Скотт Вестерфельд 16 страница

Глаза у Дилана медленно расширились.

– Потому что ты сделаешься, черт тебя дери, императором?!

Алек со вздохом подошел к своему любимому обширному креслу, богато украшенному кистями, и рухнул в него, разом лишившись сил. Он успел соскучиться по этому номеру со всем его левантийским великолепием. В те дни, когда он скрывался, Алек впервые почувствовал себя хозяином собственной судьбы, без наставников и менторов, благосклонности которых приходилось добиваться. А вот теперь, со вступлением в революционный комитет, ему приходилось спорить и отстаивать каждую мелочь.

– Все не так просто. Франц Иосиф назначил другого преемника, но вначале он избрал моего отца. – Алек посмотрел на скрещенные ключи буллы – знак папской власти, которую не осмелится оспаривать ни один верноподданный австриец. – Этот документ может поставить выбор императора под сомнение, во всяком случае, если война будет складываться не в пользу жестянщиков и народ захочет перемен. Мой отец, бывало, говаривал: «Страна с двумя королями всегда в проигрыше».

– Ну да, – сказал, подходя, Дилан. – А если еще и здесь вспыхнет восстание, то Германия окажется в полной изоляции!

Алек улыбнулся.

– А ты не такой уж и Dummkopf, как я погляжу.

Дилан примостился рядом на подлокотнике с видом растерянным и смятенным.

– Прошу прощения, ваше высочество, но это слишком для одного вечера. Вначале ты мне говоришь о ней – Дилан махнул туда, где находился номер Лилит. – А потом вдруг выкладываешь такое!

– Извини, Дилан. Мне никогда не нравилось тебе лгать, но я узнал об этом письме только в ночь знакомства с тобой и сам до сих пор не могу свыкнуться с этой мыслью.

– А уж я‑ то как удивлен! – Дилан, встав, зашагал взад‑ вперед по комнате. – Целую, черт ее дери, войну может закончить простой кусок бумаги, пусть даже и папской. Сказать кому – не поверят!

Алек кивнул. Он и сам почувствовал почти то же самое, когда Фольгер показал ему письмо. Однако здесь, в Стамбуле, Алек начал постепенно осознавать истинную значимость этого свитка. «Левиафана», огромного воздушного зверя, словно специально занесло на ту горную вершину, а теперь – сюда. И именно ему, Александру фон Гогенбергу, предстояло закончить войну, начало которой положила смерть его родителей.

– Фольгер говорит, сам Папа поручится за меня, если только я буду держать это письмо в тайне до тех пор, пока не уйдет из жизни мой двоюродный дед. А императору на той неделе стукнуло восемьдесят четыре. Он со дня на день преставиться может.

– Святые силы. Неудивительно, что германцы из кожи вон лезут, чтобы тебя изловить!

– Что правда, то правда. Дело принимает нешуточный оборот. – Алек опять посмотрел на футляр. – Вот для того мы сюда и пришли. И поэтому я согласен пустить отцовское золото на подготовку революции. То, что мы здесь делаем, способно изменить все.

Дилан перестал расхаживать по комнате и стоял, сжав кулаки, словно борясь с каким‑ то чувством.

– Спасибо, что ты доверяешь мне, Алек, – сказал он, глядя в пол. – А вот я доверял тебе не всегда. В смысле, не во всем.

Алек, поднявшись с кресла, подошел и положил другу руки на плечи.

– Ты знаешь, что можешь мне доверять, Дилан.

– Да, знаю. И поэтому хотел бы тебе кое‑ что открыть. Только поклянись, что никому не расскажешь – ни Лилит, ни комитету, ни одной живой душе.

– Я никогда не выдам твоих секретов, Дилан.

Его товарищ медленно кивнул.

– Только он будет, пожалуй, покруче остальных.

Он снова нерешительно смолк. Пауза затягивалась.

– Это, должно быть, как‑ то связано с твоим заданием здесь? Я прав?

Дилан с облегчением, но в то же время как‑ то разочарованно вздохнул.

