ПОСЛЕСЛОВИЕ 13 страница

Мама.

— Мама. Как только существо получает название, оно отчуждается от младенца. Происходит первое сужение сознания. Сила любви, запах, аромат, чудо нежности становятся всего лишь отдельным существом… мамой. Эти звуки являются слишком тесной рамкой для такого огромного понятия, как мать. Затем получает ярлык еще одно явление. «Папа». Потом приходит время отражения в зеркале, и мир обретает границы.

— Тогда появляется «я».

Да, и это я тоже знаю. «Я» — это сужение сознания. Однажды я поняла, что я — не все, что я — это всего лишь я. Мысль, до того ничем не стесненная, начинает биться о стенки пещеры под названием «череп», она становится пленницей замкнутого пространства, заключенного в непроницаемую оболочку из кожи, которое называется «тело».

— «Я» отличается от всех остальных. «Я» ограничено. «Я» уязвимо. «Я» борется с враждебным ему миром. Вот когда начинается сужение сознания…

Филипп Пападакис продолжает свою мысль:

— Сначала «мама», потом «папа», затем «я», мир продолжает сужаться по мере появления ярлыков, явления прячутся за словами. В этом заключается открытие вашего дяди, а потом и мамы. При помощи слов человек хотел контролировать весь мир, а на самом деле просто перестал понимать его. Слова стали важнее понятий, которые они обозначают. Они начали отрицать реальность. Слово «тигр» не кусает. Слово «тяжесть» ничего не весит. Слово «солнце» не светит.

Кассандра смотрит на директора, выражение ее глаз совершенно меняется, она видит перед собой не врага, а провозвестника.

— При помощи слов человек захватил власть в свои руки. Он разграничил территории. Он дал имена животным. В Библии написано: «Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей». И животные покорились человеку, потому что он даровал имя.

Впитывая это знание, Кассандра старается дышать как можно глубже. Директор школы «Ласточки» добавляет:

— «Nomen est omen», то есть «Называть — значит обладать». Этот секрет хранили поколения энтомологов, втыкавших булавки с этикетками в брюшко бабочек, чтобы закрепить за ними сложные латинские названия. «Эта хрупкая красавица не бабочка, а Monarchus advantis simplex ».

Да, это верно. Я — не живое мыслящее существо, а «Кассандра Катценберг, семнадцать лет, пятьдесят два килограмма, дочь министра перспективного прогнозирования, сирота, аутистка, разыскивается полицией за бегство, поджог школы и убийство родного брата». Все эти слова, определяя меня, уменьшают мою значимость и загоняют меня в клетку.

Моя мать это поняла и захотела освободить меня от свинцовых оков.

— Вы помните сейчас о времени, когда вы жили без слов? С младенчества до девяти лет…

Да, ко мне возвращаются смутные образы из фотоальбома, спрятанного в глубинах памяти. Ветер, животные, растения, родители, я была ими, я была всей Вселенной.

Я брала в руки цветок, и мои пальцы удлинялись, становясь этим цветком.

Я смотрела на облака, облака смотрели на меня, и я видела мир с их высоты.

Я была грозой, я помню, как я становилась светом молнии.

Я была дождем. Я помню, как падала бесчисленными каплями на землю и деревья.

Я была рекой, я ощущала камни и дно, по которым текла, я чувствовала форель, резвившуюся во мне.

Я была водорослями, которые шевелило течение.

Я была деревьями, я чувствовала, как мои корни ищут влагу, как листья наслаждаются солнечным светом. Я была пауком, ткавшим сеть в ветвях. Я была муравьем, несущим травинку. Я была клещом, бактерией, микробом.

Я существовала во всех измерениях. Во всех направлениях. Я помнила все предыдущие жизни вплоть до первобытного человека. А теперь знаю, что и это сознание можно расширить.

До того, как слова ограничили меня, я была ВСЕМ.

Я была всемогуща, так как хранила в сердце воспоминание о рождении Вселенной. Я была Большим взрывом и всеми формами материи и жизни, образовавшимися после него.

Я не знала границ.

— Но поскольку отсутствие речи — смертельный яд, как предупреждал Изидор Катценберг, ваши родители компенсировали его тремя вещами: музыкой, природой и… своей любовью. У вас было все, что необходимо ребенку, кроме слов.

