Глава 1. Двое. 4 страница

Помещение было в длину шагов четыре-пять и столько же в ширину. Двое деревянных нар без каких- либо признаков матрасов и тюфяков, в одном из дальних углов – дыра, в которую заключённые должны были справлять свои естественные потребности. Но яму, в которую она вела, чистили давно, и со дня на день нечистоты грозили перелиться через край и всё никак не переливались. Вонь стояла невыносимая. Может быть, изначально эта камера была рассчитана на то, чтобы держать здесь четверых до того, как их выпустят или перенаправят в тюрьму, где выдвинут обвинение и назначат суд. Только сейчас в неё было втиснуто двадцать шесть кахири и кайлихири, не считая новоприбывших. Большинство сидело на холодном и грязном земляном полу вдоль стен, спать им приходилось на нём же по очереди, в середине. Самые плохие места были как раз возле вонючей воронки туалета, туда оттесняли тех, кто был не в состоянии постоять себя и бороться за более приемлемые условия. Койки же были заняты теми, у кого кулаки были потяжелее, а когти – поострее. Чаще всего это были те, кто уже не раз бывал и в тюрьме, и в предварительном заключении.

Сквозь зарешеченное крохотное оконце проникали редкие лучи и свежий воздух, на зиму и сезон дождей его приходилось затыкать чем попало, чтобы в помещение не проникал холод и ручейки воды с внутреннего двора управы.

Всего в подвале было пять подобных камер, и в них царило то же самое.

У Имхе после недавних побоев ныло всё тело, а от увиденного оно застонало ещё сильнее. Он чувствовал себя старикашкой, скрюченным болезнями и годами. И, наверное, неизбежно упал бы духом, если бы не Дей, который на скрюченного совершенно не походил. Он стоял так, словно сам сюда пришёл, а не его впихнули насильно, и словно пару часов назад его не колотили пятеро озлобленных сопротивлением шискенов, а скорее наоборот – он их. Голова была поднята гордо и как-то неуловимо вызывающе.

Их разглядывали внимательно. Лоа-таш занимался тем же, несколько долгих секунд оценивая обстановку и тех, с кем он оказался в одной битком набитой клетке. И он явно не собирался смиренно ждать, какое место ему предложат.

Здесь, вместе с вкраплениями разношёрстных кахири, присутствовали представители многочисленных племен ящеров, населяющих тёплый северный ном, чья внешность и цвет кожи разительно отличались друг от друга. Оттенки коричневого, желтого, зелёного, мраморно-серого, разнообразие роговых наростов и неострых шипов, переходящих в маленькие рожки. У речных кайлихири гладкие лысые головы, а у пустынных – воротники и перепонки. Эти же все - лесные.

Два здоровенных ящера, каждый из которых размером в полтора Дея, занимали одну из двух лавок, отполированных за годы своего существования мехом и чешуёй.

Когда Дей смерил их хладнокровно-стальным взглядом, Имхе понял, что сейчас произойдёт, а вот кайлихири – нет. С неожиданной для такого тощего существа силой гиена безо всякого предупреждения сцапал их за воротники рубашек, прихватив складки кожи на загривке, и вышвырнул с насиженного места, как котят. Остальные расступились, насколько возможно, давая пространство для драки. Ящеры бы без труда дали ему отпор, но атака была настолько молниеносной, что они просто не успели ничего сообразить. Они упали на пол, и гиена накинулся сверху, не давая им опомниться. Кажется, им синхронно прилетело по ушам, а потом куда-то в область шеи. После этого Дей отступил и спокойно улёгся на нары, а двое противников валялись без сознания.

- Облысеть – не обрасти… - невольно вырвалось у кого-то.

Для Имхе было абсолютно ясно, что он вдарил по ним не одними только руками – такого эффекта не будет, а как раз тем, от чего птицы, спешащие стать им обедом, мёртвыми падали с веток к чёрным лапам.

