Плохие предчувствия 3 страница

В течение двух недель, пока длился отпуск ангольца, они виделись каждый день. Он ходил встречать Сан в пять часов в баре и приглашал ее поесть мороженого или выпить кофе. Потом Бигадор провожал ее до пиццерии и возвращался за ней в полночь. Тогда они гуляли и садились на песок, взявшись за руки, обнимаясь, вплетаясь друг в друга. Мир вокруг них исчезал. Не было людей, облокотившихся на ограду набережной, ни волн, которые громко разбиваются о берег, ни звезд, которые мерцают в небесной вышине.

Только языки, кожа, дыхание, такая желанная плоть друг друга. Ночь за ночью Сан неожиданно и постепенно познавала путь к чувственности и шла по нему твердо и уверенно, пока не достигла кульминации.

В последний понедельник, который Бигадор должен был провести в Портимане, они договорились встретиться в девять часов утра, чтобы вместе пойти на пляж. Но не было еще и половины девятого, когда Бигадор уже звонил в дверь. Как только она открыла дверь, он взял ее за талию и стал медленно и долго целовать ее глаза, щеки, рот, каждый миллиметр ее губ, а потом шею и грудь, очень медленно, проводя языком по каждой поре, как будто именно в них заключалась жизненная сущность. Сан ощутила, что этот мужчина затрагивает самые глубины ее самой, он способен вынуть из ее души такие тайны, о которых не подозревала даже она сама. И она сознательно отдалась наслаждению. Она получала удовольствие от каждой судороги радости, она вся раскрылась, чтобы он вошел в нее, сложила к его ногам свою давнюю девственную непреклонность. Она достигла эдема, чьи наслаждения доступны только влюбленным, прекрасного мира, где встретились два одиночества, которые на мгновение как будто оставили позади свое прошлое.

Когда Бигадор вернулся в Лиссабон через три дня, было ясно, что они влюблены. Все планы Сан вдруг изменились. Всегда представлявшая, что жить будет только для себя, она теперь думала о двоих. Она и он, ее любовь, две колонны, которые подпирают друг друга как в хорошие, так и в плохие моменты. Он пообещал найти ей жилье. Обещал помочь ей найти работу.

Он пообещал Сан показать все уголки города. Обещал водить ее на танцы вечером по субботам. Обещал, что будет заботиться о ней и никогда не допустит ее слез, даже если ей будет грустно, даже если она будет тосковать по темным лавам Кабо‑ Верде и по гордым драценам. Даже если кто‑ то захочет оскорбить ее, назвав черной, даже если таинственный холод европейских зим проникнет в кости и заставит ее чувствовать себя хрупкой и ни на что не годной. Он будет рядом с ней, и она будет сиять и чувствовать себя красивой рядом со своим красивым и сияющим мужчиной, и вся это красота будет красотой Лиссабона, движущихся улиц и шумного метро, красотой неба над широкой рекой и старыми золотистыми камнями, красотой самой жизни, которая охватывала ее теперь из любого нежданного уголка, и она оказывалась в волнении и нерешительности.

Недели до отъезда Сан из Портимана шли медленно. Бигадор звонил ей каждый день ровно в шесть. Сан ложилась на кровать, чтобы говорить с ним по телефону. Хотя в это время в квартире больше никого не было, ей казалось, что так она ближе к нему. Это были долгие банальные разговоры, болтовня влюбленных, в ходе которой они рассказывали друг другу о повседневной ерунде и повторяли один другому, как сильно они хотят увидеться. Она никак не могла понять, как это возможно, что на расстоянии пятисот километров есть мужчина, который скучает по ней, который готов ради нее прилагать усилия, который любит ее, хочет обнять и заняться с ней любовью. Но все имело смысл. Он произносил ее имя, и это звучало так, будто никто никогда раньше не называл ее по имени. Сан чувствовала себя драгоценной и единственной и хотела стать еще лучше, чтобы вложить все лучшее, что у нее есть, в его руки, отдать ему словно подарок все удовольствие, а также радость, силу и способность бороться.

