От автора

Луна

Да, все случилось в ноябре. Яростный и жестокий, как гиена, месяц. Месяц мертвецов и безутешных сумерек, месяц, когда половина земли повержено обращается к закату, отягощенная дрожью и неопределенностью. Лиа уехала в Анголу. Уже пять лет она не ездила на родину, поэтому она решила взять два месяца отпуска и подождать там Бигадора, который приедет на Рождество. И тогда, как только она села в самолет и исчезла за горизонтом, словно спустили свору собак.

В первые же выходные, несмотря на то, что была очередь Бигадора присматривать за ребенком, он позвонил Сан, чтобы сказать, что не может приехать за мальчиком. И сказал он это по‑ плохому, как он это делал во времена, когда считал себя ее хозяином, выговаривая слова, будто выстреливая, не давая ей возможности возразить или спросить хотя бы причину. Он даже не удосужился привести оправдания. Не ссылался на то, что ему нужно поработать сверхурочно, ни на то, что у друга день рождения и они будут отмечать, ни на то, что простудился. Просто поставил перед фактом, что так обстоят дела, и она должна это принять. А когда Сан открыла рот, чтобы сказать ему, что он может взять ребенка на следующие выходные, если захочет, он просто повесил трубку. И все.

В воскресенье он неожиданно явился к Сан в десять вечера. Когда она с ним поздоровалась, ей показалось, что от него пахнет спиртным и у него красные глаза. Они прошли в комнату. Андрэ уже спал, но Бигадор даже не взглянул на сына. Он уселся на краю кровати и начал говорить нервным голосом, как в былые времена:

– Кто такой Луис?

Сан попросила его жестом сбавить тон, чтобы не разбудить ребенка. Он, тем не менее, повторил:

– Кто это?

– Друг.

– Друг? А почему Андрэ мне сказал, что он целует тебя так, как я целую Лию, и берет тебя за руку? Это, по‑ твоему, друг?

Она почувствовала, как внутри закипает кровь. Ей захотелось закричать и выгнать его оттуда, надавать пощечин, запинать и растоптать его лицо. Она не ощущала страха. Только невероятную злость, волну гнева, какую никогда не чувствовала в жизни. Но ей пришлось сдержаться ради ребенка. Она с силой впилась ногтями в ладони и смогла медленно встать на ноги:

– Не думаю, что это лучший момент для разговора на эту тему. Если хочешь, позвони мне завтра. А сейчас уходи.

Он встал, сердитый, несдержанный, схватил ее за плечи и стал ее трясти:

– Ты шлюха! Я всегда знал, что ты шлюха!

Андрэ проснулся и стал плакать. Бигадор посмотрел на него и поспешил выйти из комнаты. Послышался грохот закрывающейся внешней двери, пока Сан обнимала ребенка и пыталась внушить ему, что это был просто кошмар.

На следующий день мужчина появился немного раньше перерыва, который был у Сан на работе в кафе, и пригласил ее выпить чего‑ нибудь. Она смотрела, как он приближается, спокойно, без вчерашней злости, но с намерением защищаться изо всех сил, если это потребуется. Он при этом выглядел немного пристыженным. Они молча шли, а когда они присели за столик ближайшей пивной, он попросил у нее прощения за произошедшее:

– Я выпил и нарушил границы. Прости.

– Хорошо, но я тебя очень прошу, не закатывай больше скандалов при ребенке. Если тебе нужно поговорить со мной, позвони, и мы договоримся о встрече.

– Так вот, мне нужно поговорить с тобой о двух важных вещах.

– Я слушаю.

– Ты встречаешься с этим Луисом?

– Да.

Бигадор сжался, словно перед прыжком:

– И какие у тебя планы?

– Планы?..

– Ты собираешься за него замуж? Жить с ним?

– Мы не строили планов. Мы просто встречаемся. На данный момент это все.

– Понятно. На данный момент.

– Да. Я не знаю, что произойдет в будущем. Но, в любом случае, мне кажется, это не твое дело.

Его рот скосился набок, и он стал повышать голос:

– Не мое, да? Не мое дело, что мой сын будет жить с другим мужчиной? Ты так считаешь?

– Я понятия не имею, что будет, Бигадор. Но я могу ручаться, что если однажды я буду с кем‑ то жить, это будет потому, что я буду уверена в нем и в его отношениях с Андрэ. Я не собираюсь вновь возвращаться в ад. И хочу тебе напомнить, что ты тоже живешь с Лией. Я никогда не была против.

– Женщина – это не одно и то же, что мужчина! И уясни себе хорошенько: если ты вздумаешь поселиться в доме этого типа с Андрэ, увидимся в суде. Я отберу его у тебя. Можешь быть уверена, что отберу!

Он поднялся, чтобы уйти. Но сделал пару шагов и вернулся:

– Чуть не забыл. Второе, что я хотел тебе сказать, это что я увезу ребенка на Рождество в Анголу.

Сан встрепенулась. Она подумала о малярии и дизентерии, о лихорадке денге и туберкулезе, обо всех опасностях, которым подвергнется мальчик в этой далекой и незащищенной стране. Ее голос в этот момент стал умоляющим:

– Он же еще очень маленький… Ему нет и четырех лет. Подожди, пока ему не исполнится шесть или семь…

– Нет. Хочу увезти его сейчас.

Она снова нашла в себе силы. Она встала и поднялась на цыпочки, чтобы ее взгляд оказался на уровне его глаз. Она свирепо проговорила:

– Я тебе этого не позволю. Я не дам тебе паспорт.

– А мы посмотрим.