- Чего стоишь? Садись давай, - как ни в чём не бывало обратился к нему лоа-таш.

Притихшие заключённые смотрели с подозрением и опаской на того, кто будучи только что брошенным в камеру, сразу застолбил за собою одно из лучших мест. Они, возможно, приняли его за какого-то разбойника и головореза, что, впрочем, было недалеко от истины. Только одно их смущало: победивший бандит был не старше девятнадцати лет. В эти годы редко кто остаётся самоуверенным и наглым, попав в такую ситуацию.

Охранники выдали грубую деревянную тарелку, одну на двоих. О нормальной еде, после которой чувствуешь сытость, а не ещё больше усилившийся голод, и которую едят без отвращения, можно было забыть надолго.

***

Когда поверженные ящерицы очнулись, растирая свои гудящие зелёные черепа, то, поглядев на худосочного Дея, посчитали инцидент досадным недоразумением и решили взять реванш. Ночью. Свет в тёмное время суток приглушали, не гасили полностью, чтобы всегда можно было наблюдать за тем, что происходит за решёткой. В происходящее охранники в основном не вмешивались, руководствуясь принципом: «пускай мертвецы хоронят своих мертвецов». Если кто-то умрёт или они перережут друг друга, им лично за это ничего не будет.

Имхе вырвали из неприятного, жаркого сна возня и приглушённое пыхтение, затем раздался приглушённый вопль. Метались в полумраке чьи-то руки, ноги, хвосты, шерстистого бока Дея рядом не ощущалось.

- Да уймитесь вы! – прошипело в темноте. Много кто-то бодрствовал, ожидая своей очереди поспать на свободном участке утоптанной глины, и им приходилось дремать сидя, как получится, уронив голову на плечо соседу.

Один из приснопамятных ящеров уже в борьбе не участвовал – крик принадлежал именно ему. Он, скривившись, держался руками за шею там, где был кадык. Второй был вынужден остаться с гиеной лицом к лицу и отказаться от выгодного плана «этот держит, тот бьёт». Набор подлых уличных приёмов у аохиджита оказался более богат, поэтому противник был пребольно укушен за нос, получил глубокую царапину, едва не стоившую ему глаза, ассортимент прочих атак и уколов по чувствительным точкам, и был в очередной раз повержен.

Дей плюхнулся обратно на лавку, вытирая краем рубашки кровь, льющуюся из разбитой губы и носа – ему тоже досталось. Нельзя выйти из серьёзной драки без потерь.

- Ну, кончилась жизнь моя мирная, началась обычная, родимая и привычная, чтоб ей провалиться! – прорычал он негромко, но с отвращением. – Одно и то же, мать твою за ногу.

- А разве… не ты первый начал? – отозвался Имхе.

Дей с лёгким удивлением поморгал на него, раздумывая.

- Ммм… да, ты в чём-то прав, - согласился он. – Но по мне это лучше, чем пугаться всего подряд и жаться в углу. Кто-то должен быть сильным.

Почему он в таком случае позволил попасть по себе, вместо того, чтобы обездвижить?

- А почему ты не…

- Вот этот пряник – засланный, - указал Дей на неприметного грызуна с полосатой шкурой и одним наполовину обломанным резцом во рту. Он, услышав обвинение, рьяно и отрицательно замахал руками в праведном возмущении и начал жаловаться соседям. – Всё, о чём мы тут будем беседовать и что будем делать, будет передано им куда следует. Обычная такая практика…

- Ясно.

И дальше уже знакомый шёпот в голове Имхе добавил: «Поэтому будем разговаривать так. Ты не против? Подумай погромче в ответ».

В глубине глаз гиены, обращенных на него, тлели искорки веселья.

«Он ещё и радуется», - невольно промелькнуло у кайлихири.

«Я всё слышал, - усмехнулся лоа-таш. – Будем считать это знаком согласия».

