Часть III 9 страница

– Я хотел сказать – она уже тогда была… неуравновешенной.

– Да, – подтвердил Луи, – неуравновешенной. То же самое нам говорила ваша мать.

Он слегка нахмурился.

– Мы не нашли никаких клинических подтверждений этих сведений. Алекс никогда не лежала в психиатрической больнице, никогда не находилась под наблюдением…

– Я не говорил, что она сумасшедшая! Просто неуравновешенная!

– Но отсутствие отца…

– Прежде всего – собственный характер. Уже в детстве ей не удавалось ни с кем подружиться, она была замкнутая, одинокая, мало говорила. К тому же ей не хватало последовательности.

Луи сделал знак, что понимает. Поскольку собеседник никак на это не отреагировал, он предположил:

– Она нуждалась в опеке…

Трудно было понять: это вопрос, утверждение или просто замечание? Тома Вассер предпочел услышать это как вопрос.

– Совершенно верно, – ответил он.

– И одной только матери оказалось недостаточно.

– Мать не может заменить отца.

– Алекс говорила о своем отце? Я имею в виду – она расспрашивала о нем? Она хотела его увидеть?

– Нет. У нее было все, что нужно.

– Вы и ваша мать.

– Моя мать и я.

– Любовь и власть.

– Да, если угодно.

Дивизионный комиссар Ле‑ Гуэн взял на себя судью Видара. Он фактически превратился в живой щит между судьей и Камилем, он делал для этого все, проявляя выдержку, упорство и терпение. Судья, конечно, тот еще типчик, о нем можно сказать много нелестного, но Камиль в последнее время стал просто невыносим. Вот уже много дней, начиная с самоубийства девушки, он был на взводе и постоянно срывался. Он уже не тот, что прежде, с ним совершенно невозможно работать, он явно не на своем месте в сложном, масштабном расследовании. Таково было негласное мнение всех его коллег – история девушки, прикончившей за два года шесть человек, да еще таким варварским способом, конечно, привлекла всеобщее внимание, а Камиль явно не успевал за событиями – он всегда был на шаг позади, вплоть до самого конца.

Ле‑ Гуэн еще раз перечитал заключительные выводы из недавнего отчета Камиля. Последний раз они виделись час назад. Комиссар спросил:

– Ты уверен, что удар попадет в цель?

– Абсолютно.

Ле‑ Гуэн кивнул:

– Ну, раз ты так говоришь…

– Если тебя это больше устроит, я могу…

– Нет‑ нет, – поспешно перебил его Ле‑ Гуэн, – я сам этим займусь! Я встречусь с судьей и все ему объясню. Буду держать тебя в курсе.

Камиль поднял руки, словно сдаваясь.

– Но все‑ таки, Камиль, признайся: за что ты взъелся на судей? Постоянно какие‑ то конфликты! Можно подумать, это сильнее тебя.

– Ну, об этом тебе лучше спросить у судей.

На самом деле Ле‑ Гуэн хотел спросить о другом: может быть, это маленький рост заставляет Камиля постоянно конфликтовать с властью?

– Значит, с Паскалем Трарье вы познакомились в коллеже.

Тома Вассер резко выдохнул воздух, словно хотел погасить свечу где‑ то на потолке. Он все сильнее проявлял нетерпение. Этот выдох, очевидно, заменял утвердительный ответ с дополнительным подтекстом: ну да, да, переходите уже к следующему вопросу.

На сей раз Луи не стал делать вид, что перечитывает досье. У него и так было преимущество: он уже допрашивал этого человека месяц назад.

– Тогда вы мне говорили: «Если только Паскаль не вешал нам лапшу на уши насчет своей подружки, какой‑ то Натали… Ну надо же, в кои‑ то веки у него хоть кто‑ то появился! »

– И?..

– И сегодня мы знаем, что эта Натали на самом деле – ваша сестра Алекс.

