Алекс Орлов 20 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 20 из 22Следующая ⇒

– Проходите в комнату – вот сюда, – засуетился Тютюнин, лишь сейчас заметив в руках у незнакомки большой черный кофр.

Из кухни выплыла Люба.

– Это моя супруга, – с глупой улыбкой на лице представил Сергей.

– Люба Тютюнина, – представилась Люба и вопросительно посмотрела на мужа.

– А это… – начал было он и запнулся.

– Меня зовут Эльза Фосген-Мешковиц, – представилась гостья.

– Ну и очень приятно, – заторопился Сергей. – Люба побудет в спальне, пока мы здесь… закончим. Иди, Люба.

– Вообще-то я не против, если ваша жена при этом будет присутствовать, – сказала Фосген-Мешковиц.

«Как же, разбежалась! » – подумал Сергей, а вслух сказал:

– Нет, пусть уж супруга побудет в спальне, а то у меня так ничего не получится.

– Ну, вам лучше знать. Думаю, нам следует расположиться на этом диване, здесь будет удобно.

– Да, здесь будет удобно, – согласился Серега и повел Любу в спальню. – Посиди здесь пятнадцать минут. Эта женщина по делу пришла – за деньги.

– Ага, – сказала Люба, и Сергей оставил ее, плотно притворив дверь.

Вернувшись к Эльзе, он присел на диван:

– Но только пятнадцать минут, и все. И за результат я не отвечаю – уж как получится.

– Не беспокойтесь, я не займу у вас лишнего времени, а результат – это мои проблемы.

– Вот-вот, я жене всегда то же самое говорю – за результат не отвечаю, а она обижается.

– У меня к вам еще одна просьба будет, – сказала Фосген-Мешковиц, роясь в кофре. – Давайте договоримся, что вы это сделаете эксклюзивно – только со мной, и ни с кем больше…

– То есть… – Тютюнин оторопел. – Совсем никогда?!!

– Ну, в той форме, в какой мы это сейчас быстренько сделаем, больше никому в течение полугода… Хорошо?

Сергей прикинул. Пока у них с Любой получалось раз в неделю, обычно где-то в четверг, сразу после дождичка. Но если сделать ей подарок, она, возможно, согласится потерпеть полгода.

– Знаете, это будет стоить дороже, – набравшись решимости, сказал Сергей, поскольку на хороший подарок су-пруте требовались дополнительные средства.

– Я вас понимаю, Сергей Викторович, – сказала Эльза и добавила триста долларов. – Этого достаточно?

– Достаточно, – сказал Сергей. – Давайте приступать.

Он уже прикинул, что если не смотреть этой Фосген-Мешковиц налицо, то что-то сделать можно и продержаться пятнадцать минут – тоже можно.

– Вот и отлично. Тогда я задам вам первый вопрос. – Фосген совершенно неожиданно сунула в лицо Тютюнину длинный микрофон. – Скажите, с чего вы начинали ваш бизнес и как вам удалось так долго оставаться в тени?

С минуту Серега молчал, преодолевая шок. До него с трудом доходило, что он может получить такую кучу денег практически дуриком.

– Все начиналось с того, что мы с Лехой… с Алексеем Михайловичем начали собирать алюминиевые банки. Прямо на стадионе «Локомотив», где теперь – между воротами, построили дом.

– Понятно. А как вы познакомились с вашим деловым партнером Алексеем Окуркиным? Где это произошло?

– В ПТУ вместе учились.

– В ПТУ? А что это такое?

– Это… это учебное заведение такое. Специальное.

– Так-так, кажется, я начинаю понимать. Видимо, вы имеете какое-то отношение и к спецслужбам?

– Я?

Серега задумался, не зная, что сказать. С одной стороны, он ни к чему такому не относился, а с другой, водил знакомство с Кузьмичом, на котором клейма уже ставить было негде.

– Я имею отдаленное отношение, – вывернулся Сергей.