– Ну да. Наверное. Наш отряд был послан на диверсию: уничтожить в проливе сети от морских чудовищ. Это изначально входило в план доктора Барлоу.

– Но твоих людей схватили.

Дилан покачал головой.

– Людей схватили, но с задачей мы справились. Прямо сейчас сети поедаются крохотными живыми организмами, причем это происходит столь незаметно, что османы спохватятся лишь тогда, когда будет уже поздно.

– Выходит, вы, британцы, не ждете, пока султан вступит в войну. Вы сами нанесете первый удар.

– Ну да, через три недели. Доктор Барлоу говорит, сети к той поре превратятся в лохмотья. В ночь следующего новолуния «Левиафан» вернется и проведет в пролив некоего нового монстра. Его можно назвать спутником «Османа», того корабля, что лорд Черчилль похитил у султана. Называется это создание бегемотом, и он просто невиданного размера, так что дни германских броненосцев сочтены.

Алек сильнее сжал в кулаке папский свиток. Германские броненосцы были самым крепким орешком. Однако сообщение Дилана о плывущем сюда монстре в корне меняло ситуацию.

– Как раз то, что надо! Дилан, мы обязаны рассказать об этом комитету!

– Ни в коем случае, – категорично возразил тот. – Завену и его семье я доверяю, но в комитете сотни людей. А вдруг один из них – шпион жестянщиков? Если германцы узнают, что «Левиафан» держит сюда курс, «Гебен» сможет подкараулить его и атаковать своей пушкой Теслы!

– А, ну да. – Алека передернуло, стоило вспомнить, как его самого ударило электрическим разрядом. – Ну а как насчет плана Завена? Он готов повести шагоходы с перечными бомбометами. Клопп говорит, это дурость.

– Дурость и есть, – согласился Дилан. – Только не говори этого Завену! Если они ударят в ночь новолуния, «Гебен» пойдет ко дну прежде, чем они до него доберутся!

Алек неспешно кивнул, обдумывая сказанное. В сражении за город султан бросит свои шагоходы на улицы, надеясь, что его дворец защитят германские боевые корабли. Но если броненосцы окажутся уничтожены, революцию удастся успешно осуществить буквально за одну ночь. Сколько это жизней сбережет – тысячи!

Конечно, для атаки под покровом ночи надо будет обучить людей комитета водить шагоходы в темноте. Он уже изложил эти аргументы Лилит, и та довольно быстро с ним согласилась. В случае чего это даст повстанцам дополнительное преимущество.

– Надо, чтобы Клопп признал, что перечная бомбардировка «Гебена» – дело не совсем безнадежное. Он поворчит немного, но сделает, как я ему скажу. Только вот как заставить комитет назначить выступление именно на нужную нам ночь?

– А пусть Клопп скажет, что на броненосцы лучше всего нападать в темное время суток, – пожав плечами, сказал Дилан. – И заодно намекнем, что девятнадцатого сентября как раз новолуние, а там пусть сами решают.

Алек задорно улыбнулся.

– А уж своим‑ то могучим обаянием ты сумеешь добиться от Лилит, чтобы она провела перед отцом нашу линию!

Дилан, страдальчески закатив глаза, опять зарделся, как юная девушка.

– Кстати, о секретах: надеюсь, ты не разболтаешь Лилит о другой части нашего разговора? Это может здорово все усложнить.

Эх, Дилан, Дилан. Говорят, дарвинисты все, что касается биологии, называют своими именами, без обиняков, вплоть до самых интимных вещей. А этот, гляди‑ ка, краснеет – не солдат, а чисто школьник. Смех, да и только.

– Я же сказал: у меня как в сейфе.

– Вот и хорошо. – Дилан застенчиво посмотрел на него. – А… ты точно уверен, что ей нравлюсь я, а не ты?

Алек даже рассмеялся.

– Абсолютно. И еще: даже если б мы друг другу приглянулись, мне пришлось бы держаться от нее подальше.

– То есть как?