«Так странно, мы обходили удуг-улов, а на шискенов напоролись…»

«Мы всё же слишком близко подошли к дороге. Я слышал предыдущие патрули близ городов поменьше и до сих пор мог обходить, но эти… в панцирях. Антиментальных, толстенных, из-за них и не почуял. Плащи-невидимки для таких, как я. Не знал, что у городских патрулей они появились - раньше таких не было. У них очень сложное плетение, - тут в мысленном голосе появилось раздражение и злость на самого себя. - Дезивар возьми, мне ещё так долго надо приходить в форму, а надо немедленно! Раньше мне было бы несложно с ними справиться. Сейчас ни нужной скорости, ни прежней силы - это было единственное, что я мог противопоставить мастерам холодного оружия и магии».

Если то, что наблюдал Имхе, была не нужная скорость, то какая она должна быть?

«Зачем нас поймали? »

«Для этого не нужна причина. Если никто нас не хватится, то мы отправимся либо в тюрьму, либо на рынок рабов. А если хватится – то потребуют выкуп».

«Ты догадываешься, что я спрошу следующим».

«Что значит «шем»? Менталист и телепат. Так что целиком будет лоа-шем-таш».

«Чего сразу-то не сказал? » – недоумевал ящер. Умалчивать какие-то нейтральные, ничего не меняющие факты, было по крайней мере глупо.

«Я не предполагал, что ты останешься со мною настолько долго. И… телепатов не любят, знаешь ли».

«Да уж, есть причины», - подтвердил Имхе, вспомнив их первую встречу, когда что-то заставило его голову адски болеть и без предупреждения вколотило спиною в бамбуковую перегородку.

Их беседу прервал язвительный голос одного из побитых ящеров, обида и яд внутри которого искали выхода:

- Это что, твоя шлюшка, да?

Имхе с крайне неприятным изумлением понял, что имеют в виду его. Он даже не смог сразу сообразить, как реагировать на столь странное и далёкое от реальности оскорбление, вскипать от ярости или смеяться от абсурдности.

Дей обратил на осмелевшего говоруна прищуренный взгляд:

- Мечтаешь оказаться на его месте?

Загадочным образом он вложил в эту фразу столько приглашающей двусмысленности, что побитый покраснел кончиками ушей, смешался и выдавил из себя только «да я лучше удавлюсь».

***

На целую неделю про них, казалось, забыли. Дей утверждал, что на самом деле всё не так: это делается специально для того, чтобы деморализовать их, вызвать безнадёжность и страх, заставить ощутить себя замурованным и забытым, тогда как выход может и предоставиться, если немного подождать.

Имхе чувствовал, что уже отчаивается, вопреки увещеваниям товарища. Теснота и вынужденная неподвижность после ежедневной дороги и простора, бездействие и неопределённость, сильный голод после вкуса сочной добычи, испечённой на костре. И к запаху нечистот он так и не смог привыкнуть. Для чистоплотных кахири с их острым нюхом, пусть и не настолько чувствительным, как у их диких собратьев из людского мира, самое худшее унижение – это такая грязь, укусы вездесущих насекомых и невозможность вымыться.

- В тюрьме – хуже, - говорил Дей.

- А тут хуже, чем в водяном пузыре на дне озера, - шептал ящер в ответ.

Гиену остерегались и, похоже, уважали, потому что он всегда, в любом состоянии был готов постоять за себя и за словом в карман не лез. Вылитый уголовник, в отличие от всех остальных, потому что настоящих матёрых бандитов в маленьких городах водится мало, они все предпочитают промышлять в крупных и оживленных городах, где добыча богаче и больше.

- Со мной ты можешь ничего не бояться. Всё это закончится, - и чуть приобнял за плечи, благо лёжа бок о бок на нарах далеко тянутся не приходилось.

Имхе не сомневался, что это ложь, но шем сказал это таким тоном, что он на какое-то время и действительно почувствовал себя в безопасности. Когда надо было, все «колючки» чёрной гиены куда-то пропадали.

