ПОСЛЕСЛОВИЕ 4 страница

«Пессимисты — это хорошо информированные оптимисты…»

Галереи уходят вглубь земли, становятся более узкими, их стены осыпаются. Беглецы спускаются еще на один уровень, потом еще на один. Интерьер меняется. Высота потолков уже не метр пятьдесят, а метр. Ручеек дождевой воды становится потоком, по которому они с трудом продвигаются вперед.

— По крайней мере, собаки потеряют след, — говорит кореец.

Они доходят до столь низкого и узкого туннеля, что им приходится согнуться пополам, а затем ползти на четвереньках.

Я совершаю путешествие по пищеварительному тракту.

Сначала меня прожевали, затем переварили, я разложилась и теперь двигаюсь вперед по «кишечнику» Парижа.

Эти глинистые подземелья — новый этап моей эволюции.

Они останавливаются.

Спрятавшись в нише скалистой стены, они слышат лишь собственное прерывистое дыхание. Никакого лая до них не доносится.

— Чтобы поймать тебя и вернуть в школу, они тратят больше сил, чем на борьбу с террористами, убивающими невинных людей, — шепчет Ким.

— Как ты думаешь почему?

— Потому что миром правит, в частности, и такое явление, как парадокс. Полиция старается поймать спасителей общества и дает уйти людям, обществу угрожающим. Твой брат сказал, что самая страшная вещь на свете — это покорность судьбе. И покончил жизнь самоубийством. Теперь посмотри на обитателей Искупления: Орландо, бывший военный, грубиян, алкоголик, при этом самый благородный и мирный человек на земле. Он отказался от огнестрельного оружия, хотя это его специализация. Поверь мне, он готов набить морду первому, кто покажется ему агрессивным. Фетнат — чернокожий расист. Он ненавидит соседние племена, он ненавидит белых, а если бы ты слышала, что он говорит об азиатах, ты пришла бы в ужас! Неизвестно почему, он особенно ополчился на японцев. Эсмеральда часами прихорашивается — и не подпускает к себе ни одного мужчину. Она обнажает грудь, надевая платья с глубоким декольте, но если кто-нибудь попытается ее соблазнить, она не только удивится, но еще изобразит возмущение испуганной девственницы. Что же касается тебя, Царевна, ты предсказываешь будущее и…

Кассандра не дает ему договорить:

— В чем твой парадокс, Маркиз?

— Мой? Мой парадокс — это ты.

Галереи становятся все более холодными и влажными. Вода быстро прибывает, Киму приходится держать свечу на уровне глаз.

— Орландо прав, иногда обратный смысл поговорок вернее, чем прямой, — говорит он. — Наши предки ошибались. Во имя свободы люди требуют права оставаться рабами. Во имя любви к родине или к Богу они убивают ближних. Они не выносят тех, кто освобождает их и открывает им глаза, они обожают тех, кто насаждает террор и кормит их ложью.

Вода доходит им до бедер. Ким поднимает драгоценный план над головой.

— В принципе можно выйти наружу через водопроводные люки, но они часто заперты, надо точно знать, какие мы сумеем открыть. Это только в плане написано, замечает молодой человек.

Они спускаются еще ниже и оказываются в полузатопленных водой туннелях, где вынуждены передвигаться практически вплавь. Кассандра не уверена в том, что ее часы водонепроницаемы, поэтому она кладет их в целлофановый пакетик, а затем — в карман. Ким Йе Бин пытается держать в одной руке план, в другой — горящую свечу выше уровня воды, но это дается ему все труднее.

Вода, стоящая в темном туннеле… мои доисторические предки тоже видели это.

Рядом с ними все чаще с тихими всплесками появляются плывущие крысы. Грызуны не обращают на людей ни малейшего внимания. Их хвосты играют роль направляющего руля, а лапки лихорадочно месят воду.

Первая свеча догорает, найдя относительно сухой бордюр, они зажигают следующую. Но после поворота в очень низкий туннель на них обрушивается водопад, намокают и бумага, и зажигалка, и свеча.

— Ох, нет!

Они оказываются в полной темноте посреди подземного лабиринте, где их никто никогда не найдет. Вода доходит им до подбородка.

Если мы лишимся огня, мы погибнем.