Это были последние его слова, которые она слышала, за много дней. Она ничего не слышала о нем, пока пару недель спустя, в четверг во время ужина он снова заявился к ней в дом. Сказал, что хочет взять ребенка к себе ночевать. Он давно с ним не виделся и соскучился. Сан попыталась сопротивляться. Она не была до конца уверена, что за этим не скрывается какой‑ то темный план. Но ребенок бросился на руки отца и кричал «да, да» изо всех сил. Сан отвела мальчика в комнату, чтобы одеть, и открыла ящик, где хранила документы. Паспорт Андрэ лежал там, спрятанный под ее бельем. В какой‑ то момент она подумала, что Бигадор может забраться к ней в дом и украсть паспорт. Но все вроде бы было в порядке. Перед тем как попрощаться, она напомнила ему, что нужно на следующий день отвести ребенка в детский сад.

В ту ночь она плохо спала. Ей снилось, что Андрэ бежал по огромному пастбищу, размахивая в воздухе руками, как будто летел. Был слышен только смех ребенка. Солнце мягко скользило по земле и ласкало его тельце, которое продвигалось через заросли травы, легкое и радостное. Вдруг она поняла, что произойдет что‑ то ужасное. Что‑ то непоправимое. Она попыталась побежать за ребенком, чтобы задержать его, отчаянно, но ее ноги не двигались. Открыла рот, чтобы окрикнуть его, и не смогла извлечь ни звука. Пыталась изо всех сил. Ничего. Все впустую. Катастрофа была неотвратима, и она не могла ничего предпринять.

Она проснулась в поту, с бешено бьющимся сердцем, задыхаясь. На подушке лежала кукла Андрэ, с которой он каждый день засыпал в обнимку. Сан крепко прижала ее, пытаясь восстановить через ее ощущение и запах ощущение реальности: у нее здоровый сын, которому почти четыре года, в это время он спит у своего отца, отец очень его любит и не причинит никакого вреда… Она снова убедилась, что паспорт лежит на месте. Все было в порядке. Все должно было быть в порядке. Нить серого света, пыльного света ноябрьской зари проникала через окно. Сан закрыла глаза, глубоко вдохнула и попыталась снова уснуть, но ей это не удалось.

С утра она позвонила Бигадору, но его мобильный был отключен. Она набирала номер несколько раз, но безрезультатно. Отпросилась на работе, чтобы уйти пораньше, и пошла за ребенком в детский сад. Дети играли во дворе. Много мальчиков и девочек. Черных и белых. Больших и маленьких. Веселых, перепачканных, уставших, голодных, нервных, плачущих, кричащих. Детей, которые обнимали матерей, приходящих за ними, и целовали их так, будто не видели годами. Но ни один из них не был Андрэ. Сан зашла в здание и дошла до комнаты, где занимался ее сын. Донья Тереза приводила в порядок игрушки и книги, разбросанные повсюду. Она была одна. Воспитательница улыбнулась:

– Добрый вечер. Вы чего‑ то хотели?..

– Андрэ…

Женщина посмотрела на нее удивленно:

– Но ведь Андрэ сегодня не приходил…

Реакция Сан, ее изменившееся выражение лица заставили донью Терезу побежать за списком, куда вносились каждый день отсутствующие:

– Вот он, видите? Он не приходил… Вы сами ею приводили?

Сан покачала головой. Достала мобильный из сумки и снова набрала номер Бигадора. Он все еще был отключен. Поискала номер Лии. Тоже выключен. Ей пришлось сесть. Донья Тереза пыталась спросить, что с ней, но она не могла говорить. В конце концов, воспитательница решила сходить за стаканом воды и предупредить директора. Вдвоем они пытались придумать объяснение. Спросили у Сан, есть ли у нее родственники в Лиссабоне, кто‑ то, кого предупредить. Она подумала о Лилиане. Директор сама позвонила ей и рассказала, что произошло. Меньше чем через час подруга уже была там, внешне спокойная, уверенная, готовая найти ребенка во что бы то ни стало. Она обняла Сан и попыталась приободрить ее:

– Ну же, ну же, наверняка, это какое‑ то недоразумение… Прямо сейчас мы пойдем к Бигадору, хорошо?

Они пошли до дома Бигадора, Лилиана – поддерживая свою подругу, которая казалась сомнамбулой, как будто там было только ее тело, а сознание исчезло, перенеслось в далекое место, откуда не могло вернуться назад. Они звони ли в дверь много раз. Никто не открыл. Спрашивали у соседей, но никто ничего не знал. Тогда они зашли в один из баров и нашли в справочнике номер телефона компании, в которой работал Бигадор. По телефону говорила Лилиана. Ей сказали, что он попросил расчет и уволился на прошлой неделе. Тогда она решила, что пришло время обратиться в полицию.

Они искали отделение полиции, шатаясь, спотыкаясь, как две пьяные, которые безумно бродят по улицам, следуя за несуществующим силуэтом призрака. Их заставили ждать более получаса. В конце концов, их приняла женщина, которая очень долго готовила свой компьютер, прежде чем дать им возможность говорить. Лилиана рассказала все, последовательно, стараясь предоставить доказательства и факты, в то время как Сан иногда подтверждала, сухим и отсутствующим взглядом рассматривая плакат, на котором были напечатаны фотографии нескольких преступников. Служащая слушала с интересом, но потом сказала, что пока ничего нельзя поделать. Ребенок был с отцом. Нужно было подождать, пока пройдет сорок восемь часов с момента их выхода из дома, чтобы заявить об исчезновении мальчика. В любом случае, она была уверена, что они вернутся раньше: невозможно было вывезти ребенка из страны без паспорта. Скорее всего, отец решил провести где‑ нибудь выходные с ребенком, не предупредив. Или они просто гуляли в зоопарке и вернутся вечером. Все время, пока она с ними говорила, женщина улыбалась сочувственно, но без различно, пытаясь их убедить, что такого рода ситуации обычны и что было много отцов, которые вели себя подобным образом.

