близким друзьям. В том, что касается политических противников, моя озлобленность длится большее время, так как она направлена против целого вида, а не против кого-то одного; или лучше сказать, что речь идет о целой коллекции существ, в общем-то довольно разнообразной, чтобы изобразить в главных чертах человеческий род во всех его проявлениях. Ненавидеть для политика или философа означает найти выход для той мизантропии, которая в моем сердце существует наряду с любовью к жизни. Я вовсе не испытываю ненависти к человеческим существам, но настает момент, когда их познаешь и познаешь самого себя. Тогда уже не ждешь новых открытий и новых уточнений относительно индивидуальных особенностей дрУ" } гих; да и специфику себя самого уже определил.

Единственное будущее, которое я вижу для себя, - в том, что я лучше выскажу то, что уже сказал. Я это высказал еще довольно плохо, продолжаю это высказывать все лучше и надеюсь наконец-то высказать это более или менее хорошо. Но мне бы хотелось высказать это, говоря о богах, а не о людях. Мне кажется, что я уже больше не смогу написать о чьей-то личной судьбе, историю любви и т. д. ...

Это меня и раньше-то особенно не интересовало; поэтому я не был хорошим романистом.

Эта деталь моих отношений с каким-то человеком - мужчиной или женщиной - никогда не занимала все мое внимание, за исключением кратких моментов, кратковременных увлечений. Поэтому мне нужно было бы привести мой образ жизни в соответствие с моим общим настроем: это образ жизни священника или историка. Ведь практически именно таким я и являюсь.

По мере того, как идет эта война, она все меньше и меньше меня интересует. И Гитлер меня больше не восхищает, так как я вижу, что он закончил и встал на один уровень с таким же человеком, как и я сам - человеком, который ничего не начал и никогда ничего не начнет.

Это я говорю не для того, чтобы дискредитировать его авантюру, которая отличается весьма редко встречающейся интенсивностью. Хотел бы я знать, о чем думает Мальро с его дурацкими героями, с его коммунистами, которые существуют только в воображении их врагов. Он пошел не по тем рельсам, но, по существу, предчувствие его не обмануло. Идеология-импровизация не продержится, она разлетится на куски, однако остается некоторое ее человеческое качество, которое в этот момент сможет обмануть.

И это не то, что Арагон, этот эротически-сентиментальный француз, этот дохляк, находящийся при смер-^ и скрывающий свою обреченность под мундиром коммуниста.

Да, я любил Францию, но я чувствовал себя там изгнанником. Я видел в человеческой натуре необходимость изменений, которые буквально ни один француз из окружавших меня уже не видел.

Даже Моррас. Он видел истину, но не боролся за нее. Он не создавал инструмента твердости, разрыва отношений. Он не сдирал с писателя кожу, он завлекал своих сторонников прелестями своих умозрительных построений на бумаге.

Я находился в безумном одиночестве. Всякий раз, когда я произносил слово или делал какой-то жест, приходилось констатировать, что эхо неизменно вызывает во мне надлом.

А внутри себя я чувствовал невозможность перейти к действию. Я не мог перестать быть художником и стать не политиком, но мыслителем, который доведет свою мысль до конца и который ее выделит с исключительной силой.

5 июня

Сегодня или завтра, или через неделю 1000 или 2000 самолетов полетят на Париж. Это наверняка. Именно через разрушение Парижа Гитлер с наименьшими затратами осуществит прорыв на Сомме и на Эне. Это наверняка. Позавчерашняя бомбежка была знаменательной: убита тысяча человек, разрушен один завод, повреждено одно министерство, дюжины самолетов, только что сошедших с конвейера; и все это совершили 200 самолетов среди бела дня. Достаточно умножить это число на десять и представить себе будущее в течение ближайших дней.

Останусь ли я? Или не останусь? Все это теперь настолько глупо. Немцы объявляют, что у них потеряно 10 000 человек и пропали без вести 9 000 в период с десятого по первое число: это операция в Польше. Они сбили 1800 самолетов (а мы 2500? ). Мой дом в прекрасцом месте: между военным училищем и министерством обороны. Но первыми, бесспорно, будут уничтожены заводы Рено.