Ким тщетно щелкает зажигалкой. Потом в отчаянии бросает намокший и ставший неразборчивым план, берет девушку за руку и ведет ее вперед наугад. Потолок туннеля опускается еще ниже, они вынуждены плотно сжимать губы, чтобы не наглотаться воды.

Я не хочу умереть так. Утонуть под землей.

Мой брат столкнулся с двумя основными элементами, с воздухом и с огнем, во время взрыва грузовика.

Я же борюсь одновременно с двумя оставшимися, с землей и водой. Эксперимент номер двадцать четыре дополняет эксперимент номер двадцать три.

В конце концов, в полной темноте, на ощупь они находят туннель, который плавно поднимается вверх. Уровень воды снижается. Вскоре она доходит беглецам до пояса, затем — до колен.

— Сколько времени мы продержимся, если не найдем выход? — спрашивает Кассандра.

— Если не утонем от неожиданного подъема воды и найдем сухой уголок для сна, то дня три. Если будем есть друг друга, дней пять-шесть.

Конечно, какая дура, я забыла о таком варианте.

Их одолевает усталость. Они идут все медленнее.

Так и есть, я все поняла. Мы сюда попали не случайно. Наше присутствие здесь имеет смысл. Надо ему сказать, он должен знать.

— Мне кажется, что мы блуждаем в этих неосвещенных туннелях, как человечество, которое заблудилось в темном лабиринте времени. То, что случилось с нами, — символ того, что произойдет со всем миром.

— О чем ты думаешь?

— О крысах. О прибывающей воде. О погасшем огне. О наступившей темноте. О потере плана. О поисках выхода.

— Если человечеству придется пережить то, что переживаем мы, дело плохо.

— Если мы найдем выход для себя, мы его найдем и для других.

Или наоборот. Как сказал бы Орландо.

Она прижимается к Киму. Они обнимаются, чтобы согреть друг друга оставшимся теплом. Потом Кассандра достает из пластикового пакетика часы и видит флуоресцентные цифры: «68 %». Они светятся очень слабо, но в абсолютной темноте отчетливо видны.

— Вот решение! — восклицает Кассандра. — Мы находимся достаточно близко к поверхности, поскольку сигнал навигатора проходит. Давай переменим положение и посмотрим, что это даст.

Они делают несколько шагов в случайно выбранном направлении, число увеличивается. «Вероятность умереть в ближайшие пять секунд: 69 %».

Тогда Кассандра решает вернуться назад, дойти до места, где часы показывали шестьдесят восемь процентов, и пойти в противоположную сторону. Число уменьшается до шестидесяти шести процентов.

Пробабилис считает, что у нас больше шансов умереть, чем выжить. Но все меняется в зависимости от наших передвижений в этом постепенно заполняющемся водой лабиринте.

— Риск погибнуть по-прежнему больше пятидесяти процентов, — сокрушается Ким.

— Мы выберемся отсюда, потому что мы поняли принцип.

Теперь мы этот принцип просто применим на практике. Это как со змеей Фетната. Измир умер в тот момент, когда Виконт придумал свою уловку. Точно так же мы спаслись в тот момент, когда нам пришла в голову идея использовать часы вероятности в качестве путеводителя по лабиринту.

Проверив все туннели на всех перекрестках, они нашли дорогу, принесшую им сорок девять процентов.

Наши шансы выжить уже больше, чем шансы умереть.

Двое молодых бомжей тратят несколько часов на поиск туннеля, в котором цифра на часах становится меньше сорока процентов. Тридцать и двадцать процентов даются им довольно легко. Наконец они находят место, где часы показывают, что вероятность умереть в ближайшие пять секунд составляет шестнадцать процентов. К сожалению, это тупик.

— Мы близки к освобождению, — заявляет Ким. — За этой стенкой находится нечто похожее на выход.

Они начинают голыми руками рыть рыхлую землю.

— Мы, скорее всего, попадем в сад или в подвал. Останется всего лишь объяснить хозяину дома причину нашего вторжения.

Наконец им кажется, что они слышат приглушенные человеческие голоса. Они с удвоенной энергией роют земляную стену и толкают ее плечом, пока та не обрушивается. Их встречают сотни скелетов и испускающие вопли живые люди.

Мы нашли вход в ад.

Они выпадают из отверстия в стене и приземляются посреди зловещих желтых костей, над которыми витает мрачный запах формалина.