– Ага, кое-что вы недоговариваете, однако я не дура – сама пойму, – Фосген поправила отклеившуюся ресницу и, виновато улыбнувшись, спросила:

– Я могу закурить?

– Курите, – согласился Сергей, решив, что за такие деньги ограничивать эту женщину было бы нечестно.

– Как вам пришло в голову прятаться в спальном районе, в обычной, извините, квартире? Ведь это, согласитесь, весьма остроумно… Пока ваших, извините за выражение, коллег валили, заказывали и мочили, вы тихо и мирно жили в этой конуре и, словно швейцарский гном, складывали свои золотые горы. Кто придумал этот остроумный ход?

– Вообще-то жена. Эту квартирку нам за хрущобу поменяли, когда дом сносили. А хрущобу жене на работе дали.

– Понятно. – Фосген-Мешковиц прикурила от зажигалки тонкую сигаретку, что-то поправила в кофре и продолжила:

– Случалось ли вам, Сергей Викторович, корректировать политику правительства, если она не соответствовала вашим интересам?

– Нет, этого я не делал, – честно признался Тютюнин. На что Фосген хрипло рассмеялась и погрозила Сереге желтым от табака пальцем:

– Позвольте вам не поверить, Сергей Викторович, с вашим-то влиянием… Неужели даже в Государственную думу ни разу не заходили?

– Ну, было разок.

– Так уж и разок? – снова не поверила Фосген.

– Да, один раз, зато с Лешкой, ну, то есть с Алексеем Михайловичем.

– Кого же вы там подкармливаете, какую фракцию?

– Никого.

– Ну кто вас там принимал, Зюганов, Жириновский, Явлинский?

– Нас никто не принимал. Мы с Алексеем Михайловичем незаметно прошли по коридорам… потом покушали в буфете и тихо ушли. Не хотели привлекать к себе внимание.

– Так! – произнесла Фосген, перекидывая бычок с одной стороны рта в другую. – Выходит, вы наблюдали за всеми фракциями?

– Ну наверное. – Тютюнин пожал плечами, не представляя себе, какие выводы делает Эльза.

А у Фосген между тем на щеках уже проступил лихорадочный румянец, она нервно сжевала оставшийся окурок. Затем судорожно выдернула из пачки сразу две сигареты и, мастерски прикурив их, выпустила к потолку струю непроницаемого дыма.

– Уф, как же вы меня удивили, – призналась Фосген. – Я ожидала чего-то подобного, но чтобы та-ко-е! – Эльза развела руками, причем в каждой было по сигарете.

– А чего та-ко-е? – Сергей невольно повторил ее интонации.

– Ну вы же режиссер всей думской и законодательной работы! Вы скромно ходите по ее коридорам и смотрите, как народные избранники – а для вас они рабы на плантации – делают свое дело за миску гороховой баланды!

Тютюнин вспомнил упитанные лица народных избранников и отрицательно покачал головой:

– Нет, они живут хорошо.

– Ну, это я аллегорически, – пояснила Эльза, вытирая со лба холодный пот познания.

Внезапно до нее дошло, что если все это она выдаст редактору газеты, а он поставит материал на первую полосу, то Сергей Викторович Тютюнин может запросто списать ее. Списать за разглашение собственных страшных тайн.

После такой догадки Эльза Фосген-Мешковиц посмотрела на простоватое лицо собеседника совершенно по-иному. Теперь за кажущейся простотой и невыразительностью она видела скрытые возможности серого кардинала.

– А… а вы меня не убьете? неожиданно спросила Эльза жалобным голоском.

– Чего ради? – не понял Сергей.

– А… можно позвать вашу жену? – попросила Фосген, надеясь, что в присутствии супруги Сергей Викторович не начнет лупить ее по голове чугунным утюгом отечественного производства.

– Люба! Люба-а-а! – крикнул Сергей. Из спальни показалась сонная физиономия супруги.

– Ой, извините, – смутилась она. – А я чего-то свалилась да и уснула… Может, вам чайку?