По ночам она часто разговаривала с Лилианой о том, что происходит. Подруга пыталась убедить Сан, чтобы она не теряла бдительности:

– Не нужно быть такой наивной, – говорила ей Лилиана. – Ты его почти не знаешь.

– Еще как знаю, – настаивала Сан. – Знаю, что он хороший, заботливый и работящий. Он купил своей матери дом в Луанде. И каждый месяц он отправляет ей деньги.

Мужчина, который так заботится о матери, наверняка хороший.

– Не верь в то, что он тебе рассказывает, не имея подтверждений. Люди обычно приукрашают себя, когда хотят кого‑ то соблазнить. Тебе нужно время, чтобы узнать его получше.

– А что это значит? Чтобы я перестала чувствовать то, что чувствую? Думаешь, можно стряхнуть с себя любовь, словно пыль?

– Нет, я знаю, что это невозможно. Я просто говорю тебе, чтобы ты была осторожна, чтобы ты была внимательнее. Люби его и получай удовольствие, но следи за тем, чтобы он тебя не обманул.

Сан вспомнила, что произошло между ней и доном Жоржи:

– Однажды мне пришлось решать, стать ли недоверчивой или же продолжать жить, как будто все всегда будут вести себя хорошо. Я не хочу замыкаться в себе и идти по жизни, словно старуха, поглощенная подозрениями. Я предпочитаю ошибаться. Но я уверена, что с Бигадором я не ошибусь.

Лилиана вздохнула, побежденная:

– Надеюсь, ты права. Но если нет, помни, что я рядом…

В один из дней в конце сентября, когда Сан уволили из бара и пиццерии, она снова поехала на автобусе из Портимана в Лиссабон. Она чувствовала удивительное спокойствие. У нее было огромное желание увидеться с Бигадором, но она была так уверена в том, что он ее любит, что всю поездку спокойно разглядывала пейзажи, не пережив ни одного тревожного мгновения, как рыба, которая позволяет течению нести ее в единственно возможном направлении. Когда Сан приехала на станцию, он ее ждал. Бигадор попросил отгул, чтобы встретить ее. То, как они узнали друг друга в толпе и посмотрели один на другого, обнаружив это удивительное сияние, которое исходит от человека, когда он желает другого человека, то, как они поцеловались и обнялись, как будто в мире не существовало ничего, кроме их тел, дали ей понять, что она не ошиблась.

Почти час они ехали по Лиссабону на машине Бигадора и брались за руки каждый раз, когда он мог отпустить ручку переключения передач. За неделю до этого он ей сказал, что уже нашел ей жилье, кузина его друга снимала комнату. Это было не бог весть что, но зато дешево и довольно близко от его дома. Так они могли часто видеться. Теперь, пока они ехали, он еще сообщил Сан, что он договорился о собеседовании с ней на следующий день. Он знал булочную, где требовалась продавщица. Бывшая продавщица была его подругой и порекомендовала Сан. Это была хорошая возможность. Сан закричала от радости. Она не знала, как его благодарить. О да, она будет заботиться о нем, как ни одна женщина до этого. Она будет его женой, сестрой и матерью, если это ему потребуется. Она будет любить его так, как никогда никого не любила раньше.

