Добровольческая армия 6 страница

Вскоре он вернулся с большим чемоданом из жёлтой кожи, хранившим, как оказалось, целый склад английских папирос, которые он тут же начал раздавать присутствующим.
– Господин полковник, да Вам самому ничего не останется! - запротестовали офицеры.
– Глупости, господа! Вы же терпели, ну и я потерплю, когда не будет.

Оставался он с нами до позднего вечера, много и увлекательно рассказывал и интересовался буквально всем, с чем нам пришлось сталкиваться за время нашей боевой жизни. Остроумию его и острословию, казалось, не было предела. На всех он произвёл отличное впечатление.

Курили в тот вечер с таким остервенением, что у меня, некурящего, начинало мутиться в голове, и я несколько раз выходил из избы проветриться. К всеобщему удивлению, полковник Юрасов обратил внимание на то, что никто не закуривал третьим от одного огня, и попросил объяснить это непонятное ему правило, что тотчас же и было исполнено[23].

– Да верно ли, господа? – с большим сомнением прищурился Юрасов.
– Будьте уверены, господин полковник! Тысячи раз на всех фронтах проверено. Аптекарская точность!
– А существуют ли и другие столь же точные приметы? Вы, господа, понимаете, что человеку, который, подобно мне, дорожит собственной жизнью, необходимо принимать все меры предосторожности!

Тотчас же сообщили ему весь перечень, весьма богатый, дурных примет, а в их числе и о зайце. Заяц особенно заинтересовал Юрасова, решительно не понимавшего, как можно в бою гонять зайца.
– Вот обживётесь с нами, сами увидите! – ответили ему многозначительно.

Обживаться полковнику Юрасову довелось не слишком долго, всего до завтрашнего утра, когда ему пришлось сдать экзамен по предмету полковых суеверий и блестяще его выдержать. Поздно вечером отправился он спать в штаб батальона, чрезвычайно довольный добытыми от нас сведениями: как по части зайца, так и другими, не менее драгоценными.

Разбудили нас на следующее утро ещё до рассвета по тревоге. Построились с молниеносной быстротой и двинулись вперёд. Вскоре подошёл к нам полковник Юрасов. Тотчас же его засыпали, вопросами:
- Что случилось? Куда идём?
– Навстречу Федьке идём.
– Какому Федьке?
– А леший его знает! Должно быть что-то вроде Соловья-Разбойника. У него, говорят, больше шести тысяч архаровцев. Большой бой будет!
– Ну, нас тоже около трёх тысяч. Расшибём! Главное, за зайцем смотрите, господин полковник.
– Не пропущу подлеца! – энергично тряхнул головой Юрасов.

Обстановка постепенно выяснялась: к разбитым нами вчера частям Красной армии подошла колонна Федько, и теперь соединённые силы красных предполагали отнять у нас взятое вчера село. Предстоял встречный бой.

Обгоняя колонну полка, проскакал вперёд инспектирующий артиллерию полковник Миончинский в сопровождении нескольких конных артиллеристов, а немного погодя прошёл на рысях «Детский сад» - батарея капитана Ф. А. Изенбека. Между тем, уже рассвело. Перед нами ровная ставропольская степь. Впереди, шагах в пятистах, топографический гребень, не позволяющий видеть, что происходит за ним. По нашу сторону гребня устраивается на позиции батарея Изенбека, а правее – ещё одна, кажется, не марковская. На самом гребне маячат наши конные дозоры. Ни один выстрел не нарушает тишину степи. Нашу колонну разводят поротно. Продолжая сохранять походный порядок, роты идут к гребню на предназначенные им участки.

Полковник Юрасов идёт с нами, разговаривая с ближайшими офицерами. Не доходя полусотни шагов до гребня, садимся на землю и ждём дальнейших приказаний. Становится скучно. А кроме всего, разбирает любопытство: что делается за гребнем? Земля мёрзлая, запушённая сухим снегом, лишь кое-где пролысины. Холодно, но ветра нет.