– Нет, спасибо, я уже собрала материал – пора убираться, – затараторила Эльза, быстро собирая в кофр аппаратуру.

Люба вышла на середину комнаты, и Фосген-Мешковиц, машинально взглянув на Любины тапочки, поразилась окончательно.

– Но ведь это, кажется, мех сиамского Рудольфа?! – воскликнула она, нервно тыкая пальцем, будто заметила таракана.

– Вы знакомы с мехом сиамского рудольфа? – приятно удивился Сергей.

– Только по каталогам. У меня не те доходы, чтобы покупать… Но чтобы тапочки!

Фосген вскочила с дивана и, бросив торопливое «до свидания», стала ломиться в шифоньер.

– Выход не там! – крикнула Люба, схватила мятущуюся Эльзу за плечо и довела до самой двери.

Щелкнул замок, Люба вернулась в комнату.

– Ты зачем эти тапочки надела?

– Хотела тебе приятно сделать. Но вообще, Сереж, я не верила, что этот мех такой дорогой, пока эта курилка не заметила… Кто она?

– Журналистка какая-то, – пожал плечами Тютюнин. Вспомнились приключения прошлого лета, когда ему в приемку сдали совершенно нового сиамского рудольфа. Тогда он принес его домой, а преступная теща посоветовала Любе сшить из него тапочки.

Люба сшила две пары, получилось по пять тысяч долларов.

Вспомнив про доллары, Сергей оживился и достал из кармана шесть стодолларовых бумажек.

– Это откуда у тебя? – спросила Люба, едва сдерживаясь, чтобы не закричать.

– Она дала. – Тютюнин кивнул в сторону входной двери.

– А за что?

– Она меня интевр… интре… интер-вью-ировала, – с трудом выговорил он.

– Это как? – спросила Люба, с подозрением косясь на мужа.

– На вопросы я отвечал.

– А она?

– А она их задавала.

Рано утром, часов в пять, в окошко председателевой избы громко застучали.

Карл Фердинандович Линней, бывший конюх, а теперь исполняющий обязанности председателя колхоза, оторвался от подушки и за запотевшим стеклом узнал лицо полевого сторожа Митрофана.

– Беда, председатель! – голосил старый Митрофан. – Беда, красные за околицей!

– Как красные? Где? – не поверил Карл Линней и, наспех запрыгнув в просторные портки, выскочил на крыльцо.

– Еле поспел, Карл Фердинандович! Скорей беги в правление – флаг меняй! У нас там в чулане еще один красный завалялся…

– Тогда давай вместе, а то, боюсь, не найду.

И они помчались, поднимая пыль, а со стороны Жуковки уже доносился шум входившего в деревню войска.

Флаг успели поменять вовремя.

Карл-председатель и Митрофан только-только спустились с крыши, как к правлению подъехал броневик.

За ним прикатили четыре тачанки, и, наконец, появилась длинная колонна красных конников.

Высоко в небе пролетел авиалайнер, державший путь на Шереметьево-2.

Заслышав в небе шум, некоторые красноармейцы задрали головы и с интересом проводили взглядами толстопузый аэробус.

С одной из тачанок спрыгнул человек в красных революционных галифе и в черной, перетянутой ремнями кожанке. На его голове красовалась буденновка, на одном боку висела шашка, на другом – маузер.

– Здравствуйте, товарищи! – бодро поздоровался незнакомец и крепко пожал руки сначала Карлу, затем Мит-рофану. – Вижу, флаг у вас красный, значит, власть советская?

– Я-я, натюрлих… закивал Карл, у которого в экстремальных ситуациях некстати проявлялись корни немецкой поволжской колонии.

– А-а, камрад? – Человек в кожанке снова пожал Карлу руку. – А меня зовут Матрос Железняк. Это фамилия моя такая. Состою в должности красного комиссара при штабе Пятой танковой… прошу прощения, Пятой конной армии. Ну что, пустите на постой?

«А что мне остается? » – подумал Карл, а вслух сказал:

– Конечно! Мы всегда рады!