Дом Марии Сабало был очень унылым. В действительности, все было очень унылым. Район с грязными улицами, полный одинаковых домов, облезлых и засаленных, в которых теснились сотни иммигрантов, целые семьи, приехавшие из Африки ценой больших долгов и накоплений многих жизней, нагроможденные, словно насекомые, в крошечных квартирах. Мужчины, которые когда‑ то покинули деревню в саванне, преодолели пустыни, горы и моря, и которые перебивались, продавая зонтики в дождливые дни и веера – в солнечные. Женщины, которые уехали из жалкого города, чтобы избежать подневольного брака, побоев и рабства, и которые теперь убирали дома, лестницы, офисы и больницы за копейки. Сборище людей разного происхождения, из враждебных племен, улей из разных запахов, языков и музыки. Ночи любви, ночи секса, ночи смерти, ночи пьянства, ночи плача, ночи ножей. Бесконечные разбитые мечты и множество надежд, души неудачников, души смирившихся, души гневливых, души обессиленных, души сильных, рой людей без дома, без причин остаться или вернуться, ничьи хозяева, тени, потерянные на дороге, которая должна была привести их в рай и почти всегда вела в ад.

Квартира находилась на пятом этаже, лифта не было. Было три маленькие комнаты и крохотная гостиная. Там уже жили пять человек, все из Анголы, три женщины и двое мужчин. Сан пока могла спать одна. Место на втором ярусе койки в ее комнате пустовало. Шкаф без дверей и расшатанный столик – вот и вся мебель.

Почти не было света. Сан открыла окно. Оно выходило на крошечный дворик. Впереди виднелась только серая грязная стена. Маленький побег дикой редьки все еще держался с удивительной силой за какую‑ то трещину. Слышался детский плач, крики женщин, голос, поющий очень грустную песню, которая будто бы исходила из очень глубокого колодца.

Сан снова закрыла окно. Она была напугана. Ей приходилось жить в уродливых и почти пустых комнатах, скромных, как монастырская келья. Но ни одна из них не казалась ей такой безотрадной, как это угнетающее место. Ей показалось, что она задыхается. Мария Сабадо даже не улыбнулась ей. Двое мужчин, которые сидели на диване в гостиной и смотрели телевизор, даже не поздоровались. Ей пришлось жить с ними в одном доме. Она будет слышать их дыхание через перегородки. Будет видеть их хмурые лица, открывая дверь. Не будет хороших дней, ни смеха, ни поцелуев, ни вопросов о том, как прошел день или ночь. Потом она выйдет и пойдет на автобусную остановку по этим опасным улицам, где дети одни играют между машинами, которые ездят, сигналя, где таинственные силуэты скрываются за углами, где из баров слышится шум драки… Она не была уверена, что может так жить.

Сан взглянула на Бигадора. Он, похоже, ее понял. Улыбнулся и провел рукой по ее волосам:

– Прости, милая, – сказал он ей тихо. – Я знаю, что тебе не нравится, и все понимаю. Это не самое лучшее место для тебя. Ты заслуживаешь гораздо большего. Но это всего на несколько дней. Я хотел быть уверенным, что ты будешь рядом со знакомыми людьми, чтобы не чувствовать себя одинокой, и это было единственное место, которое я нашел. Как только у тебя будет контракт с условиями и постоянная зарплата, мы подыщем что‑ нибудь получше. Я тебе обещаю.

Сан обняла его. Сомнения развеялись, как будто тело мужчины впитало их.

Он подождал, пока Сан разберет чемодан, и потом пригласил ее поужинать в хорошем ресторане. Они закончили ночь у Бигадора дома, в большой мягкой постели, желая и отдаваясь друг другу, как будто в эти моменты начиналась жизнь.

Плохие предчувствия

Сан устроилась на работу. Работа была гораздо лучше, чем она ожидала. Ее взяли на месяц испытательного срока, но потом заключили с ней контракт, который позволял подать документы на разрешение на работу и вид на жительство. Ей оплачивали социальную страховку. Сан растрогалась, когда подумала о том, что если ей когда‑ нибудь это понадобится, у нее будут бесплатные врачи, лекарства и больницы. Жизнь вела себя с ней очень хорошо, и она старалась отвечать ей тем же по возможности. Ей не на что было жаловаться.