Змеиный яд, растворенный в молоке.

Ким Йе Бин чувствует, что он не в силах в полной мере осознать то, что услышал. Кассандру бьет дрожь, с которой она не может справиться.

— А что произошло, когда мне исполнилось девять лет?

— Они научили вас говорить. И каждое слово для вас приобрело огромную важность.

Вот почему я так люблю словари. Поэтому хочу узнать происхождение и глубинный смысл каждого слова. Хочу узнать их корни. Ведь это и мои корни.

— Ваш мозг воспринимал каждое сплетение звуков, составляющих слово, как драгоценность.

Так человек, долго страдавший от жажды в пустыне, по каплям пьет воду. Она кажется ему необычайно вкусной.

— Вы узнали слова «мама», «папа», «я». Затем выучили названия предметов, животных, растений, потом, гораздо позже, появились абстрактные понятия. Все аккуратно размещалось в вашем мозгу. По порядку. Медленно. Надежно. Глубоко.

Так и есть, я помню. Каждое слово — драгоценность. Оно лежит в футляре, на полках в хранилище моей памяти.

Слова — для чувств.

Слова — для действий.

Слова — для размышлений.

— Ваш мозг познал свободу. Левое полушарие не могло больше угнетать правое. Ваш разум приобрел необычайную чуткость, остроту, воображение сделалось удивительно богатым. Свободный на протяжении девяти лет, подсоединенный ко всему миру, к другим людям, к природе, к Вселенной, мозг способствовал развитию вашего необыкновенного артистизма. И тут вмешался ваш отец.

Мой отец?

— Ну и ваш дядя Изидор, помешанный на футурологии. Ведь это он в свое время и познакомил вашего отца с вашей матерью. Все вместе они обсуждали Древо Возможностей. Само понятие «Древо Возможностей» придумал Изидор Катценберг.

Конечно, я вспомнила, это он автор! «Древо Возможностей» написал Изидор Катценберг.

— Ваш дядя и ваш отец считали, что современному миру больше всего не хватает пророков. Наша цивилизация казалась им слепцом, не ведающим грядущего, слепцом, пугливо хватающимся только за настоящее и самое ближайшее будущее.

— Они не ошибались, — признает Ким, откидывая со лба синюю прядь.

— Ваш дядя говорил, что политики не хотят менять будущее. Религиозные деятели, философы и даже ученые не решаются делать прогнозы из страха ошибиться или стать всеобщим посмешищем. Само понятие будущего начало как будто исчезать. Ваш дядя и отец поговорили с вашей матерью. Они убедили ее использовать гиперчувствительный и девственный мозг ее детей для того, чтобы сделать из них…

— Астрологов? — спрашивает Ким Йе Бин.

— Пророков! — поправляет его Филипп Пападакис.

— Тонко. Но дару прозрения нельзя научить.

— Научить можно всему. Все можно воспитать. Можно даже мышей научить считать, а растениям привить любовь к рок-музыке. Почему бы не натренировать людей видеть будущее? — произносит Шарль де Везле.

— А как же они направили работу моего мозга на будущее? — спрашивает девушка.

— При помощи книг и фильмов. Вас взрастили на специально отобранной духовной пище.

Кассандра вспоминает комнату своего брата, наполненную книгами по научной фантастике.

— Мир специализированной литературы, подобный лаборатории для опытов по предвидению грядущего, заставил вас размышлять о будущем.

Я помню непрерывный поток видений. Я помню все эти искусственно созданные миры.

Я помню мир «Дюны» Фрэнка Герберта, мир «Основания» Айзека Азимова, планету «Гиперион» Дэна Симмонса, космические колонии Орсона Скотта Карда.

Я помню, как я летела на корабле «Звездного пути».

Я знаю «Дивный новый мир» Олдоса Хаксли. Я пришла в ужас от Земли тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года Джорджа Оруэлла.

Я помню параллельные миры «Убика» Филиппа Киндреда Дика и его футуристический Лос-Анджелес из фильма «Бегущий по лезвию бритвы».

Моя способность видеть далекое будущее пришла оттуда. Все свое детство я провела в мире будущего. Его различные варианты хранятся в моей памяти.

— Семь лет молчания для Даниэля. Девять лет для вас, Кассандра. Вы были подобны пружинам, которые сжали, а затем отпустили.

…В футурологию.