Вот и первое боевое приказание: " От середины по линии в цепь". Рассыпались и двинулись к гребню, где снова залегли. Знакомимся с лежащей впереди местностью. Прямо перед нами начинается пологий скат с полверсты длиной, а за ним ровная, насколько глаз видит, степь под белым, сверкающим искорками саваном снега. Не то там больше снега, не то расстояние скрывает оголённые места. Красные цепи залегли у самого начала подъёма и видны как на ладони. Расстояние - шагов 800-900. А в двухстах-трёхстах шагах между ними и нами тянется неглубокая канавка, вероятно, межа, разделяющая земельное владение двух собственников. Она единственное укрытие на пути сближения с красными и, следовательно, первый рубеж для наступления. Красные, очевидно, не подозревают, что на всём протяжении гребня цепи марковцев уже готовы к атаке. Нам запрещено болтаться по гребню и даже показываться на нём.

К правому флангу нашей роты подскакивает ещё одна батарея и становится в непосредственной близости с батареей полковника Изенбека. Мне как правофланговому в нашей роте совершенно очевидно, что мы ждём только готовности артиллерии. Вот к только что ставшей на позицию батарее подъезжает полковник Миончинский, и через минуту одно из орудий посылает первую шрапнель в красную цепь. Перелёт. Второй выстрел – и второй перелёт!
– Прапорщик Фишер! Это японская шрапнель, с ней надо смелее!

Третий выстрел покрывает красную цепь. Обмен знаками среди артиллеристов, а по нашей цепи приказание: " Приготовиться! » Ещё минута - и загрохотали частым огнём орудия. Бросились и мы вперёд и залегли на линии облюбованной нами канавки.

Я помню ещё, как мы поднялись и помчались на растерявшегося и смятого противника, но совершенно не помню силы обрушившегося на нас огня. А дальше я помню только зайца, внезапно выскочившего из-под какого-то чахлого кустика и помчавшегося от нас в сторону красных цепей. Дикий, торжествующий вопль вырвался из наших запыхавшихся от бега грудей. Увы, преждевременно!

Ни один большой встречный бой не выигрывается так просто. Домчавшись до красных цепей, заяц описал широкий полукруг и снова нёсся на нас. Успешность боя снова оказалась висящей на волоске и требовала мобилизации всех устрашающих средств, способных заставить зайца переменить направление. Охватившее всех волнение выразилось в полетевших в зайца со всех сторон папахах, фуражках и даже шанцевого инструмента!

Чёрным зловещим вороном взвилась над ошалевшим зайцем и шлёпнулась на землю большая текинская папаха полковника Залёткина, а чуть позже просвистала шанцевая лопатка, едва не задев зайца. Роем потревоженных пчёл замелькали сорванные с голов фуражки. За каскадом летевших предметов я потерял из вида зайца и вдруг увидел его мчавшимся прямо на меня. Расстался я с моей драгоценной текинской папахой, но заячью атаку всё же отбил. Обогнув меня, заяц попал на полковника Юрасова. Тот полуприсел, широко расставил руки и завыл таким страшным голосом, что у несчастного зайца не могло остаться и тени сомнения в том, что он имеет дело не иначе как с выходцем с того света. Сделав новый полукруг, он снова помчался к красным, провожаемый усиленным, триумфальным воем. Однако и у «товарищей» имелись вполне определённые сведения относительно оракульских дарований зайца, а потому и у них ему было отказано в гостеприимстве. Заяц снова нёсся на нас и, очевидно, решив умереть от разрыва сердца, держал направление прямо на полковника Юрасова, поспешно стягивавшего с себя бекешку.

