Часть III 10 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 19 из 23Следующая ⇒

– Нет.

– Она делала это… ну, просто чтобы развеяться.

– Развеяться?..

– Я хочу сказать, что это ее на самом деле не интересовало. Сексуальные отношения, я имею в виду.

– Но все же вам удалось ее уговорить.

Судя по всему, это замечание не слишком понравилось Ренетте Леруа.

– Алекс делала то, чего сама хотела. Она была свободна в своих поступках!

– В тринадцать‑ то лет? С таким‑ то братом?

– С удовольствием, – отозвался Луи. – К тому же я и в самом деле думаю, что вы в состоянии помочь нам, месье Вассер.

Однако он по‑ прежнему выглядел озабоченным.

– Но прежде всего уточним одну деталь. Вы не помните месье Масиака, владельца кафе в Эпине‑ сюр‑ Орж. Однако, согласно документам вашей фирмы, за четыре года вы нанесли ему не менее семи визитов.

– Визиты к клиентам входят в мои обязанности.

Рен Леруа раздавила окурок в пепельнице.

– Я не знаю, что именно случилось. Однажды Алекс надолго исчезла. А когда снова появилась, все было кончено. Она не сказала мне больше ни слова. Потом мои родители переехали, мы расстались, и больше я ее никогда не видела.

– Когда это произошло?

– Вряд ли я смогу вспомнить… все это было так давно… В конце года… кажется, восемьдесят девятого. Нет, не помню точно…

Камиль продолжал слушать, сидя в углу кабинета. Одновременно он рисовал – как всегда, по памяти. Алекс, тринадцатилетняя, на лужайке перед домом в Нормандии, и Ренетта – они обнимали друг друга за талию, держа в руках пластиковые бутылки с газировкой. Камиль пытался в точности передать улыбку с фотографии. И особенно взгляд. Этого ему больше всего не хватало. В номере отеля у нее были уже погасшие глаза. Весь образ рассыплется, если не удастся поймать взгляд.

– А теперь перейдем к Жаклин Занетти, – сказал Луи. – Ее вы знали лучше?

Молчание. Ловушка захлопнулась. Луи сменил образ кардинала на провинциального нотариуса – внимательного, скрупулезного, дотошного. Типичного крючкотвора.

– Скажите, месье Вассер, сколько времени вы уже работаете в этой фирме?

– Я начал в восемьдесят седьмом, и вы это прекрасно знаете. Предупреждаю – если вы встречались с моим работодателем…

– То что? – перебил Камиль, не двигаясь с места.

Вассер в ярости обернулся к нему.

– Что, если мы с ним встречались? – повторил Камиль. – Мне показалось, в вашей фразе проскользнула угроза. Ну‑ ну, продолжайте же, мне очень интересно.

Вассер не успел ответить.

– В каком возрасте вы поступили на работу? – спросил Луи.

– В восемнадцать лет.

– Скажите мне… – снова вмешался Камиль.

Вассеру все время приходилось поворачивать голову то к Луи, то к Арману или оборачиваться всем корпусом к сидевшему особняком Камилю. В конце концов он вскочил и резко развернул стул так, чтобы одновременно видеть всех троих.

– Да?

– Как у вас обстояли дела с Алекс в тот период? – спросил Камиль.

Тома улыбнулся:

– У меня с Алекс всегда были хорошие отношения, комиссар.

– Майор, – поправил Камиль.

– Майор, комиссар, капитан, – мне без разницы.

– Вы ездили на курсы переподготовки, – снова заговорил Луи, – организованные вашей фирмой в восемьдесят восьмом году, и…

– Ну ладно, ладно. О’кей, я знал Занетти. Я трахнул ее пару раз, только не надо раздувать из этого целую историю.

– Вы посещали курсы в Тулузе трижды в неделю…

Тома сделал досадливую гримасу, словно говоря: вы и правда думаете, что я все это помню?