- Как все повернулось за несколько лет, да? – начал ящер по имени Златый Рог. Он обладал длинным неуклюжим торсом, умением создавать заклинания третьего уровня и непреодолимой склонностью к филосовствованию. Он явно считал себя более образованным по сравнению с остальными. - Надменные, напыщенные и жадные монахи враз стали неприкасаемыми, рабами в личной собственности немуса Гретсена. Тот, кто раньше жировал и обдирал крестьян, точно липку, сам побирается, одет в лохмотья и работает, как проклятый.

- Гретсен-шметсен, что нам-то с того? Лоа хоть сверху, хоть снизу, а нас как бросали в клетки, таскали по тюрьмам да секли на площади, так и продолжают. Для нас, париев, ничего не изменилось и не изменится никогда! – выпалил кахири с опухшим от пьянства лицом. В управе, конечно, спиртного ему не доставалось, но физиономия приятнее не стала.

- Правильно, - поддержал его серый манул с гордым аристократическим носом и воспалёнными, запавшими от длительного недоедания или подхваченной тут болезни, глазами. Он находился здесь дольше всех и поэтому был тих и печален, как овечка. - Сколько бы сильные мира сего не делили деньги между собой, превознося одну касту над другой, делая хозяев слугами и наоборот, всё это – парение орлов в вышине. Мы остаёмся отверженными при любом раскладе.

- А вот моя мамка радуется, что приходится платить за ритуалы гораздо меньше, можно вздохнуть свободно, - заявил молодой парень с широкими плечами, похожий на пахаря. Собственно, им он и являлся, пока сдуру не попытался с дружками ограбить мясную лавку. Мясник не спал в тот вечер и защищался, будто ужаленный, и даже каким-то образом отрубил его горе-подельнику кончик хвоста.

- Ты - балда! – не стеснялся выражать своё мнение опухший адар. - Вспомни-ка, сколько стоит содержание армии и сколько мы платим, чтобы кормить этих дармоедов, существующих исключительно для того, чтобы устранять недовольных и подавлять возможные восстания. Каро Гретсен боится бунтов, как огня.

Он не долго оставался на позиции самого умного и осведомлённого:

- Ишь, ты его ещё «каро» величаешь! – возмутился из-под лавки пятнистый жёлто-зеленый кайлихири. - Постыдись, кто не проходил посвящение Вахраве на арене Дитхизина, тот не дуумвир и не заслуживает этого обращения. Он, конечно, царь царей и великий сайника, но всё же не каро!

- А какой смысл в твоём каро, когда от нечисти, так кишевшей в наших лесах раньше, практически ничего не осталось?

- Тебе напомнить о последней волне, что прокатилась три недели назад? – вести снаружи попадали сюда, когда кто-то из жён добивался свидания, заплатив определенную сумму.

- Но таши с ней справились, не так ли?

- Они и с нами справились заодно, придурок!

После этого выкрика воцарилась непродолжительная тишина. Находясь здесь, они старались вообще не задумываться о том, что на самом деле с ними происходит, не осознавать своей участи, которая не будет радужна. У единиц была надежда, что отсюда они уйдут своими ногами, а не уедут на телеге в тюрьму. Поэтому они запихивали свою горечь и гнев куда подальше, чтобы они не изводили их днём и ночью, поедая сердце.

- Гретсен заменил традиционную расплату посмертными годами в аду адом настоящего… - нарушил молчание аристократичный манул свистящим вздохом своих простывших лёгких. – И все сроки отнимаются от нашей единственной жизни. Нет ничего более ужасного… Кроме смертной казни, конечно.

«Какую-то часть своего срока преступники отхаживали после смерти, - сообщил Дей Имхе. - Левлиты проводили нужный ритуал, и готово, Дева-Смерть забирает меченого к себе, когда его жизнь подходит к концу. Я наблюдал многих грешников, падающих в её болотные топи. Их пожирали чудовища спустя неделю или две: преступники сами отдавались им на растерзание».