Поднявшись, они обнаруживают, что на них с ужасом смотрит десяток японских туристов. Кто-то кричит, кто-то застыл от изумления. Трое сохранили самообладание настолько, что достают фотоаппараты и быстро делают снимки, ослепляя Кима и Кассандру вспышками.

Молодые люди осматриваются и понимают, что попали в официальные, посещаемые туристами катакомбы Данвер-Рошро. Вокруг картинно разложены тысячи человеческих костей, среди них виднеются таблички типа: «Все минуты жизни ранят, и только последняя — убивает».

Мы в оссуарии.

Одна японка падает в обморок, остальные продолжают кричать. Но пара молодых, покрытых грязью бомжей уже покинула обитель мертвецов и бежит наружу. Они выскакивают на поверхность. Они дышат так, словно только что родились. Они смотрят на солнце так, словно видят его впервые.

Воздух.

Свет.

Свободное пространство.

Мы вырвались из кишечника.

Мы покинули недра земли.

Итак, мы прошли царство мертвых и вернулись к жизни, полные новых сил.

Они разглядывают друг друга. Глина покрывает их одежду, их лица вымазаны землей до самых волос.

Кассандра смотрит на Кима.

Он похож на пирожное, украшенное шоколадным муссом.

Такая мысль забавляет ее. У Кассандры Катценберг начинается приступ хохота, который поднимается из живота и разрывает горло. Она давно так не веселилась. Собственное ликование приводит ее в восторг.

Ким Йе Бин то смеется, то становится серьезным, то смеется вновь. Общая радость освобождает их наконец от накопившегося напряжения.

Мы победили. Мы нашли выход. Даже при самых страшных обстоятельствах остается шанс выжить.

Снова начинается дождь, который смывает с них верхний слой земли и песка. Они помогают друг другу стереть грязь с лиц. Гроза набирает силу, и молодые люди, задыхаясь, мчатся к ближайшему входу в метро. Данвер-Рошро. Они переходят на станцию «Орлеан-Порт» линии Клиньянкур.

Но неожиданно на повороте туннеля им перегораживают дорогу контролеры:

— Проверка. Ваши билеты, пожалуйста!

О нет, опять то же самое!

— У нас нет билетов, — говорит им кореец, безнадежно вздыхая.

Человек, похожий на старшего группы, смотрит на них и протягивает руку, в которой что-то зажато. Он разжимает кулак, на ладони лежат два билета. Он подмигивает:

— Знаю, сейчас кризис. Я понимаю ваше положение. Это хоть как-то поможет вам.

Молодые люди стоят в изумлении.

— Простите? — спрашивает Ким, думая, что ослышался.

— Судя по одежде и по вашему виду, вам сейчас не везет. Очень трудно, когда ты лишен всего, и я не буду создавать вам дополнительных сложностей выполнением формальностей.

На секунду Киму и Кассандре кажется, что контролер шутит.

— Э-э… спасибо, — бормочет молодой азиат, хмуря брови и пытаясь уловить скрытую насмешку.

Но контролер прощается с ними, поднося два пальца к козырьку.

— Вы знаете, нам билеты бесплатно выдают, иногда можно и помочь кому-нибудь. Сегодня в трудном положении вы, а завтра, быть может, я сам окажусь на вашем месте.

Другие контролеры кивают в знак согласия.

— Можете не бежать, придет следующий поезд. Расслабьтесь, у вас такой напряженный вид. А стресс вреден для желудка и сердца. Самое главное — здоровье.

Удивление проходит, и молодые люди продолжают свой путь. Ким шепчет:

— Если бы это случилось не со мной, я бы не поверил.

Кассандре хочется сказать:

«Человек не бывает ни совсем плохим, ни совсем хорошим, никого нельзя судить по одежде и по профессии. Даже среди буржуев и полицейских есть отличные люди, даже среди бедняков и бомжей есть негодяи. Куда бы ты ни попал, ты всегда встретишь доброго человека».

Они пытаются вести себя, как обычные пассажиры. Они находят вагон со свободными местами и садятся рядом. Двери закрываются. Раздается свисток, и поезд везет их с юга столицы на север.

Кассандра может наконец закрыть глаза и спокойно вздохнуть.

У меня снова создается впечатление, что все в моей жизни бесконечно повторяется, пусть с небольшими вариациями.