– Да‑ да, – подбадривающим тоном добавил Луи, – я вас уверяю, мы все проверили: три раза в неделю, начиная с семнадцатого авг…

– Ну о’кей, три раза в неделю, о’кей!

– Успокойтесь. – Это снова произнес Камиль.

– Все эти ваши трюки стары как мир, – резко бросил Тома. – Примерный мальчик перебирает бумаги, клошар ведет допрос, а гном сидит в углу и рисует картинки – все при деле…

Кровь ударила Камилю в голову. Он вскочил с места и бросился к Вассеру. Луи поспешно встал из‑ за стола и остановил шефа, прижав ладонь к его груди и слегка прикрыв глаза, словно пытаясь передать ему собственное спокойствие. Обычно такая манера срабатывала, но на сей раз этого не произошло.

– А у тебя, жирный ублюдок, какие трюки? «Да, я трахал свою десятилетнюю сестру, и это было чертовски приятно! » И как ты думаешь, чем это кончится для тебя?

– Но… я никогда такого не говорил! – Вассер принял оскорбленный вид. – Вы мне приписываете свои домыслы! – Он уже полностью овладел собой, но казался раздосадованным. – Я никогда не произносил таких ужасных слов. Я говорил, что…

Даже сидя он был выше, чем Камиль. Это выглядело слегка комично. Он помолчал, подбирая слова.

– Я говорил, что очень любил свою младшую сестру. Невероятно любил. Надеюсь, в этом нет ничего предосудительного? Во всяком случае, это не карается законом?

Его возмущение выглядело даже искренним.

– Или братская любовь все же подлежит наказанию?

«Какой ужас, какая деградация! » – эти слова не прозвучали вслух, но подразумевались, если судить по интонации. А вот в улыбке читалось нечто совершенно другое.

Снова семейный праздник. На сей раз на обороте фотографии рукой мадам Вассер написана точная дата: «День рождения Тома, 16 декабря 1989 года». Ему исполнилось двадцать лет. Снимок сделан перед домом.

– «СЕАТ‑ малага», – с гордостью сказала мадам Вассер. – Купили подержанную. Так‑ то, конечно, мне было бы не по карману…

Тома небрежно облокотился на широко распахнутую дверцу – несомненно, для того, чтобы продемонстрировать сиденья в чехлах из мерсеризованного хлопка. Алекс стояла рядом с ним. Он покровительственным жестом обнимал ее за плечи. С учетом того, что они теперь знали, эта картина воспринималась совершенно иначе. Фотография небольшая, и лицо Алекс Камиль рассматривал в лупу. Всю ночь он не спал, снова пытаясь в точности воспроизвести по памяти ее черты, но это никак не удавалось. На этой фотографии она не улыбалась. Куталась в плотное зимнее пальто, но чувствовалось, что под ним она так же худа. Ей уже исполнилось тринадцать.

– Какие были отношения у Тома с сестрой? – спросил Камиль.

– О, прекрасные, – ответила мадам Прево. – Он всегда много ею занимался.

«Тома приходит в мою комнату. Почти каждый вечер. Мама об этом знает».

Тома раздраженно посмотрел на часы.

– У вас трое детей… – сказал Камиль.

Тома почувствовал, куда дует ветер, и сдержанно произнес:

– Да, трое.

– Из них две девочки, если не ошибаюсь.

Он склонился над раскрытым досье, которое перед этим просматривал Луи.

– Да, точно. Камилла – ну надо же, моя тезка! – и Элоди. Сколько им лет, этим крошкам?

Тома ничего не ответил. Луи решил заполнить паузу и слегка изменить направление разговора.

– Итак, мадам Занетти… – начал он, но не договорил – Камиль почти одновременно с ним произнес:

– Девять и одиннадцать лет.