– Неужто не понимаешь? Лилит – из простых, не сравнить даже с моей матерью. – Алек поднял футляр со свитком. – Я рос, даже не представляя, что подобное может когда‑ нибудь случиться, и знать не знал, что все так обернется. И всегда думал, как бы всем было легче, если б я вообще не рождался на свет. Своим детям я такой судьбы не желаю.

Дилан печально поглядел на футляр с папским письмом.

– Да, непросто, наверное, быть принцем.

– Теперь уже проще – благодаря вот кому. – Алек снова сжал плечо своему единственному настоящему другу, который знал теперь его последний секрет. – А сейчас давай шевелиться. У нас революция на носу, а мы тут сидим.

Лилит открыла дверь с довольно мрачным видом.

– Что вы так долго? Я уже думала, с вами что‑ то случилось.

– Да мы там подискутировали немного, – Алек подмигнул Дилану и показал футляр свитка, – но зато нашли это.

Лилит странно посмотрела на них; под ее взглядом Дилан смущенно отвернулся и первым двинулся к черному ходу. Алек, с учтивым жестом пропустив перед собой Лилит, пошел замыкающим.

На лестнице чувствовалось, как вокруг постепенно пробуждается отель: с шипением пускали пар машины лифтов, нагнетая давление под утреннюю нагрузку; снизу уже доносилось деловитое позвякивание посуды.

Дилан, остановившись, предостерегающе поднял руку.

– Повара на кухне. Туда нам уже нельзя.

– Тогда вперед, через вестибюль, – на ходу сориентировалась Лилит. – Если твое письмо никто не нашел, значит, и германских шпиков там быть не должно.

– Ну да, – сказал Дилан. – Только кое‑ кого из нас вдобавок разыскивают за угон такси.

– Да все будет в порядке, – успокоил ее Алек. – Никто и глазом моргнуть не успеет, как мы окажемся на улице.

– Просто идем, как ни в чем не бывало, – решила Лилит, непринужденно открывая дверь в столовую.

Она первая двинулась меж пустующих столиков, держась так независимо, будто была как минимум хозяйкой этого отеля. На них неодобрительно покосился драящий ножи с вилками паренек в феске, но ничего при этом не сказал. Мимо него они прошли в вестибюль, где не было никого, кроме одного неухоженного туриста, видимо дожидавшегося номера подешевле.

Неожиданно турист выглянул из‑ за газеты и с улыбкой помахал рукой.

– Алё, принц Алек, – окликнул он. – Я так и думал, что вы где‑ нибудь в этих краях.

Алек машинально занес ногу – да так и замер.

Это был Эдди Мэлоун.

•ГЛАВА 36•

– Понятное дело, угонщиком такси я вас никогда не считал, – говорил Мэлоун, помешивая кофе ложечкой. – Но затем я услышал название отеля.

Алек молча сидел, уставясь в свою чашку. Маслянистая поверхность напитка поблескивала, смутно отражая пляшущие силуэты на экране за спиной. Репортер отвел всю троицу в кофейню, подальше от пытливых глаз отельной обслуги. Каждый столик здесь был оборудован машинкой театра теней; затемненное помещение пустовало, если не считать нескольких завсегдатаев, которые прилипли к своим экранам. Но у Алека было такое ощущение, что сами стены здесь вкрадчиво слушают, – быть может, из‑ за светящихся буркал лягушки, пялящейся на него через столик.

– Ах да, конечно, – произнес он тихо. – Имя моей матери.

Мэлоун кивнул.

– Со времени моего визита на «Левиафан» я глядел на гостиничные вывески и прикидывал: может, «Дора»? «СантаПера»? «Отель Анжелика»? – Он усмехнулся. – И вот сижу я и вдруг слышу разговор насчет каких‑ то немцев‑ постояльцев «Хагии Софии», которые угнали таксомотор. И эта самая «София» буквально резанула мне по ушам. София, Софи…

– А с чего вы вдруг решили, что я непременно принц? – спросил Алек. – Я ведь не единственный австриец, у которого мать зовут Софи.