– Вы‑ то сегодня знаете, а я в те времена об этом даже не подозревал…

Поскольку Луи молчал, Вассер счел нужным продолжить:

– Вы знаете, Паскаль был, что называется, не семи пядей во лбу… Девчонок у него никогда особо много не было… да и то, я думаю, он больше хвастался. Про эту Натали он нам все уши прожужжал, но так ее с нами и не познакомил. Мы над ним подшучивали из‑ за этого… Я, во всяком случае, не воспринимал его россказни всерьез.

– Тем не менее это вы познакомили Алекс с вашим другом Паскалем.

– Нет. Да и никакой он мне не друг на самом деле.

– Ах вот как?

– Послушайте, я буду откровенен. Паскаль был настоящий придурок, с ай‑ кью не выше, чем у плюшевого медвежонка. Это просто мой приятель по коллежу, друг детства, если вам так больше нравится, мы пересекались то здесь, то там, но это и все. Это не называется «друг».

С этими словами он фыркнул, даже излишне громко, явно желая подчеркнуть всю смехотворность такого предположения.

– Просто пересекались то здесь, то там… – повторил Луи.

– Время от времени я видел его где‑ нибудь в кафе, останавливался, чтобы поздороваться… ну, как со всеми остальными, – у меня таких знакомых полно по всей округе… Я родился в Клиши, он тоже, мы вместе пошли в школу…

– В Клиши.

– Ну да. Можно сказать, знакомцы по Клиши. Так вас устраивает?

– О да, вполне. Вполне устраивает.

Затем Луи снова заглянул в досье. На его лице появилось сосредоточенное, даже озабоченное выражение.

– Стало быть, Паскаль и Алекс тоже знакомцы по Клиши?

– Нет, никакие они не знакомцы по Клиши! Вы нарочно цепляетесь к этому Клиши? Меня это уже бесит! Если вы…

– Успокойтесь.

Это сказал Камиль. Не повышая голоса. Все это время он сидел на дальнем конце стола, погруженный в свои рисунки, словно прилежный ребенок, и в конце концов о нем все забыли.

– Вам задают вопросы, – продолжал он, – вы на них отвечаете, вот и все.

Тома резко обернулся к нему, но Камиль даже не поднял головы – он продолжал рисовать. Только добавил:

– Так здесь обычно делается.

Наконец он поднял глаза, чуть отодвинул рисунок, чтобы оценить его с некоторого расстояния, слегка наклонил голову и договорил, поверх рисунка глядя на Тома:

– Если вы еще раз позволите себе нечто подобное, я сочту это оскорблением представителя власти при исполнении им своих должностных обязанностей. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Камиль отложил рисунок в сторону, пододвинул к себе очередной чистый лист бумаги и, прежде чем склониться над ним, произнес:

– Не знаю, впрочем, достаточно ли ясно я выразился…

Повисла пауза, которую Луи не счел нужным прерывать.

Тома Вассер окаменел. Он машинально переводил взгляд с Луи на Камиля и обратно, слегка приоткрыв рот. Атмосфера напоминала предгрозовую в душный летний вечер, когда гроза обрушивается резко и внезапно, прежде чем кто‑ то успеет заметить ее приближение, – вот только что было ясно, и беззаботные отдыхающие отправились на прогулку, но стоило им отойти достаточно далеко от дома, небо вдруг мгновенно затянули темные тучи. Вассер выглядел так, словно вот‑ вот поднимет воротник пиджака, спасаясь от налетевшего холодного ветра.

– Итак?.. – наконец спросил Луи.

– Что – итак?

– Алекс и Паскаль Трарье – они тоже знакомцы по Клиши?

Луи нарочито отчетливо, едва ли не по слогам, произносил каждое слово. Он всегда так делал на допросах, даже в самых напряженных ситуациях. Вот и сейчас он особо подчеркнул «они тоже». Камиль, не отрываясь от рисунка, в немом восхищении покачал головой. Нет, все же этот тип неподражаем!