И с победоносным видом ткнул указательным пальцем в страницу. Затем его улыбка в одно мгновение исчезла. Он наклонился к Тома:

– Своих дочерей вы тоже любите, месье Вассер? Невероятно сильно? Спешу вас заверить – отцовская любовь не преследуется законом!

Тома сжал челюсти с такой силой, что скрипнули зубы.

Несколько секунд Вассер пристально смотрел на Камиля, но затем его напряжение, казалось, разом схлынуло – он взглянул на потолок, улыбнулся и глубоко вздохнул.

– Какой вы тяжелый человек, майор. Учитывая ваш рост – даже удивительно… Допустим, я поддамся на ваши провокации и двину вам кулаком в физиономию – тем самым предоставив вам возможность…

Затем, прервав самого себя на полуслове, он обратился уже ко всем присутствующим:

– Вы не только злобны, господа, но еще и заурядны.

С этими словами он поднялся.

– Если вы сделаете хоть шаг за пределы этого кабинета… – угрожающе начал Камиль.

Теперь никто не смог бы с точностью сказать, как будут развиваться события. Разговор перешел на повышенные тона, все поднялись с мест, даже Луи, и застыли в напряженном ожидании.

Луи, первым найдя выход, заговорил как ни в чем не бывало:

– У мадам Занетти в тот период, когда вы поселились в ее отеле, был любовник, Феликс Маньер. Гораздо моложе ее. Двенадцать лет разницы. Вам тогда было… сколько? Девятнадцать, двадцать лет?

– Перестаньте вы ходить вокруг да около! Старая шлюха эта ваша Занетти! Все, что ее интересовало в жизни, – соблазнять юнцов. Она переспала с половиной своих постояльцев! Она и на меня накинулась, едва я переступил порог!

– Итак, – продолжал Луи, словно не слыша этих слов, – мадам Занетти встречалась с Феликсом Маньером. Видите, как выстраивается еще одна цепочка. Гаттеньо, которого вы знали, был знаком с Прадери, которого вы не знали. И точно так же: мадам Занетти, которую вы знали, была знакома с Феликсом Маньером, которого вы не знали.

Повернувшись к Камилю, он озабоченно спросил:

– Я не слишком запутанно излагаю?

– Нет‑ нет, все довольно четко, – ответил Камиль, тоже изображая на лице слегка преувеличенную озабоченность.

– Но все же я кое‑ что уточню.

Луи повернулся к Вассеру:

– Иными словами, вы знали, прямо или косвенно, всех тех людей, которых убила ваша сестра. Так понятнее, я надеюсь? – Он снова повернулся к шефу.

Камиль, подхватывая игру, ответил ему в тон:

– Не хочу тебя разочаровывать, Луи, но твоя формулировка все же недостаточно полна.

– Вы находите?

– Да, я нахожу.

Вассер механически поворачивал голову то к одному, то к другому. Гребаные засранцы!..

– Ты позволишь мне еще кое‑ что уточнить?

Луи сделал широкий жест рукой, словно раздающий милостыню монарх.

– Так вот, месье Вассер, у меня вопрос касательно вашей сестры, Алекс…

– Да?..

– Сколько раз вы ее продавали?

Молчание.

– То есть я хочу сказать, что о некоторых ваших клиентах нам известно: Гаттеньо, Прадери, Маньер… Но, возможно, это не все? Мы хотим знать наверняка, во избежание недоразумений. Поэтому нам нужна ваша помощь – ведь вы, будучи организатором, конечно же точно знаете, сколько людей приходили к вам, чтобы попользоваться малышкой Алекс.

Вассер, судя по виду, впал в ярость.

– Вы что, считаете мою сестру шлюхой? У вас и в самом деле нет никакого уважения к покойным?

Затем на его губах появилась легкая улыбка.

– Скажите, господа, а как вы собираетесь это доказать? Пригласите Алекс в свидетели?

Он сделал паузу, словно давая полицейским возможность оценить его чувство юмора.