– Я так и думал, пока не вспомнил о графе Фольгере. Они же с вашим отцом были старинные друзья, не так ли?

Алек кивнул, едва сдерживая зевок. Глаза смыкались сами собой, а впереди еще длинный, полный работы день, в течение которого надо скорректировать весь план восстания.

– Но таксомотор‑ то мы угнали неделю, черт ее дери, назад! – встрял Дилан. – Вы что, все это время безотлучно сидели в вестибюле?

– Нет, конечно, – ответил Мэлоун. – У меня ушло три дня на раздумья и еще три, чтобы выяснить побольше про вашего графа Фольгера. Так что сюда я прибыл, можно сказать, недавно.

Алек чуть поморщился. Приди они за письмом хоть на день раньше, не напоролись бы на этого проныру.

– Но стоило всему встать на свои места, как я понял: мне просто необходимо снова вас отыскать. – Мэлоун буквально сиял. – Подумать только: исчезнувший принц; отпрыск королевских кровей, чья семья начала мировую войну! Да я материалов такого калибра, пожалуй, еще и не писал!

– Может, нам его шлепнуть, прямо сейчас? – спросила Лилит.

Репортер с любопытством на нее покосился, но явно не понял смысл фразы, сказанной на немецком.

– Извините, мисс, – живо спросил он, извлекая блокнот, – а вы кто будете?

Глаза Лилит гневно сузились; за нее поспешно ответил Алек:

– Боюсь, мистер Мэлоун, вас это не касается. На ваши вопросы мы отвечать не будем. Ни на один.

– Как! – по‑ прежнему держа блокнот на изготовку, воскликнул писака. – И мне публиковать историю с таким количеством загадок? И так скоро? Ну, скажем… завтра?

– Вы нас шантажируете, мистер Мэлоун?

– Да боже упаси! Просто я терпеть не могу недовершенных историй.

Алек, покачав головой, со вздохом сказал:

– Пишите что хотите. Германцы и без того уже знают, что я здесь, в Стамбуле.

– Как интересно, – не отвлекаясь от писанины, заметил репортер. – Вы же еще и добавляете материалу остроты. Но куда интереснее то, что с вами находится юный Дилан Шарп. То‑ то османы удивятся, когда узнают, что одному из диверсантов с «Левиафана» удалось скрыться!

Алек краем глаза заметил, как у Дилана сжались кулаки.

А Мэлоун между тем опять посмотрел на Лилит.

– И в довершение всего ваша компания пополнилась новыми друзьями из числа революционеров. Представляю, какой все это вызовет фурор!

– У меня нож наготове, – тихо сказала по‑ немецки Лилит. – Только шепни.

– Мистер Мэлоун, – обратился Алек. – Быть может, вы согласитесь отложить публикацию этого репортажа?

– А до какого срока? – спросил тот, слюня свой химический карандаш.

Алек вздохнул. Назвать репортеру конкретную дату – значит еще больше раскрыть их планы. Тем не менее надо как‑ то удержать этого человека на привязи. Если османы прознают, что дарвинистский диверсант здесь, в Стамбуле, якшается с повстанческой братией, они могут додуматься до сути плана доктора Барлоу.

В поисках помощи Алек посмотрел на Дилана.

– Видите ли, мистер Мэлоун, – не замедлил сказать тот, – если вы нас выдадите, это будет лишь означать конец всей истории. И никакого продолжения не будет. А вот если вы готовы еще подождать – не так уж и долго, – история станет на порядок более захватывающей. Это мы вам обещаем.

Мэлоун, откинувшись на стуле, задумчиво побарабанил пальцами по столешнице.

– Ну что ж. Какое‑ то время у вас есть. Свои репортажи я отсылаю почтовыми крачками. Это значит четыре дня в один конец, чтобы пересечь Атлантику. А поскольку я использую птиц, немцы не могут перехватить мое сообщение даже со своей новой радиобашни.

