Тони Джордан 10 страница

Кстати, о моде. Надо что-то делать со своей внешностью. Никогда раньше не замечала, какая я старая. И толстая. В шкафу одно старье. Тряпки, которые мне малы. Сейчас носят совсем другое. И зачем только девчонки надевают эти очки, в которых похожи на стрекоз? Надо тоже такие купить. Я уже целую вечность не покупала одежду. В последнее время я сильно поправилась, не понимаю почему. Я по-прежнему хожу на прогулки и, если не готовлю для Шеймуса, ем на ужин только бутерброды с сыром. Правда, не стану отрицать, что постоянно хожу голодная и то и дело перекусываю на ходу. Вся одежда вдруг стала мне мала, поэтому еду в Чедстоун на автобусе и покупаю новую. К счастью, милая продавщица помогает мне с выбором – какая добрая девушка, она достает платье за платьем, и я примеряю их все. Не уверена, идут ли мне эти новые платья, но, вернувшись домой, моментально о них забываю. Подумать только, широкие пояса снова в моде.

На занятиях по групповой терапии обсуждаем возвращение на работу. Франсина хочет, чтобы я рассказала, что случилось перед тем, как меня уволили. Микробофобы в ужасе. Для них учитель – одна из худших профессий в мире, ведь дети – настоящая фабрика микробов и, если ты работаешь учителем, твои шансы заполучить глистов и вшей заметно увеличиваются. А мне нравилась моя работа. Эти маленькие умные головки. Даже когда дети не слушались, в них было столько жизни.

Франсина: Когда мы делимся мыслями, переживаниями и опытом, это помогает нам излечиться. Грейс, не поделишься с нами? Не расскажешь о той катастрофе?

Первый мозг: Катастрофе? У меня даже машины больше нет.

Второй мозг: Она имеет в виду Дэниэла Делуку.

Первый мозг: А! Дэниэл Делука. Конечно. Никаких проблем. Проще простого. Как-то утром я дежурила на детской площадке. Все учителя делали это по очереди. Было жарко. На небе ни облачка. Дети носились как ненормальные. И вот я услышала крик.

Франсина: Очень хорошо, Грейс. Продолжай.

Я продолжаю. Удивительно. Мы с Франсиной и микробофобами едва знакомы и, тем не менее, сидим в нашем пластиковом кругу, и я рассказываю им о том, о чем не говорила даже Шеймусу. Но в последнее время мои воспоминания словно не мои, будто всё это происходило с кем-то еще или я видела это по телевизору. Мне легко вспомнить, но трудно подобрать слова, чтобы в точности всё описать. Не хочу показаться нелепой.

Первый мозг: Сейчас это кажется совершенно нелепым.

Франсина: Ничего подобного. Мы все здесь, чтобы тебе помочь.

Первый мозг: Мальчик из второго класса упал со шведской стенки вниз головой и сломал себе нос. Вот, собственно, и всё. Его звали Дэниэл Делука – трудно забыть такое имя. Почему-то этот случай произвел на всех особенно тягостное впечатление – было много крови, однако учителям и раньше приходилось видеть кровь.

Джемма: Кровь? А она на кого-нибудь из вас попала?

Первый мозг: Нет. Или да. Не помню. Короче, маленький гаденыш орал что есть мочи, поэтому вряд ли с ним случилось что-то серьезное.

Дарья: А много было крови? Она попала тебе на одежду?

Франсина: Молодец, Грейс. Не прерывайся.

Первый мозг: Я хотела что-нибудь сделать, но мне почему-то стало трудно сдвинуться с места. Просто невозможно. Сесть, пошевелить рукой – всё это было слишком тяжело. Руки и ноги стали как бетонные. Я испугалась. Могла только стоять там, и всё. Наверное, от шока.

Франсина: А что было потом?

Первый мозг: Потом кто-то из детей позвал другого учителя – глупо, конечно, ведь не прошло бы и пары минут, как всё встало бы на свои места.