– Ну и отлично. – Матрос Железняк обернулся к конникам и крикнул:

– Спешивайтесь, братцы! Мы, считай, дома!

Бойцы посыпались с коней как горох, наполняя площадь перед правлением шумом, криками, лошадиным ржанием и навозом.

– Что делать будем, Митрофан? Ведь их тут не меньше трех тыщ. А столица совсем рядом. Ты представляешь, что будет, если они на Москву двинут?

– А что будет? Вернется наша власть •– народная. Власть бедных и обездоленных.

– Да ты что, Митрофан! Ведь мы это проходили уже!

– Повторенье – мать ученья.

Отдав какие-то распоряжения, Матрос Железняк снова вернулся к председателю:

– Как у вас тут с колхозами? Строите помаленьку?

– Помаленьку строим, – подтвердил Карл, проклиная себя за то, что распродал все «красные уголки». Теперь бы они были ему верным плюсом.

– Я вот что подумал, товарищ Карл, а почему бы не помочь вам и не расстрелять десяток-другой кулаков-мироедов? Ведь имеются же у вас такие?

– Имеются-имеются! – вмешался в разговор Митро-фан. – Я вам, гражданин начальник, могу даже списочек предоставить. – Во-первых, это, конечно, Сашка Мамонов. У него машина «нива», мотоцикла с коляской и телевизор японский. Потом еще учитель наш Василий Семенович Калюжный. У него видеомагнитофон есть и фильм «Эм-мануаль», я его восемь раз смотрел – сплошное буржуазное растление.

– Я прошу прощения, товарищ комиссар, что перебиваю товарища Митрофана, только мне интересно, как вы у нас кормиться будете? Урожай еще не скоро – середина лета на дворе, а столько солдат деревне не прокормить.

– Об этом не беспокойтесь. У нас есть запас сублимированных продуктов – на полгода вперед. Если что, нам подбросят с орбиты…

– Откуда?

– Я хотел сказать, нам подбросят из Кронштадта.

– А может, чего-нибудь вкусненького пожелаете, для себя лично или вон для командира вашего? – спросил Карл, кивнув на осанистого военспеца в пенсне и без погон.

– Ну, разве что у вас найдется прудик или озерцо, где водится. рыба и… лягушечки.

– Лягушечки? – переспросил Карл.

– Лягушечки, – подтвердил Матрос Железняк, при этом его лицо от волнения пошло красными пятнами.

– Вообще-то у нас там потрава, председатель, – неожиданно вспомнил Митрофан. – Эти конники как прилетели на своем драндулете, так полтора гектара свеклы враз затоптали.

– Вы на чем-то прилетели? – удивился Карл.

– А… На дирижабле. На трофейном дирижабле. Это очень удобно, а потраву мы вам компенсируем. Людей у нас много, мы вам можем репу прополоть, полить, промотыжить и отглянцевать. Бойцы просто стосковались по крестьянской работе – они будут рады.

– Мы тоже будем рады, – заверил Карл-председатель, мысленно умножая количество красноармейцев на единицу трудодня.

Между тем весть о приходе красных в деревню облетела всю округу. Некоторые жители подтягивались на площадь, чтобы полюбопытствовать, не снимают ли в их деревне кино. Когда же узнавали, что это не кино и красные пришли всерьез и надолго, вели себя по-разному. Одни убегали, чтобы собрать вещички и мчаться на электричку до Москвы, другие, наоборот, предлагали новой старой власти свои услуги.

Оставив ненадолго Карла-председателя, Матрос Железняк уединился в броневике с военспецом фон Штиблером для обсуждения сложившейся ситуации.

– Как-то странно смотрят на нас местные жители, вы не находите? – заметил адмирал Пинкван, прятавшийся за обличием военспеца.

– Почему вы так думаете, сэр? – спросил полковник Имперской разведки Глюкван, он же – Матрос Железняк.