– Или, может, позовете в свидетели клиентов? Боюсь, с этим будут сложности. Насколько я понимаю, они сейчас выглядят не лучшим образом.

В своих дневниковых записях, разбросанных по тетрадям и блокнотам, Алекс никогда не указывала дат. Сами записи были неясными – она словно боялась слов, даже наедине с собой, и не осмеливалась доверить их бумаге. А может быть, каких‑ то слов она просто не знала. Одна из записей выглядела так:

В четверг Тома пришел со своим приятелем Паскалем. Они вместе учились в школе. У него был ужасно глупый вид. Тома поставил меня перед собой и строго на меня посмотрел. Его приятель хихикал. После, у меня в комнате, он тоже хихикал, он хихикал все время. Тома сказал: ты будешь хорошей девочкой с моим другом. Дальше все происходило уже в моей комнате, его друг хихикал, даже когда делал мне больно, он как будто не мог остановиться. Я не хотела плакать при нем.

Камиль хорошо представлял себе, как этот кретин насилует маленькую девочку и хихикает. Должно быть, он воображал себе невесть что – может, даже думал, что делает ей приятно, с дурака станется. Но в целом этот эпизод гораздо больше говорил о Тома Вассере, чем о Паскале Трарье.

– Я так понимаю, разговор не закончен, – сказал Тома Вассер, нетерпеливо постукивая пальцами по колену, – но все‑ таки уже поздновато. Может, сделаем перерыв, господа?

– Еще буквально пара вопросов, если вас не затруднит.

Тома несколько секунд пристально смотрел на часы, делая вид, что колеблется, но потом все же сдался на милость Луи.

– Хорошо, но давайте побыстрее. Мои домашние уже наверняка беспокоятся.

Он скрестил руки на груди, давая понять: я вас слушаю.

– Я бы попросил вас выслушать некоторые из наших гипотез и внести свои уточнения, если сочтете нужным, – продолжал Луи.

– Прекрасно. Я и сам хочу того же. Нет ничего лучше ясности. Особенно когда дело касается гипотез.

Он выглядел искренне довольным.

– Когда вы начали спать со своей сестрой, Алекс было десять лет, вам – семнадцать.

Вассер с легким недоумением перевел взгляд с Камиля на Луи.

– Мы, кажется, договорились, господа, что вы лишь проверите некоторые свои предположения.

– Именно так, месье Вассер, – с готовностью кивнул Луи. – Речь идет о наших гипотезах, и я прошу вас сказать только о том, не содержат ли они внутренних противоречий… взаимоисключений… и прочего в этом роде.

Тон, которым Луи произнес этим слова, был абсолютно ровным – никакой многозначительности, никаких скрытых намеков.

– Хорошо, – нетерпеливо сказал Вассер. – Итак, что там с гипотезами?

– Первая: вы осуществляли развратные действия с вашей сестрой, когда ей было всего десять лет. Статья сто двадцать вторая Уголовного кодекса, предусматривающая наказание до двадцати лет тюремного заключения.

Тома Вассер профессорским жестом вскинул вверх большой палец:

– Если бы это было доказано, если бы она подала жалобу…

– Конечно, – без улыбки перебил Луи, – это всего лишь предположение.

Вассер был удовлетворен, как человек, который видит, что игра идет по правилам.

– Наша вторая гипотеза состоит в том, что помимо собственных развратных действий вы предоставляли такую возможность в отношении вашей сестры другим. Сутенерство – статья двести двадцать пятая Уголовного кодекса, до десяти лет тюремного заключения.

– Подождите‑ подождите, – перебил Вассер. – Вы сказали «предоставлял возможность». А вот тот господин – он указал пальцем на Камиля, – говорил, что я ее «продавал»…

– Ну хорошо, скажем так – «сдавал в аренду», – предложил Луи.

– «Продавал», ну это же надо!.. Хорошо, пусть будет «сдавал в аренду».