Всё бы улеглось, надо было лишь подождать. Но, когда прибежала учительница физкультуры Шарон Лидди, стало только хуже, потому что у меня отпала необходимость приходить в себя. Если бы Шарон тогда не подняла бучу, а приготовила всем по чашке чаю и принесла мне стульчик, всё было бы в порядке, и я бы сейчас здесь не сидела.

Франсина: «Скорую» вызвали?

Первый мозг: Вызвали. Даже две машины. Одну для Дэниэла Делуки. А парамедиков нужно лучше учить управляться с абсолютно здоровыми женщинами. Понятно, что они хотели как лучше, но мне нужно было всего лишь немного времени, чтобы прийти в себя. Дальше всё как в тумане.

Джемма: Надеюсь, ты не села в «скорую»? Ты даже не представляешь, каких заразных людей они там возят!

Дарья: Я бы лучше взяла такси.

Карла: Мне нужно помыть руки.

Франсина: Как в тумане не пойдет, Грейс. Ты должна вспомнить.

Первый мозг: Я старалась, когда приехала в больницу. Должно быть, им показалось, что мне лучше, потому что меня отпустили домой.

У врачей в клинике полно настоящих больных и нет желания тратить драгоценное время на получивших легкий шок, поэтому неудивительно, что меня отпустили. Дорогу домой помню плохо, кажется, добиралась на трамвае. Но помню, так выбилась из сил, что даже не выполнила распорядок по отходу ко сну. Просто переоделась в пижаму и сразу легла.

Франсина: А наутро стало хуже?

Первый мозг: Наутро стало хуже. Будильник должен был прозвонить в 5. 55, как обычно, чтобы осталось еще пять минут для полного пробуждения. Я встаю ровно в 6. 00. Раньше это было для меня важно.

Второй мозг: А можно кусочек торта?

Первый мозг: Потом.

Второй мозг: Когда потом? Я есть хочу.

Франсина: Грейс, продолжай, пожалуйста. Что произошло потом?

Первый мозг: Потом… то есть тогда… в прошлом… той ночью… произошел сбой на электростанции…

Гари: Какова вероятность сбоя на электростанции?

Второй мозг: Раньше я бы мог ответить на этот вопрос.

Первый мозг: …ужасное совпадение после предшествующих событий. И будильник не зазвонил. Не было ничего. Только нолики мигали.

Франсина: И что ты сделала?

Первый мозг: Ничего. Как я могла узнать, что нужно вставать, когда ничего не говорило мне об этом? Вот я и лежала тихо в кровати.

Я не паниковала. Напротив, в моей душе вдруг воцарил мир. Меня с детства окружали цифры, но до случившегося я находила способ примирить цифры и жизнь. И вот они захватили власть – целиком и полностью. Я наконец стала свободной.

Франсина: И что случилось потом?

Второй мозг: Потом еще не наступило? В кафе продают кексы.

Первый мозг: Я тоже хочу есть. Когда Джил зашла меня проведать, я не ела в течение суток. Ей понадобилось так много времени, потому что в школе пришлось поднять архив, чтобы узнать, кому звонить, если я не явлюсь на работу. Должно быть, день клонился к вечеру, судя по расположению солнца. К тому времени я несколько раз сходила под себя…

Джемма: Сходила? Под себя?

Дарья: И продолжала лежать в кровати?

На самом деле всё было не так ужасно, как кажется. От липкой влаги моя кожа прилипла к простыне, а простыня к матрасу, и это было важно, так как вставать я не собиралась. К тому же мне было тепло. Я ни в какую не хотела вылезать из кровати, несмотря на приход Джил и все ее уговоры и мольбы. Бедняжка Джил, она так ничего и не добилась. Когда приехала «скорая», я по-прежнему не соглашалась вставать. А ведь надо было всего-то поставить будильник на 5. 55, но откуда им было знать? Пришлось вколоть мне снотворное, потому что сдвинуть сопротивляющееся тело очень непросто, даже для двух здоровенных парамедиков.