— Но ваши родители не предусмотрели того, что за обретение столь великолепных возможностей надо платить. «Избыток чего-либо одного означает недостаток чего-то другого». И каков же был ваш недостаток? «Чувствительность»? Нет, слово недостаточно выразительно. «Сверхчувствительность»? «Отсутствие кожи»? Нет, не то. «Паранойя»? Нет, но уже ближе.

— Психоз, — говорит Кассандра.

Пападакис кивает головой:

— Именно. Это верное слово. С семи лет ваш брат стал жертвой припадков безудержного энтузиазма, сменяемых периодами полного упадка сил. Он набрасывался на предложенные ему книги по научной фантастике, но проявлял высокомерие и презрение по отношению к людям, пытавшимся с ним разговаривать. Он стал абсолютно нетерпимым. Он впадал в бешенство из-за пустяков. Он не выносил чужих прикосновений. Все выводило его из себя, все раздражало. Он пребывал в постоянном недовольстве всем окружающим. Припадки эйфории и бешенства сменялись фазами уныния, а потом и депрессии. Затем он принимался писать математические формулы, в частности законы вероятности. Он был страшно нетерпелив.

Бедный Даниэль. Выбора у него не было. Его мнения никто не спросил.

— В тринадцать лет он сбежал из дому. Полиция нашла его через четыре месяца, исхудавшего и страшно ослабевшего. Он прятался в подвале, из которого практически не выходил. Ваши родители решили, что его необходимо поместить в специализированное учреждение, и отдали в школу, созданную вашей матерью.

— ЦИОДА… Центр по Изучению Одаренных Детей Аутистов, — говорит Ким.

— Он оставался в ней до тех пор, пока не открылись его необыкновенные способности математика-прогнозиста. Им заинтересовались финансовые круги. И его взяли на большой оклад в фирму страхования.

— И там он изобрел Пробабилис.

Кассандра смотрит на часы, которые показывают безмятежные тринадцать процентов.

— Все шло хорошо до того момента, пока…

— …пока он не решил провести опыт с прыжком с башни Монпарнас. Дурак.

— Трое погибших. Пятеро раненых.

Слишком опасный эксперимент.

— Не дав никаких объяснений, он снова сбежал.

— Вот тогда его и взяли на работу в Министерство Перспективного Прогнозирования моего отца.

— Это был единственный способ ему помочь. Его появление сильно повредило авторитету министерства. Встречаясь с экспертами и выпускниками Национальной школы администрации, он насмехался над ними. Ваш брат бесконечно презирал окружавших его людей. Он говорил мне, что «трусость» и «вязкий ход мысли его современников» приводят его в ужас.

Кассандра убирает со лба взмокшие от пота пряди:

— И он покончил жизнь самоубийством.

— Это главная беда страдающих психозом. Их раздражает все. Они, словно люди с ободранной кожей, испытывают боль от каждого соприкосновения с миром. И многие приходят к этому страшному решению, чтобы положить конец своим страданиям.

Кассандра смотрит на свою догоревшую хижину. Ей не хочется спасать оставшихся внутри кукол.

— А я? — спрашивает она.

— Вы родились, когда вашему брату было тринадцать лет. Буквально через несколько недель его отправили в школу «Ласточки» в качестве постоянного пансионера.

Вот почему я совсем его не знаю.

— Ваши родители считали Даниэля в каком-то смысле черновым, неудачным наброском. Они понимали, что опыт не удался. Они не хотели вас волновать и не рассказали вам о его существовании.

Как жаль!

— Эксперимент над вами был более глубоким. Девять лет молчания. Еще более свободный, еще более чувствительный, еще более мощный интеллект.

Филипп Пападакис теребит перстень с головой лошади. Незаметно для себя, он снова начинает обращаться к Кассандре на «ты».

— Твой отец рассказывал мне обо всем в самых мельчайших подробностях. Мы очень дружили с тобой, знаешь? Я говорю о том периоде, пока ты не знала слов и пребывала в состоянии вечной радости. Ты была чистым, диким и свободным существом. А потом, через девять лет, все кончилось.

Я покинула рай.

— Ты услышала слова, и тебе объяснили их значение. Ты стала ребенком-тираном. Прости меня, но ты превратилась в самоуверенную, капризную и жестокую девочку. Ты отдавала родителям приказы, ты угрожала им. Ты поняла могущество речи и использовала его как оружие, заставляя родителей страдать.