– Четыре дня – едва ли срок… – начал было Алек, но Дилан стиснул ему руку.

– Прошу прощения, мистер Мэлоун, – вклинился он, – а что это за башня такая?

– Да та, большущая, они как раз ее сейчас достраивают, – ответил репортер. – Все это как бы секретный проект, но какие тут секреты, если на ней работает половина немцев в городе? У нее, говорят, и электростанция своя, отдельная.

Дилан посмотрел с настороженным интересом.

– Она, часом, не у железной дороги находится?

– Я слышал, где‑ то на скалах. Там есть старые пути вдоль берега. – Мэлоун с хищным любопытством прищурился. – А что это вы так заинтересовались?

КОФЕЙНЯ С ТЕАТРОМ ТЕНЕЙ

– Разрази меня гром, – выговорил Дилан. – Я должен был догадаться в ту же ночь, как только там оказался.

Алек тоже посмотрел на англичанина заинтересованно, припоминая рассказ Дилана о той ночи, когда он пробирался в город. Последний отрезок пути Дилан, никем не замеченный, проделал на «Восточном экспрессе», на котором германцы тайком перевозили из порта разные запчасти, в основном электрику.

Все становилось на свои места.

– Так вы говорите, у нее своя электростанция? – повторил вопрос Алек.

Эдди Мэлоун кивнул, переводя взгляд с одного собеседника на другого.

Алеку вдоль спины словно провели сосулькой. Никакому передатчику не нужно такого количества энергии… «Левиафан» пойдет навстречу непоправимому.

– Вы можете дать нам месяц? – резко спросил он.

– Целый месяц? – Репортер аж закашлялся. – Да мое газетное начальство меня линчует! Мне надо опубликовать хоть какой‑ то материал!

– Что ж, ладно, – Дилан заерзал на стуле, – будет вам материал. И чем скорее, кстати, вы его опубликуете, тем лучше. Та беспроводная башня…

– Постой! – перебил Алек. – У меня есть кое‑ что занятней. Мистер Мэлоун, а как насчет интервью с исчезнувшим принцем фон Гогенбергом? Я расскажу вам о памятной ночи, когда мне пришлось покинуть дом, как я бежал из Австрии и добрался до Альп, кто, по моему мнению, убил моих родителей и для чего. Этот материал вас выручит?

Репортер, лихорадочно кивая, еле успевал строчить в блокноте. Дилан таращился на Алека распахнутыми глазами.

– Но у меня есть одно условие, – продолжал Алек. – Вы не упоминаете никого из моих друзей. Просто скажете, что я скрываюсь где‑ то в окрестных горах.

Репортер после небольшой паузы пожал плечами.

– Да как вам будет угодно. Лишь бы я мог приложить к этому еще и снимки.

Вот черт. Конечно же, в такой газете, как у Мэлоуна, публикуются фотографии. Какой кошмар. Но оставалось лишь кивнуть.

– Мистер Мэлоун, – не успокаивался Дилан, – тут все равно надо будет написать еще вот о чем…

– В другой раз, – поспешил сказать Алек. – Боюсь, мистер Мэлоун, мы все крайне измотаны. Думаю, вы понимаете.

– Все измотаны, не только вы. – Репортер встал, протягивая для пожатия руку. – Я в том вестибюле проторчал всю ночь. Ну так что, завтра в том нашем кафе?

Удостоившись кивка Алека, репортер в мгновение ока собрался и ушел, не предложив даже заплатить за свой кофе.

– Это все моя вина, – сокрушенно сказала Лилит, как только он скрылся. – Я же его видела, когда тебя выслеживала. И могла, когда поднималась в номер, его узнать.

– Нет, – покачал головой Алек. – Сглупил как раз я, дав этому писаке встрять в мои дела.

– Неважно, чья здесь вина, – заговорил Дилан, – а надо было рассказать ему про…

Под взглядом Лилит он осекся. А та лишь пренебрежительно махнула рукой.

– Да комитет все знает об этой башне. Мы уж сколько месяцев следили за ее постройкой, думали: что это за штука такая? Пока Алек не пришел и все не растолковал.