Франсина: И тебя отвезли обратно в больницу?

Второй мозг: Не припоминаю, чтобы кто-то умер и завещал тебе право распоряжаться, когда есть кексы, а когда нет!

Первый мозг: Прошу, не мешай. Я тут разговариваю.

Второй мозг: Ну знаешь, если Карле можно каждые две секунды ходить мыть руки, не понимаю, почему мне нельзя всего один раз сбегать в кафе за кексиком!

Франсина: Мы слушаем, Грейс. Может, тебе станет лучше, если мы возьмемся за руки?

Джемма: Нет!

Карла: Только троньте меня, и вы все пожалеете.

Второй мозг: Может, сейчас самое время? А?

Первый мозг: Когда я проснулась в больнице, всё происходящее со мной перешло на иной уровень, потому что правила стали намного строже. Я больше не могла контролировать свой дневной распорядок, а как объяснил мне потом профессор, цифры были единственным в моей жизни, чем я могла управлять.

И я вдруг разучилась считать про себя. Я больше не могла скрывать, что считаю. Мне постоянно хотелось произносить цифры вслух. Если в больнице кто-нибудь делал что-то неправильно, например брал 8 квадратиков с буквами вместо 7, играя в скрэббл, или как ни в чем не бывало приносил ужин позднее, чем обычно, меня это немного расстраивало. Я кричала. Немного. Швырялась предметами. Иногда.

После нескольких недель терапии становится очевидно, что микробофобы потихоньку выздоравливают. Эдит, наша лучшая ученица, по-прежнему боится прикасаться к предметам, но уже не из-за микробов. Просто у нее трясутся руки. Дарья и Джемма тоже чувствуют себя лучше. Оказалось, они сестры, которые уже много лет друг с другом не разговаривали. Каждая подозревала, что другая лишь притворяется больной, чтобы поиздеваться над сестрой. Вскоре Дарья вернется на работу – она ортопед. Джемма по-прежнему плачет во время сеансов, но уже научилась спать по ночам, не оборачивая кровать целлофаном.

А вот у Карлы дела похуже. Спустя несколько сеансов Франсина сообщает, что та бросила занятия. По словам Франсины, нельзя позволить, чтобы ее уход поколебал нашу ментальную уверенность в здоровом счастливом будущем. Гари с каждым сеансом становится всё более озлобленным. Он защищает свое право быть микробофобом на всех уровнях: интеллектуальном, эмоциональном и даже религиозном, потому что микробы тоже твари Божьи, – и кто такая Франсина, чтобы отрицать их важность? Мне его жаль. Безработный, подружки нет, живет один. Что за пустое существование? Неудивительно, что он никак не может расстаться со своими микробами – какая-никакая, а компания.

Через неделю Франсина ненадолго исчезает. Когда пенициллиновая капельница ей больше становится не нужна и она выходит из больницы, полностью излечившись от желудочной инфекции, у Гари возникают сомнения по поводу эффективности лечения. Мы делаем ставки, как долго он продержится.

Мы с Шеймусом сидим дома и смотрим телевизор. Я целыми днями смотрю телевизор одна, а по вечерам с Шеймусом. После утреннего шоу идет кулинарное, с сексапильным греческим шеф-поваром, который просто обожает болтать с оператором. Потом начинается развлекательная программа, посвященная особняку какой-то старлетки и чудодейственной голливудской диете другой старлетки, благодаря которой она похудела на несколько килограммов. Затем различные зарубежные сериалы (в одном злой брат-близнец прикинулся своим хорошим братом и заморочил голову всем, даже собственному отцу; а в другом злой отец переоделся своим хорошим сыном и обманул собственного злого брата). За ними следует шоу, где действие происходит в зале суда – своего рода ритуальное унижение лохов. Еще одна кулинарная передача с толстым шеф-поваром, который не может удержаться, чтобы не попробовать все свои блюда. Следующий пункт программы – что-то вроде ритуального унижения толстяков с пытками, лишь спустя некоторое время я понимаю, что это реалити-шоу, участники которого пытаются сбросить вес. Затем – ритуальное унижение молодых, глупых, голых и пьяных людей, то есть очередное реалити-шоу. Ритуальное унижение жадных до денег людей – телевикторина. Очередной сериал.