— Она пыталась понять, как далеко простирается власть слова? — интересуется Ким.

— Сея ужас. Однажды твой отец признался мне: «Это самый испорченный ребенок на свете».

Я? Самый испорченный ребенок?

— И даже добавил: «Иногда мне кажется, что в результате нашего опыта на свет появился монстр».

— А чем я приводила в такой ужас родителей? — спрашивает Кассандра тихо.

— Во-первых, ты шантажировала их едой. Однажды отказалась есть мясное блюдо. Родители решили, что ты не любишь говядину. Но ты не хотела есть ничего. Родители взволновались. Ты заметила их тревогу и решила сыграть на этом. Чем меньше ты ела, тем больше они переживали и тем больше занимались тобой.

Чем меньше я ела, тем большее удовольствие вызывали редкие приемы пищи. Экономия слов увеличивает их магическое воздействие. Экономия еды увеличивает магическое восприятие вкуса.

— Ты очень похудела. Просто истаяла. Родители не знали, что делать, чтобы пробудить в тебе аппетит.

Филипп Пападакис пристально смотрит на Кассандру.

— Сын-беглец, дочь, страдающая анорексией, — вот какие результаты дали эксперименты номер двадцать три и двадцать четыре.

Нельзя безнаказанно ставить опыты над мозгом ребенка. Мы с братом ни о чем их не просили.

— Когда ты чувствовала, что довела родителей до предела, ты соглашалась чуть-чуть поесть. До следующего перелома. Ты действительно поменялась с ними ролями: приемом пищи или отказом от нее ты вознаграждала или наказывала родителей.

Они любили тебя все больше и больше. Надо признать, что они страшно боялись потерять тебя.

Они чувствовали ответственность за то, что я не такая, как все.

— А чем сильнее они любили тебя, тем больше ты этим пользовалась. Целыми днями ты читала научно-фантастические романы, гуляла по лесу, о чем-то размышляла. Обед и ужин стали моментами дрессировки родителей. Ты поняла, насколько велика твоя власть над ними. О, ты была жестока. Очень жестока.

Я начинаю что-то вспоминать.

— Одна только вещь могла успокоить тебя. Оперная музыка. Ты стала экспертом по оперному пению. Ты знала всех музыкантов, всех певцов, все постановки. Когда ты услышала, что «Набукко» Верди будет исполняться у подножия пирамид, ты захотела туда поехать. Твои родители не любили оперу, еще меньше они любили путешествовать. Поездку было сложно организовать. Но ты опять, своим проверенным способом, надавила на них. Ты ничего не ела, пока они не согласились. Таким оказался твой последний каприз: Верди в Египте.

Кассандра опускает ресницы.

Господи! Они погибли из-за меня!

Неожиданно вся ее жизнь с рождения до тринадцати лет возникает перед ней. Мелькают бытовые сцены в родительском доме. Неясные лица из снов становятся четкими, у них появляются глаза, нос, улыбка.

Папа. Мама. «Я прежняя».

Она вспоминает себя в девять лет, слышит первые слова.

Она видит перед собой полную тарелку, замечает испуганные взгляды родителей.

Я держала их в своей власти.

Она видит себя на вилле, окруженной колючей проволокой.

Она видит себя в лесу, она вспоминает свое обостренное восприятие окружающей природы.

Я ощущала себя королевой мира, а родители казались мне рабами. Мой мозг обладал тогда огромными возможностями. Я не воспринимала мир, а руководила им.

Внутренний фотоальбом наполняется отчетливыми воспоминаниями.

Она слушает музыку.

Она требует поездку на оперу Верди.

Вместе с родителями она проходит таможню и садится в самолет, вылетающий в Египет.

Самолет приземляется, такси везет их в гостиницу, они надевают роскошную одежду и отправляются на спектакль.

Пирамида Хеопса.

Все рассаживаются, дирижер кланяется, поворачивается к оркестру, и начинается мощная, грозная, предвещающая трагедию увертюра «Набукко».

Звучат трубы.

Вступает хор.

Сама музыка предупреждала меня о трагедии, а я, ослепленная своим эгоизмом, ничего не видела. То, что было знаком, я воспринимала как произведение искусства. Все неистовство звуков говорило о приближении неминуемой смерти.