– Нет, Алекс не жила в Клиши, – ответил Вассер. – Мы переехали оттуда, когда ей было – ну, не знаю, года четыре‑ пять…

– Как же тогда она познакомилась с Паскалем Трарье?

– Я не знаю.

Молчание.

– Итак, ваша сестра Алекс познакомилась с вашим приятелем Паскалем Трарье уже позже, совершенно случайно.

– Вероятно, да.

– И отчего‑ то назвалась Натали. А затем убила его в Шампиньи‑ сюр‑ Марн, раздробив ему череп садовой лопатой. И – к вам все это не имеет никакого отношения.

– Я не понимаю, чего вы от меня хотите! Это Алекс его убила, а не я!

Он все больше нервничал, в голосе появились пронзительные, визгливые нотки. Видимо, осознав это, он осекся. Затем уже спокойным, даже холодным тоном, медленно произнес:

– Прежде всего – почему вы меня допрашиваете? У вас что‑ то есть против меня?

– Нет! – поспешно заверил Луи. – Но вы должны понять. После исчезновения Паскаля Трарье его отец бросился на поиски вашей сестры. Уже известно, что он выследил ее и похитил недалеко от ее дома, увез в уединенное место, запер в клетке, мучил ее и, вне всякого сомнения, намеревался ее убить. Ей чудом удалось спастись. Что произошло дальше, вы знаете. Так вот, нас интересует история ее знакомства с Паскалем. Удивительно уже то, что она назвалась фальшивым именем. Что ей было скрывать? Но особенно нам хотелось бы узнать, как отец Паскаля сумел ее найти.

– Я не знаю.

– А вот у нас есть гипотеза на этот счет.

Произнеси эту фразу Камиль, она прозвучала бы как угроза, как обвинение – даже если бы это крылось в подтексте, его нельзя было бы не ощутить. Но в устах Луи она прозвучала совершенно нейтрально – он просто сообщал информацию. Они решили выбрать именно такую стратегию. В этом преимущество работы с Луи – исполнительный и невозмутимый, как английский солдат, он делал все в точности так, как предписано. Ничто не способно ни отвлечь его, ни остановить.

– У вас есть гипотеза, – повторил Вассер. – Можно узнать какая?

– Месье Трарье нанес визит всем знакомым сына, которых сумел отыскать. Всем он показывал фото неважного качества, на котором был снят Паскаль вместе с Натали. Точнее, с Алекс. Но ни один из тех, кто видел это фото, не узнал вашу сестру. И мы считаем, что произошло следующее: это вы дали ему ее адрес.

Ноль реакции.

– При этом, – продолжал Луи, – если учесть состояние месье Трарье и его обычную жесткую манеру действовать, то ваш поступок можно расценить как разрешение на физическую расправу. Как минимум – членовредительство.

Снова пауза.

– Но зачем бы я стал это делать? – спросил Тома Вассер, судя по тону – искренне заинтригованный.

– Вот именно это нам и хотелось бы узнать, месье Вассер. Паскаль Трарье, как вы уже сказали, обладал ай‑ кью плюшевого медвежонка. Отец, надо полагать, не слишком сильно его превосходил. Не требовалось долго за ним наблюдать, чтобы догадаться о его намерениях. Как я уже заметил, по факту вы все равно что сами заказали избиение своей сестры. Однако могли предвидеть и то, что он даже способен ее убить. Вы этого и хотели, месье Вассер? Чтобы он убил вашу сестру? Чтобы он убил Алекс?

– У вас есть доказательства?

– Х‑ ха! – В коротком смешке Камиля звучало неподдельное восхищение. – Ха‑ ха‑ ха! Нет, правда, это потрясающе!

Вассер обернулся.

– Когда свидетель спрашивает, есть ли у нас доказательства, – пояснил Камиль, – то это значит, что он не оспаривает само заключение. Он лишь пытается оправдаться.

– Ну хорошо.

Тома Вассер, кажется, принял решение. Он выпрямился, положил руки перед собой на стол, ладонями вниз. Не глядя на полицейских, он спросил:

– Может быть, вы объясните мне наконец, что я здесь делаю?