Мы смотрим сериал про двух парней, которые оказались давно потерявшими друг друга братьями, вдруг обнаружившими в себе сверхъестественные способности. Или что-то вроде того. Оба брата по-голливудски хороши собой, даже тот, который по сценарию считается некрасивым. Если встретить его в реальной жизни, он окажется самым красивым человеком, которого вы когда-либо видели. То же самое в американских фильмах: на роль гадкого утенка всегда выбирают ошеломляющую красотку, только оставляют ей одну бровь, делают дурацкую прическу и надевают очки. Сериал про братьев-супергероев – один из любимых у Шеймуса. Впрочем, у него все сериалы любимые, поэтому каждый вечер мы часами сидим молча и пялимся в мерцающий ящик в углу. Сегодня я не могу уследить за сюжетом, потому что два моих мозга растрещались (кажется, они спорят о том, кто из них красивее: практический или абстрактный), вот я и усмехаюсь, когда это делает Шеймус, и издаю недовольные стоны, вторя ему. Смотрю ему в глаза, но двум моим мозгам не сразу удается отобразить на лице улыбку. Мне нравится ему улыбаться. Потому что иногда, когда он смотрит на меня, лицо у него становится печальным.

Звонит телефон.

Ларри: Привет, Грейс.

Второй мозг: Слава богу, наконец-то мы встали с дивана! Наш зад уснул!

Первый мозг: Заткнись, пожалуйста, я смотрю сериал. Теперь так и не узнаю, была ли его бывшая подружка зомби.

Второй мозг: Разве вы, зомби, не видите друг друга издалека? Должно же у вас быть тайное рукопожатие или что-то в этом роде.

Ларри: Грейс, ты слушаешь?

Первый мозг: Привет. Как дела?

Ларри: Нормально.

Первый мозг: Как семья?

Второй мозг: Кажется, она хочет поговорить о другом…

Первый мозг: Хорошо.

Ларри: Я ничего не говорила.

Первый мозг: Хорошо.

Ларри: Мама сказала, ты ходишь к психиатру.

Первый мозг: Всё в порядке, спасибо. А у тебя как?

Второй мозг: Зачем ты ходишь к психиатру?

Ларри: Ну?

Первый мозг: Что ну?

Ларри: Ты ходишь к психиатру?

Второй мозг: Тебе бы к пластическому хирургу сходить. Отрастил задницу с тюфяк.

Ларри: Ты что смеешься? Что смешного?

Первый мозг: Ничего. Ничего смешного. Я хожу к всячески рекомендованному Профессору Профессору, который помогает мне построить лестницу в счастливое будущее.

Ларри: Какая-то ты другая. Не хочу, чтобы ты менялась, Грейс. Хочу, чтобы ты была такой, как раньше.

Первый мозг: Я такая же, как раньше. Только лучше. Как дела?

Потом трубку берет Джил. Я вызываюсь посидеть с детьми в выходные, чтобы она с Гарри могла сходить в ресторан на романтический ужин. Я начинаю чувствовать себя увереннее в транспорте: несколько раз уже ездила на автобусе, и, кажется, это у меня неплохо получается. И Ларри вечно зовет меня в гости. Джил говорит, что идея прекрасная, а потом спрашивает Ларри. Оказывается, у детей в таком возрасте вечно какие-то планы, и в выходные Ларри идет к подружке, поэтому это не очень удобно. Ничего личного. Но я и не обижаюсь.