Гримаса искажает лицо Кассандры.

Она понимает причину случившейся с ней амнезии.

Я почувствовала свою вину, потому что привела родителей в то место, где они погибли.

Не в силах вынести груз такой ответственности, я забыла все, что произошло до того мгновения.

Пытаясь отомстить за родителей, ее направленный в будущее мозг сфокусировался на том, что убило ее семью: на терактах.

Теперь все части пазла встали на свои места.

Дыхание Кассандры становится прерывистым, она начинает задыхаться. Ее тело опять начинает руководить ее памятью. Ее охватывает тошнота, терзающая и переворачивающая все внутри. Страшное прошлое, о котором она хотела забыть, в один миг словно просыпается в ней.

Мой каприз убил родителей. Опера у подножия пирамид.

Кассандра становится на колени и исторгает из себя содержимое желудка. Свалка — идеальное место для этого. Все, что копилось и хранилось внутри ее, должно быть извергнуто. Никогда она не думала, что это будет настолько мучительно.

— Я — чудовище, — повторяет она между приступами тошноты. — Я — чудовище.

— Нет, — говорит Ким. — Ты просто такая же, как мы все. Человек со своими достоинствами и недостатками. Ты не виновата в том, что родители решили провести над тобой и братом эксперимент. Они сами начали играть с огнем. И огонь их погубил.

Ее снова мучает тошнота. Филипп Пападакис смотрит на нее с сочувствием:

— Ты хотела знать, кто ты. Теперь ты знаешь.

Я — чудовище. Я недостойна жить.

Искупление возможно для всех, кроме меня.

А мое преступление непростительно.

— Тебе лучше, Царевна? — спрашивает Ким Йе Бин с некоторой тревогой.

Закрыв глаза, она глубоко дышит. В ее мозгу возникает слово. Она произносит его, не раздумывая:

— Прощение.

— Что?

Вот единственное, что может успокоить бушующую во мне бурю. Прощение. Я прощаю своих родителей за то, что они, не спросив моего разрешения, провели надо мной научный опыт и сделали меня не такой, как все. Я прощаю своего брата за то, что он покинул меня. Я прощаю саму себя за то, что я привела родителей туда, где их убили. Я должна была произнести это слово. Мне не хватало умения прощать. Теперь узел развязан. Я прошу прощения, я тысячу раз прошу прощения.

Дым вокруг них поднимается к небу, рассеиваясь и образуя плоское призрачное дерево с множеством ответвлений.

Филипп Пападакис снимает противогаз и пытается дышать зловонным воздухом. Когда ему удается сделать вдох, он произносит:

— Кассандра, у меня для тебя подарок.

Я хочу спать.

Я устала, я так устала.

Я хочу впасть в спячку, как во времена, когда я была лисом.

Я хочу провести три месяца в теплой норе, не двигаясь, переваривая прошедший год.

Мне нужно три месяца, чтобы простить себе все зло, которое я причинила.

Это пакет, обвязанный красной ленточкой.

Я боюсь греков, дары приносящих.

Девушка колеблется, затем берет пакет и медленно развязывает ленту. Она снимает оберточную бумагу и открывает картонную коробочку.

Внутри лежат часы, очень похожие на ее часы вероятности.

— Эти часы тоже особенные. Весьма и весьма особенные.

Кассандра осматривает подарок со всех сторон.

Филипп Пападакис кивает:

— Они сообщают бесценную информацию… они показывают, и очень точно, сколько сейчас времени.

Девушка смотрит на циферблат с цифрами «12: 12», обычное время суток, часы даже не дают информации о том, каков риск умереть в ближайшие секунды.

— Честно говоря, за период нашего знакомства, Кассандра, у меня создалось впечатление, что ты не живешь в режиме реального времени.

Я не живу в режиме реального времени?!

Она закрывает глаза, перед ней вспышками проносятся воспоминания о том, как она лежала в вагонетке, едущей к дробилке Молоха, как она выпускала стрелы из лука. Время начинает неожиданно идти вспять, она видит, как стрелы покидают тело врага и возвращаются к ней в руки, а затем — в колчан. Она видит время, бегущее назад.

То же самое происходит и с воспоминанием о катакомбах. Потревоженные ею скелеты Данфер-Рошро со стуком принимают первоначальное положение, а она, пятясь, опять углубляется в подземные коридоры.