Произошедший турнир ярко запечатлелся в моей памяти. Схваченная за воротник бекешка то описывала круги над его головой, то шлёпала полами о землю перед остолбеневшим от ужаса зайцем. От ударов тяжёлой бекешки по изморози и сухому снегу поднималась туча белой пыли, из-за которой слышались одновременно и визг раздавленной кошки, и рёв взбесившегося гиппопотама, и конское ржанье, и улюлюканье загонщиков дичи. И всех этих ужасов, свалившихся на неё одну, не вынесла бедная заячья душа. Выкинув какой-то невиданный пируэт, он бросился назад и проскочил сквозь опрокинутые красные цепи, сопровождаемый вдогонку могучим торжествующим " ура! "

Больше никакого сомнения – бой выигран! Выигран зайцем при самоотверженной помощи полковника Юрасова!

Ещё до вечера вошли мы в Сергеевку[24]. Вся дорога, до самого села была усеяна трупами красных, среди которых лежал и труп их командующего – Федько[25].

Вечером в отведённую нам хату пришёл полковник Юрасов, восторженно встреченный. Его наперебой поздравляли с оказанием помощи зайцу в достижении победы, а он, возбуждённый и взволнованный, махая руками, рассказывал нам о своих переживаниях:

– И вот ведь подлец! Я его – папахой! Я его – шубой! А где он, не вижу! Я орать! Я визжать! Думал уже, пропали мы, господа! Случай, господа, чистый случай! Но хорошо, что вчера предупредили, а то чёрт его знает, чем бы всё это кончилось!

АЛЁШКА

Появление Алёшки в Роте Ставки Главнокомандующего было абсолютно незаконно. Во-первых, эта рота была сформирована из участников 1-го Кубанского похода, похода Дроздовского[26] и второпоходников, раненных не менее двух раз. Во-вторых, приобретённый на казённые деньги без соизволения начальства поручиком Бондарем после обильных возлияний в одном из «Кавказских погребков», Алёшка был доставлен в роту в насильственном порядке и вовсе не интересовался своим " беспачпортным" положением, целиком предав себя в руки судьбы. Он и не пытался доказывать свого участия в одном из славных походов, что было бы явно невозможно из-за его малолетства, и не оправдывался нетрезвым состоянием своего временного хозяина за своё появление в роте Ставки.

Однако эти неоспоримые факты не помешали зачислению его в роту, главным образом, благодаря его располагающему виду, вызванной им всеобщей симпатии и готовности принять горячее участие в его судьбе. В конце концов, довольно понятно, что маленький медвежонок не принимал участия в походах и попал в роту не с целью словчить и избежать отправки на фронт, а в силу сложившихся помимо его желания обстоятельств. Одним словом, ни с чьей стороны возражения по поводу его пребывания в роте не встретилось.

Командиром роты был в то время дружно ненавидимый всеми, уж не помню, почему, капитан Жлоба. С этой стороны ожидались всевозможные препятствия, но одним своим видом Алёшка победил чёрствое сердце командира. На очередь встал вопрос о «неправедно» израсходованных казённых суммах. К общему удовлетворению, и он разрешился сам собой - путём доброхотных пожертвований. Итак, Алёшка получил легализацию.

Каждый писатель, приступая к описанию своего героя, прежде всего, обращает внимание на его внешность. Что же касается меня, то, хотя и желая идти общепринятым путём, я всё ж принужден отказаться от этого метода по причине весьма уважительной: отсутствию всякой внешности! Как дать представление о большом буром клубке, из которого высовывались по временам лапы, а иногда вырастал клубочек поменьше, увенчанный чёрным носом и горящими в глубокой шерсти чёрными глазами, дававшими некоторое основание подозревать в нём голову! Несколько дней пребывал Алёшка в этом неописуемом состоянии, а затем начал принимать более отчётливую форму. Теперь он уже пытался ходить по полу, иногда валясь на бок, не будучи в силах снести тяжесть задней части своего тела. С каждым днём его движения становились увереннее, а голова пряталась между лап только по настойчивому требованию Морфея.