Сан приходила на работу в восемь утра и заканчивала в семь вечера. С часу до трех булочная закрывалась. Сан использовала это время, чтобы сделать покупки, а после – пройтись по улицам Лиссабона, поедая бутерброд или кусочек пирога. От своей работы она получала удовольствие. Магазин находился в районе Альфама, в самом центре. Было много старушек, которые приходили каждое утро за хлебом, ковыляя, волоча ноги маленькими шажками, тяжело опираясь на клюку. Некоторые из них подолгу сидели в булочных, болтали и рассказывали ей истории из прошлого. О родителях, о хорошем муже, который умер слишком рано, о детях, которые добились успеха или подсели на наркотики, а еще о внуках, которые никогда не приходили или приходили очень часто, о болезнях и о сериалах по телевизору, который Сан не смотрела. Ей нравились эти женщины, которые носили жизнь за спиной, как улитки. Ее трогали их маленькие, но такие важные воспоминания, их скромная и в то же время воодушевленная манера изложения каждого поворота судьбы, то, как они собирают по кусочкам пожухшие остатки событий своей жизни, влюбленностей и расставаний, моментов процветания и нищеты, триумфов и поражений, огромных радостей и неудержимых слез, обычных вещей, которые они, тем не менее, держали в своих руках так, будто это были хрупкие драгоценные камни.

Старички, напротив, были менее общительны. Почти все они казались грустными и немного растерянными, как будто время пронеслось над ними и вырвало из памяти светлые моменты. Но был один, дон Карлос, с которым Сан было очень весело. Он еще носил шляпу и хорошие, немного поношенные, костюмы‑ тройки светлых тонов летом и темных – зимой. Он жил в Анголе в молодости и женился на местной, которая умерла немногим после того, как они приехали в Португалию, оставив его одного и без детей. Образ Сан, очевидно, вызывал в нем много воспоминаний, и каждое утро он делал ей ностальгические предложения:

– Ай, моя смугляночка, – говорил он ей, – если бы ты со мной познакомилась сорок лет назад, ты бы позволила, чтобы я с тобой обращался как с королевой, какая ты есть!

А еще были матери с румяными детьми, для которых у Сан всегда были конфеты, работницы, возвращавшиеся домой в поздний час вечером, изможденные, почти без сил даже на улыбку, молодые люди, которые вставали рано утром по субботам, чтобы быстро сходить за хлебом и газетой, с желанием поскорее вернуться в свои квартиры и снова залезть в постель, раздраженные и нервные девочки‑ подростки, которых заставляли ходить за покупками молодые влюбленные пары, которые не хотели расстаться даже затем, чтобы спуститься на улицу за булочками…

Сан представляла себе все эти судьбы с их заботами, понимала их и ловко в них ориентировалась, очень хорошо зная, с кем ей быть терпеливой, а с кем – черствой, с кем пошутить, а кто ждет от нее формального обращения.

Тем временем, их отношения с Бигадором развивались. На неделе они виделись только по средам. Оба очень рано вставали и работали до вечера, поэтому он предложил ей это ограничение в рабочие дни, потому что на самом деле, когда они оставались вместе, ложились спать очень поздно, и нельзя было ходить на работу много дней подряд сонными и уставшими. Но в выходные они были вместе, с полудня субботы, когда заканчивалась его работа, и до поздней ночи воскресенья. Они оставались дома у Бигадора с чувством, что это самое лучшее место, и часами занимались любовью, лежали в обнимку в постели, в полусне, чувствуя упоительное тепло тела, лежащего рядом. По ночам они ходили потанцевать. Поначалу Сан удивлялась тому, что люди танцуют в закрытых помещениях. Но скоро она привыкла к шуму дискотек, к дыму, огням и ангольской музыке, кизомбам, сембам и кудуро, которые проникали ей в кровь и заставляли чувствовать себя так, будто все вокруг ирреальное, все, кроме волнующего тела Бигадора, которое ее возбуждало.