Когда они вышли из отделения полиции, Лилиана повела Сан к себе домой. Сначала они зашли к ней, чтобы взять кое‑ какую одежду и зарядное устройство для мобильного, с которого они снова и снова безрезультатно набирали номер Бигадора. Потом они сели в такси. Уже стемнело. Прохожие спешили, стараясь укутаться от влажного холода, который через кожу пробирал до костей. Были маленькие круги света на асфальте, когда они проезжали мимо фонаря или светящейся вывески. Все остальное было темнотой и неопределенностью. Они ехали молча, взявшись за руки, очень близко друг к другу. Иногда Лилиана говорила какие‑ то слова: «Все уладится, вот увидишь», – чтобы не закричать от того, что на самом деле хотела сказать: «Сукин сын, будь ты проклят и сдохни как собака! »

Они не ужинали и не спали. Они остались сидеть на диване втроем. Сан. Лилиана и ее молодой человек, делая вид, что смотрят по телевизору канал, по которому снова и снова передавали одни и те же бесконечные новости, войны, погибшие, ураганы, коррупция, высокопарные слова политиков. На столе, под отражением света, излучаемого экраном, блестел мобильный, словно идол, от которого ждали спасения.

В шесть часов утра пришло сообщение. Они склонились над телефоном. Сообщение было от Лии: «Андрэ в порядке. Он в Анголе. Спокойно». У Сан слишком сильно дрожали руки, чтобы ответить. Она попросила Лилиану спросить, когда ее сын вернется. Ответ ждали целую вечность. Мину ты обрушивались на них одна за другой, как удары молотка. Наконец слова закончили свое путешествие из Африки, от сочувствующего сознания и нервных пальцев Лии, и вспыхнули в сердце квартиры в районе Кастело в Лиссабоне: «Я не знаю. Возможно, пройдет много времени. Мне жаль». Только тогда Сан расплакалась.

Когда я приехала ее навестить пятнадцать дней спустя, у нее был жалкий вид. Все это время она почти не ела и не спала, и похудела на несколько килограммов. Взгляд ее был пустой, как будто внутри нее не осталось ничего живого, и огромные круги синели, почти прозрачные, под глазами на темной коже. Врач выписал ей больничный и прописал очень сильные транквилизаторы. Она была в состоянии отупения, целый день сидела на диване дома у Лилианы, которая не пустила ее одну в ее арендованную комнату. Она не плакала, не жаловалась, не восставала против судьбы. Ни даже против Бигадора. Она почти не говорила. Но я поняла, что она думает о смерти. Как будто ее сознание связалось с моим, они поняли друг друга без слов. И ее сознание сказало моему, что она сыта по горло, что не может больше спотыкаться об эту жизнь, что на этот раз у нее нет сил начинать снова, что у нее не осталось ни одной причины, чтобы начинать сначала, и что она хочет умереть, уйти в тишину, превратиться в прах, раствориться в бесконечности.

Женщина‑ адвокат, которую Лилиана нашла, покончила с недолгой надеждой, которую она питала несколько дней, на то, что вопрос можно решить законным путем. После того как пришло сообщение от Лии и они смогли подать заявление, полиция вошла в дом Бигадора и подтвердила, что он забрал все свои вещи. В квартире не было ни одной рубашки, ни единой забытой бумаги, ни в одном из углов. Было очевидно, что мужчина не собирался возвращаться. Но оставалось загадкой, как ему удалось вывезти ребенка из страны. Они проверили рейсы, которые в те дни вылетали в Луанду. На одном из них в сопровождении женщины был мальчик возраста Андрэ, хотя его записали под другим именем. Вероятно, это он и был, и летел он по поддельному паспорту. Бигадор летел предыдущим рейсом. Полиция определила происшествие как похищение несовершеннолетнего. В какой‑ то момент Сан подумала, что это означает, что судьи заставят вернуть ей сына. Но адвокат сразу же вывела ее из заблуждения: она сказала, что дело очень непростое. Во‑ первых, у ребенка не было португальского гражданства. Ни у кого‑ либо из родителей. Они были иностранцами, а в таких случаях судебная система умывает руки. Было одно положение закона, которое гласило, что Бигадор должен отдать ей ребенка, однако никто не пошевелит и пальцем для этого. В любом случае, даже если предположить, что судебное решение будет доведено до его сведения, власти Анголы откажутся его исполнять. В этой стране обычно в бракоразводных процессах сыновья остаются под опекой отца. Не стоило даже подавать в суд Луанды: ей никогда не дадут опеку над собственным сыном. Да, заключила адвокат, законы способны раздавить человека своим ужасным отсутствием сострадания. Но так обстояли дела. И нельзя было ничего поделать.

Я была там, рядом с ней, думая обо всех ее страданиях и пытаясь ее понять. И не знала, что сказать ей. Мне приходило в голову только обнимать ее и баюкать, чтобы она, в конце концов, заснула, как будто она превратилась в маленькую девочку, как будто она теперь занимала место беззащитности, которое осталось пустым с момента исчезновения Андрэ. Но что скажешь женщине, у которой отобрали единственного сына, возможно, навсегда? Я произносила банальные фразы, тривиальные слова, те, которые обычно исступленно повторяют в таких случаях: нужно быть сильной, нужно не оставлять надежды, возможно, Бигадор пере думает, когда поймет, как трудно воспитывать ребенка изо дня вдень, скорее всего, он вернет его через пару месяцев…

Я говорила все это, но в глубине души была убеждена, что мы больше никогда не увидим Андрэ. Бигадор позаботится о том, чтобы держать его подальше от Сан. Его стиль общения с остальными был авторитарным и подлым. Он ставил ловушку вокруг тех, кого считал своей собственностью. Вечный неусыпный страж. Ему нужно было быть уверенным, что он единственный. Он никогда бы не позволил, чтобы другой мужчина приблизился к его сыну, чтобы мог его любить, учить и играть с ним. Возможно, долгое время он даже не думал о том, что такое может произойти. Сан ушла, но даже на расстоянии он считал, что она все еще его собственность. Посредством наивности Лии ему удалось устроить ее жизнь, уговорить вернуться в Лиссабон, найти ей работу и комнату, превратиться в того, в ком она нуждалась, чтобы воспитывать ребенка. Он держал ее привязанной мягкими веревками, обернутыми в шелк, которыми он мог управлять как угодно, когда он считал нужным. Но он никак не ожидал, что настанет день, когда она, мать его ребенка, влюбится. Что пожелает другое тело. Что будет иметь свою жизнь помимо него, свои собственные мечты и планы. И что таким образом откроется дверь в крепость, у которой может быть только один хозяин, он сам, пространство, в котором находились Сан и Андрэ, принадлежа ему.