Мне также трудно определиться, куда поехать в отпуск, как Шеймус запланировал. Раньше у меня был список мест, где я мечтала побывать, – я его еще в детстве составила, вырезала картинки из журнала про путешествия. Сан-Себастьян, Испания. Озеро Гарда, Италия. Кения. Южная Африка. Париж. Лондон. Никогда не была ни в одном из этих мест. Но теперь, когда настало время планировать реальный отпуск, мой список совершенно перестал меня интересовать. По правде говоря, я даже не могу его найти. И вообще, вся эта затея с отпуском… Мне от нее не жарко и не холодно. Собирать вещи, потом разбирать… И всё ради чего? Вот вчера по телевизору показывали отличный документальный фильм про пирамиды – это же всё равно что побывать там, к тому же и не отравишься экзотической едой. Ни жары тебе, ни туристов. Но, наверное, ездить в отпуск всё-таки здорово. Только пусть Шеймус сам выбирает куда.

Сегодня иду на прогулку в парк. Холодает, и под ногами шуршат опавшие листья. В парке много разных деревьев, старый фонтан и оранжерея, где уже более века выращивают растения, привыкшие к постоянному теплу, которого не может дать им мельбурнский климат. Впереди меня идет женщина с коляской. Остановившись у скамейки, она берет ребенка на колени. На нем желтый комбинезончик со штанинами, переходящими в носочки. Он сделан из чесаного хлопка и по линии плеча расшит крошечными голубыми птичками. Женщина держит ребенка так, что он стоит на своих крошечных пальчиках, и сюсюкает с ним, морщит нос и трется им о его животик. Ребенок извивается.

Подхожу к соседней скамейке, сажусь и делаю вид, что любуюсь цветами. Мать подкидывает малыша на колене, и я представляю его будущее. Вот ему три года: у него светлые волосы и ободранная коленка, он бежит к ней и плачет, а она берет его на руки, и он утыкается ей в шею заплаканным личиком. Восемь лет: они идут на футбол, взявшись за руки, в другой руке он сжимает флажок и ручку, надеясь получить автограф – надо лишь подождать после матча, и они ждут, потому что она знает, как много для него это значит. Она из тех терпеливых женщин, у которых всегда находится время для самого важного. Шестнадцать: у него трудный период, он вступает в шахматный клуб и решает изучать юриспруденцию, но в двадцать, проведя год за границей по программе студенческого обмена и потеряв девственность в объятиях бразильянки по имени Жанис, объявляет, что сыт по горло, бросает университет и устраивается в Гринпис на полставки, а в свободное время занимается изготовлением грубо сколоченной деревянной мебели, используя в качестве сырья старую древесину, найденную в обломках идущих под снос промышленных зданий. Для него это нечто среднее между искусством и акцией протеста.

Дальше всё видится как в тумане и больше похоже на нагромождение будущих воспоминаний: первое Рождество, поездки на рыбалку, мамины заботы – подгоревший тост, пролитый чай; смех и возня в родительской кровати, слезы и истерики на кассе. Первая свадьба – он женится на женщине, которая явно ему не подходит, но мать ничего не говорит, она лишь готова принять его с распростертыми объятиями, когда случится неизбежное. А вот они впервые вместе смотрят «Семь самураев». Первый самостоятельный поход на горшок. День, когда умирает собака и они вместе ее хоронят, и оба плачут на заднем дворе – в ее руке лопата, в его – букет камелий. Нежность, свойственная мальчикам дошкольного возраста, прежде чем гормоны сделают их озлобленными и грубыми. Тепло выкупанного малыша в пижаме. Запах младенческой шеи.

Тени в парке становятся длиннее, а ветер – холоднее, и, когда я поднимаю глаза, их уже нет. Я одна.