– Я вот думаю, не могли ли мы ошибиться в местной исторической эпохе? У них тут все не как у людей. То есть, я хотел сказать, не как у дунтосвинтов. Каждый день какие-то потрясения.

– Уверен, что все в полном порядке, мой адмирал. Историко-архивный отдел нашей разведки дал исчерпывающее описание с допуском в пятьдесят-семьдесят земных лет.

– Хорошо. Что вы предполагаете делать дальше? Вы не думайте, что я растерялся, – я не растерялся. Просто мне нужно знать вашу точку зрения.

– Пока, мой адмирал, нам лучше оставаться здесь, а как только майор Яндкван точно узнает о местонахождении Лехи и Сереги, мы немедленно выступим и схватим их. Ну а затем – всеобщая интервенция.

– Чудесно. Что насчет прудика с лягушечками? Мне не терпится увидеть это собственными глазами.

– Местный председатель обещал помочь, однако я не решился подгонять его, боясь вызвать подозрения.

– Это разумно, – кивнул Пинкван. – Как переносят лишения наши солдаты?

– В общем неплохо, мой адмирал. Немного хуже чувствуют себя те, кому приходится играть роль лошадей. Кушать овес и возить на себе всадников – это для них внове. Но, я думаю, они справятся.

– Да, я тоже считаю, что справятся. В конце концов они ведь дунтосвинты.

Адмирал откинулся в удобном кресле, обводя взглядом просторный салон бронеквана, который только снаружи казался неуклюжим броневиком.

– Ну что, я пойду выясню насчет прудика, сэр? – напомнил полковник Глюкван.

– Да, идите.

Полковник выбрался из броневика и уже как Матрос Железняк снова подошел к председателю, который сидел на крыльце правления колхоза в окружении односельчан.

– Ну, станичники, как насчет покоса на пруду? – игриво поинтересовался Матрос Железняк.

– Чего? – непонимающе переспросил Карл, поднимаясь на ноги.

– Я говорю – вы мне пруд обещали показать.

– А-а, это пожалуйста. Только вопрос у меня к вам небольшой. Интересуется наша общественность…

– Что за вопрос?

– А почему это ваши коняшки в шахматы играют?

– В шахматы? Где?

– Аво-он! – Карл-председатель указал на двух строевых кобыл, которые, не снимая седел, привалились к забору и увлеченно переставляли фигурки на походной доске.

– Вон оно что! – покачал головой Матрос Железняк. – Да я им сейчас поставлю на вид за такие дела! Да я им выговор с занесением…

С этими словами Матрос Железняк перебежал через площадь и, подскочив к игравшим лошадям, негромко приказал:

– Прекратить сейчас же…

Лошади испуганно посмотрели на Матроса Железняка:

– Извините, сэр, мы не знали, что этого нельзя делать. Нам на инструктаже ничего про это не говорили.

– Знаю, что не говорили… Но нельзя… – Полковник Глюкван покосился на следивших за ним деревенских. – Как выяснилось, шахматы – это не лошадиная игра. Местные удивлены.

Разобравшись с нарушителями, Матрос Железняк, скрипя ремнями, вернулся к Карлу-председателю, а лошади убрали в сумку шахматы и от нечего делать закурили.

На крыше двенадцатиэтажного дома во временно оборудованном штабе дунтосвинтских разведчиков царила паника.

– Они ударили меня в лицо, господин майор! А потом еще так, вот так и вот эдак! – жаловался агент Моркокван, демонстрируя свою попорченную шкуру.

– А меня били палками какие-то подростки, – торопливо заговорил другой агент. – Не понимаю, как они сумели узнать, что я не человек, ведь я старательно держал гипнотический экран! Я потерял три зуба! Три!

– Успокойтесь, коллеги, и вернитесь на свои места, – приказал майор Яндкван.

Он бы с удовольствием сбежал из этой неприветливой местности, если бы не известие о том, что первый экспедиционный корпус уже высадился в одном из близлежащих колхозов.