Я выбралась из кучи скелетов в катакомбах, как выбралась из горы кукол на свалке.

Я убегаю от общества людей, как убегала от полчищ крыс.

Меня не понимали товарищи из школы «Ласточки» и не понимают полицейские.

Теракты повторяются, с мелкими изменениями. Сначала это мужчина в метро, потом — женщина в библиотеке.

Второй раз проверяют билеты, просто реакция контролеров разная.

Все циклично. Все фрактально.

Я смотрю один и тот же фильм. Меняются декорации, персонажи и обстоятельства, но фильм остается прежним.

Точно так же и с прожитыми мною жизнями. В основном они похожи, но нюансы делают их не совсем одинаковыми.

Каждый раз я рождаюсь с плачем. Каждый раз умираю с хрипом.

Каждый раз я расту с надеждой. Каждый раз понимаю, что одинока и никто не может меня понять. Затем я умираю с сожалением, что сделала так мало.

Каждый раз я делаю все, что могу.

И каждый раз меня ждет неудача.

Кассандра глубоко вздыхает и вспоминает цитату из Уинстона Черчилля на одной из маек Кима. Она ей тогда очень понравилась: «Добиться успеха — значит идти от поражения к поражению, не теряя оптимизма».

Все-таки поговорки помогают. Эта цитата, во всяком случае, внушает мне желание продолжать борьбу. Поговорки служат заплатками, которые мы нашиваем на прорехи в судьбе.

При условии, что мы даем им возможность помочь нам таким образом.

Черчилль, наверное, в какой-то момент своей жизни открыл одну из основополагающих истин. Он что-то понял. Несомненно.

Она повторяет про себя:

«Добиться успеха — значит идти от поражения к поражению, не теряя оптимизма».

Она взвешивает и впитывает в себя каждое слово, осознавая, что заключенные в этой фразе обещание, надежда и сила помогают побеждать превратности судьбы и преодолевать испытания.

Похожая на разверстую пасть дыра в ограде, кажется, ждет их. Кассандра пролезает в отверстие, Ким следует за ней. Они проползают под плотным кустарником, поднимаются на ноги и созерцают Свалку.

Семь часов вечера, серое небо прекращает изливаться дождем. Ветер затихает. Мгновение затишья перед непогодой. Еще даже светло. С места своего наблюдения они видят лежащие друг на друге машины и горы мусора. Кассандра узнает вставшего на дыбы динозавра с открытой пастью — распотрошенный вагон метро.

Быть может, это последствие теракта.

Она видит и гигантскую стрекозу — потерпевший крушение вертолет.

Они дышат полной грудью и узнают запах дома.

Могла ли я думать, что в один прекрасный день вонь свалки станет для меня милее городского воздуха?

Они идут вдоль колючих кустов и чертополоха, ощетинившегося шипами.

Бродячие собаки, рыча, следят за ними. Они собираются группой, приближаются, но напасть не смеют.

Они помнят о наших предыдущих встречах. Некое «коллективное знание дикой стаи».

Двое молодых бомжей бредут среди гор мусора, среди рядов наваленных друг на друга ржавых автомобилей, среди холмов из стиральных машин и сломанных телевизоров.

Здесь все заканчивается, и все начинается.

Дойдя наконец до Искупления, они видят развалившуюся в гамаке Эсмеральду Пикколини. Ее волосы накручены на бигуди, она читает журнал «People». «Все разладилось между Беренис де Роканкур и Тимоте Филипсоном». Надпись на обложке сопровождается огромным восклицательным знаком, подчеркивающим важность драмы.

Фетнат Вад занят поливкой клочка земли с лекарственными растениями. Орландо ван де Пютт помешивает в котле ватерзуйи, в котором кипят крысиные лапки и мордочки. Он с хрустом грызет яблоко, которое при ближайшем рассмотрении оказывается большой розовой луковицей.

Не говоря ни слова, два представителя молодого поколения набрасываются на еду. Ким хватает нож и отрезает себе кусок от бродячей собаки, которая поджаривается на вертеле. Потом залпом выпивает бутылку вина.

Измученная голодом Кассандра зачерпывает кружкой ватерзуйи, опускает в смесь ложку и, не обращая внимания на плавающие в ней подозрительного вида ингредиенты, глотает, не жуя.