Я была уверена, что Бигадор никогда не вернет ребенка матери. Он исчезнет с ним в самых грязных районах Луанды. Он будет прятать его в джунглях, если это необходимо, оставив под присмотром змей и гиен. Даже если все мы, кто любит Сан, договорились бы и отправились вместе на его поиски, мы никогда бы его не нашли. Годами он бы оставался под властью отца, подчиненный его правилам и безрассудству, обреченный забыть свою мать. Возможно, даже ненавидеть ее. Тем не менее, я говорила и говорила, о доверии, о том, что время покажет, о судьях и новых международных договорах, о всякой ерунде. Потом я, наконец, замолчала, сидя рядом с ней и тоже погруженная в это ужасное молчание, в котором пульсировала невыносимая боль. Из‑ за окна слышался шум улицы, двигатели автомобилей, голоса людей, которые здоровались друг с другом, детское пение. Но все это относилось к другому миру. К миру тех, у кого есть причина, по крайней мере, одна, чтобы жить дальше.

Я вернулась в Мадрид в тревоге за будущее Сан. Лилиана, Зенайда и я часто созванивались, чтобы поговорить о ней, повторяя друг другу снова и снова одно и то же, нашу обеспокоенность, наше сочувствие ее боли, хотя мы также пытались приободриться, ухватившись за ложную мысль, что Бигадор, возможно, решит вернуть ребенка. С чем мы не посчитались, так это с невероятной силой нашей подруги, с ее удивительной манерой твердо стоять на земле, зарывшись корнями как можно глубже, используя самую запрятанную каплю воды, самую далекую от всех надежд.

Не прошло и трех недель после моей поездки в Лиссабон, как в день Рождества Сан получила на мобильный вызов с незнакомого номера. Она поспешно взяла трубку, думая за десятую долю секунды о бесконечности различных возможностей. По другую сторону послышался нежный и желанный голосок Андрэ. Она поговорила с ним несколько минут, нервничая, ликуя, радуясь, волнуясь. Мальчик только плакал, просил, чтобы она приехала за ним, говорил, что хочет быть с ней. Потом трубку взяла Лиа. Она сказала, что у них все хорошо, что Сан не о чем беспокоиться. Она воспользовалась моментом, пока Бигадор вышел, чтобы позвонить ей. Она снова позвонит, когда сможет. Сейчас ей пора вешать трубку. Пока, пока. На фоне ее слов Андрэ продолжал плакать.

Этот звонок полностью изменил состояние духа Сан. Он ее как будто воскресил, как будто зажег внутри нее огонь, который с этого момента будет неустанно гореть, без перерыва. Огонь, который она сама подпитывала своим мужеством, своим сиянием сильной женщины.

На следующий день она перестала пить транквилизаторы и вернулась на работу. А в начале января переехала жить к Луису. Он предлагал ей это с тех пор, как исчез ее сын. Но она не хотела навешивать на него свою тоску. Теперь же она чувствовала, что способна ответить ему, по крайней мере, на часть его заботы и нежности. Луис говорил очень мало.

Он был неразговорчивым и угрюмым мужчиной, без лоска, и обычно не вызывал много симпатий из‑ за грубой манеры общаться. Но он при этом был очень добродушный. Без сомнения, именно это Сан, с ее мудростью, увидела под его скучным внешним видом. Ее он очень любил. Каждый день, когда он заканчивал свои занятия, он ходил проведать ее домой к Лилиане. Поскольку он знал, что Сан почти ничего не ест, он приносил ей продукты, которые, как ему казалось, она может захотеть, – пирожные, конфеты, тропические фрукты. Он садился рядом с ней на диван и оставался там в тишине до самой ночи, проверяя упражнения или читая книгу. Иногда он брал ее руку и крепко прижимал к себе, не говоря ничего, просто чтобы она вспомнила, что он рядом, и что никогда не оставит ее одну. Все очень обрадовались этой внезапной перемене в Сан. Мы подумали, что это от того, что она просто поговорила с Андрэ, убедилась, что он жив, что помнит ее. От надежды на очередной звонок Лии, который та пообещала. Голос ребенка разрушил ее печаль, проткнул пузырь отрешенности и грусти, в котором она жила с момента его похищения. Как поступают близкие люди, когда кто‑ то преодолевает тяжелый этап, Лилиана, Зенайда и я стали строить для Сан планы в тайне от нее. Мы были так довольны ее отношениями с Луисом, что даже осмелились высказать друг другу предположение, что она захочет родить от него ребенка. Конечно, это не заставит ее забыть об Андрэ. Она всегда будет носить его в сознании, неизбежно будет вспоминать каждый день его жизни, его маленькое тельце, которое будет развиваться вдали от нее, которое постепенно будет обрастать мышцами и волосами, пока он не превратится в юношу, полного энергии, который потом превратится во взрослого мужчину, отмеченного возрастом, а его мать будет все время представлять его себе как комочек гладкой кожи и нежной плоти, который от нее однажды трагически оторвали. Но нам казалось, что Сан пойдет на пользу второй раз стать матерью, использовать ликую энергию, которую распространяют дети, не спрашивая.