Адмирал Пинкван лично приободрил его, и за это Яндкван был адмиралу благодарен.

«Уж если сам Пинкван не испугался спуститься на планету, я должен держаться – держаться изо всех сил и контролировать ситуацию…» – говорил себе Яндкван.

Только что толку было уговаривать себя, когда в городе творилось непонятно что.

Агенты, работавшие под прикрытием в Государственной думе, не могли больше появиться в теледебатах, чтобы тут же не нашелся какой-нибудь абориген, который звонил на телевизионную студию и требовал убрать с экрана «эту рожу».

В присутственных местах «эту рожу» просто били.

В ресторане, взглянув на закамуфлированного дунто-свинта, в обморок упал официант.

В другом месте в него запустил булыжником пенсионер, крича при этом: «Держите монстра, он опасен».

На одном из проспектов инспекторами ГАИ была остановлена представительская машина. Инспекторы были уье-рены, что «зеленые обезьяны» ее просто угнали.

Количество подобных сообщений нарастало лавинообразно, и их частота начала снижаться только к обеду. А с чем это было связано, никто не знал.

– А вдруг человеческие люди способны приобретать иммунитет к гипнотическому воздействию? – спрашивали одни агенты.

– Не исключено, что все это время они притворялись, и вот теперь наступил час расплаты, – хмуро пророчили другие.

Наконец, часам к двум, на крышу прибыла агент Га-дючиха, как всегда уверенная в себе и с выражением превосходства на лице.

– О, наконец-то! – воскликнул майор Яндкван, пребывавший в смятении. – Надеюсь вы, агент Гадючиха, проясните нам ситуацию?!

– Проясню… – сказала Живолупова. – Но за отдельную плату.

– Любые деньги!

– Тысячу долларов.

– Пожалуйста.

Майор трясущимися руками отсчитал вознаграждение и подал Живолуповой.

Та не спеша убрала их в гаманок, а гаманок спрятала в карман вязаной кофты.

– Итак, дело в следующем, – начала она. – Серега и Леха намастырились гнать какую-то дрянь, от которой у них и проявляется эта способность – видеть ваши настоящие поганые рожи, извините, конечно, за выражение.

Вчера я преследовала их на педальном аппарате до самого места преступления, а именно – до водочного завода «Кристаллический рубин». Серега и Леха имели с собой ведро в количестве одной штуки и пытались пронести это ведро на территорию водочного завода.

Скрывать не буду: они несколько раз получили по мордасам, однако от преступных намерений не отказались и добились своего с обратной стороны вышеупомянутого предприятия…

– Нельзя ли помедленнее, я записываю, – попросил один из агентов.

– Не суетись, дядя, – сказала ему Живолупова и передала майору Яндвану готовый отчет. – Здесь уже все описано…

Итак, под вечер Серега и Леха, хорошо поддатые, вышли с завода на улицу. Их ведро было уже пустое, и это означает…

– Означает?.. – подался вперед Яндкван.

– Что они эту, извините за выражение, свою сыворотку правды вылили в водочные кадушки, и большая часть сегодняшней свежей водки носит это самое свойство. Оттого у вас и проблемы.

– К обеду количество сообщений уменьшилось, – добавил Яндкван.

– Правильно, потому что народ с утра поддал и пошел на работу. Если встретил по дороге вашего товарища, то сразу дал в глаз, а потом, конечно, все забылось. На работе работать надо – даже с похмелья.

– Великолепно! Агент Гадючиха, вы непревзойденный профессионал, – похвалил ее майор.

– Служу трудовому народу, – ответила она. – Какие буду новые задания?

– Новые задания… – повторил Яндкван и вздохнул. – Должен сообщить вам, что часть нашего контингента уже спустилась на Землю недалеко от нас – в столичном регионе. Они готовы начать полномасштабное вторжение на всех материках, если нам удастся выследить и захватить человеческих суперменов.

– Это Серегу с Лешкой, что ли?