«Но не ты? »

«Но не я», - подтвердил тот.

Заключённые каждый день пели песни на языках своих народностей и племен, на всевахравском языке тоже, рассказывали истории о своей судьбе, в основном выдуманные, травили истории и байки. Резались в кости и луску - азартную игру с плоскими камнями, на которых были нацарапаны знаки.

- Первое, что я сделаю, когда отсюда выйду – зажарю и съем быка. Целиком, поцелуй меня дезивар! – часто озвучивал кто-нибудь общие мысли.

Трое покинули камеру, их родственники наскребли на залог в триста пятьдесят седи – это были городские жители, у них водились деньги. А добавилось к их компании четверо.

Обстановка была, несмотря на попытки заключённых поднять самим себе настроение, угнетающая и голодная, потерять присутствие духа в ней было чем-то само собой разумеющимся. Имхе оставался самим собой и не превращался в нечто запуганное и кусающееся лишь из-за того, что Дея всем этим было не пронять. Ему было абсолютно наплевать на обстановку и неудобства, от которых ящер отмахнуться не мог. В гиене не изменилось ничего, он досадывал на одно: что в камере нет места, чтобы нормально размяться и потянуться.

Ещё Имхе загнулся бы от тоски и безделья, ибо в развлечениях сокамерников он участвовать не собирался, однако Дей использовал свободную от всяческих занятий пору на то, чтобы читать длинные лекции о номах и живущих в них видах, безопасных дорогах, о храмах, городах и реках, о прошлом и совсем далёком прошлом этого материка. И больше всего – о магии, о её природе и законах, впихивал в его память устные формулировки заклинаний, всех подряд, даже тех, на которые у кайлихири ни за что не хватило бы шайе. Казалось, он успел выучить их за эту неделю больше, чем за всё предыдущее обучение! Шем, похоже, не знал ни одного унылого факта или однообразного повествования. Вся история и культура Вахравского мира была пропитана нескончаемым страданием, кровью и невозможными подвигами, и Имхе засыпал только на чудовищной тарабарщине заклятий, способных разорвать тело любого на клочки.

Было чертовски жаль, что он не мог их применить сразу же, когда шискены регулярно выбирали из камеры их или соседней наугад живое чучело для своих развлечений. Они избивали его, как хотели, отрабатывали боевые заклинания, часто причиняющие боли больше, а следов оставляя меньше, чем удар палкой или кулаком.

Имхе не мог представить что-либо, оправдывающее такое отношение и скотские условия.

«Дей, ты телепат. Скажи, кто из этих кахири действительно виновен? Кто из них мог заслужить такое наказание? »

«Никто, - ответил Дей. Он ни в чём не сомневался. Он смотрел на мир без иллюзий и не собирался менять мнение о нём. – Никого из них я не считаю повинным в совершённых поступках. Если бы судьбу каждого взвешивали на весах, то расплата за содеянное ударилась бы чашечкой об основание, а чашка с действиями взмыла бы под небеса».

***

- Вертлявая нечисть попалась, да? – сказал один из охранников, заступающих на пост, заглянув через прутья двери в их камеру и найдя глазами Дея.

- И не говори, - отозвался другой. – У Эри до сих пор башка раскалывается, ничего не помогает. За него гайварово отродье поплатится, это уж точно.

- Хм, а за него могут и девятьсот седи дать… - мечтательно протянул шискен. – Был бы покрасивше, дали бы тысячи полторы.

- Зато молодой. Тем более, ты же знаешь, в большинстве случаев покупателю всё равно, как выглядит резонатор.

Когда они отошли, Имхе обернулся:

- О чём это они?