По воскресеньям, пока он смотрел по телевизору футбольные матчи со своими друзьями, Сан тщательно убирала квартиру, гладила его одежду и готовила, оставляя приготовленную еду на неделю. Она научилась готовить блюда, которые ему нравились, тушеную рыбу с маисом, фунхе из юкки, очень острую баранину с овощами. Сан проводила долгие часы на кухне, думая, как ей повезло, что она может так о нем заботиться, счастливая от мысли, что каждый вечер он будет отдыхать после тяжелого рабочего дня, поедая то, что она приготовила со всей заботой, на которую только способна.

С каждым днем она все больше влюблялась в Бигадора. И с каждым днем все больше в нем нуждалась. Если бы она приехала в Лиссабон без его поддержки, ей было бы очень тяжело. Он объяснил ей все действия, которые она должна была предпринять, чтобы оформить документы. Он показал ей самые красивые уголки города. Рассказал ей о португальских обычаях. И как только Сан подписала контракт, он вызволил ее из ужасного дома Марии Сабадо, чтобы поселить ее в гораздо более достойное жилище. Сан съехала с той квартиры, не перемолвившись ни словом с остальными ее обитателями. Она так и не узнала, что Марию Сабадо изнасиловали однажды ночью семеро пьяных повстанцев, когда один за другим они проникали в ее подростковое тело, робкое и забитое, и что она родила ребенка, которого оставила посреди джунглей на гнилых листьях дерева миомбо. Что двое мужчин, которые обычно сидели на диване и смотрели телевизор, и почти не здоровались, дезертировали из вооруженных сил союза за независимость Анголы, и их руки были испачканы в крови многих жертв. И что женщины, которые днем спали в соседней комнате, и которых она никогда не видела, были обмануты в одном из баров Луанды некоей мадам, которая пообещала им работу официантками в хорошем отеле в Европе, а потом похитила их и пригрозила убить, чтобы они занимались проституцией в одном из клубов, и теперь они старели, торгуя своими безнадежными телами в самых грязных закоулках Лиссабона.

Бигадор поселил Сан в своем районе, в Корроиуш, на другой стороне моста двадцать пятого апреля в квартире своего друга, который жил со своей женой и снимал две комнаты. Комната Сан была маленькой, но, по крайней мере, мебель имела приличный вид. И самое главное, через окно проникал свет. Окно выходило на пустырь, по которому бродили кошки, мяукали и шумели среди мусора. Сан они не мешали, даже когда будили посреди ночи. Ей нравилось слушать, как они бахвалятся друг перед другом в темноте. Они ей казались неутомимыми борцами, маленькими хрупкими существами, которые изо дня в день выживали, когда все вокруг было против них, голод, жажда и транспорт. Еще там была черешня, хилое деревце, которое, наверное, росло одно, яростно тянущееся за влагой в почве. Каждое утро Сан смотрела на него и вспоминала фруктовые деревья в садах Кеймады, их сладкие ароматы и листья, которые колыхались на ветру. Но когда солнце на небе становилось все дальше, и пришла осень, черешня стала краснеть, и ее листья медленно опадали. Сан уже знала, что весной они снова вырастут. Тем не менее, в день, когда ствол дерева оказался совсем голым и трогательным, она почувствовала жалость. В ту ночь Сан сказала об этом Бигадору. Она думала, что он поймет ее, но внезапно мужчина фыркнул и стал презрительно смеяться:

– Разве можно жалеть дерево?.. – сказал он. – Не будь идиоткой!