– Договорились. Сдавал в аренду сначала Паскалю Трарье, школьному приятелю, затем месье Гаттеньо, знакомому владельцу автосервиса, потом месье Масиаку, вашему клиенту – в обоих смыслах, поскольку вы к тому же предоставляли ему в пользование игровые автоматы. Месье Гаттеньо, судя по всему, горячо рекомендовал ваши услуги своему другу, месье Прадери. Что до мадам Занетти, состоявшей с вами в интимной связи во время вашего пребывания в ее гостинице, – она, в свою очередь, порекомендовала такое развлечение своему постоянному любовнику, Феликсу Маньеру, – без сомнения, она хотела сделать ему приятное. Может быть даже, таким путем прочнее привязать его к себе.

– Это даже не одна гипотеза, это целый букет!

– И вы по‑ прежнему не видите в них ничего общего с реальностью?

– Абсолютно ничего, насколько я могу судить. Но, конечно, определенная логика у вас есть. И даже воображение. Думаю, Алекс от души поблагодарила бы вас.

– За что?

– За труд, который вы взяли на себя, чтобы прояснить картину ее жизни… так рано оборвавшейся. – Он перевел взгляд с одного полицейского на другого и добавил: – Хотя ей уже, конечно, по большому счету все равно.

– Вашей матери тоже все равно? А вашей жене? А вашим детям?

– Ну, это уж слишком!

Теперь он поочередно посмотрел Камилю и Луи прямо в глаза.

– А вы знаете о том, господа, что подобные обвинения, не подкрепленные никакими доказательствами, – это чистой воды клевета? За которую, между прочим, тоже предусмотрено наказание.

* * *

Тома мне сказал, что он мне понравится, потому что у него имя как у кота. Это мать его так назвала. Но сам он совсем не похож на кота. Он все время смотрел на меня, не отрываясь, и ничего не говорил. Только улыбался как‑ то странно, как будто собирался откусить мне голову. Меня еще долго преследовал этот взгляд и это выражение лица…

В этом блокноте Феликс больше не упоминался, но в одной из тетрадей обнаружилась короткая запись:

Кот вернулся снова. Он опять долго смотрел на меня, улыбаясь как в первый раз. Потом он сказал, чтобы я перевернулась. Это было очень больно. Им с Тома не понравилось, что я так громко плачу.

Алекс тогда было двенадцать, Феликсу двадцать шесть.

На какое‑ то время в кабинете воцарилось напряженное молчание.

– В этом букете гипотез, как вы его назвали, осталось прояснить еще одну, последнюю деталь.

– Ну наконец‑ то. Давайте и в самом деле закругляться.

– Как Алекс удалось разыскать всех этих людей? Ведь события, о которых мы говорим, происходили около двадцати лет назад.

– У вас, я полагаю, есть гипотеза и на этот счет.

– В самом деле есть. Я понимаю, что вам это не очень нравится, но у нас есть некоторые соображения по поводу событий двадцатилетней давности. С тех пор Алекс сильно изменилась, к тому же мы знаем, что она много раз использовала разные имиджи, разные имена. У нее было достаточно времени, чтобы в деталях разработать план действий. Она очень тщательно организовала каждую свою встречу с каждым из этих людей. Для каждого она разыгрывала свою роль, создавала некий образ, с его точки зрения наиболее привлекательный Толстая неряшливая деваха для Паскаля Трарье, сдержанная элегантная дама для Феликса Маньера… Но вопрос по‑ прежнему остается: как ей удалось найти всех этих людей?

Тома повернулся к Камилю, затем снова к Луи, опять к Камилю – как человек, у которого голова идет кругом:

– Но не хотите же вы сказать…

Он сделал паузу, изображая притворный ужас, затем договорил:

– …что у вас нет своего объяснения на этот счет?

Камиль отвернулся. В такие моменты он чувствовал, что у него поистине чересчур изматывающая работа.