– Я? – Только тут Алек вспомнил свой первый визит на склад. Нене не верила ни единому его слову, пока он не упомянул о пушке Теслы. Тут она вдруг резко заинтересовалась, засыпала вопросами: и как та штуковина называется, и как действует, и можно ли ее применять против шагоходов? – Но я‑ то думал, мы говорили о «Гебене». Почему ты мне не сказала, что у султана есть еще одна пушка Теслы?

– Да какая разница. Ты же сам сказал, что ее нельзя обратить против наших шагоходов. – Лилит с прищуром посмотрела на Дилана. – Но она, похоже, может поражать воздушные цели. Так ведь?

Вместо ответа тот, кашлянув, пожал плечами.

– Причем вы оба при мысли об этом аж позеленели.

– Тут, понимаешь, такое дело, – замялся Дилан. – У воздухоплавателя от этих штук всегда мурашки по коже. Прямо‑ таки условный рефлекс.

– Вижу я, какой он у тебя условный. – Скрестив руки на груди, Лилит пронзила Дилана взглядом. – Ты специально хотел рассказать репортеру, что собой представляет та башня беспроводной связи, чтобы предупредить своих друзей‑ дарвинистов. Ну а ты, – она повернулась к Алеку, – специально собираешься поразглагольствовать о своих семейных тайнах, чтобы Дилан не попал в газеты! Все тихушничаете, за дурочку меня держите! – (Алек вздохнул. Проницательность Лилит порой становилась несносна. ) – Мне что, бабушку попросить, чтобы она во всем разобралась? У нее с разгадками очень хорошо получается.

Алек повернулся к Дилану.

– Мы должны ей рассказать.

Дилан лишь обреченно махнул рукой.

– Да без разницы уже! Надо что‑ то делать со всем планом! Первым делом завтра с утра следует рассказать Мэлоуну о второй пушке Теслы. Как только материал попадет в газеты, Адмиралтейство узнает о грозящей опасности.

– Но так нельзя! – вскинулся Алек. – Революция без помощи «Левиафана» обречена!

– О «Левиафане» забудь. Если у той пушки своя автономная электростанция, мощь у нее, черт возьми, невиданная.

Алек хотел заспорить, но спорить, в сущности, было не о чем. Действительно, теперь, когда весь Стамбул находится под сенью гигантского электрического щита, «Левиафану» в его воздушном пространстве делать нечего.

Лилит раздраженно вздохнула.

– Что я вам скажу. Раз уж ни один из вас не утруждает себя разъяснениями, позвольте их сделать мне. – Раскрыв ладонь, она стала поочередно загибать пальцы. – Первое: «Левиафан» точно возвращается в Стамбул, раз уж вы так переполошились насчет этой вашей Теслы. Второе: что бы там у вас ни затевалось, это явно в помощь революции, как сказал сейчас Алек. И третье: все это как‑ то связано с твоим секретным заданием. – Лилит обратила на Дилана влажный взгляд своих черных глаз. – Твои люди, я так понимаю, попались где‑ то возле сетей «антикракен»? – Алек, спохватившись, хотел что‑ то сказать, но был остановлен властным жестом Лилит. – Все думают, что ваша миссия провалилась, но не знают, что ты разгуливаешь на свободе. – Глаза Лилит сверкнули. – Выходит, ты замыслил провести в пролив морское чудовище? Кракена?

Дилан с несчастным видом кивнул.

– Ну, не кракена, а… вроде того. И план‑ то был хороший. Но теперь все насмарку. И надо срочно рассказать Мэлоуну насчет пушки или предупредить Адмиралтейство как‑ то по‑ иному.

– Но это же здорово! – воскликнула Лилит.

– Здорово что?! – чуть ли не крикнул Дилан. – Что «Левиафан» летит прямиком на пушку, которая разнесет его в пух и прах? Речь, между прочим, идет о моем корабле!