В тот момент она увидела его в первый раз по‑ настоящему. Странная гримаса, рот скривился влево, верхняя губа отделилась, из‑ за чего стали видны зубы, и что‑ то красноватое появилось в глубине глаз, какой‑ то отблеск, от которого исходила злоба и ярость. Сан замолчала на несколько мгновений, испуганная и в то же время сомневающаяся в самой себе. Они лежали в постели. Бигадор встал и пошел в ванную. До того, как он вернулся, он включил музыку, медленную сембу. Он вошел в комнату, танцуя, двигая бедрами и держа руки поднятыми и открытыми. Потом лег на кровать. Поцеловал ее очень нежно и пропел ей всю песню на ушко. Непонятные слова на языке кимбунду. Сан хотела, чтобы они были о любви. Закончив, он ей очень тихо сказал: «Я люблю тебя». Она крепко прижалась к нему, словно хотела в нем раствориться. «Я тоже тебя люблю», – прошептала она. Бигадор поднялся и открыл окно.

– Сан любит меня! – прокричал он. – Слушайте все! Сан меня любит! Я самый счастливый человек на свете!

А потом набросился на нее и стал исступленно целовать.

Когда Сан забеременела, в мае, Бигадор очень обрадовался. Сначала она боялась. Хотя с тех пор, как она была с ним, Сан думала про себя о возможности родить, она еще не была уверена, что пришла пора. Но увидев, как он рад, как воодушевленно он ласкает ее животик и начинает перебирать имена для будущего ребенка – Андре, или Жоржи, или Эдсон, только мужские имена, потому что он был убежден, что родится мальчик. – Сан стала думать о жизни втроем, она, Бигадор и маленькое беззащитное существо рядом с ними. Ей понравилась эта мысль, несмотря на то, что она знала, как тяжело будет растить ребенка с ее тяжелым рабочим графиком и без какой‑ либо помощи со стороны родственников. Но они справились бы. Все в итоге справлялись. Дети как будто обостряли ловкость и наводили на мысли, которые за девять месяцев до этого даже не пришли бы в голову.

Бигадор сразу же предложил Сан переехать к нему. Она согласилась, не раздумывая. Это было нормально. Иметь семью, очаг, как и все. К тому же по ночам она чувствовала себя одинокой в своей комнатке. Сан любила засыпать, обняв его, и сейчас она как никогда нуждалась в том, чтобы он был рядом и заботился о ней. Когда она будет большой и грузной, было бы неплохо, чтобы он вставал, чтобы принести ей стакан воды, если она захочет пить. Сан нужно было только это: маленькие проявления заботы, немного нежности, кого‑ то, кто бы иногда прилагал небольшие усилия, чтобы помочь ей. Беременность придала ей много сил. Она была веселой и спокойной, чувствовала себя способной делать то, о чем раньше даже не задумывалась. Не стесняясь, попросить у своего начальника пару часов отгула, чтобы сходить к врачу, например. Или, не краснея, выдерживать взгляд тех, кто относился к ней с презрением. Но в то же время Сан нужно было чувствовать себя как никогда защищенной, устроиться в теплом и удобном месте, где все бы протекало плавно, без каких‑ либо волнений.

Когда Сан съехала из своей одинокой комнатки и перевезла свой единственный чемодан на машине Бигадора в его квартиру, у нее было такое чувство, будто она – самая счастливая женщина на свете. Был прекрасный день. Прохожие легко шагали и казались беззаботными. Наверное, всех их дома ждал любовник с ослепительной кожей, супруг с глазами, горящими от желания. Над мостом и в устье реки кричали суетливые чайки. Свет отражался от их крыльев и оставлял легкий перламутровый отблеск, который мгновенно рассеивался. Они проехали мимо цветущей акации. Легкий порыв ветерка сорвал несколько лепестков, которые залетели в окно машины и упали ей на платье. Сан рассмеялась: африканские цветы благословляют ее тело. Она носила под сердцем ребенка от мужчины, которого любила. Разве можно было еще чего‑ то просить от жизни? Она взяла его руку, силой оторвала ее от руля и целовала много раз, пока Бигадор, наконец, не вырвался и сосредоточился снова на вождении:

– Не будь назойливой, – сказал он ей, – мы из‑ за тебя можем врезаться.