Его быстрое развитие находилось в прямой пропорции к проявляемому им аппетиту, что, в свою очередь, вызывало и другую, крайне важную необходимость, которой наши ротные остроумцы воспользовались для выражения своей «симпатии» к ротному командиру. Узрев тревожную сосредоточенность в лице Алёшки, они немедленно вели его в комнату ротного, обычно находившегося в канцелярии, водружали на постель и подвергали усиленному массажу живот до тех пор, пока медвежонок не удовлетворял и собственное желание, и общее стремление массажистов. После двух-трёх показов предписанного ему поведения сметливый Алёшка уже не нарушал положенного этикета. Возмущённый командир начал запирать свою комнату на ключ. Обескураженный Алёшка за невозможностью проникнуть за запертую дверь располагался перед нею, оставлением своих " визитных карточек" доказывая добросовестность выполнения взятых им на себя обязанностей. Первоначальная неосторожная симпатия к Алёшке навеки покинула сердце командира. Из «какая прелесть! » Алёшка стал «эта гадость! » Впрочем, потеря симпатии со стороны начальства с лихвой компенсировалась бурными одобрениями чинов роты, отдавшей Алёшке свою благодарную любовь.

Поутру после поверки целая компания футболистов высыпала на соборную площадь. Алёшка, будучи прирожденным футболистом, неизменно сопутствовал им. Однако он решительно отказывался подчиняться правилам игры и как только овладевал мячом, бросался на него животом сверху, после чего между ним и мячом начиналась борьба с переменным счастьем: то мяч перед ним, то Алёшка на нём! Сдавленный тяжестью Алёшкиного тела мяч прыгал в сторону, преследуемый по пятам Алёшкой. Настигнутый им, он снова выскакивал из-под обрушившегося на него медвежонка, а тот неукоснительно продолжал своё преследование, не изменяя приёма единоборства.

Так они и катались по площади, к великому негодованию футболистов, вынужденных из-за потери мяча временно прекратить своё состязание. Всякий раз, как мяч покидал границы поля, он неизменно оказывался под мягким Алёшкиным животом, пока, вырвавшись, снова не появлялся на поле с самой неожиданной стороны в сопровождении своего мохнатого приятеля. Мяч немедленно отбирался, а снабжённый «подтатырой» Алёшка поспешно скрывался за забор из человеческих ног, где и выжидал нового удобного случая.

Одним из самых заядлых футболистов был тогда поручик Дроздовского полка Михаил Гусиков, которого всякий перерыв в игре приводил в бешенство. Однажды, вскормив в своей груди змею мщения, он с силой направил мяч на не подозревавшего злого умысла Алёшку, бросившегося ему навстречу. В результате произошедшего столкновения, перевернувшись раза три через самого себя, Алёшка покатился к ближайшему дереву, на которое и вскарабкался в рекордное (в смысле скорости) время. С этого дня дерево стало его любимым наблюдательным пунктом, а желание принимать активное участие в игре испарилось.

Как-то раз, не помню уже, кто из офицеров подкинул мяч на высоту сука, увенчанного Алёшкиной особой. Пришедший в ужас медвежонок отшатнулся и, потеряв равновесие, свалился на голову поручику Корниловского полка Пашкевичу по прозвищу Чинизелли[27]. Много тогда пришлось употребить труда, чтобы доказать Пашкевичу, что падение ему на голову Алёшки нельзя рассматривать как покушение на жизнь славного соратника генерала Корнилова, а относиться нужно к этому делу проще. Вынужденный согласиться с приводимыми доводами, Чинизелли всё же ещё долго ругался.