Кассандра видит миг смерти брата. Тряпичная кукла вдруг, словно от порыва ветра, поднимается на крышу башни Монпарнас, Даниэль летит вверх, но вниз головой, бешено размахивая руками и ногами.

Пленка фильма раскручивается в обратную сторону. Перед ней проносятся бессвязные обрывки видений.

Она вспоминает сон о Париже будущего, она купается в Сене среди сине-оранжевых, плывущих хвостом вперед рыбок.

Инь Ян спасает ей жизнь, помогая вылезти из глубин кукольной горы.

Обитатели Искупления строят ей хижину. Составляющие домик части рассыпаются, четыре автомобиля, служащие опорами, опять укладываются на землю.

Бешеные собаки, окружившие ее кольцом, разбегаются. Она, пятясь, пролезает сквозь отверстие в ограде и оказывается на проспекте Жана Жореса.

Она бежит задом наперед, полицейская машина удаляется. Капли дождя отрываются от земли и взлетают в покрытое тучами небо.

Она бежит из школы «Ласточки». Она видит во сне взрыв на заводе ЭФАП.

…и я не живу в режиме реального времени?!

Теракт у пирамиды Хеопса. Тела убитых оживают, а огненный шар бомбы уменьшается и прячется в сумку. Музыка Верди звучит в ее ушах, идя от конца к началу.

Кассандра Катценберг видит виллу своих родителей. Ей девять лет, предметы и живые существа обретают для нее названия. Но вот названия исчезают, вещи, лишенные ярлыков, начинают существовать в виде цвета, объема, звука, пения, запаха.

Существо под названием «мама» становится просто безымянным воплощением любви. Затем наступает момент, когда, подойдя к зеркалу, Кассандра видит в нем чье-то незнакомое отражение.

Она вспоминает свое рождение, она возвращается в чрево своей матери и прячется в нем, как в убежище…

Она уменьшается в размерах и становится просто розовой клеткой. Она превращается в старика, лежащего в постели в Санкт-Петербурге. Из агонизирующего больного она становится мужчиной в полном расцвете сил. Затем — молодым человеком, затем — подростком, затем — младенцем. Еще одно возвращение во чрево и новое превращение в простую клетку.

Она видит все свои прошлые жизни — японского самурая, парфянского лучника, торговку овощами на финикийском рынке. Она видит себя первобытным человеком, видит себя млекопитающим, рыбой, инфузорией-туфелькой.

…и я не живу в режиме реального времени?!

Она смотрит вокруг себя новыми, широко открытыми глазами.

Мир словно приходит в движение. Это очень странное, почти неприятное чувство. Вместо человека, сидящего напротив нее, в воздухе плавает ярлычок с надписью: «Филипп Пападакис, директор школы, волосы с проседью, глаза синие, перстень с головой лошади».

Вместо корейца виден другой ярлычок: «Ким Йе Бин, юноша семнадцати лет, синяя прядь волос». У ног Кассандры лежит третий ярлычок: «Инь Ян, лис, самец», поодаль быстро перемещаются бесчисленные ярлычки, на одном из них она читает: «Крыса номер 103683». Прямо перед девушкой висит огромная надпись: «Облитая бензином горящая куча мусора», а повыше: «Зловонный дым».

Предметы и существа заменены названиями! Я могу не смешивать одно с другим. Благодаря произошедшим событиям мое сознание получило такую возможность:

Я МОГУ ОТДЕЛИТЬ ПРЕДМЕТЫ И СУЩЕСТВА ОТ ИХ НАЗВАНИЙ!

Какая чудесная способность.

Я уже не только я.

Ким уже не только Ким.

Мир уже не заключен в словах, его обозначающих.

Он словно обрел новую глубину.

Он гораздо больше делящих, кроящих, упорядочивающих, ограничивающих его слов.

Я обладаю новым, бесконечно ценным восприятием мира. Что там сказал Филипп Пападакис?

Я НЕ ЖИВУ В РЕЖИМЕ РЕАЛЬНОГО ВРЕМЕНИ? Я живу гораздо богаче!

Все накопившееся в ней напряжение словно разом спадает.

Кассандра хохочет. Очень громко. Ее безумный, беспричинный смех пугает окружающих. Она опускает голову, прячет лицо в ладонях и чувствует, как длинные волосы щекочут ее руки.