— Эй, сопляки, вы подавитесь, если «здрасте» скажете? — спрашивает их Эсмеральда.

Вместо ответа Ким оглушительно рыгает, обдавая всех запахом перебродившего винограда.

Экономя время, они едят руками, словно должны срочно чем-то заполнить рот.

С Шарлоттой я вкушала, а с Кимом пожираю. И получаю не меньшее наслаждение.

Голод придает любой пище необыкновенный вкус.

Через некоторое время Кассандра находит в кружке нечто, похожее на рыбий плавник.

— Я добавил летучую мышь, — считает нужным пояснить марабу. — Она придает супу привкус горькой вишни, очень ценимый знатоками.

Утолив первый голод, молодые люди снимают грязное, мокрое платье, вытираются полотенцами и скомканными газетами, затем надевают чистую и сухую одежду.

— Ну что там с вами случилось? — небрежно спрашивает Орландо, проверяя центровку стрелы.

— Да ничего особенного, рутина, — говорит Ким, снова принимаясь за жареную собаку. — А у вас что нового?

— А у нас произошло много событий. И среди них очень важные.

— Какие?

— Сливовое деревце, талисман нашего проекта, облетело, оно засыхает, — объявляет Фетнат Вад.

— Растения иногда приживаются, а иногда — нет. Из-за загрязнения окружающей среды, наверное, — философски замечает Орландо ван де Пютг.

— Проиграли в лото, — сплевывая, прибавляет Эсмеральда. — Прямо какая-то полоса невезения.

— Ох, вы не представляете, как я рад вас снова видеть, — говорит Ким, чтобы сменить тему. — В городе все не так. Чем чаще я там бываю, тем больше ненавижу буржуев.

Кассандра наливает себе еще ватерзуйи. Кусочек крыла летучей мыши застревает у нее в зубах, и она осторожно вынимает изо рта тягучую перепонку.

Толстый Викинг протягивает ей бутылку теплого пива.

— Эй! Барон-эгоист! А мне ты не предлагаешь? Ты же прекрасно знаешь, что она не любит спиртное.

— Не лезь, Герцогиня. Может, она изменила мнение.

— Да уж, просто она красивее и моложе меня, вот ты за ней и ухаживаешь, а про меня забыл, жирный ты боров. Хотя малявка приносит нам одни неприятности, а я постоянно все улаживаю.

— Так, началось. Оскорбления, непристойные выражения, беспричинная агрессия. Браво, Герцогиня, какой пример мы подаем молодежи! Хочешь, я скажу тебе, кто ты? Просто старая бессердечная скандалистка!

— Я — скандалистка! Нет, это уже ни в какие ворота не лезет!

— Да, скандалистка, ты вечно выводишь меня из себя!

Эсмеральда хватает бутылку вина, разбивает ее о тележку из супермаркета и целится блестящим осколком в Орландо.

— Повтори еще раз, что я скандалистка, и я тебе живот распорю!

— Успокойся, — говорит Фетнат. — Успокойся!

Обращение «успокойся» раздражает почему-то всегда еще больше. Очередной парадокс. Обычно после такого призыва никто и не думает успокаиваться.

— Слышишь, дура, тебе говорят! Поумерь пыл и прекрати всех доставать! — отвечает Орландо, тоже беря в руки бутылку с отбитым донышком.

Они некоторое время раздумывают, потом опускают оружие. Но лишь для того, чтобы схватить друг друга за грудки и начать бешено брызгаться слюной.

— Старая сволочь!

— Дерьмо из унитаза!

— Убийца детей!

— Сутенерша!

— И ты еще удивляешься, почему жена запрещает тебе видеться с дочкой! Отличный пример ты бы ей подавал, толстый мерзкий боров, ходячее дерьмо!

Слова можно использовать как оружие и наносить ими раны.

— Какую звезду потерял кинематограф!

— Не смей! Все мужчины лежали у моих ног!

— Между прочим, во времена расцвета твоей головокружительной карьеры ты еще не достигла размеров слона и в двери могла протиснуться!

Кассандре кажется, что она в театре.

— При всем уважении, Барон, еще одно слово, и я разобью тебе морду молотком.

— Осмелюсь заметить, Герцогиня, не пришел еще тот день, когда я испугаюсь жирной вульгарной дуры и наркоманки!

— Жирной?! Ну-ка повтори!