Кроме Алёшки, в Особой роте состоял на довольствии огромный ирландский дог. Этот молосс проводил свободное от еды время в состоянии чего-то похожего на летаргический сон. Лежал он обыкновенно в конце коридора, дожидаясь сигнала на обед. Выслушавши его, дог неторопливо начинал обходить по порядку всю роту, собирая посильную мзду буквально со всех, после чего отправлялся к своей миске, съедал всё её содержимое и снова укладывался в коридоре с полным сознанием исполненного долга и с очевидным твёрдым намерением дожидаться ужина. Мне всегда казалось, что ничто не в силах вывести его из оцепенения или вызвать в нём хоть какое-то желание, кроме как покушать. Доброты и благодушия он был непомерного.

Появление в роте Алёшки всё же вызвало некоторое беспокойство относительно их будущих взаимоотношений. Первая встреча их состоялась в коридоре в обстановке заранее принятых предупредительных мер. Изумлению дога не было границ. Обнюхав со всех сторон Алёшку, попробовав его лапой и облизав ему живот, дог остался доволен своим новым знакомым. Что же касается Алёшки, то больше всего его привлёк длинный хвост дога, которым он и занялся. Через минуту всякие опасения рассеялись, так как их взаимная симпатия бросалась в глаза.

Вскоре влияние Алёшки на дога сказалось со всей силой: на второй же день их знакомства характер пса изменился коренным образом. С раннего утра дог отправлялся на розыски своего приятеля и, обнаружив его присутствие у кого-нибудь на кровати, сковыривал его на пол своей мощной лапой, после чего между ними начиналась неравная борьба, в которой дог придерживался оборонительной тактики, а Алёшка атаковал с невиданным азартом, наскакивая на дога со всех сторон. Результат бывал неизменным: дог поднимал лапу и валил Алёшку на пол, перекатывая его несколько раз подряд и помогая своей лапе носом. Освободившись не без согласия дога, Алёшка снова атаковал и снова падал жертвой могущественного пса. Эта игра не надоедала ни одному, ни другому и продолжалась вплоть до прогулки на соборной площади, а по возвращении с неё возобновлялась. Когда же искатавший собою весь пол медвежонок начинал чувствовать полное истощение сил, то спасался, залезая на чью-нибудь кровать, где и засыпал мгновенно.

Однако отдых его никогда не бывал продолжителен. Через полчаса ярое желание победы снова овладевало им, и тогда он вскачь направлялся в становище дога, на которого и бросался со всего разбега. Полусонное состояние пса не мешало ему снова одерживать победу и катать Алёшку по полу, сколько вздумается. Иногда игра разнообразилась, принимая характер встречного боя. Это случалось обыкновенно утром, когда дог, направляясь на розыски Алёшки, неожиданно встречал его в коридоре. Тогда они мчались навстречу друг другу, и в момент неизбежного столкновения дог перепрыгивал через медвежонка, а тот, не будучи в состоянии затормозить, продолжал нестись вперёд, пока не останавливался, поворачивался и с новой энергией устремлялся на повторявшего свой каверзный приём дога. После этих первых перипетий встречного боя сражение принимало обычный характер с привычным для Алёшки результатом, что, впрочем, нисколько не огорчало покладистого медвежонка и, по-моему, даже ему нравилось.

Уже самый состав роты указывал на присутствие в её рядах чрезвычайно предприимчивых личностей, исхитрявшихся извлечь добавочное удовольствие из единоборства дога и Алёшки. Имея 20-23-летний возраст и обладая свойственной ему изобретательностью, эти личности вполне оправдали возлагавшиеся на них надежды.