– И кстати, о судьбе моего народа тоже, – тихо заметила Лилит. – Комитет этим вопросом займется, клянусь.

– Заняться‑ то он займется, да только задание мое должно было быть совершенно секретным, – запоздало вздохнул Дилан. – А что теперь, когда о нем станет известно банде оголтелых анархистов?

– Значит, никто другой об этом не узнает, – подытожила Лилит. – Только мы втроем.

– Втроем, знаешь ли, пушку Теслы не разрушишь, – удрученно сказал Алек.

– Да, не разрушишь. Но… – Подняв ладонь, Лилит на секунду зажмурилась. – Отец собирается идти на «Гебен» сам, четырьмя шагоходами. Но если броненосцев возьмут на себя «Левиафан» с тем монстром, они высвобождаются. Поэтому в ночь восстания мы все разъясним отцу, двинемся на скалы и сорвем той пушке макушку!

– А если кто‑ нибудь дознается? – тревожно спросил Дилан.

– Возьмем только тех, кому можно безраздельно доверять, – решил Алек. – Итак: я, Лилит, Клопп и Завен. Больше никого посвящать не будем.

– А больше «Гебен» штурмовать никто и не вызывается, – пожала плечами Лилит.

Дилан оглядел своих спутников с немым ужасом.

– А что, если у нас… не получится? – срывающимся голосом спросил он. – Ведь тогда все сгорят.

– Все получится. Не сгорят, – помолчав, заверила Лилит и твердо взяла Дилана за руки. – Наша революция зависит от твоего корабля.

Дилан, посмотрев на руки девушки, перевел беспомощный взгляд на Алека.

– Победить можно только таким способом, – просто сказал тот. – И завершить твое задание, кстати, тоже. Разве не за это пожертвовали собой твои люди?

– Нет, ну надо же, а?! – Дилан со стоном высвободил руки из цепкой хватки Лилит. – Ладно, будь по‑ вашему, только чтобы ваши чертовы анархисты не наломали дров!

– Какие тут дрова, – ответила Лилит, одаривая Дилана лучезарной улыбкой. – Ты снова спас революцию!

Дилан страдальчески завел глаза.

– Только не будем сходить с ума.

Алек на это лишь улыбнулся. Ну и парочка, смех один.

•ГЛАВА 37•

Дэрин ждала, вытянув руки перед собой.

– Рр…

Левая рука пошла вниз под острым углом.

– Сс…

Теперь правая рука с зажатой в ней отверткой прижалась к боку.

– Д! – сказал Бовриль и отправил в рот еще одну клубничку. Стебелек от нее полетел с балкона, а сам зверек тут же перегнулся через перильца посмотреть, как он падает.

– Нет, как вам это нравится? – крикнула Дэрин. – Ведь весь, черт его дери, алфавит вызубрил!

Лилит с Алеком посмотрели на зверька, затем на нее.

– Это ты его обучил? – спросила Лилит.

– Да нет же! Я просто упражнялся в сигнальной азбуке, называл буквы вслух. Прогнал пару раз алфавит, а он. – Дэрин указала на Бовриля, – взял и начал подсказывать, да так быстро, прямо как заправский сигнальщик.

– Потому ты и хочешь его прихватить сегодня ночью? – спросил Алек. – На тот случай, если нам понадобится посылать сигналы семафором?

– Да нет же, дурачина, – ни с того ни с сего осерчала Дэрин. – Просто потому…

А действительно, как объяснить? Как и говорила доктор Барлоу, у лори выявилась тонкая способность: он умел подмечать важные детали. А нынче ночью предстояло едва ли не самое сложное задание, в котором Дэрин приходилось участвовать. Отправляться на него без зверька, пожалуй, было даже рискованно.

– Проницательный, – словно напомнило существо.

– Вот‑ вот, – усмехнулась Дэрин. – Самое подходящее для него словцо. Он и вправду прозорливый.