— Жирная наркоманка, так и есть.

— Алкоголик мне будет мораль читать! Чья бы корова мычала!

— Или наоборот. Да, скорее именно наоборот.

Никогда не понимала смысла этой поговорки.

— Чья бы корова не мычала? Это бессмыслица! Идиотская антипоговорка!

Я забыла, что они только так и общаются. Как собаки лаются.

А ужасные оскорбления означают самые простые вещи. Можно было бы пустить такие субтитры: «Как дела, милая? » — «Ничего, а у тебя, любовь моя, все хорошо? » Оскорбления — это такой же язык, как и любой другой. Надо все-таки попытаться их успокоить.

— Каждый из нас — просто скопление частиц, — произносит Кассандра.

— Ну так скажи большому скоплению частиц, которое стоит рядом с тобой, что если оно не заткнет свою пасть, то отросток моего организма под названием «рука» войдет в соприкосновение с соединениями молекул под названием «его толстая морда»!

— Ты оскорбляешь меня потому, что тебе хочется меня поцеловать, — говорит Орландо.

Эсмеральда застывает, потом корчит пренебрежительную мину:

— Тебя поцеловать! Ты столько сожрал чеснока и лука в своем последнем ватерзуйи, что тебе надо сначала вычистить щеткой и хлоркой весь желудок!

Ким Йе Бин, утоливший голод, тихо говорит:

— У Кассандры брат умер.

Наступает молчание. Неожиданно с другой стороны свалки слышится протяжный вопль.

— Это Измир, — говорит Фетнат со знанием дела.

— От судьбы не убежишь. А мы его судьбу решили, когда змею выпустили, — добавляет Орландо.

— Во всяком случае, одной сволочью на Земле стало меньше, и многим девчонкам станет жить лучше, — признает Фетнат, сплевывая. — Если вы понимаете, что я хочу сказать.

Ким садится рядом с Кассандрой. Он молча начинает массировать ей плечи, пытаясь согреть.

— Устал я от них. Пойдем ко мне, — шепчет он.

Орландо, Фетнат, Эсмеральда.

Я их люблю.

Они — часть меня. Их грубая, дикая сила наполняет и меня.

Сила земли, сила перегноя, сила первобытного гумуса.

Тихое бурчание компьютеров. Все экраны в хижине Кима показывают одно и то же изображение, ангельское лицо Даниэля Катценберга, со свешивающимися на глаза длинными волосами.

«Пророк, отказавшийся от будущего».

Молодые люди из бесчисленных статей в Интернете узнают о жизни брата Кассандры. В семь лет он начинает великолепно играть в шахматы благодаря тому, что использует «предвидение вероятной последовательности ходов». Вероятность. Слово сказано. Он увлекается древовидными схемами вероятностей и в тринадцать лет пишет статью о своем духовном учителе, Христиане Гюйгенсе, который в 1657 году, по совету Блеза Паскаля, первым издал сочинение под названием: «Теория вероятности».

Основываясь на случайностях игры в кости и в карты, этот голландский ученый, известный в основном благодаря работам в области астрономии, приходит к мысли о том, что весь мир можно назвать полем вероятностей.

Затем, накопив опыта в шахматных турнирах и перейдя от теории к практике, юный Даниэль Катценберг принимается за покер, в результате чего к пятнадцати годам накапливает крупное состояние. Затем, в восемнадцать, он начинает играть в казино, куда впоследствии ему запретили доступ из-за подозрительно частых выигрышей.

Перед первым арестом Даниэль заявляет: «Я не жульничал, я просто рассчитал вероятность». Его известность в математических кругах растет. Именно тогда ему предлагают работу в департаменте «Страхование жизни», являвшемся частью большой фирмы «Страхование Будущего». Там ему предоставляют необходимые средства для исследований древовидных схем вероятности, и он создает первую лабораторию для опытов по изучению всех возможных гипотез будущего. Он впервые точно высчитывает вероятность выживания во время землетрясений, тайфунов, цунами, эпидемий гриппа, войн, даже демонстраций, и все благодаря алгоритму, признанному его коллегами революционным.

Юный возраст и авангардистские теории быстро делают Даниэля Катценберга звездой математики. Он ставит множество опытов, связанных с вероятностью выживания, пока не происходит первый несчастный случай. Один из его помощников, проверяя расчетное время выживания, погибает под колесами грузовика на полосе аварийного торможения автострады.