Утром и вечером рота выстраивалась на поверку в длинном плохо освещённом коридоре, в глубине которого держал свою «штаб-квартиру» дог. Алёшка припрятывался за правым флангом и к моменту выхода командира роты и подачи команды " Смирно! " незаметно впускался между первой и второй шеренгой. Никакого шевеления в строю не могло быть замечено, так как стоявший во второй шеренге третьим или четвёртым поднимал согнутую в колене ногу, а его левый сосед – правую. В образовавшуюся " калитку" в двойном заборе из человеческих ног проникал Алёшка и тотчас же устремлялся в направлении левого фланга, где, по его понятиям, должен был находиться дог. В свою очередь, пёс впускался с левого фланга и, заметив Алёшку, мчался ему навстречу, неизбежно сталкиваясь с ним где-то в середине стоящей " смирно" роты. В результате их бурной встречи пять-шесть человек вываливалось вперёд, нарушая воинский устав. А в образовавшуюся брешь, подгоняемый лапой и носом дога, торжественно вкатывался Алёшка, не желавший принимать во внимание окончательную порчу своих отношений с ротным командиром и глубоко уверенный в том, что поставленный ребром вопрос: «Он или ротный? » - будет разрешён в его пользу. Кстати, вопрос этот не встал на очередь только потому, что вскоре капитан Жлоба был сменён и в командованье ротой вступил капитан Савельев, будущий командир 3-го Марковского полка.

Однажды, вернувшись из города, я принёс для Алёшки баночку меда. Алёшка сразу угадал её содержимое, но встретил неодолимое препятствие ввиду ширины своих лап, мешавших ему проникнуть вовнутрь банки. Его попытка перевернуть банку над головой в ожидании самотёка мёда ему в рот успехом не увенчалась. Потерявший терпение Алёшка начал катать её по полу, но твердый мёд не желал вытекать. Желая помочь ему, я хотел было взять банку, но медвежонок пришёл в такую ярость, что я предпочёл предоставить это его собственным усилиям.

После множества бесплодных попыток Алёшка всё же нашел возможность вступить в обладание содержимым банки. Для этого ему пришлось сесть на пол, прислонившись спиной к стене, поднять лапами непрактичную посуду и, запрокинув голову, вылизывать сладкий мёд. За этим занятием он провёл бесконечно много времени. Когда я поднял, наконец, оставленную им банку, то в ней не было и признака мёда. Она была чиста, как Алёшкина душа.

Приобретя уже известный опыт, через несколько дней он справился со второй банкой гораздо скорее. Однако самым неожиданным последствием вылизанной им третьей банки явилась ежедневная утренняя ревизия моей кровати, где Алёшка устраивал настоящий обыск, о чём свидетельствовали скинутые на пол матрас, одеяло и простыни, а исчезнувшая подушка находилась в самых неожиданных местах: так, например, Алёшка дважды приволакивал её в подарок догу. Беззастенчивость медвежонка прогрессировала с каждым днём и требовала принятия решительных и действенных мер. Банка мёда оказалась вписанной в ежедневный рацион Алёшки и тяжелым бременем легла на мой более чем скромный бюджет. Иного выхода не было. Приобретённая с вечера банка ставилась в угол комнаты, отведённой десяти человекам. Восставши ото сна, Алёшка немедленно отправлялся туда и принимался за свой утренний завтрак, до окончания которого никакие попытки дога вызвать его на единоборство успехом не увенчивались.

В один прекрасный вечер поручик Бондарь вернулся из города с полным удовлетворением от проведённого отпуска и с бутылкой ликёра в кармане. Решивши продлить своё «благостное» состояние, он предложил Алёшке составить компанию. Никогда не пробовавший ликёра Алёшка пришел в восторг от этого божественного нектара и не только не вернул предложенную ему бутылку, но и окрысился на требовавшего возвращения своего имущества поручика Бондаря. Никакие уговоры не помогли, и когда наконец бутылка перешла к своему законному владельцу, то оказалась пуста, как барабан, а Алёшка, спев несколько никому неведомых песен, растянулся на полу и заснул как убитый.

Терзавший его на следующий день " кацен-ямер" был настолько мучителен, что людские сердца не выдержали и дали ему опохмелиться. Действительно, зрелище было потрясающее: Алёшка ходил, держа себя лапами за голову, жалобно и непрестанно стонал или валился головой вниз и тёрся ею о пол. Виновник Алёшкиного состояния чувствовал себя не лучше, приняв на свою голову, кроме заслуженных невыносимых мучений, град сыпавшихся на него упрёков.