Теперь его голос звучал уверенно, почти повелительно. Камиль поднялся. Рисунки, уловки и намеки были отложены в сторону. Он подошел к Тома Вассеру и остановился прямо перед ним:

– С какого возраста вы начали насиловать Алекс?

Тома поднял голову:

– Ах так вот в чем дело! – Он улыбнулся. – Что же вы раньше не сказали?

В детстве Алекс вела дневник, правда урывками. По нескольку строчек с долгими перерывами. Она даже не всегда писала в одной и той же тетради. Их было несколько, даже не сложенных вместе, а разбросанных среди прочих вещей, которые она выбросила в мусорный контейнер. Черновая тетрадь, заполненная всего на треть; блокнот в твердой обложке с галопирующей лошадью на фоне восходящего солнца…

Детский почерк.

Камиль прочел только это: «Тома приходит в мою комнату. Почти каждый вечер. Мама об этом знает».

Тома поднялся:

– Хорошо. Теперь, господа, если вы позволите…

Он сделал несколько шагов.

– Я не думаю, что это закончится так просто, – сказал Камиль.

Тома обернулся:

– Ах вот как? И чем же это закончится, по‑ вашему?

– По‑ моему, вы сейчас сядете на место и продолжите отвечать на наши вопросы.

– По поводу чего?

– По поводу ваших сексуальных отношений с вашей сестрой.

Вассер перевел взгляд с Луи на Камиля и с поддельной обеспокоенностью спросил:

– А в чем дело? Она подала жалобу?

На сей раз он явно издевался.

– Да вы шутники, право же! Я не собираюсь с вами откровенничать на эту тему, я не доставлю вам такого удовольствия!

Он скрестил руки на груди и слегка склонил голову набок, словно артист в поисках вдохновения. Наконец он решил избрать доверительный, слегка игривый тон:

– По правде говоря, я очень любил Алекс. В самом деле, очень любил. Невероятно. Это была очаровательная девочка. Вы даже не представляете, до какой степени. Немного худенькая, с неправильными чертами лица, – но в то же время такая очаровательная. Такая нежная. Ей просто требовалась твердая рука, вы понимаете. И побольше любви. Маленькие девочки – они такие.

Он обернулся к Луи и, широко разведя руками, добавил:

– Как вы уже сказали, я в некотором смысле заменил ей отца!

После чего с довольным видом снова скрестил руки на груди:

– Итак, господа, Алекс подала жалобу на изнасилование? Вы можете представить мне копию?

Согласно подсчетам Камиля, которые он сделал, проведя некоторые хронологические сопоставления, – когда Тома начал «приходить в комнату» своей сводной сестры, Алекс не исполнилось одиннадцати лет. Ему стукнуло семнадцать. Чтобы добиться этого результата, пришлось построить немало гипотез и умозаключений. Сводный брат. Защитник. И насильник одновременно – настолько все вывернуто наизнанку в этой истории… И меня еще упрекают в жестокости, с горечью подумал Камиль.

Он вернулся к Алекс. Среди ее вещей сохранилось несколько фотографий того периода, но без дат. О датах можно лишь догадываться по каким‑ то деталям (машинам, одежде) и по внешности самой Алекс – от одной фотографии к другой она взрослела.

Камиль снова и снова думал об этой семейной истории. Мать, Кароль Прево, сиделка, вышла замуж за Франсуа Вассера, типографского рабочего, в 1969 году. Ей было двадцать. Тома родился в том же году. Муж умер в 1974‑ м. Сыну тогда было пять лет, и, скорее всего, у него почти не сохранилось воспоминаний об отце. Алекс родилась в 1976‑ м.

От неизвестного отца.