- О том, что скоро нас начнут допрашивать, - почесал за ухом Дей, выгоняя надоедливую блоху. - С пристрастием. Они должны выяснить, какие у нас связи со внешним миром и что у нас внутри, чтоб знать, какую цену назначить…

Впервые после поимки стало не тошно, не яростно, не горестно за себя и за всех тех бедолаг, кто угодил в жернова машины правосудия вместе с ним, а немного жутко, как всегда, когда сталкиваешься с чем-то совершенно неизвестным, с чем не справишься и от чего никак не убежишь.

***

- Иди уверенно, ни на что не соглашайся, не верь ни одному его слову, отвечай односложно: «да», «нет» и «не помню». Ничего не уточняй и не объясняй, вообще ничего. Если он пугает тебя, кричит, кидается – значит, ничего не может с тобою сделать и бесится. Это нормально. Просто замолчи и ничего больше не говори этому ублюдку. На твоём лице не должно быть страха и других эмоций – тоже.

- А что хоть сказать можно? Имя, чем занимаюсь, откуда?

- Мы просто бродяги, у которых ничего нет. Так и говори. В их глазах мы - максимум мелкие воришки от случая к случаю. Что с нас взять? Нас таких тысячи, целая армия... Одним

больше, одним меньше…

- Они будут бить, верно?

- Конечно. С этим ничего не поделаешь. Не бойся никого из них, это низкие, ничтожные кахири. Главное – не бойся боли. Она проходит, это одна из иллюзий тела, которое боится умереть. Однако ты должен понимать, что ни черта не помирают от удара в челюсть или в живот. Даже если твои кости сломаются, тебе всё ещё будет очень далеко до смерти. Боль – это краткий миг, который растворяется бесследно. Тем более есть такая вещь, как порог болевой чувствительности. Стоит его пересечь, и ты перестанешь реагировать на всё, чтобы с тобой не делали. Поэтому отставь страх и ступай с гордо поднятой головой, как я. Запомни: рано или поздно они допустят роковую ошибку, и я отведаю их печёнок. Думай об этом, мечтай об этом, точно о светлом будущем, и тебе будет легче.

- Не верится мне в это. Они так просто нас поймали, им невозможно отомстить, это глупо. Нас так и так двое против всей этой орды. Максимум на что можно надеяться – это улизнуть при первой возможности и бежать как можно дальше и быстрее.

- Аохиджи Великий, Имхе, не будь таким наивным! Никогда ещё тот, кто причинил мне или моим друзьям неприятности, не оставался безнаказанным! Да я с того света вернулся, чтобы вгрызться кое-кому в глотку! А этот мерзавец покруче сотни таких шискенов!

Имхе только вздохнул. Лоа-таш, конечно, не прост, но не сильно ли много он берёт на себя на этот раз? Здравый смысл подсказывал ему, что обещанных чудес не бывает, сколько бы на них не уповать. Самим им отсюда не выбраться.

- Дей, - начал ящер как можно более серьёзно. – Я не хочу на каторгу. Твои друзья, те, к которым ты направлялся навстречу, где они сейчас? Они могут нас выкупить?

Лоа-таш по какой-то причине ни разу не заговаривал об этой единственной их возможности спастись. Потому ли, что на это не стоит рассчитывать и тешить себя несбыточной надеждой?

- Ещё далеко. И у них нет денег, чтобы заплатить за нас, однако льену уже достаточно крепки, чтобы я мог говорить с ними. Им известно о нашем положении.

- Сколько их?

- Двое, как и нас.

- Не очень воодушевляет, - честно признался он.

- У победителей много друзей, но у проигравших они настоящие. Не оригинален, знаю.