Моё пребывание в роте Ставки было весьма кратковременно, так как вскоре я получил письмо от командира полка, вызывавшего меня для принятия командной должности, и вернулся в мой родной полк. Через месяц, тяжело раненный, я очутился в тылу в Таганроге, куда к этому времени перебрался и штаб генерала Деникина. Как только я получил возможность двигаться, то первым делом отправился навестить роту Ставки и моего любимца Алёшку. Алёшки уже не было в роте: его отдали на какой-то бронепоезд. Мне сообщили, что медведь окончательно спился, и продолжать держать его в роте стало невозможно. Кое-как подлечившись, я опять уехал в полк и вскорости забыл и думать об Алёшке.

Но нам суждено было ещё раз встретиться. Мы были уже в Крыму. Узнав, что мой отец живёт в селе Покровском, что между Феодосией и Керчью, я, воспользовавшись очередным ранением, отправился навестить его. На станции " Семь колодезей", где я покинул вагон, стоял наш бронепоезд. На площадке одного из его вагонов был одетый в широкую меховую шубу человек высокого роста и плотного телосложения, с остервенением крутивший тормозное колесо. Его одеяние явно не соответствовало жаркому майскому дню и невольно привлекло моё внимание. К моему великому удивлению, я разглядел, что это был большой бурый медведь. «Алёшка! » - вырвалось у меня невольно.

Алёшка бросил крутить свое колесо, вывалился на насыпь и бросился ко мне со всех четырёх ног. При виде скачущего на меня медведя я до того растерялся, что не сделал ни малейшей попытки спастись хотя бы бегством.

Алёшка узнал меня и выразил свой восторг тем, что начал обращаться со мною так, как некогда обращался с ним дог, и если бы не прибежавшие с бронепоезда люди, то мне пришлось бы вопреки собственному желанию искатать собой всё поле, будучи принуждаемым к этому времяпрепровождению неумеренным энтузиазмом Алёшки!

ГЕНЕРАЛ КАНЦЕРОВ

Известие о назначении генерала Канцерова на должность начальника Марковской дивизии в нашем 2-м полку было встречено с большой осторожностью. Горький опыт назначения из Ставки Главнокомандующего мало располагал старых марковцев к неумеренному энтузиазму, а потому восторженные отзывы о нём офицеров, служивших под его командой на фронте Великой войны, не могли рассеять общее выжидательное отношение к личности генерала Канцерова. Командиры батальонов, рот и начальники команд сошлись на хорошо известной добровольческой формуле: приедет – увидим, повоюет – оценим.

Визит генерала не заставил себя ждать. Весь старший командирский состав полка был собран в просторной казачьей хате для представления новому начдиву. Полковой адъютант капитан Рексин отправился доложить командиру полка генералу И. П. Докукину, незамедлившему явиться вместе с генералом Канцеровым. Быстро прошла обычная процедура персонального представления. Каждому из нас генерал отпускал какой-либо комплимент, ясно указывающий, что новый начдив уже имеет кое-какие сведения обо всех. Пережав все руки и истощив весь запас комплиментов, генерал Канцеров предложил всем сесть и обратился к нам с речью в странном, как будто извиняющемся тоне: " Господа офицеры! В вашей прославленной среде я человек новый. Поэтому не взыщите, если я обращаюсь к вам с целью рассеять возникающие у меня недоумения. Наскоро ознакомившись с канцелярской частью, я, к ужасу моему, определил, что многое из того, что творится у вас, мне абсолютно непонятно! " И генерал беспомощно развёл руками. С минуту дав нам возможность упиться этим жестом отчаяния, генерал неожиданно охватил свою голову руками и, постукивая себя пальцем по макушке, горестно воскликнул: " И вот ведь голова! 35 лет провёл я на военной службе, а всё ещё не всегда и не всё понимаю! Господа, помогите мне! » – трагически простёр он вперёд руки.