Кошмар повторялся снова и снова. Он плыл посреди океана. Вода была зеленой и прозрачной, но она знала, что под этим мнимым спокойствием были сотни метров мрака и ужаса. Он плыл, плескался, улыбался и поворачивался. Но вдруг что‑ то происходило. Его лицо менялось. Ему было страшно. Он становился слабым, как ребенок. Сан знала, что он в опасности. Тогда она протягивала ему откуда‑ то руку, чтобы поддержать его. Он, тем не менее, ее отвергал. Как будто не хотел, чтобы она ему помогала. Как будто предпочитал утонуть, дать темным водам поглотить себя до того, как она его удержит.

Сан просыпалась посреди ночи в холодном поту. Окно было открыто, но не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. Она не обнимала Бигадора, чтобы не мешать ему: он тяжело засыпал и сердился, если что‑ то его будило. Поэтому Сан обычно вставала и шла посидеть в гостиной, пока не успокаивалась. Она знала, что этот сон что‑ то значит. Ховита много раз говорила ей, что образы, которые приходят к нам во сне, являются знаками из потустороннего мира, предупреждениями духов, и что надо научиться их расшифровывать. Но это было не так просто. Язык мертвых был запутанным и зачастую абсурдным. Если интерпретировать логически, кошмар указывал на то, что с ее мужчиной произойдет что‑ то плохое. Тем не менее, Сан была уверена, что это неподходящее объяснение. Ей казалось, что сон был больше связан с тем, как он обращался с ней последнее время.

Что‑ то с ним было не так с тех пор, как Сан поселилась у него. Было нечто вроде плохого настроения, витавшего в комнатах, молчание, хмурые гримасы и время от времени разговор на повышенных тонах. Хлопанье дверью и иногда, когда его любимая футбольная команда проигрывала, удары кулаком по столу, застававшие Сан врасплох. Он уже не целовал ее с удовольствием, когда приходил или уходил, как было до того, как они стали жить вместе, когда, увидев ее, он брал Сан за талию, поднимал на руках и сильно прижимал. Ему как будто больше не нравилось быть с ней. Теперь он часто возвращался поздно, выпив несколько кружек пива со своими друзьями, и, зайдя домой, спрашивал у нее только, что на ужин, как будто ему было все равно, что с ней могло произойти. Потом он ужинал, смотря телевизор, и порой не говорил ей ни слова. Как будто она мешала ему, как будто ее присутствие там нарушало его личное пространство, и он не знал другого способа сказать ей об этом, кроме как через презрительное отношение.

Один из вечеров был очень неприятным. У Сан целый день болела голова. Боль с каждым часом все усиливалась.

Она даже чувствовала острое покалывание в правом виске, и ее глаза слезились. Но Сан не решилась принять лекарство из‑ за ребенка. Придя домой, она намочила платок уксусом и положила на лоб. Потом легла на диван и смотрела, как постепенно темнеет за окном, отчего ей вроде бы становилось легче. В конце концов, она закрыла глаза и задремала. Было около одиннадцати, когда она услышала, как открывается дверь. Бигадор закрыл ее со всей силы, хлопнув так, что у Сан отдалось в голове, и почти сразу включил везде свет. Позже, когда уже все закончилось, Сан поняла, что все окна в квартире были открыты. Соседи точно слышали резкие крики мужчины.

– Что здесь происходит?.. – заорал он. – Почему все везде выключено?..

Она села на диван, ошеломленная:

– У меня болит голова…

– Голова болит?.. Потерпишь! Я не хочу приходить домой, и чтобы здесь было все так, будто кто‑ то умер!

– Но Бигадор…

– Чтобы это было в последний раз! И не надо мне подавать ужин! У меня аппетит пропал!