Когда я решаю написать о прогулке в своем журнале – Франсина утверждает, что с помощью одних только этих записей можно излечиться, – то не могу придумать лучшего способа описать свои мысли, чем этот.

В детстве дядя подарил мне калейдоскоп. Я поворачивала колесико, и маленькие стеклышки прыгали перед глазами, складываясь в паутинки, закаты и ожерелья. Когда я думала о том ребенке в парке, это было похоже на калейдоскоп, только из воспоминаний.

На сеансах все обожают, когда я читаю свой журнал, – и хорошо, ведь в том, что касается разговоров, я совершенно безнадежна. Все говорят так быстро, что к тому времени, как мои мозги успевают решить, что им хочется сказать, уже давно обсуждается другая тема. Но мой журнал определенно лучший. Микробофобы совсем не умеют письменно выражать мысли.

Франсина: Полезно ежедневно приветствовать свой журнал, как друга. Вот примерная первая строчка: «Доброе утро, Журнал. Спасибо, что согласился сегодня принять мои мысли и чувства».

Джемма: Ничего глупее в жизни не слышала. По-моему, лучше съесть свою блевотину, чем здороваться с листком бумаги.

Гари: В том, чтобы есть свою блевотину, нет ничего плохого.

Франсина: Что?!

Гари: Не так уж это и отвратительно. Это имеет смысл, на самом деле. Ведь бактерии, которые содержатся в блевотине, это наши собственные бактерии, и мы всего лишь потребляем их обратно, а не отпускаем в окружающую среду, чтобы они заразили кого-нибудь еще.

Дарья: Гари, ты идиот.

Франсина: Хм… Да. Мы немного отвлеклись от нашей сегодняшней темы, которая посвящена ведению журнала. Грейс, не хочешь зачитать отрывок из своего журнала?

Дарья: Есть собственную блевотину отвратительно. Ведь когда тебя рвет, блевотина куда-нибудь приземляется – разве что у тебя, Гари, какая-то особенная блевотина, парящая в невесомости. А когда она приземляется, то тут же заражается от той поверхности, куда попала, поэтому если ее съесть, то в организм попадут не только наши собственные бактерии, а много чего еще!

Франсина: Грейс? Может, кто-нибудь еще?

Гари: Между прочим, собаки постоянно едят свою блевотину.

Франсина: Что?!

Гари: Собаки едят свою блевотину каждый раз. Если у них что-то не так с животом, они всё срыгивают, но не пропадать же добру – поэтому они и съедают всё заново. Вдруг на этот раз будет вкуснее. Так обычно и бывает.

Джемма: Что бывает?

Гари: Намного вкуснее. Во второй раз.

Франсина: Грейс, не могла бы ты зачитать отрывок из своего журнала?!

Отрывок из журнала: По календарю середина осени. Дерево за моим окном сбросило почти все листья. Весной появятся новые, и с ними новая жизнь.

Франсина: Какая прелесть, Грейс! Какая трогательная аналогия с процессом твоего выздоровления!

Первый мозг: Я так и знал – это называется «аналогия»! Я знал!

Второй мозг: Знал ты, как же!

Отрывок из журнала: Лечение помогает, но я еще не получила счет. Я знаю, что рано или поздно счет придет – ведь я заполняла формы. Знаю, что вполне способна заплатить по счету и, если что, сестра поможет. Но до сих пор счет не пришел.

Франсина: Ох, Грейс, дорогая наша Грейс! Пусть ты не слишком активно участвуешь в групповых дискуссиях, но поверь, на каждом занятии ты отрабатываешь свои деньги! Когда так внимательно слушаешь рассказы своих друзей по группе. Когда изо всех сил стараешься не считать. Я рада, что ты поделилась с нами своими страхами, но прошу тебя, выбрось их из головы. Ты каждый день отрабатываешь свои счета. И каждый день, моя смелая, храбрая Грейс, платишь по ним.