***

На допросе он забыл всё, о чём его предупреждал Дей, из головы вылетели все мысли до единой. От страха он впал в ступор, из которого не мог выбрать, как ни пытался, и соображал настолько туго, что не смог бы сыграть тупого идиота настолько же хорошо, если бы был в обычном состоянии и старался. Смысл вопросов доходил до него с опозданием, и чаще какой-то не совсем тот, что имели в виду. Он таращил на следователя круглые растерянные глаза, точно у перепуганной тарки, и они выяснили лишь то, что его имя Тео и он «бродит везде». Шискен, торчащий бесшумной тенью за его спиной, маг или менталист, следящий за сознанием Имхе, пояснил для своих: «Он не притворяется кретином, однако он вполне нормален. Возможно, пара волшебных оплеух его отрезвят и развяжут язык. Некоторые по-хорошему не понимают».

Конечности алого кайлихири похолодели, словно сунутые в стремительный горный ручей. Сердце заколотилось быстро-быстро, и он почувствовал запах собственного ужаса, исходящий от кожи и растворяющийся в воздухе комнаты, цепляющийся за стены из желтой сушеной глины, циновки и столик, за которым сидел главный таш.

«Они не будут меня убивать, - проговорил он про себя, как короткую, но страстную молитву. – Они не будут меня убивать».

Он вцепился в неё изо всех сил, как тонущий за жалкую деревяшку, и не отпускал, пока шискены трудились над его телом, вооружившись палками и кулаками, особое внимание уделяя лицу, спине, бокам и плечам, а остальным интересовались равномерно, но не менее ответственно.

Никаких вопросов они уже не задавали.

***

Когда его забросили обратно, точно бездыханную тушу какого-нибудь сельскохозяйственного животного, Дея там не было, но их лавку никто почему-то не отважился занять. Он вскарабкался на неё и попытался уснуть, чтобы не ощущать пульсацию ран измученного организма, веки очень опухли, и он видел мир через узкие щелочки. Хорошо ещё, что шерсти и ресниц у кайлихири не бывает.

- Где он? – спросил Имхе, ни к кому конкретно не обращаясь.

- Тоже допрашивают, - отозвался кто-то из сокамерников.

- Сколько меня не было?

- Часа два. Прескверно выглядишь, братишка.

- Спасибо.

- Не волнуйся, заживёт, - от чистого сердца приободрил его тот. Имхе напряг зрение, чтобы разглядеть, с кем беседует. Это был хорь со слезящимися от насекомых, или какой другой напасти, глазами. Из-за сломанного и неправильно сросшегося носа его можно было спутать с мышью или крысой.

Ящер вздохнул и ответил хорьку:

- Да. Если дадут зажить.

Как только Имхе поместили сюда, все здешние кахири почудились ему закоренелыми бандитами угрюмого, отталкивающего вида. Но потом он убедился, что большинство из них даже добры и умеют сострадать, как и те счастливцы, что обитают снаружи этого смрадного склепа, кишащего власоедами и блохами.

Он догадывался, что это не последнее избиение, которое его ждёт.

***

Зазвенели ключи у дежурного таша, открывающего железную дверь, ещё двое снимали верёвки с запястий чёрной гиены. Будучи отправленным грубым толчком в камеру и свалившись на остальных заключённых, которым некуда было убираться с места его приземления, Дей выругался настолько грязно, насколько это возможно, максимально используя все свои лингвистические способности. Когда пассаж был успешно завершён, он так и остался лежать на полу, отдыхая от тирады или, возможно, готовясь к следующей.

- Неужели побили так, что у тебя встать не получается? – обратился к нему Имхе.

- Просто шкура горит, а земля изумительно прохладна.

У ящера до сих пор не было сил шевелиться и испытывать сложные эмоции, а в этом чуде энергия всё никак не могла закончиться, хотя на нём были не только синяки, но и кое-где кровоточащие раны.

- Смотри не привыкни, - пошутил ближайший его сосед.

Шем не выдержал и засмеялся. Знал бы его сосед, что он как раз оттуда – хохотал бы тоже. Или наоборот, разучился бы раз и навсегда.