Немцы начали наступление из Лана в сторону Аббеви-дя, Мы находимся в обороне с 1813 года. С тех пор наши наступления были редкими, а на этот раз и вовсе не было наступлений, ни одного. Эту несчастную линию Мажино достроили лишь до половины, она станет символом нашей неспособности организовать саму оборону.

Это оцепенение, которое царит в Париже и которое проявилось по случаю первой бомбардировки. Я оказался прав, когда несколько лет назад сказал: французы стали скучным народом, который уже не любит жизнь. Они любят удить рыбу, кататься на авто всей семьей, любят поесть, но это не жизнь. Они не трусливы, но это еще хуже; они бесцветны, мрачны, безразличны. Они неосознанно хотели с этим покончить, но они ничего не сделают, чтобы это ускорить. Эта девятая армия, которая уходит, засунув руки в карманы, без винтовок, без офицеров.

Хорошо, если бы Сюзанна Сока уехала и спасла эти мои тетради. Писатель в глубине души остается писателем до конца.

Я торопливо прочитываю все то, чего раньше не читал: Сен-Мартена, Сведенборга, святого Павла - Гюго. Я клеветал на Гюго: об этом все же сказано в " Устах тьмы". Да, наряду с тем криком католиков, который возродился в Блуа (Клодель), раздался крик мистиков-иллюминатов. И если бы я читал Гюго, то, быть может, написал бы тот ужасный памфлет против Франции, о котором время от времени мечтал в период с 1925 по 1930 год. Моим преступлением будет нена-писание этого ужасного крика пророка в адрес этой °твратительной страны героев, ставших рыболовами. Я Жил в Париже, я томно прохаживался по набереж-н°й Конто и ласкал женщин в борделях. Нужно, в СаМом деле, жить, как назначила судьба жить декаден-ТУ" но жаль, что я хоть раз не плюнул хорошенько.

Я перепутал даты. Это было вчера? Или раньше? сегодня - 7 июня. Николь, вернувшись с фронта, сказала мне, что немцы в Пуа, к юго-западу от Амьена. Это не внезапный прорыв, или это еще не прорыв, но это по прежнему наступление. Так продолжается уже с 1935 года. Николь брала у меня автомобиль, чтобы навестить своего возлюбленного, который сбежал из Фландрии.

Получил письмо от В. Окампо, которая кричит о своей безутешности франкофилки, о своем ужасе от вторжения нацистов в Аргентину. Она говорит, что молодежь считает престижным великое приключение. Она стала еще в большей степени женщиной, чем когда-либо раньше: одни крики и топанье ногами. Лучше бы в моей жизни не было женщины, которая бы меня представляла. Как все деформировалось. Удастся ли мне когда-нибудь научить женщину определенному чувству такта? Старея, они приобретают безумный авторитет.

Арестовали пять германофилов, 1 среди которых я встретил двух гротескных молодчиков: это " барон" Робер Фабр-Люс и господин Серией " де Гобино"; это два сумасбродных педераста и папенькиных сынка, похоже, что они не опасны. Что касается людей, писавших для газеты " Же сюи парту", то я не могу быть уверен, что они со своим упрямством и тупостью не нарушили какое-то патриотическое предписание, ограничивающее всякое идеологическое направление, имеющее мировое значение. Мы можем думать все, что хотим, по поводу демократии и фашизма, по пово-

1 4 июня были арестованы: Клеман Серией де Гобино; Робер Фабр-Люс, фанатический приверженец нацистской Германия; Пьер Мутон, бывший сотрудник Фердонне; одновременно с ним* были арестованы Шарль Леска, в то время главный редактор еженедельника крайне правой ориентации " Же сюи парту", и Me*? Лобро, работавший журналистом в этом издании.

ду того, что из себя представляет Франция перед дяцом Германии, но мы должны строго ограничивать себя в высказываниях и в поступках по отношению к консенсусу во Франции в том виде, в котором осуществляется его общенациональная реализация, даже если мы думаем, что этот консенсус был нарушен и извращен той или иной кликой, той или иной проходящей идеологией.