На лицах собравшихся офицеров можно прочесть недоумение и растерянность. Ёрзает на своем стуле командир 1-го батальона Я. Д. Борцов, а его помощник И. П. Селецкий больно давит мне на ногу, вероятно, пытаясь изменить выражение моего лица, которое он считает в данной обстановке неуместным. Начальник учебной команды капитан Володя Царёв (по прозвищу Облом) мрачно уставился в пол и не шевелится, считая себя бессильным оказать помощь начдиву. Но тут-то и зарыта собака: испрашиваемая Канцеровым помощь зависит именно от Володи. «Капитан Царёв! » – обращается генерал к подпрыгнувшему от неожиданности Володе. Высоко подняв над головою какую-то книжонку и поворачиваясь во все стороны, Канцеров продолжает: «Объясните мне, пожалуйста, какие чины существуют в Вашей учебной команде? Что за чин " дегенерат"? Представьте, совсем не помню! »

Увы! Трагические восклицания и жесты начдива внезапно принимают для меня несколько тревожное значение. Но пока знаем об этом только я, Володя и Канцеров, все же остальные продолжают считать нового начальника душевнобольным.

Смущённый генеральским вопросом капитан Царёв молчит, переминаясь с ноги на ногу. А дело просто: несколько дней тому назад было приказание назначить двух лучших солдат в учебную команду от каждой роты. Получив это приказание, я после совещания с моим фельдфебелем отправил Володе двух полукалек: одного хромого, а другого с искривлённым позвоночником, возвращённых мне на следующий день с надписью в рассыльной книге: " Двух присланных дегенератов возвращаю. Кап. Царёв". Потерпев фиаско в моём желании избавиться от ненужного мне элемента, в той же книге я поместил и мою разочарованную сентенцию: «Двух возвращённых дегенератов с душевным прискорбием принял обратно. Кап. Р. "

Теперь эта рассыльная книга, поднятая на всеобщее обозрение над головой генерала Канцерова, и вызвала поразительное начало генеральской речи. Не получив ответа от Царёва, Канцеров возжаждал объяснения от меня. Я указал на то, что уход из строя солдат, да ещё двух лучших, ослабляет и без того малочисленную роту и в нашем положении вообще невозможен. Моё объяснение вызвало возражение Володи, быстро перешедшее в спор, прекращённый генералом вовсе не в духе отеческого выговора.

Из этой первой встречи остро запомнился мне и другой эпизод, героями которого оказались уже все без исключения. Как тогда же выяснилось, генерал Канцеров успел уже ознакомиться и с хозяйственной частью полка, которой остался весьма недоволен. Начав с подполковника Борцова, он задал ему совершенно неожиданный вопрос: " Что должно находиться в передке походной кухни? " С 1914 года бессменно находившийся в строю, множество раз раненный, храбрейший и талантливейший офицер нашего полка, Я. Д. Борцов давным-давно позабыл нормальную жизнь тыловой части, а посему ответил уклончиво, но правильно:
- Прежде всего, надо иметь передок.
– А как же Вы возите кухню? – изумился Канцеров и получил исчерпывающий ответ:
- В оглоблях!
– Ну, а когда у Вас будет передок, что должно в нём находиться? – не отставал начдив.

Этот каверзный вопрос, задававшийся всем по порядку, полного освещения не получил, хотя на двух вещах все сошлись безусловно: неприкосновенный запас дров и полотенце. Что же касается всего остального, то тут мнения разделились.

Разошлись мы тогда поражённые знаниями Канцерова и нелепостью задаваемых им вопросов. Однако общее впечатление было в его пользу. Вскоре подоспели и свежие новости, окончательно убедившие нас в оригинальности нашего начдива.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