В любом случае, она чувствовала себя довольно хорошо, гораздо лучше, чем мы ожидали. Шли месяцы, и она набрала потерянный вес. Быт неприятный момент, когда состоялся суд. Случилось примерно то, о чем говорила адвокат, но еще хуже: судья постановил, что это не похищение, а просто «изъятие». И заявил, что Бигадор должен вернуть ребенка. Вот и все. Сан почувствовала себя незащищенной и брошенной законом, но ничего нельзя было сделать.

В остальном она жила нормальной жизнью, – работа, Луис, встречи с Лилианой и другими подругами… Она часто говорила об Андрэ, но делала это не так, будто вспоминает потерянного ребенка. Она рассказывала о его делах, фразах и шутках, жестах и играх, как будто они состоялись только что и состоятся снова на следующий день. Иногда, каждые четыре или пять недель, она говорила с ним по несколько минут, когда Лиа могла ей звонить так, чтобы Бигадор не узнал. Мальчик продолжал плакать и просить ее, чтобы она его забрала. Несмотря на все это, никто из тех, кто не знал ее историю, не сказал бы, что эта женщина скрывала какие‑ то страдания, хотя мы представляли, как ей тяжело держать в тайне свою грусть, каждую минуту делать вид, что она не живет с этой не проходящей тоской, острой, как кинжал, который мог впиться в нее в любой момент. Но как бы хорошо мы ее ни знали, мы и представить не могли ее планов. Мы забыли, что Сан в беде способна принимать необыкновенные решения. И если она принимала решение, она претворяла его в жизнь.

Третьего октября 2007 года, спустя почти год после похищения Андрэ, Луис отправился в половину восьмого утра проводить свои лекции, как обычно. Когда он выходил из дома. Сан собиралась на работу. Они спокойно попрощались, – пока, милый, до скорого, хорошего тебе дня. Она его поцеловала немного странно для утренней спешки, очень долгим, возможно, немного грустным поцелуем, и сказала: «Я очень тебя люблю». Но он не догадался, что этот жест был знаком. Вернувшись в четыре, он нашел конверт на свое имя на столике у входа. Он вскрыл его, обеспокоенный и нервный. Сан сообщила ему в письме, что поехала в Анголу за Андрэ, и просила не следовать за ней, позволить ей самостоятельно выдержать бой. Она не хотела подвергать его опасности. В это время она уже была в самолете, перелетающем алжирскую пустыню или камерунские джунгли, пересекая Африку по направлению к тому месту, куда ее тянула сила решимости, каждый торопливый удар ее сердца и ее несокрушимая надежда.

Девять месяцев, с момента первого звонка Лии и Андрэ, Сан готовила свой тайный план. Она знала, что если расскажет нам, мы не позволим ей попробовать его осуществить. Через неделю после похищения пришло жесткое сообщение от Бигадора, единственное его сообщение: «Если вздумаешь приехать за ребенком, я тебя убью. Клянусь. И Лиа постоянно повторяла это в разговорах, – Бигадор говорит, что убьет тебя, если ты приедешь, не приезжай, пожалуйста, я уверена, он это сделает…

Все мы всерьез восприняли эту угрозу. И она тоже, так как знала его лучше всех и вынуждена была терпеть его жестокость, знала, как далеко он может зайти, будучи во власти злобы и ярости. Тем не менее, первый раз поговорив с Андрэ, она решила, что должна попытаться. И не только по тому, что умрет от тоски без него, но прежде всего потому, что она его мать, и любит его больше всех на свете, и желает ему спокойной жизни, вдали от жестокости его отца и страны, куда он его увез, вдали от нищеты и болезней, которые опустошали, словно библейские язвы, районы Луанды. Она хочет, чтобы он жил в покое, чтобы он учился, чтобы познал силу разума, а не кулаков, мачете или автоматов Калашникова, чтобы научился брать ответственность за последствия своих шагов на земле. Возможно, Бигадор убьет ее, но ее обязанность – попытаться спасти своего сына из этого ужасного мира.

За эти месяцы она скопила все деньги, которые могла, чтобы оплатить поездку. Она не тратилась ни на что, без чего можно было обойтись. Она даже ходила на работу пешком, почти час туда, и час обратно. Луису она сказала, что это по тому, что ходьба ей на пользу, но на самом деле она просто экономила деньги на автобусе. Теперь, в конце концов, она была одна в Луанде, и противостояла чему угодно, что могло только произойти.

Сан остановилась в гостинице в центре города, в маленькой комнатушке, где было полно тараканов и мошек. С потолка свисала бледная желтоватая лампочка, которая отбрасывала гигантские тени, превращая насекомых в чудовищ. Койка была застелена грязными простынями, которые она накрыла, как могла, полотенцем, взятым с собой в багаже. В одном углу на хромоногом столике, который когда‑ то был выкрашен в синий цвет, стоял умывальный таз, наполненный вонючей водой, в которой плавали десятки мертвых насекомых. Она выплеснула его в окно. Сан ощутила глубокое омерзение, но знала, что не было другого выхода, кроме как терпеть. Она не могла позволить себе ничего лучше. Возможно, ей придется остаться в этом месте надолго, пока она ищет Андрэ, а потом… Она не хотела думать о том, что случится после. К счастью, она наизусть знала адрес дома доньи Фернанды, который та повторяла сотни раз, всегда, когда скучала по Анголе и принималась перечислять, словно в однообразной и бесконечной песне, название улицы, имена всех соседей, руа Катъявала, дом шестнадцать, в районе Виана, Берау, Адольфо, Кунтака… Пожилая женщина умерла почти три года назад, вскоре после возвращения из Португалии. Но, возможно, Бигадор, который был владельцем дома, еще жил там. Как только она проснется утром, первым делом она поищет этот дом и позвонит в дверь, словно в небесные врата, и постарается успокоить бешеные удары сердца, пока будет ждать.