Первый мозг: Мм… спасибо.

Второй мозг: Мне противно находиться с тобой в одной черепной коробке.

Отрывок из журнала: До начала лечения я каждый вечер готовила на ужин курицу с овощами. И ела. В одиночестве. Теперь, хоть мне всегда хочется есть, я потеряла всякое желание готовить. Я делаю бутерброд с сыром, ем чипсы с кетчупом или шоколадное печенье. Или покупаю бургер в кафе.

Дарья: Невероятно – она ела курицу.

Джемма: Это отвратительно. Как ты еще жива после этого?

Первый мозг: А что не так с курицей?

Дарья: Ты вообще газеты читаешь?

Джемма: Никогда не слышала о курином гриппе?

Дарья: Если на лужайке голубь, я даже из дома не выхожу.

Франсина: Девушки, мне кажется, Грейс всего лишь пытается провести аналогию и рассказать о тех изменениях, которые произошли в ее отношении к питанию. Речь идет о психологическом и эмоциональном голоде, желании быть услышанной и принятой.

Первый мозг: Вот именно это я и хотел сказать.

Второй мозг: Я этого больше не вынесу. Я пошел спать. Разбуди, когда придет время обеда.

Теперь мы с Шеймусом практически живем вместе. За ним по-прежнему осталась комната в доме, где живут его братья – Дермот и Брайан. Но тот дом – настоящая холостяцкая берлога: грязная посуда в раковине, грязная одежда на полу, один из парней вечно приклеен к дивану и смотрит футбол. Поэтому почти всё время мы проводим у меня. У Шеймуса тут даже кроссовки и зубная щетка. Я покупаю хлопья, которые он любит.

Мне так намного проще: ведь если бы я не знала, в каком доме проснусь, то начала бы волноваться, что забуду принять лекарство. Кроме того, от моего дома гораздо ближе до клиники и профессора. Я сама езжу на трамвае. Теперь я с профессором встречаюсь всего раз в месяц – отчитаться, как проходит лечение и групповая терапия. Я по нему скучаю. На прошлой неделе увидела в парке мохнатую гусеницу и с нежностью подумала о его бровях.

Однажды утром у меня были кое-какие дела – забросить вещи Шеймуса в стиральную машину, отдать его ботинки в ремонт, оплатить счет за электричество. Потом по телевизору показывали потрясающее шоу про геев и лесбиянок – женщин, словно запертых в телах мужчин, и мужчин, оказавшихся в телах женщин. Психолог (не мой) говорил, что это вполне распространено: многие имеют такие наклонности. А я никогда прежде не догадывалась, как несладко живется этим людям, – с какой ужасающей бесчувственностью я относилась к геям и лесбиянкам!

В кафе я больше не хожу. Я так растолстела, что есть апельсиновый торт с горячим шоколадом ежедневно мне теперь просто противопоказано. Вместо этого делаю себе морковные палочки и съедаю полтора финика с тахиновой пастой, которая не такая уж и тошнотворная, если привыкнуть. Пару дней назад звонила маме, и мы славно поболтали про домашние дела. Я всегда была чистюлей, но раньше никогда не вдавалась в детали. Мы поговорили о том, как лучше складывать простыни (сперва свернуть, держась за два смежных конца с короткого края; затем уголок в одной руке к уголку в другой, пока тот не накроет его внахлест; повторить то же самое с другой стороны). А также обсудили, как правильно гладить кухонные полотенца и рубашки. Как это раньше я не замечала, какая она умная? К примеру, когда я глажу рубашки Шеймуса, то всегда оставляю воротничок на потом. Разумеется, спереди образуется складка. А надо проглаживать воротничок с внутренней стороны в первую очередь. Это же гениально! Потом мы поговорили о том, кто из ведущих кулинарных программ нам нравится больше всего. Обе пришли к выводу, что от Эйнсли болит голова, а Делия, с ее очаровательным акцентом, хоть и произносит слова четко, всё же слегка раздражает. Потом мама заявила, что при одном взгляде на Джейми ей хочется сыграть в «спрячь каннеллони». Мне вдруг стало дурно, и я попрощалась.