– Разумеется, – спокойно произнес Луи, – у нас есть объяснение.

– О! Ну так поделитесь же со мной!

– Точно так же, как мы полагаем, что вы дали месье Трарье адрес вашей сестры и сообщили ее приметы, – мы полагаем, что вы помогли своей сестре отыскать всех шестерых.

– Но прежде чем Алекс прикончила этих людей… Даже если предположить, что я был знаком с ними со всеми, – он предостерегающе поднял указательный палец, словно подчеркивая всю условность такого предположения, – откуда бы я узнал, где они? Ведь прошло двадцать лет!

– Ну, во‑ первых, некоторые за эти двадцать лет никуда не переехали. А во‑ вторых, я думаю, что вы всего лишь сообщили Алекс их имена и старые адреса, а дальнейшими розысками она занималась самостоятельно.

Тома с ироничной улыбкой несколько раз соединил ладони, изображая аплодисменты. Затем резко спросил:

– Ну и зачем же мне это понадобилось?

Мадам Прево всем своим видом демонстрировала, что не боится противника. Она вышла из народа, никогда не купалась в золоте, одна воспитала двоих детей и никогда не слышала ни от кого ни слова благодарности и т. д. – все эти максимы отчетливо сквозили даже в самой ее манере абсолютно прямо сидеть на стуле. Она явно настроилась на то, чтобы не дать заморочить себе голову всякими досужими россказнями.

Понедельник, шестнадцать часов.

Ее сын должен был явиться к семнадцати.

Камиль нарочно сделал так, чтобы они не успели переговорить между собой.

В первый раз он увидел мадам Прево в морге на опознании, куда ее попросили приехать. Сейчас ей было предписано явиться, ситуация изменилась, но мадам Прево не признавала разницы – свою жизнь она выстроила как цитадель и теперь полагала себя неуязвимой. То, что она собиралась защищать, находилось внутри. И делать это она намеревалась со всей решительностью. В морге она не стала подходить к телу дочери, дав Камилю понять, что это слишком тяжело для нее. Сегодня, глядя на нее, он сомневался, что она и в самом деле подвержена таким слабостям. Так или иначе, несмотря на ее чопорный вид, непреклонный взгляд, молчаливое сопротивление, все эти манеры несгибаемой женщины, было заметно, что ее впечатлило и место, где происходила беседа, и этот маленький полицейский, ноги которого болтались сантиметрах в двадцати над полом. Пристально глядя на нее, он спросил:

– Что именно вам известно об отношениях Тома и Алекс?

На лице мадам Прево появилось удивленное выражение – она словно спрашивала, какое еще «именно» может быть в отношениях брата и сестры. Она заморгала – немного быстрее, чем было бы естественно. Камиль выждал некоторое время, но игра велась на равных. Он знал, и она знала, что он знает. Это становилось невыносимо. И Камилю не хватило терпения.

– В каком возрасте ваш сын начал насиловать Алекс?

Она разразилась возмущенными восклицаниями. Ну еще бы.

– Мадам Прево, – с улыбкой произнес Камиль, – не принимайте меня за идиота. Больше скажу – я бы посоветовал вам активно помогать следствию, потому что иначе я упеку вашего сына за решетку до конца его дней.

Угроза относительно сына подействовала. С ней пусть делают все что угодно – но если речь зашла о сыне… Однако она не сдавала позиций.

– Тома очень любил свою сестру. Он никогда не тронул бы и волоска на ее голове.

– Возможно, но я говорю не о волосах.

Мадам Прево никак не отреагировала на этот сомнительный юмор. Она лишь покачала головой, то ли желая сказать, что ничего об этом не знает, то ли – что не хочет обсуждать эту тему.

– Если вы все знали и никак этому не препятствовали, вы становитесь соучастницей изнасилования с отягчающими обстоятельствами.

– Тома никогда не трогал свою сестру!

– Что вы об этом знаете?