– Разумеется. Теперь мы можем работать не скрываясь, поскольку за нами сила, и мы не допустим досадной оплошности, как это случилось в «Паласе-Матрасе».

– Тут думать надо, – сказала Живолупова и почесала нос. – Тут крепко думать надо, ваше благородие.

На работу Сергей Тютюнин пришел вовремя, однако был не в духе, и на его лице лежала печать озабоченности. – Залили? – коротко спросил Кузьмич.

– Залили, только по всей стране не получилось. Так, кое-где…

– Я в курсе, но иного ждать не было оснований – на такую страну, как наша, одна цистерна водки немного значит. С утра граждане ее выпили, немного побуянили, а потом успокоились. У нас всегда так.

– Так что же нам теперь – до скончания веков под пятою супостата ходить?

– Не спеши. – Кузьмич успокоительно махнул рукой. – Не все средства еще использованы.

На лице Тютюнина читалось отчаяние и немой вопрос: что делать?

– Вот, обрати внимание.

С этими словами Кузьмич достал с полки какого-то дохлого зверька и положил на прилавок.

– Зачем ты его принял, он же неосвежеванный! – удивился Серега

– Он не только неосвежеванный. Он конкретно – живой… Клаус, алле оп!

По этой команде дохлый зверек встрепенулся и сиганул на пол, от чего Серега даже испугался.

– Знакомься, это наш союзник с планеты Ибабуту. Его зовут Клаус, он сержант ибабутского спецназа.

– То есть вы, Клаус, тушканчик, что ли? – осторожно просил Сергей.

– Совершенно верно… типичным заячьим шепелявым голосом произнес тушканчик и, подпрыгнув ближе, протянул лапу.

– Очень приятно, – ответил Сергей, отвечая на лапопо-жатие. – У вас хороший мех. Рубликов на четыреста тянет.

– Спасибо, но пока что он нужен мне самому, – сказал Клаус и продемонстрировал в улыбке два больших резца.

– Откуда вы знаете наш язык, Клаус?

– Клаус прошел курс подготовки в ибабутской разведшколе, – ответил за тушканчика Кузьмич. – Народ ибабуту очень любит учиться. Клаус знает двести языков.

– Двести?!! – не поверил Серега.

– Именно, – кивнул Клаус. – Мы – тушканчики – очень непоседливы и постоянно что-то должны делать. У себя на родине мы постоянно чеканим по железу, по алюминию, по меди, по балде – одним словом, по чему угодно. Однако разведчик не может чеканить – он сразу себя обнаружит, поэтому вместо чеканки я изучаю языки.

– Аб-балдеть! – покачал головой Сергей. От знакомства с Клаусом его настроение значительно улучшилось.

В этот момент из коридора донесся посторонний шум, затем послышался голос Фригидина:

– Комбат-батяня, батяня-комбат! Тара-та-та-та, тара-ра-та-та-та!

Остановившись возле двери приемки, он заглянул внутрь и, увидев Клауса, перестал петь.

– Это же надо, какая крыса рослая! У него глистов случайно нету?

– Ну ты и дурак! – сказал Клаус.

– Вы слышали?! Он говорит!

– Да ты чего., Фригидин, бредишь, что ли? – усмехнулся Кузьмич.

– Что значит бредишь? Он же только что сказал мне «ну ты и дурак», в том смысле, что дурак именно я. Понимаете?

– Это дикий зверек, Фригидин. И он не может разговаривать, – подтвердил Сергей.

– Е-мое, неужели я перегрелся? – Фригидин пощупал лоб и пожал плечами. – Наверное, временное умопомрачение. Правильно?

– Правильно, – ответил Клаус.

– Ну вот, он опять! Вы слышали? – воскликнул Фригидин.

– Неужели опять нужно вызывать «скорую помощь»? – со вздохом прокомментировал ситуацию Кузьмич.

– Так… -Фригидин закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов. – Лучше я пойду работать, – сказал он после выполнения дыхательных упражнений. – Лучше я пойду работать, потому что, когда я работаю, я лучше сплю. Фригидин ушел, и стало тихо.