- Все племена гиен верят, что родились из огня, и поэтому мы хороним наших мёртвых на погребальных кострах. Нам земелька ни к чему, - пояснил Дей, поднимаясь. Забрался на нары, отодвинув Имхе к стенке. Двигался он так, словно у него ничего не болело, но взъерошенный вид говорил об обратном. Шискены - безмозглые, жестокие и кровожадные звери, даже не вериться, что их тоже рожала мать, как обыкновенных кахири. Таких гадов где-то специально выращивать надо. И лоа-таш, безболезненно свернувший шею невинному существу, на их фоне казался не таким уж плохим.

Ящер почувствовал в своём сознании присутствие чужого внимания, совсем лёгкое и не похожее на атаку, которая доставалась врагам менталиста. Так обычно начинался беззвучный разговор, не предназначенный для любопытных ушей.

- Ты им что-нибудь сказал? – начал Дей.

- Вроде ничего. Я так испугался, что у меня мозг отключился, особенно когда они набросились. Ты не слышал, я кричал тогда?

- Слышал, кричал. О том, что они тебя якобы не убьют.

- Помнишь, ты говорил про болевой порог?

- Ага.

- Так вот… Похоже, я его перешёл.

- Что, теперь-то ты жалеешь, что находишься рядом со мной? – он встретился с ящером испытующим взглядом.

Если бы Имхе попытался проделать такое путешествие в одиночку, результат оказался бы весьма безутешным. Он стал бы пищей улуг-улов или заблудился бы. Бестла, следившая за ним раньше, как будто перепоручила его тому, кому доверяла, а ящер, в свою очередь, был склонен доверять ей.

- Ты же не виноват, чего жалеть? И досталось тебе сильнее, вообще-то.

- Ещё бы. Видел их кислые рожи, когда они меня сюда вели? Шем и без щупалец может угадать больные темы для каждого, причём с большой долей вероятности. Для них колотить кого-либо – любимое развлечение, и сегодня, надеюсь, оно показалось им не таким уж сладким.

- Я бы не стал их злить - мне не нравиться, когда меня бьют.

- А мне всё равно. Я плохо чувствую боль.

- И что ты им сказал, помимо выдуманного имени?

- Тили-тили, трали-вали, чтоб вас, сук, четвертовали.

- Действительно что ли?! – Имхе едва не скривился, представив, как шискены взбеленились после этого. Надо быть самоубийцей, чтобы провоцировать тех, кто волен сделать с тобой всё, что угодно.

- А чего тут такого? Я ненавижу таких ублюдков и притворятся не намерен. Тем более, я тоже знаю, что «они не будут меня убивать», пока за меня можно выручить деньги.

- За меня тоже?

- За тебя – меньше, как за молодого и здорового раба. Поэтому правильно, что не выпендриваешься.

- Почему за менталистов дают больше? Рабов не используют в качестве воинов – это себе дороже, и не принято, насколько я знаю.

Таши – профессия не для низших каст и попытка втиснуть в неё недостойного является почти святотатством. Зато в обратную сторону переход осуществляется невероятно легко и просто, как это сделают с ними.

- Так. Этого ты тоже не помнишь, видимо...

И замолчал.

- Эээ… Дей?

- Я подбираю слова… В общем, шем может причинять не только боль, но и противоположные чувства. Удовольствие и наслаждение. Он способен усилить их в десятки раз, в зависимости от силы канну и навыка. Если ты родился женщиной-менталистом, то твоя судьба предрешена. Очень редко они становятся боевыми шемами или находят себе какое-либо другое применение, кроме как работать проститутками при уровне воздействия канну меньше четвертого, или куртизанками, если он выше. Впрочем, некоторые становятся женами знатных и богатых, но эти вакансии подворачиваются, естественно, редко, потому что эти денежные субъекты чаще всего заключают браки из экономических соображений. Нас не любят. Я тебе говорил. И в деревнях часто забивают камнями – некоторые полоумные считают чтение чужих мыслей чем-то вроде богохульства.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 Следующая ⇒