Я рада, что телефонные разговоры стали лучше мне удаваться. Двум моим мозгам очень трудно сосредоточиться на том, что слышат уши. Как-то раз я заговорила об этом на групповой терапии и, когда двое микробофобов понимающе закивали, ощутила такую поддержку! Франсина дала мне пару полезных советов, я им последовала и теперь держу возле телефона коробочку, в которой лежат карточки с именами и информацией о людях, которые мне звонят. Пока в ней только четыре карточки, но стоит мне устроиться на работу, и наверняка появится больше. Вот, например, карточка номер один.

Имя: Шеймус Джозеф О’Рейлли

Статус: Мой парень

Дата рождения: 5 января 1969 года

Важные имена: Диклан, Дермот, Брайан, Кайли

Комментарии: (место для комментариев)

В графе «Комментарии» пишу что-нибудь, что напомнило бы мне о нашем последнем телефонном разговоре, например: «Обещал заехать в 9 утра в субботу». Это так помогает, что просто удивительно, как я до сих пор не видела ничего подобного в шоу Опры! У меня также есть тетрадка, и, если выдается свободная минутка, я записываю в ней план следующего разговора с тем или иным человеком. Например, в графе «Соседи» я написала: «Сделать комплимент по поводу цветущей азалии в саду». Разумеется, когда я встречаюсь с соседями, тетрадка не всегда со мной, но всё равно это помогает. Не представляю, как обходилась без тетрадки все эти годы.

Если среди ночи звонит телефон, хорошего не жди. Ни разу в истории человечества никто не звонил в такой час с хорошими новостями. Ночью никто не сообщает о том, что вы выиграли в лотерею в дальней стране. Бодрствующие директора по менеджменту крупных международных компаний не предлагают потрясающих вакансий. Малознакомые мужчины не выступают с непристойными предложениями. Никто не спешит нести благую весть. Сотрудники телефонного маркетинга из Дели не жаждут обсудить подробности вашего телефонного контракта. Твой парень не просит забежать за соком.

В ту ночь, когда звонит телефон, я никак не могу проснуться. Слышу его далекие трели, но они словно являются частью моего сна.

В моем сне ранний вечер, я дома и смотрю шоу Опры, как вдруг звонят в дверь. По какой-то причине это вызывает у меня тревогу. Я подскакиваю, чуть не крича:

кто там, у двери? Они пришли за мной? Что подумает Шеймус?

Я в панике спешу к окну, которое почему-то оказывается на первом этаже, и выпрыгиваю. Пытаюсь бежать, но ноги путаются в полах халата, а стопы в тапках подворачиваются. Кто бы ни был там, у двери, он нагоняет меня. Он бежит по пятам, и я чувствую его дыхание на своей шее. Он уже близко, и, как бы я ни старалась, мне всё равно не оторваться. Я падаю, и на меня набрасывается карлик в полицейской форме.

Он довольно жилист и силен для своего роста. У него рыжая борода, а полицейская форма зеленая. «Попалась! » – голосит он и визгливо хохочет. Подняв меня на ноги, он выкручивает мне руки и надевает наручники. Затем заковывает мои лодыжки в тяжелые железные кандалы. Таким образом, мои руки и ноги оказываются скованы. Он тащит меня по тропинке, а я могу передвигаться лишь маленькими шажками, но он ускоряет шаг и тянет меня за руку, пока я не склоняюсь под таким углом, что вот-вот упаду. Может, всё это сон, думаю я, и изо всех сил зажмуриваюсь. Но не могу снова открыть глаза. Веки как будто приварились друг к другу. Потом понимаю, что визгливый хохот карлика превратился в телефонный звонок.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