– Излагай, Клаус, – сказал Кузьмич.

– Да дело, собственно, в следующем. Тут недалеко, в соседней звездной системе скрывается наш десантный транспорт. На нем два миллиона пехотинцев. Мы можем попытаться прорваться сквозь блокаду дунтосвинтского флота и высадиться на вашу планету, чтобы дать бой захватчикам.

– На тушканчиков не действует дунтосвинтский гипноз, – пояснил Кузьмич. – Правда, может так получиться, что никто из них не пробьется сквозь заслон…

– Да, это так. Но если вы примете такое решение, мы рискнем. На родном Ибабуту хозяйничают дунтосвинты, и мы будем рады нанести им урон хотя бы здесь.

Сергей невольно представил, как два миллиона тушканчиков высаживаются в районе Измайловского парка и начинают чеканить. Два миллиона чеканщиков – это слишком.

– А нет ли какого-нибудь другого способа? – спросил он.

– Мы можем дать вам специальные очки. Глядя через них, вы сможете отличать человеческих людей от дунтосвинтов.

– А дальше просто, – продолжил Кузьмич. – Забросаем Думу дымовыми шашками, тут-то они и побегут, как тараканы, а мы уже будем наготове – в очках и с автоматами.

В наружные двери застучали нетерпеливые клиенты.

– Клаус, давай на место, – сказал Кузьмич. Тушканчик без лишних вопросов скакнул обратно на полку и притворился меховой ветошью. Стук снаружи повторился.

– Сейчас открою! – крикнул Сергей и лично направился к дверям, поскольку за время небольшого перерыва соскучился по любимой работе.

Этим утром клиенты, словно сговорившись, пришли в большом количестве, да еще с полной меховой загрузкой.

Они принесли заячьи полушубки, страусовые пальто, лисьи воротники образца девятьсот пятого года, а также варежки из бобра и чукотские сапоги из оленьего меха по имени пимы.

А уж кроликов, хомячьих накидок и воланов из шерсти гренландских пони было не счесть, Сергей принимал их на вес целыми килограммами.

К обеду даже касса оскудела, и Кузьмич ходил к директору Штерну за пополнением.

Борис Львович принес деньги лично и, пожав Сергею руку, поинтересовался здоровьем его тещи:

– Как у нее дела, ей лучше?

– Не знаю, как ей, Борис Львович, а мне лучше. Я ее теперь почти не вижу – даже не верится своему счастью. Так что спасибо вам большое!

Пощупав на прощание принятый товар, Штерн удовлетворенно кивнул и ушел.

Потом приемку закрыли на обед, Клаус снова слез с полки.

– Кузьмич, я пить хочу, – сказал он.

– Сейчас, – ответил младший приемщик и выволок из-под прилавка старый аккумулятор. Затем достал из кармана гнутую пластмассовую трубочку и протянул ее Клаусу.

– Вот спасибо, – сказал тот и, встав на колени, стал высасывать из аккумуляторных батарей серную кислоту.

– Ты смотри, чмокает и даже не подавится, – негромко заметил Сергей.

– Что поделать, они к этому приучены.

– Да… Но допускать их в город я бы не хотел. Они нам все железные крыши зачеканят.

– Да, с крышами тогда придется расстаться – распишут все под хохлому.

– А чего они чеканят-то, надеюсь, не голых баб?

– Нет, у них другое помешательство. Они кислоту шибко уважают, поэтом чеканят только любимые химические формулы «аш-хлор» и «аш-два-эс-о-четыре».

– Здорово как. У них, наверно, и в сортирах на стенах то же самое пишут.

– У них в сортирах на стенах не пишут.

– О! – поразился Сергей, сразу отнеся всю ибабутскую цивилизацию в разряд дисциплинированных, хотя, с другой стороны, думал он, что же это за отхожее место, посетив которое, ты не узнаешь ничего нового.

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 17 18 192021 22 Следующая ⇒