«Он не заслуживает упоминания», – резким тоном заявила мадам Вассер, даже не отдавая себе отчета в чудовищном пафосе сказанного. У нее, судя по всему, плохо с чувством юмора. Хотя, конечно, статус матери серийной убийцы не слишком располагает к шуткам. Камиль не стал показывать ей фотографии, найденные среди вещей Алекс. Вместо этого он попросил у нее другие, и она принесла целую пачку. Вдвоем с Луи они их тщательно разобрали, разложили, на каждой указали время, место и имена – согласно пояснениям мадам Вассер. Тома в ответ на аналогичную просьбу сказал, что у него никаких фотографий нет.

На детских фотографиях Алекс выглядела невероятно худой девочкой с угловатым лицом, на котором заметно выступали скулы, отчего глаза казались очень темными и запавшими. Губы почти всегда были поджаты. Чувствовалось, что позирует она безо всякого удовольствия. Вот пляж, на заднем фоне – разноцветные зонтики, детские мячи, ярко светит солнце. Ле‑ Лаванду, пояснила мадам Вассер. Вот оба ее ребенка, Алекс десять лет, Тома – семнадцать, ростом она даже не достает ему до плеча. На ней открытый купальник, без верхней части она вполне бы обошлась, но, возможно, надела ее из кокетства. Запястья можно полностью обхватить двумя пальцами, ноги такие тощие, что заметнее всего колени. Ступни слегка повернуты мысками внутрь. Болезненный, несчастный вид, некрасивое личико, непропорциональная фигурка… В сочетании с тем, что стало известно о ней сейчас, зрелище было поразительное.

Примерно в то время Тома и начал «приходить к ней в комнату». Незадолго до того или вскоре после – не имело значения. Потому что фотографии следующего периода не намного лучше. Вот Алекс тринадцать лет. Семейное фото: мать в середине, Алекс справа, Тома слева. Терраса дома в предместье. Какой‑ то семейный праздник. «Это мы у моего покойного брата», – сказала мадам Вассер и быстро перекрестилась. Порой один такой жест может приоткрыть многое. Семья Прево была религиозной – во всяком случае, там соблюдали обряды. Камиль полагал, что ничего хорошего маленькой Алекс это не сулило. Здесь она немного подросла, хотя по‑ прежнему оставалась ужасно худой и нескладной – чувствовалось, что ей неуютно в собственном теле. У любого, кто смотрел на это фото, возникало непроизвольное желание защитить ее. Она держалась немного позади остальных, как бы в их тени. На обороте, видимо, уже гораздо позже, когда стала взрослой, она написала: «Королева‑ мать». По правде говоря, в мадам Вассер нет ничего королевского – она скорее напоминает приодевшуюся в честь праздника прислугу. Слегка повернув голову к сыну, она улыбалась ему.

– Робер Прадери.

Допрос продолжил Арман, сменив своих коллег. Ответы Вассера он записывал новой ручкой в новом блокноте. Неслыханное дело.

– Не знаю такого. Это один из тех, кого убила Алекс, нет?

– Именно так, – подтвердил Арман. – Шофер‑ дальнобойщик. Его обнаружили в кабине его грузовика, на парковке возле автострады, на восточном направлении. Алекс воткнула одну отвертку ему в глаз, другую в горло. После чего влила ему в рот примерно пол‑ литра серной кислоты.

Тома немного подумал.

– Возможно, он ей чем‑ то насолил…

Арман даже не улыбнулся. В этом его преимущество – по его лицу трудно понять, как он относится к услышанному и даже слышит ли, что ему говорят. На самом деле он просто крайне сосредоточен.

– Да, – наконец произнес он, – у Алекс, судя по всему, был вспыльчивый характер.

– Ну, что поделаешь… девчонки…

Подразумевалось: ну вы же и сами знаете, какие они. Кажется, Вассер собирался добавить еще какую‑ то сальность и взглядом искал поддержки собеседника. Такое часто бывает у постаревших красавцев, у импотентов, у извращенцев – но в той или иной степени почти у всех мужчин.

– Итак, это имя – Робер Прадери – ничего вам не говорит? – спросил Арман.