Сан легла в одежде и накрылась москитной сеткой. Стояла адская жара, старая и вонючая жара, которая годами копилась в той комнате почти без вентиляции. С улицы постоянно слышался шум, который как будто звучал там, внутри, сигналы, двигатели грузовиков, которые медленно разъезжали, отравляя воздух, пьяные голоса, драки, собачий лай, плач детей, которые, наверное, ночевали со своими жалкими матерями в каком‑ нибудь соседнем переулке, среди мусора и крыс. Она не спала ни секунды. Сан чувствовала, как жара переливается по ее телу, словно раскаленный металл, и угнетение, не дававшее ей дышать. В пять утра, как только солнце внезапно ворвалось в комнату, наполняя все мельчайшими частицами пыли, которые легко плавали в лучах света, она встала, приняла душ в общей бане и принялась искать место, где можно выпить кофе.

Сан изучила, как лучше добраться до Вианы и в итоге договорилась с таксистом. Она поехала на этой развалюхе, проезжая сначала большие бульвары, обставленные новы ми зданиями, которые начали разрушаться уже под невыносимым гнетом солнца каждый день, и от селитры, которую приносил ветер, теряя куски краски и цемента, фрагменты мрамора и стекла, которые падали на землю, и их никто не убирал. Потом они проехали через бедные районы, тысячи хижин из картона и листов ржавого железа, окруженные отбросами, остатками машин, банками, пластиковыми бидонами, металлоломом, обломками всех сортов. Были дети, которые играли среди разбросанных покрышек, женщины, грустные, как черные камни, мужчины, дремлющие в тени любой кучи мусора, не имея никаких занятий весь день. Но Сан их не замечала. Она ехала, погрузившись в себя, борясь со страхом и душевным волнением, воюя со своими собственными слабостями, чтобы суметь явиться в дом шестнадцать по улице Катьявала, как королева амазонок, покрытая ослепительной золотой броней, непобедимая и гордая.

Дом был некрасивым двухэтажным зданием из бетонных блоков серого цвета, которые никто так и не удосужился покрасить. Впереди был небольшой участок, место, которое должно было быть садом, но было всего лишь куском высушенной земли, в углу которого росла хилая пыльная акация, пытавшаяся выжить. Дверь была открыта. Виднелась комната с зелеными стенами, прибранная и чистая. Откуда‑ то доносились звуки телевизора, перемежающиеся визгливые голоса и повторяющаяся музыка, аккомпанирующая им. Сан сдержала дрожь своих рук и уверенно постучала в дверь один, два, три раза.

Послышались шаги, женский голос закричал «Иду! » и сразу же в дверях появилась женщина в тунике яркой расцветки и с волосами, спрятанными под тюрбаном. Она любезно улыбнулась большим ртом и сверкающими глазами, как будто собиралась предоставить своей гостье все, в чем она нуждалась:

– Добрый день. Я могу вам как‑ то помочь?

Сан была не уверена, что сможет выдавить из себя слова:

– Добрый день. Я Сан, мама Андрэ.

Женщина замерла на несколько мгновений, как будто колдовство неожиданно превратило ее в статую. В конце концов, она ответила:

– Я Хоакина, жена брата Бигадора.

– Андрэ здесь?..

– Нет… Они живут в Уиге, в другом городе…

Сан почувствовала, как что‑ то смутное начинает шевелиться в ее голове. События вдруг пришли в движение. Ей пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть. Хоакина поддержала ее и помогла сесть на ступеньку у входа. Потом она на некоторое время исчезла, и вернулась со стаканом козьего молока. Сан пила его медленно, пытаясь в своей растерянности отыскать путь, который снова выведет ее к упорядоченным мыслям. Хоакина нежно погладила ее по голове, как будто понимала все, что с ней происходит, и сочувствовала ей:

– Бигадор знает, что ты здесь?

– Нет. Он сказал, что убьет меня, если я приеду. Но мне нужно попытаться вернуть Андрэ…

– Разве ты его не отдала?..

– Отдать?..

– Он сказал, что ты не любила ребенка, что отдала его ему, чтобы он привез его сюда…

– Боже мой! Нет! Как бы я ему отдала ребенка?.. Как я могу не любить своего сына?..

Хоакина посмотрела на нее и поняла, что Сан говорит правду. Она сама вырастила шестерых. Несмотря на плохие моменты, на усталость, на бессонные ночи, на проказы, на неприятности, она их любила в каждую минуту их жизни. Она даже будет продолжать любить тех двоих, которые умерли. Она гордилась ими, их успехами в учебе и в работе, жена ми, которых выбрали трое старших детей и красотой внуков, которые появлялись, словно звезды, падающие с неба, что бы осветить жизнь пожилой женщины. Она была уверена, что Сан такая же хорошая мать, как и она сама. Она приехала с другого конца света, чтобы найти своего сына, одна, рискуя, что дикарь Бигадор убьет ее. Она боялась Бигадора.

Он всегда поражал ее своими криками и уларами кулаком в стену. Нужно было быть очень смелой, чтобы вот так ему противостоять. Она решила помочь ей, чем могла:

– Послушай. Мой муж на работе. Почему бы тебе не прийти в четыре часа и не поговорить с ним? Нельсон не такой, как его брат. Он понимает слова и в мире со всем ми ром. И уважает женщин. Я скажу ему, что мы должны поддержать тебя. Ребенок должен быть с матерью, если она хорошая мать. А ты хорошая.

Сан улыбнулась впервые с момента отъезда из Лиссабона. В это мгновение стая перелетных птиц летела по небу. Они летели твердо и неустанно, уверенные в месте, куда направлялись, в какой‑ нибудь спокойный уголок мира, где будет достаточно пищи, деревьев, чтобы вить гнезда, и мягкий климат. Они были умными, терпеливыми и сильными, и их полет показался Сан добрым предзнаменованием.