И даже если мы думаем, что время наций истекло (как для Германии, так и для Франции), мы не должны бежать впереди событий (разве только в глубине души) и ожидать, что какие-либо внешние события способствуют созреванию ситуации. Мы должны воевать за Францию, пока Франция жива, и поддерживать французский дух в качестве неуничтожаемой автономии до тех пор, пока германский дух не растворится сам по себе.

Такова была моя постоянная доктрина., которой я руководствовался в личном поведении и по отношению к коммунизму, и по отношению к фашизму, к Лиге Наций и к католицизму.

Мы не можем действовать и страдать за идеи, которые выходят за пределы современной Франции, иначе как в рамках Франции. И в этом я - правоверный сторонник Морраса и Пеги. Иначе я бы влился в ряды интернационалистов и космополитов, этих Кобленцов и Кинталей. Жизненная сила может приходить к нам только через наши корни и наших предков.

8 июня

Не стоит делать ничего из того, что нарушит радость СеРАЦа; я не мог сделать больше того, что я сделал. К тому же я принадлежу ордену сторонников духа, а Не сердца, и не мне свидетельствовать о событиях изо Аня в день. Я живу в своем веке, конечно, но только не в ежедневных событиях. Я даже чувствую себя за пределами этого века. Вот уже несколько месяцев я живу в довольно отдаленной эпохе и в самой изысканной компании. Я читал и раздумывал над произведениями так называемых романтиков и символистов, я прошел через целую плеяду французов и поднялся от разума к интуиции, от искусства к мистике. Все это серьезно укрепило меня в моих исследованиях религии и философии всех времен. Мои гноящиеся глаза начинают что-различать.

Так вот, пусть немцы идут ка юг к Парижу. С 1750 года Франция совершала грех против духа.

И напрасно лучшие из ее сынов протестовали, они не сделали это с достаточной силой, которая была готова противостоять любому унижению. Франция умирает от скупости в проявлении всех чувств и всех мыслей. Страна мелкой иронии, мелкого очернительства, мелочной критики, мелких насмешек, страна, где все мелочно. Все в ней измельчало: и ее институты, и даже несчастные ее противники. Если свергли монархию, то народ не воспитали, унизили аристократию и не облагородили буржуазию, проглотили духовенство и не защитили профессуру от пошлого тщеславия, и захвалили ее при ее непередаваемой пустоте.

Братство не пришло на смену благотворительности, . равенство принесло пользу только деньгам; что касается свободы, то она свелась к дешевой возможности сказать все и так, чтобы это не привело ни к каким последствиям.

Мы жили в гнусном мире, населенном профессорами Эколь Нормаль и масонами, банкирами и политиканами, журналистами и капралами, педерастами я наркоманами, учеными без духовных ориентиров и артистами - любителями одних сенсаций, евреями, разжалованными военными и отлученными священниками. Последние герцоги думают, как рабочие от станка, а те думают плохо.

За все это не может не последовать наказания.

Ах, если бы я очистил эту страну собственными руками, тогда бы сегодня я не довольствовался тем, что принимаю за нее это проклятие.

д июня

Немцы отрезали дорогу на Дьепп в районе Форж-лез-О, они разрушили порты в Гавре и Шербуре. Бедная Нормандия, столь долгое время подчиненная парижскому гению, пожираемая алкоголем демократов-самогонщиков. Гавр, избравший себе в мэры еврея, как Орлеан, как Ла-Рошель.

Испытываешь горькую радость, когда думаешь о том, что прокоммунистический " НРФ", укрывшись где-то в районе Шербура, трясется от страха и готовится удрать. 1

Немецкое радио предает анафеме Францию, которая спасается с помощью наемников из Сенегала, 2 отрезающих яйца белым войнам. Увы, бедная Франция, тебе нужны министры-евреи и содаты-негры, и ты отталкиваешь от своей груди еще не родившихся маленьких арийцев.

⇐ Предыдущая 15 16 17 18 192021 22 23 24 Следующая ⇒