– Я знаю своего сына.

Опять начиналось это хождение по замкнутому кругу. Нет жалобы, нет свидетелей, нет преступления, нет жертвы, нет палача.

Камиль вздохнул и слегка кивнул головой.

«Тома приходит ко мне в комнату. Почти каждый вечер. Мама об этом знает».

– А вашу дочь вы знали так же хорошо?

– Насколько мать может знать свою дочь.

– Звучит многообещающе.

– Что?

– Нет, ничего.

Камиль вынул из ящика стола тоненькую папку.

– Это отчет о вскрытии. Поскольку вы хорошо знаете свою дочь, вы, я полагаю, знаете, о чем в нем говорится.

Камиль надел очки, давая понять: я страшно устал, но я доведу это дело до конца.

– Но поскольку там много специфических терминов, мне придется кое‑ что объяснить.

Мадам Прево даже бровью не ведет. Она продолжает сидеть ровно и неподвижно, словно окаменев. Все ее мускулы напряжены, словно даже свое тело она превратила в защитный барьер.

– Ваша дочь была не в лучшем состоянии. Даже при жизни, я имею в виду.

Лицо мадам Прево абсолютно непроницаемым. Казалось, она даже не дышит.

– Судмедэксперт отмечает, – продолжал Камиль переворачивая страницы, – что половые органы вашей дочери подверглись воздействию кислоты. Скорее всего, серной. Возможно, сернокислой меди, или медного купороса. Ожоги очень глубокие. Клитор разрушен практически полностью. Похоже на результат иссечения… Большие и малые половые губы также серьезно повреждены. Разрушения проникли даже вглубь, на уровень влагалища. Такое ощущение, что большое количество кислоты залили прямо внутрь – ее хватило бы, чтобы прожечь все насквозь… Слизистые оболочки разрушены, плоть буквально сожжена. Одним словом, вместо половых органов осталось нечто вроде застывшей вулканической лавы.

Камиль поднял голову и пристально взглянул на собеседницу.

– Это точное выражение судмедэксперта – «застывшая вулканическая лава». По его словам, это случилось очень давно, когда Алекс была в совсем юном возрасте. Это вам о чем‑ нибудь говорит?

Мадам Прево не отводила взгляд. Она сильно побледнела. Она молча покачала головой, чисто автоматически.

– Ваша дочь вам никогда об этом не говорила?

– Никогда!

Это слово прозвучало резко, словно внезапный порыв ветра, заставивший затрепетать фамильное знамя.

– Понимаю. Видимо, она не хотела докучать вам своими мелкими неприятностями. Просто в один прекрасный день кто‑ то вылил с пол‑ литра серной кислоты в ее вагину, после чего она как ни в чем не бывало вернулась домой. Настоящий образец скрытности.

– Я не знаю.

Ничего не изменилось ни в позе, ни в лице, но голос звучал глухо.

– Судмедэксперт отмечает еще одну любопытную вещь, – продолжал Камиль. – Вся зона половых органов глубоко поражена: нервные окончания сокращены, естественные выводящие пути необратимо деформированы, ткани разрушены – все это навсегда лишило вашу дочь возможности вести нормальную половую жизнь. Я уж не говорю о других надеждах, которые могли у нее быть. Да, так вот, одна любопытная вещь…

Камиль помолчал, отложил отчет, снял очки и положил их перед собой. Затем, скрестив руки на груди, пристально посмотрел на мать Алекс.

– Что касается мочевыводящих путей, над ними произвели операцию по частичному восстановлению. В противном случае исход мог оказаться смертельным. Если бы разрушения не были остановлены, смерть наступила бы в течение нескольких часов. Эксперт утверждает, что техника восстановления довольно примитивная, чтобы не сказать варварская, – мочеиспускательный канал защищен с помощью введенной достаточно глубоко полой трубки.

Молчание.