– Нет. А должно?

Арман не ответил, перебирая бумаги в папке.

– А такое имя – Бернар Гаттеньо?

– Вы так и будете называть мне чьи‑ то имена, одно за другим?

– Их всего шесть. Так что это не займет много времени.

– Но какое отношение все это имеет ко мне?

– Ну допустим, Бернара Гаттеньо вы знали.

– Вот как? Меня бы это удивило.

– Да нет же, вспомните хорошенько. Гаттеньо, владелец авторемонтной мастерской в Этампе. Вы купили у него мотоцикл в… – Арман вновь зашелестел бумагами, – в восемьдесят восьмом году.

После некоторого размышления Вассер ответил:

– Ну, возможно… Это было так давно… В восемьдесят восьмом мне было девятнадцать – и вы думаете, я вот так с ходу вспомню?..

– Однако…

Арман методично перелистывал страницы досье.

– Ага, вот оно. Свидетельство одного друга месье Гаттеньо, который очень хорошо вас помнит. В те времена вы увлекались мотоциклами, вы встречались, гоняли вместе…

– Это когда же?..

– Восемьдесят восьмой, восемьдесят девятый год…

– А вы помните всех, с кем общались в восемьдесят восьмом году?

– Нет, но вопрос адресован вам, а не мне.

Тома Вассер изобразил на лице усталость.

– Ну хорошо. Пусть даже мы гоняли вместе на мотоциклах двадцать лет назад – что с того?

– Вот видите, у нас с вами выстраивается цепочка. Вы не знали месье Прадери, но знали месье Гаттеньо, а вот он как раз знал месье Прадери…

– Покажите мне двух людей, у которых не найдется общих знакомых.

Арман, не совсем поняв, о чем говорит собеседник, машинально обернулся к Луи.

– О да, – отозвался тот, – мы, конечно, знаем теорию шести рукопожатий, она весьма любопытна. Но, боюсь, в данном случае она слегка уводит нас в сторону…

Мадемуазель Тубиана было шестьдесят шесть лет. Однако она хорошо выглядела и уверенно держалась. Она настаивала на обращении «мадемуазель». С Камилем она встретилась пару дней назад. Она вышла из муниципального бассейна, и они побеседовали в кафе, расположенном прямо напротив, ее волосы, в которых заметно немало серебряных нитей, еще не высохли. Она из тех женщин, которым нравится стареть, потому что тем заметнее их моложавость. Со временем трудно становится вспомнить бывших учеников. Она рассмеялась. Когда встречаешься с их родителями и они говорят о своих детях, приходится делать вид, что тебя это интересует. На самом деле она не то чтобы вообще их не помнила – скорее ей просто было на них наплевать. Но Алекс она помнила лучше, чем многих других, и по фотографии сразу ее узнала, эту худышку. Очень привязчивая девочка, всегда терлась у моего кабинета, заходила каждую перемену, да, мы с ней хорошо ладили. Правда, говорила она мало. Хотя у нее были подружки, с ними она тоже общалась, они много смеялись, но что в ней больше всего поражало – она могла буквально в один момент, сразу, сделаться очень серьезной, «как папа римский», а уже в следующую минуту снова вести себя как ни в чем не бывало. Как будто она на короткое время проваливалась в какое‑ то другое измерение, выпадала из окружающей реальности, так странно. Когда сбивалась, начинала немного заикаться. Как будто слова застревали у нее в горле, добавила мадемуазель Тубиана.

– Я даже не сразу это заметила. Редкое явление. Обычно у меня на такое глаз наметанный, – добавила она.

– Вероятно, это началось в какой‑ то момент школьного года.

Мадмуазель была того же мнения, она кивнула. Камиль сказал, что она простудится, сидя с мокрыми волосами. Она ответила, что и без того простужается каждую осень, – «но все дело в очередной эпидемии гриппа, оставшуюся часть года я абсолютно здорова».

– А как вы думаете, что именно могло произойти в том году?