Пару недель назад Завен слегка чванливым тоном, который появлялся у него всякий раз, когда предоставлялся случай блеснуть эрудицией, пояснил Дэрин, что, в его понимании, означает этот термин применительно к лори. А означает он прозорливость, а может, даже и дальновидность. И хотя такие определения не применяются к животным, но в отношении этого зверька они очень даже уместны.

Алек вздохнул и обернулся в сторону семейных апартаментов, из которых сейчас вылезала самоходная кровать Нене, устланная колышущимися на ветерке картами. Старуха позвала к себе Лилит и Алека. Уходя, принц бросил через плечо:

– Ладно, Дилан, мне тут еще с шагоходом попрактиковаться надо. Ты уж пригляди за Боврилем.

– С превеликим удовольствием, – буркнула Дэрин, почесывая лори между ушей.

Только с ним, пожалуй, и можно было переносить здешнее бытие в компании жестянщиков и их бездушных, воняющих гарью и смазкой машин. Все так же далек и чужд был исполненный приторного великолепия Стамбул с двумя десятками языков и сотнями наречий, которыми невозможно овладеть не то что за месяц, а и за целую жизнь. Дни Дэрин проходили в печатании непонятных ей газет; и она до сих пор гадала, о чем заунывно голосят нараспев муэдзины на минаретах, к кому взывают и о чем молятся. От броского орнамента ковров и плиточных потолков в доме Завена рябило в глазах, а здешняя еда, излишне пряная, а порой вовсе экзотическая, вызывала дурноту, как и весь этот проклятый Вавилон. Но труднее всего было находиться так близко от Алека и при этом постоянно его избегать. Он поделился с ней последним, самым главным своим секретом. Дэрин понимала, что тоже могла открыться окончательно, той самой ночью, в темном гостиничном номере, без посторонних глаз и ушей. Но всякий раз, когда она об этом думала, ей неизменно представлялся ужас на лице Алека. Нет, не из‑ за того, что она девчонка в мужской одежде, и не потому, что она так долго лгала. Дэрин была уверена, что Алек смог бы ее понять и в конце концов даже полюбить. В этом она тоже не сомневалась.

Проблема заключалась в другом: Дэрин была простолюдинкой, в сотни раз менее родовитой, чем мать Алека, которая хотя бы была урожденной графиней, или даже Лилит – анархистка, что не мешало ей разговаривать на шести языках и ловко пользоваться за столом вилочками для устриц и щипчиками для омаров. А Дэрин Шарп была простой, как уличная грязь, и это ничуть не задевало его высочество кронпринца Александра фон Гогенберга лишь потому, что, по его разумению, она тоже была мальчишкой. Но стоило Дэрин стать ему чем‑ то большим, чем друг, и все: он безвозвратно, запредельно отдалится. Ведь Папа Римский не пишет писем, дарующих королевские регалии осиротевшим дочкам воздухоплавателей, да вдобавок непокаявшимся дарвинисткам, щеголяющим в мужских бриджах. Уж в чем‑ чем, а в этом можно быть уверенной на сто процентов.

Дэрин наблюдала, как Алек, точно почтительный внук, в компании Лилит стоит в изножье кровати Нене и они втроем проходятся напоследок по деталям предстоящей операции. Нынешнее восстание обрело черты реальности благодаря их общим усилиям, и для Алека с Дэрин оно будет, пожалуй, кульминацией их отношений. Ближе они уже не станут.

– А? Б? В? – живо переспрашивал Бовриль, и Дэрин охотно показывала соответствующие сигналы.

Хоть бы эти познания нынче пригодились! Если ночью все пойдет хорошо, экипажу «Левиафана» останется лишь победно взглянуть с высоты на жалкие обломки пушки Теслы. Тогда у Дэрин появится единственный шанс дать знать своим, что она жива, а может быть – чем черт не шутит, – даже возвратиться домой и позабыть наконец своего принца.

Большущие наружные ворота медленно поползли вверх. В проеме показалось ясное безлунное небо.

– Хорошо, что нынче нет дождя, – сказал Алек, еще раз проверяя приборы управления.

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 14 151617 18 19 Следующая ⇒