Затем умирает еще один помощник Даниэля, которого он попросил находиться на площадке для игры в гольф с клубной сумкой во время грозы. Молния ударила в молодого человека через семнадцать минут двадцать пять секунд после начала эксперимента и убила на месте.

Тогда, даже не подумав просить прощения или прекратить опыты, Даниэль заявляет, что отныне будет проверять расчеты вероятности смертельных случаев на самом себе.

Он ставит многочисленные, очень опасные опыты: машина, упавшая в реку, пожар в зернохранилище, повешение. Каждый раз помощник должен спасать его в последний момент.

Вот почему, когда он спрыгнул с крыши башни Монпарнас, внизу его ждал приятель на грузовике.

После многочисленных жалоб руководители «Страхования Будущего» попросили юного гения закрыть лабораторию в стенах их ведомства и ограничиться простыми кабинетными теоретическими расчетами, не подкрепляя их проверкой на практике.

Тогда-то он, наверное, и устроил тайную лабораторию в коридоре на последнем этаже башни Монпарнас. Чтобы продолжить изучение вероятности смерти при самых обычных и при самых необычных обстоятельствах. Его эксперименты шли уже без разрешения вышестоящих инстанций.

После этого Даниэль Катценберг переходит работать к своему отцу в Министерство Перспективного Прогнозирования. Там он более глубоко изучает эволюцию человечества, используя серию смоделированных сценариев, иллюстрирующих теорию вероятности, которую он шлифует и доводит до совершенства. Постепенно он доходит до проблем современности. Сделанные Даниэлем заключения вынуждают его предупредить политиков об опасности неуправляемого прироста населения и нерационального использования природных ресурсов.

Мы с ним пришли к одним и тем же выводам.

Но исследования Даниэля не были использованы правительством, которое сочло их противоречащими современным политическим задачам.

Прочитанное производит на Кима Йе Бина сильное впечатление.

— Черт возьми, и я видел этого парня живым. Он просто гений. Если бы он не умер, он бы мог…

— Он мог бы, но он ничего не сделал. Можно простить тех, кто не знает. Его простить нельзя. Он знал.

— Но он все-таки сделал много открытий, Царевна.

Да уж, много! Поразил нескольких профессионалов из «Страхования Жизни»? Из преступного любопытства проверил, как долго проживет какой-то несчастный на полосе аварийного торможения?

— Лучше бы он подумал, как его соплеменникам выпутаться из нынешнего положения, дорогой Маркиз.

На пути человечества нет полосы аварийного торможения.

— Он и подумал, в конце концов. Что привело его к депрессии, — признает кореец.

— Кривляка несчастный! Господин великий гений впал в хандру, поняв, что человечеству грозит опасность. Да если бы все шло хорошо, то и переживать было бы нечего! Потому мы и должны действовать, что все идет плохо.

— Твой брат…

— О нем уже забыли. И о его работах тоже. Что останется от его идей и от его творчества?

— Да ты понимаешь, что он сделал, Царевна?

— Ничего. Если газеты и широкая публика не знают об этом, то его словно бы и не существовало, Маркиз.

А потом он умер. Покончил жизнь самоубийством. Мертвые всегда неправы. Он был просто…

— Он был просто дурак. Он нуждался в помощи.

В моей помощи.

— Из гордости он хотел все сделать сам, один. Затем, поняв, что это ему не под силу, он не обратился ко мне, а предпочел все бросить. Какой идиот! — говорит она.

— Что значит: «своеобразный, странный необычный»? Такова этимология этого слова, да, Царевна?

Она не отвечает, ей неприятно проигрывать на собственном поле. Она снова думает о Даниэле.

Знать недостаточно, надо уметь передать знание. Иначе идея не приносит пользы.

— Ты несправедлива из-за того, что сердишься. И не отдаешь себе отчета в том, каким необыкновенным человеком был твой брат!

— Он был самодовольным дураком!

— В нем горела искра божья, он был провидцем!

— Он потерял надежду. Он проявил слабость. Кому нужны его ум, глубина его мысли, если все это превратилось в кровавое месиво рядом с башней Монпарнас.

— В чем-то он не ошибался, — говорит Ким.

⇐ Предыдущая 22 23 24 25 262728 29 30 31 Следующая ⇒