Нельсон был на десять лет старше Бигадора. Он был такой же, как он, то же лицо и такое же тело, хотя были заметны некоторые следы возраста, морщины на лбу, седина в очень темных волосах. Тем не менее, он не отличался ни огромным самомнением, как его брат, ни внезапной жестокостью во взгляде и презрительным искривлением губ. Он принял ее, как воспитанный человек, крепко пожав ей руку, но в то же время соблюдая дистанцию, задумчивый, как будто не до конца поверил в то, что рассказала ему жена. Они расположились в приятной комнате, наполненной фотографиями их детей и внуков. Также была фотография доньи Фернанды, немного испуганной перед камерой, хотя и наряженной в лучшее платье. Сан почувствовала, что скучает, вспоминая ее: если бы она была жива, она бы не допустила того, что случилось. Она мысленно попросила у нее помощи. Хоаки подала кофе, и все трое уселись за столом.

Опрос был долгим. Нельсону нужно было убедиться, что все, что говорит Сан, правда, что нет ни противоречий, ни сомнений в ее словах, что она способна выдержать его взгляд, не опуская глаз. Ей было тяжело объясняться. Она не хотела, чтобы казалось, что она злится на Бигадора, что хочет отомстить ему по какой‑ либо причине. Но в то же время ей было необходимо, чтобы они поняли, что он всегда плохо с ней обращался, навязывал свои прихоти и желания через страх, минуя всякое уважение, провоцируя чужие страдания, а затем растаптывая их. Ей нужно было, чтобы они убедились, что он способен выкрасть ее собственного сына, наплевав на ее мучения.

Нельсон иногда качал головой, пока ее слушал, или неодобрительно что‑ то восклицал. Когда прошло больше часа, и он решил, что услышал достаточно, после того, как Сан показала паспорт Андрэ и сообщение с угрозой смерти, которое сохранила в своем мобильном, Нельсон поднялся и вышел, чтобы сесть под акацией в голом земляном саду на корточки, смотря прямо перед собой. Сан смутилась, но Хоаки энергично улыбалась, как будто все шло хорошо.

– Он глава семьи, – сказала она. – Он должен подумать. На нем большая ответственность. Все делают то, что глава скажет, но только если его решения справедливые и мудрые. Если нет, семьи распадаются.

Сан почувствовала дрожь во всем теле. Ей хотелось верить, что этот мужчина ее понял. И что он может вернуть ей Андрэ. Но пока она должна была ждать. Терпеливо ждать, крепко сжимая кулаки, чтобы не упасть и не рассыпаться в прах, не превратиться в горсть бессмысленных атомов. В течение какого‑ то времени она делала вид, что смотрит вместе с Хоаки фотографии ее детей, пока слышала откуда‑ то издалека ее рассказ о жизни каждого из них. Потом через окно они увидели, как Нельсон поднимается и возвращается в дом. Он казался обеспокоенным. Мужчина остался стоять по другую сторону стола, вперив в нее взгляд:

– Я созову собрание в воскресенье. Если все, что ты сказала, правда, мой брат поступил нехорошо. Но я хочу его выслушать. А также старших членов семьи. Можешь быть спокойна: я не скажу ему ничего до утра воскресенья, чтобы у него не было времени найти тебя. Приходи после обеда.

Сан провела два дня, которые отделяли ее от воскресенья, сидя на пляже. Она ни о чем не думала. Просто смотрела на волны, которые разбивались на песке снова и снова. Они накатывались угрожающе и с рокотом. Сталкивались с берегом. Рассыпались в грязную пену. И возвращались в море поверженные, умоляющие, ползущие, словно раненые животные. Опять и опять. Чайки кричали, бросаясь на рыбу. Солнце безжалостно дырявило землю. На набережной без конца слышались автомобильные сигналы. Время было туннелем, который никак не кончался. Оставалась целая вечность. Пятьдесят шесть часов до обеда в воскресенье. Три тысячи триста шестьдесят минут. Двести одна тысяча шестьсот секунд, одна за другой, каждая из них со своей нечеловеческой тяжестью, с удивительной медлительностью. Ужасное время богов.

Иногда к ней подходил какой‑ нибудь мужчина и что‑ то говорил. Она не отвечала. Продолжала смотреть прямо перед собой. Наверное, ее сочли сумасшедшей. Кто‑ то наклонялся и встряхивал ее. Или над ней смеялись. Или кидались в нее песком. Но она продолжала невозмутимо сидеть там, спокойная и молчаливая, смотреть на то, как разбиваются волны и чайки бросаются в море. Потом люди уходили, разговаривая вслух сами с собой. На пляже сидит сумасшедшая. Она чего‑ то ждет. Что‑ то очень важное. Такое, как жизнь или смерть.

В одиннадцать часов утра в воскресенье Сан села в такси. Когда она приехала в дом, увидела через окно Хоакину, которая накрывала стол. За столом ели несколько человек. Она посмотрела на нее, но ничего не сказала. Сан пошла сидеть под акацией. Наверное, она там долго пробыла, пока Хоакина не вышла за ней и не впустила ее в дом. Бигадор еще не приехал. Там был его брат Хиль с женой, а еще его сестра Азеа с мужем. Мужчины выглядели задумчивыми. Женщины же смотрели на Сан и улыбались ей, как будто были за нее, как будто они твердо верили, что быть матерью – священное предназначение, которое делает всех женщин мира сестра ми. Ее пригласили сесть. Подали ей кофе, который она не смогла выпить. Потом все замолчали, выжидая. Иногда кто‑ нибудь спрашивал про кого‑ то из племянников. Мать или отец отвечали и рассказывали свои последние анекдоты. Все смеялись. Потом снова наступала тишина, глотки кофе, кудахтанье кур на заднем дворе.