Она не знала, она слегка пожала плечами, для нее это загадка. Она понятия не имела и даже не могла предположить, почему эта девочка, раньше так привязанная к ней, теперь отдалилась.

– Вы говорили ее матери о том, что она заикается? Советовали обратиться к логопеду?

– Я думала, это со временем пройдет.

Камиль пристально посмотрел на эту стареющую женщину. У нее есть характер. Она явно не из тех, кто не нашел бы никакого ответа на вопрос о том, что могло случиться. Он чувствовал какую‑ то фальшь, но не понимал, в чем она заключалась. Да‑ да, у нее был старший брат, Тома. Он часто приходил забирать ее из школы. Она всегда говорила их матери, мадам Вассер: «Тома так заботится об Алекс, это видно! » Красивый мальчик, рослый. Да, она его хорошо помнит. Мадемуазель улыбнулась, Камиль не ответил на улыбку. Тома учился в техническом лицее.

– Алекс нравилось, что он приходит за ней?

– Нет, не слишком, но вы понимаете, маленьким девочкам всегда хочется быть самостоятельными, показать, что они уж взрослые. Им хочется идти домой одним или с подругами. А ее брат был действительно взрослым, так что…

– Брат Алекс регулярно насиловал ее в те времена, когда она училась в вашем классе.

Камиль произнес это без всяких предуведомлений, но нельзя сказать, что на его собеседницу его слова произвели эффект разорвавшейся бомбы.

Мадемуазель отвела глаза, посмотрела на барную стойку, на террасу, на улицу, как будто ждала кого то, кто все никак не приходил.

– Алекс пыталась с вами поговорить?

Мадемуазель небрежно взмахнула рукой, словно отметая вопрос в сторону:

– Ну, что‑ то такое она, наверное, говорила… но вы знаете, если слушать все, о чем болтают дети… И потом, это их семейное дело, меня оно не касалось.

– Итак, Трарье, Гаттеньо, Прадери… – Арман выглядел удовлетворенным.

– Хорошо… – Он поворошил бумаги. – Ах да, еще Стефан Масиак. Его вы, конечно, тоже не знаете…

Тома промолчал. Кажется, он ждал, как обернется дело.

– Владелец кафе в Реймсе, – добавил Арман.

– Никогда не бывал в Реймсе.

– До того у него было кафе в Эпине‑ сюр‑ Орж. Согласно базам данных вашей фирмы, вы дважды заезжали к месье Масиаку, в восемьдесят седьмом и в девяностом годах, он арендовал два ваших игровых автомата.

– Возможно.

– Абсолютно точно, месье Вассер, абсолютно точно.

Тома Вассер сменил тактику. Он взглянул на часы, сделал вид, что прикидывает что‑ то в уме, потом откинулся на спинку стула и сложил руки на животе, как человек, готовый ждать долго и терпеливо, сколько потребуется.

– Если бы вы сказали, куда вы клоните, я, вероятно, сумел бы вам чем‑ то помочь.

1989 год. На фотографии был изображен дом в Нормандии, между Этрета и Сен‑ Валери, кирпичный на каменном фундаменте, с черепичной крышей. Перед ним расстилалась очаровательная зеленая лужайка с качелями, вокруг – фруктовые деревья. Дом и все остальное принадлежали семье Леруа. Отец семейства некогда сказал: «Леруа пишется в одно слово! »[12] – как будто у кого‑ то могли возникнуть сомнения. У него были выспренние пристрастия. Разбогатев на торговле хозяйственным инвентарем, он приобрел дом с участком у семьи, разделившейся из‑ за спорного наследства, и с тех пор полагал себя владельцем дворянского поместья. Он устраивал барбекю, рассылая подчиненным приглашения, больше похожие на приказы. Он имел виды на пост в мэрии, считая политику чем‑ то вроде визитной карточки.

Его дочь звали Ренеттой. О да, ужасно дурацкое имя. Но глава семейства уже доказал, что способен на все.