– По его мнению, положительный результат был поистине чудом. И в то же время жесточайшим варварством. Он выразился не так, но это звучит в подтексте.

Мадам Прево попыталась проглотить слюну, но у нее так сильно пересохло в горле, что его свело судорогой. На мгновение Камилю показалось, что сейчас она начнет задыхаться, закашляется, – но нет, все обошлось.

– Видите ли, он медик. Я не медик, я полицейский. Если он констатирует, то я пытаюсь объяснить. И моя версия заключается в том, что скорую помощь Алекс оказали прямо на месте, чтобы не везти ее в больницу. Потому что там пришлось бы давать объяснения и называть имя виновника случившегося (я употребляю слово мужского рода, не сердитесь на меня за это) – поскольку очевидно, что повреждения такого рода можно нанести только намеренно, а отнюдь не по неосторожности. Алекс не хотела раздувать из этого историю, это было не в ее духе, и вы это знали – при ее‑ то скрытности…

Мадам Прево наконец удалось проглотить слюну.

– Скажите, мадам Прево… Как давно вы стали сиделкой?

Тома Вассер опустил голову, сосредотачиваясь. Заключения судмедэксперта, изложенные в отчете о вскрытии, он выслушал в полном молчании. Затем он взглянул на Луи, который прочитал ему отрывки из отчета и изложил свои комментарии, а затем как ни в чем не бывало спросил:

– Что вы на это скажете?

Вассер развел руками:

– Это очень печально.

– Вы об этом знали, не так ли?

– У Алекс, – ответил Вассер, улыбаясь, – не было никаких тайн от старшего брата.

– Значит, вы сообщите нам, что именно произошло, не так ли?

– К сожалению, нет. Алекс просто говорила мне об этом, но, вы понимаете, есть интимные сферы… Она была очень уклончива.

– Итак, вам нечего об этом сообщить?

– Увы…

– У вас нет никакой информации?

– Никакой…

– Никаких предположений?..

– Тоже нет.

– Никаких гипотез?

Тома Вассер вздохнул:

– Ну, скажем так: я бы предположил, что кто‑ то… слегка разозлился на Алекс. Или не слегка.

– «Кто‑ то»… то есть вы не знаете кто?

Вассер улыбнулся:

– Понятия не имею.

– Значит, «кто‑ то» на нее разозлился… А из‑ за чего?

– Не знаю. Мне и самому хотелось бы это понять.

Он походил на человека, который придирчиво пробует температуру воды, прежде чем зайти в нее, – и сейчас, кажется, он нашел ее приемлемой. Полицейские не казались агрессивными, у них, судя по всему, ничего не было против него. Никаких доказательств. Это читалось на его лице, в его манере поведения.

Так или иначе, провокация оставалась одним из любимых его методов.

– Вы знаете… с Алекс порой бывало трудно.

– То есть?

– Ну… у нее был сложный характер. Она из тех, кого иногда, что называется, заносит. Понимаете?

Поскольку никто не отозвался, Вассер продолжал, видимо полагая, что его не поняли.

– Я хочу сказать, такие девушки могут рано или поздно вывести из себя кого угодно. Вероятно, это связано с тем, что они росли без отца, – но, во всяком случае, в их характере есть, э‑ э… бунтарские черты. Я думаю, что, скорее всего, им просто не хватало в детстве твердой руки. Поэтому время от времени они говорят «нет», а в чем, собственно, дело – этого из них нипочем не вытянуть.

В его тоне невольно пробивалось больше эмоций, чем ему самому хотелось бы обнаружить. Он продолжал, слегка повысив голос:

– Вот и Алекс из таких. Она могла в один миг, притом что никто, и она сама, толком не понимал почему, – слететь с тормозов. Клянусь вам, иногда она умудрялась довести вас до белого каления!

– И в тот раз тоже так случилось? – спросил Луи тихо, почти неслышно.

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 181920 21 22 23 Следующая ⇒