Прошло больше часа, прежде чем появился Бигадор. Он был с Лией. Сан почти не смотрела на него. Она сосредоточила взгляд на ней. Лия похудела и постарела. Она казалась меньше и слабее, словно преждевременно состарилась. У нее был остановившийся безумный взгляд, как будто она не могла сомкнуть веки, как будто жила, постоянно глядя на образ из кошмара. Члены семьи поздоровались друг с другом. Бигадор не подошел к Сан. Лия тоже, хотя и взглянула на нее быстро и беспомощно. Потом опустила голову. Как только они сели, Нельсон взял слово и обратился к своему брату:

– Мать Андрэ говорит, что ты привез ребенка без ее раз решения.

– Это не так. Она мне сама его отдала.

Сан повысила голос:

– Я никогда бы не отдала своего сына!

Нельсон прервал ее жестом:

– У нее паспорт. И твое сообщение с угрозами смерти. Ты должен говорить правду.

Они допрашивали Бигадора почти полтора часа. Он врал, сколько мог, но лотом, загнанный вопросами, пошел на попятную. Тогда он признал произошедшее, оправдывался, пытался их убедить, и, в конце концов, лишенный всяких аргументов, уязвимый перед позором своей лжи, оскорблял ее, кричал, плевал на нее, на шлюху, которая пойдет с любым мужчиной, на нищенку, которая никогда не сможет содержать своего сына… Женщины, которые до сих пор молчали, защищали Сан: даже самым бедным матерям удается дать своим детям будущее, как удалось донье Фернанде. А Сан стояла там с высоко поднятой головой, делая вид, что она не на грани смерти, гордая и непреклонная, как амазонка в золотой броне, скрывая, что остаток ее жизни зависит от одного слова, и что это очень жестоко. Целых две жизни, ее и ее сына, висели на очень тонком волоске, таком хрупком, как Гранина, отделяющая «дышать» от «не дышать». Биение сердца отдавалось у нее в голове.

Когда они закончили задавать ему вопросы, мужчины отправили Бигадора в другую комнату. Сами же вышли и сели под акацию. Сан осталась с женщинами, молчаливая, спрятанная в огромный пузырь тревоги и надежды. Женщины ничего не говорили, но улыбались ей и подавали знаки головой, как бы указывая, что все идет хорошо. Только Лиа оставалась понурой и задумчивой, утонувшая в каком‑ то глубоком колодце. Через окно видно было, как мужчины спорят, поднимают руки, дотрагиваются один до другого выразительными движениями. Их слова на языке кимбунду отдавались в воздухе, как удары хлыстом.

Вдруг всеобъемлющее молчание растеклось по всему дому. Они замолчали. Поднялись на ноги и пожали друг другу руки. В конце концов, они вошли в дом, задумчивые, хмурые, как трибунал богов справедливости и несправедливости. Позвали Бигадора. Все уселись, кроме Нельсона, который остался стоять и обратился к брату:

– То, что ты сделал, плохо. Нельзя украсть ребенка у матери. Теперь тебе придется за это платить. Мы решили, что ты должен вернуть мальчика.

Сан ощутила, что сквозь нее будто пробила молния. Как будто она заново родилась и была в раю, со всеми возможными удовольствиями в пределах вытянутой руки. Женщины облегченно вздохнули и посмотрели на Бигадора. Он попытался что‑ то сказать. Открыл рот и выпрямил все тело. Он хотел закричать им, что это ошибка, что его сын должен быть настоящим кимбунду, истинным мужчиной, а не рохлей, воспитанным бесполезной матерью и отчимом, белым и слабым, и что он не собирается отдавать сына. Но он вдруг замешкался; страх быть изгнанным, изолированным от группы, окончательно оторванным от своих корней был могущественнее его желания продолжать бой. Тогда он посмотрел на Сан, полный ненависти. Она, тем не менее, сумела за этой ненавистью разглядеть отречение, намерение забыть с того момента, что у него был сын, который будет расти в Европе, навсегда далекий от него, несуществующий. Она поняла, что произойдет то, чего она ни за что не хотела, но чего не смогла избежать: Андрэ будет расти без отца. И поняла, что жизнь жестоко устроена, и это высокая цена, которую она должна была заплатить за свою победу.

Бигадор вышел, хлопнув дверью так, что удар отдался во всем доме, и его эхо стирало все прошлое. Тогда отправили Лию за Андрэ, который был у соседей. Сан поднялась на ноги, пока его ждала и смотрела в окно. Спустилась ночь.

В этот момент луна выглядывала из‑ за крыш соседних домов, оранжевая, огромная, с невинным лицом созерцающая землю. Чудесный шар света посреди небесной темноты. Бесстрастная.

От автора

Хочу поблагодарить моих подруг из Кабо‑ Верде, чьи воспоминания позволили мне написать этот роман. Я крайне признательна Аунолии Невес Дельгадо, Бенвинде да Крус Гомес, Натерсии Лопес Миранда и Зенайде Дуарте Соарес. И самое главное, спасибо Марии да Консейсан Монтеиро Соарес, за то, что рассказанная ею история позволила мне создать этот роман. Надеюсь, слова благодарности и мои наилучшие пожелания помогут развеять ее страдания. Пусть она, Андрэ и маленькая Беатрис продолжат свой жизненный путь в мире и покое.

[1] Настольная логическая игра. – Здесь и далее примеч. пер.

[2] Северо‑ восточный муссон, дующий с ноября по март из Сахары к западному побережью Африки.

[3] Традиционная песня жителей островов Зелёного Мыса.

[4] Традиционное тушеное блюдо на Кабо‑ Верде и в Западной Африке. Готовится из кукурузы, бобов и рыбы или мяса. На каждом острове существует свой вариант приготовления.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 7 89