Он ушел спать, не сказав больше ни слова. Через две минуты он уже спал. Сан слышала его дыхание, лежа на диване. Она осталась там на всю ночь, бодрствуя почти до самого рассвета. Поначалу она не могла понять, что произошло. Как будто он вдруг стал другим человеком, кем‑ то, кого она не знала, мужчиной, которого не любила, неприятным и раздражительным. Но ей не хотелось грустить из‑ за этого или сердиться на него в ответ. Единственное, что она хотела знать, – почему с ним это происходит. В чем причина его недовольства и ярости, этого внезапного отвращения к ней, как будто в нем росла неожиданная ненависть, которая постепенно разрушала нежность. Сан хотела понять, что происходит у него в голове. Скорее всего, ему мешало ее присутствие в пространстве, которое долгое время было только его. И что он нервничал оттого, что скоро у него должен был родиться ребенок. Как бы то ни было, для женщины беременность – не то же самое, что для мужчины. Она чувствовала своего ребенка внутри, как он двигался и устраивался поудобнее, питался и рос благодаря ее собственному телу. Он так же естественно был частью ее, как ее руки. Он был кусочком ее, плотью от плоти, сердцем, которое билось рядом с ее сердцем, и это ощущение было светлым и полным жизни. Для него же ребенок не переставал быть чем‑ то чужим и странным, возможно, привидением, которое угрожало его благополучию. Конечно, он был напуган. Поэтому в ее сне он становился маленьким и беззащитным, хоть и не признавал этого. Ей нужно было набраться терпения. Нужно было показать ему, что никакой ребенок на свете не способен украсть у него даже малейшую частицу ее любви к нему.

Когда мужчина проснулся утром, Сан спала на диване, положив руки на живот, вспотевшая и в неудобном положении. Он поцеловал ее губы и веки.

– Прости меня за то, что произошло вчера вечером, – сказал он ей, как только она открыла глаза. – Не знаю, что на меня нашло. Я слишком много выпил и был не в духе. Клянусь, что это не повторится.

Сан обхватила его шею:

– Ты знаешь, как сильно я тебя люблю?

– Да, конечно знаю.

– Ничто не разлучит нас. Можешь быть уверен.

– Я знаю. Нас будет трое, и мы будем едины.

– Точно, любовь моя. И я тебя буду любить еще сильней. Если, конечно, это возможно…

В конце июня хозяин булочной спросил у Сан, когда она хочет взять отпуск. Она знала, что работодатель Бигадора давал отпуск только в августе, поэтому попросила тот же месяц. Они обсуждали возможность провести неделю в Портимане. Собирались снять квартиру, как он это делал в прошлом году. Но на этот раз ей не придется работать. Они будут отдыхать, много спать, ходить на пляж. У Сан никогда не было таких каникул. Она была взволнована и довольна и без конца представляла себе, какой будет квартира, с террасой с видом на море, где они будут завтракать по утрам, и со спальней с вентилятором на потолке, чтобы спать после обеда, вернувшись с пляжа. По ночам, вернувшись с работы, они подсчитывали предстоящие расходы. Им нельзя было много тратить из‑ за ребенка, поэтому Бигадор сказал ей, что им придется обедать и ужинать дома. Ее это не беспокоило. Сан сказала, самое главное, что они будут все время вместе и не придется следить за временем. И заставила его пообещать, что они снимут с себя все часы до отъезда из Лиссабона.

Но через пару недель хозяин булочной позвонил Сан по телефону, чтобы сообщить ей, что не нашел никого, внушающего доверие, кто мог бы подменить ее в августе. Ей придется подождать до сентября, чтобы отдохнуть. Сан почувствовала досаду за Бигадора. Он так устал после целого года тяжелой работы, строил столько планов, и теперь ей нужно было сказать ему, что они не могут поехать в отпуск. Ей было все равно. Если они останутся дома, она использует это время, чтобы прикупить кое‑ какие вещи для ребенка и подготовить ему комнату. Но оставлять его без отпуска казалось ей несправедливостью.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 Следующая ⇒