В этот освободительный миг ее наполняет какое-то новое чувство.

Она познала гнев, и это дает ей возможность познать радость.

Она счастлива оттого, что живет.

Она счастлива оттого, что ее окружают друзья.

Она счастлива оттого, что узнала наконец о том, каким было ее детство.

Она счастлива оттого, что создала проект спасения человечества.

Она счастлива оттого, что висящие в воздухе ярлычки заменяются настоящими людьми и реальными осязаемыми предметами.

Все хорошо. Я вернулась в игру. Жизнь прекрасна.

Вены девушки, во время приступа гнева залитые адреналином, захлестывает водопад эндорфина, взорвавшийся в ее мозгу.

Все с тревогой наблюдают за ней. Она смотрит на пепелище Искупления, и глаза ее заволакивают слезы, вызванные уже не грустью, а радостью.

Светлая влага становится зеркалом, в котором отражается весь мир.

А что же произойдет теперь?

Юноша и девушка входят в железную дверь. Они проходят вперед и останавливаются на крыше башни Монпарнас, в двухстах метрах над поверхностью земли. Ночь, мерцают звезды, и, как всегда на такой высоте, громко завывает холодный порывистый ветер. Кассандра наклоняется.

Внизу, под толщей тьмы, едут машины, похожие на суетливых святящихся насекомых.

Ледяное головокружение.

На циферблате ее часов видна надпись: «Вероятность умереть в ближайшие пять секунд: 63 %».

Пот каплями усеивает ее лоб, струйками стекает по спине. Она сжимает руку Кима. И долго стоит молча, закрыв глаза и слушая.

— Зачем ты привела меня сюда, Царевна? — спрашивает Ким с легким беспокойством.

— Потому что здесь умер мой брат.

— И ты пришла поклониться святым местам?

Кассандра осматривается.

Вдруг что-то привлекает ее внимание. Маленький клочок бумаги привязан бечевкой к тросу.

«…ее внимание привлек трепыхавшийся на ветру маленький клочок бумаги, привязанный бечевкой к тросу. Кассандра узнала почерк своего брата и прочла текст, описывавший то, что она делала в тот момент. Она подумала…»

— Даниэль предвидел то, что произойдет. И он хотел, чтобы все именно так и случилось. Как в песнях майя.

Молодой кореец с синей прядью волос молчит.

— Мой брат был таким же, как я. Его свободный разум не мог приспособиться к миру других людей. Людей, чей ограниченный воспитанием мозг превратил их в боязливых рабов.

Ким читает записку и возвращает ее Кассандре, пожимая плечами:

— Может быть, это Шарль де Везле…

— Записку оставил мой брат.

Молнии рисуют в небе серебряное светящееся дерево. Опять начинается косой дождь. Два молодых обитателя Искупления стоят неподвижно.

— Помнишь, Маркиз, я говорила тебе, что если сойду с ума, то предпочту умереть? Тебе не кажется, что момент настал?

Кассандра крепко сжимает руку Кима и склоняется над бездной.

— Прекрати, Царевна, это опасно!

На обычных часах ровно полночь. На других — вероятность смерти шестьдесят шесть процентов.

— Давай разбудим пять чувств? Я нахожусь здесь и сейчас, я чувствую…

Кассандра закрывает глаза.

Когда я закрываю глаза, я по-прежнему вижу тебя.

Эта мысль вызывает у нее улыбку.

А может быть, любовь — это не когда люди смотрят в одном направлении, а когда они закрывают глаза и по-прежнему видят друг друга?

— Так что ты чувствуешь? — шепчет Ким.

— Запах дождя. Я слышу грохот грома. Шорох падающих капель.

Юноша опускает руку в карман и включает mp3-плеер. Кассандра слышит пение хора, звуки духовых инструментов, барабанов, узнает полную мощи мелодию.

— Я слышу «Реквием» Верди.

Она открывает глаза и показывает подбородком на красные и желтые огненные точки, тесными рядами движущиеся по улице у них под ногами.

— Я вижу цивилизацию, суетящихся и спешащих людей, которые производят шум, свет и дым. Но я вижу далеко не только это.

⇐ Предыдущая 28 29 30 31 32 33 34 353637 Следующая ⇒