Ренетта отзывалась о своем отце без особой почтительности. Она сама сообщила Камилю все вышеприведенные сведения, хотя он ни о чем не спрашивал.

На детской фотографии она снялась вместе с Алекс – обе девочки смеялись, обнявшись. Снимок сделал отец Ренетты в солнечный выходной день. Было жарко. За ними виднелась вращающаяся поливальная установка, орошавшая сад потоками сверкающих радужными брызгами струй. Раскадровка самая идиотская. Фотография явно не то занятие, в котором мог бы преуспеть папаша Леруа. Вот торговля – другое дело…

Камиль встретился с подругой детства Алекс недалеко от авеню Монтень, в офисе «Рен Леруа продакшн». Сейчас она предпочитала называть себя Рен, а не Ренеттой, [13] не отдавая себе отчета, что таким образом еще больше сближает себя с отцом. Она была продюсером телесериалов. После смерти отца она продала дом в Нормандии и основала продюсерскую компанию. Она приняла Камиля в большом конференц‑ зале, предназначенном для деловых заседаний, где то и дело появлялись молодые сотрудники с озабоченными лицами, явно сознающие всю важность своей работы.

Оценив глубину мягких кресел, Камиль остался стоять. Он всего лишь протянул собеседнице фото. На обороте Алекс написала: «Моей обожаемой Ренетте, королеве моей души». Старательный детский почерк с нажимами и завитушками, фиолетовые школьные чернила… Камиль нашел дешевую перьевую ручку среди вещей Алекс, раскрутил ее – раньше там были те самые фиолетовые чернила, но они давно высохли. Впрочем, нельзя с уверенностью сказать, то ли это та самая ручка, то ли просто дань прошлой моде – подобных сувениров у Алекс сохранилось немало…

Они тогда учились в четвертом классе. Ренетта старше на два года, но в свое время опоздала с поступлением в школу. Когда Алекс было тринадцать, ей исполнилось пятнадцать. На фотографии она со своими тугими косами, уложенными вокруг головы, похожа на юную украинку. Разглядывая снимок сегодня, она вздохнула:

– До чего же дурацкий у меня вид!..

Они были лучшими подругами, Ренетта и Алекс. Такими близкими, насколько это возможно в тринадцать лет…

– Мы не расставались. Мы проводили вместе целые дни, а по вечерам часами болтали по телефону… Наши родители буквально за уши оттаскивали нас от аппарата.

Камиль задавал вопросы, Ренетта отвечала. Она явно не из тех, кого легко застать врасплох.

– Тома?..

Камиля окончательно вымотала эта история. Она упорно не желала заканчиваться… Как же он устал.

– Он начал насиловать свою сестру примерно в восемьдесят шестом.

Ренетта зажгла сигарету.

– Вы ведь с ней дружили, она вам об этом говорила?

– Да.

Абсолютно точный, жесткий ответ. Типа: я понимаю, к чему вы клоните, и не хочу затягивать этот разговор до вечера…

– «Да»? И… что? – спросил Камиль.

– И ничего. Чего бы вы хотели? Чтобы я подала жалобу в полицию от ее имени? В пятнадцать лет?

Камиль промолчал. Он бы много чего ей сказал, если бы не чувствовал себя таким измученным, но в первую очередь ему требовались сведения.

– Что именно она вам говорила?

– Что он делает ей больно. Каждый раз он делает ей больно.

– Вы с ней были… близки?

Ренетта улыбнулась:

– Вы хотите узнать, спали мы с ней или нет? В тринадцатилетнем возрасте?

– Это ей было тринадцать. Вам – пятнадцать.

– Верно. Ну что же – да. Я занималась ее сексуальным просвещением, так сказать.

– Долго продолжались ваши отношения?

– Не помню точно, но, во всяком случае, недолго. Дело в том, что Алекс не была… ну, как сейчас говорят, по‑ настоящему мотивирована. Понимаете?

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 171819 20 21 22 Следующая ⇒