Тони Джордан 6 страница

Если задуматься об этом с точки зрения эволюционной теории, становится еще интереснее. Мы знаем, что эти различия вызваны тестостероном, но зачем? Зачем мужчинам длинный безымянный палец, если именно женщинам, по крайней мере тем, кого я знаю, стало свойственно собирать кольца – обручальные, в честь помолвки, в знак вечной любви и просто красивые, и желательно как можно больше?

Согласно одной теории, такова уж историческая роль мужчины – охотника и воина. Длинный безымянный палец обеспечивает точность при метании копья, причем неважно в кого – в волосатого мамонта или в парня из соседнего племени с таким же длинным безымянным пальцем. Видимо, поэтому женщины так редко становятся чемпионками по метанию дротиков. Ну а когда весь день собираешь ягоды, варишь обеды да растишь детей, уже неважно, какой палец длиннее.

А может, метание копья тут ни при чем? Может, всё дело в естественном отборе. Другими словами, женщины бессознательно выбирают мужчин с меньшим коэффициентом. Сексуальная притягательность мужских рук явно недооценена. Возможно, бессознательно женщина рассуждает так: «Ну и что, что у него пивное брюхо и рожа, как у сбежавшего преступника, – вы только посмотрите на его безымянный палец».

У Шеймуса Джозефа О’Рейлли самые сексуальные руки из всех, что я видела. Иногда он болтает ими, опустив по бокам, иногда сует в карманы. В кафе он придерживает рукой дверь, чтобы пропустить меня. Сегодня мне не приходится вспоминать, где я сидела вчера, и садиться за первый свободный столик по часовой стрелке. Шеймус сам выбирает стол – тот, что чем-то лучше остальных, – и идет к нему. Мне не нужно ничего решать. Мы берем меню.

Когда Шерил видит нас вместе, ее улыбка меркнет.

– Шеймус? Ты сегодня не один?

Привет, Шерил. Это я, Грейс. Прихожу сюда каждый день. Помнишь меня?

– Доброе утро, Шерил, – говорит Шеймус. – Сегодня особенный день. – Он смотрит на меня и улыбается.

Шерил морщит нос, как поросенок, достает из фартука блокнот и ждет.

– Грейс? – обращается ко мне Шеймус.

Завтрак. Он хочет, чтобы я что-нибудь заказала. Первая строчка в меню в разделе «Завтраки» – свежие фрукты с йогуртом. Но в алфавитном порядке первым идет бекон с яичницей и тостами. Есть и другие разделы: «Добавки», «Кофе», «Чай», «Соки», «Коктейли». Надо заказать кофе: первая строчка в разделе «Кофе» – эспрессо. Но тогда надо будет взять и первое блюдо из раздела «Завтраки», и первое из раздела «Добавки», а есть свежие фрукты с йогуртом и беконом как-то глупо. В алфавитном порядке из всего меню первым идет апельсиновый сок. Может, его и взять?

Они ждут.

– Давай сначала ты.

– Банановые блинчики с ягодами и кленовым сиропом, Шерил. И капучино.

Он это серьезно? Разве можно есть столько сладкого утром? Интересно, он в курсе, как это влияет на уровень инсулина? Такого количества калорий на неделю хватит жителям небольшой африканской деревушки.

Они по-прежнему ждут.

Бросаю взгляд на Шеймуса, потом в меню:

– Мне то же самое.

Шерил записывает, хмурится и идет на кухню.

Минуту мы молчим. Тишина приятная – как будто мы оба представляем, что это лишь первый из множества совместных завтраков.

И всё же я должна кое-что узнать.

– Ты живешь где-то поблизости?

– Нет. В Карнеги. С двумя братьями.

Приносят кофе. Его прекрасные длинные пальцы сжимают чашку. Он держит ее в правой руке, прижав к мягкой части ладони, точно это бокал Гранжа 1955 года. Его левая рука поддерживает чашку с другой стороны, пальцы соприкасаются. Всё бы отдала за возможность измерить его пальцы прямо сейчас, но у меня с собой нет ни линейки, ни сантиметра, и к тому же не очень-то красиво это будет выглядеть. Шеймус с довольным видом потягивает капучино, но я-то ненавижу кофе. Чтобы не было так противно, кладу в чашку 5 кусков сахара. Плюс блины – и к полудню я впаду в диабетическую кому.

– И как тебе с братьями живется?

– Ужасно. Они как животные. Это временно. Один мой брат только что расстался с женой. Другой копит, чтобы уехать за границу. Надеюсь скоро от них отделаться. Я их люблю, конечно, но не до такой же степени.

Приносят блины – как-то слишком быстро. Мои подозрения оправдываются: полуфабрикат из микроволновки. Сердечный приступ на тарелке. Шеймус сметает блины, как голодающий.

– Значит, два брата. А сестры есть?

Он поднимает брови. Во рту блины. Не переставая жевать, показывает четыре пальца.

– Три брата, – поясняет он, – и сестра.

– Всего пятеро? Ну ничего себе. В наши дни большая редкость.

Мое воображение рисует их впятером: они играют в прятки в заросшем саду. Карабкаются по деревьям. Играют в крикет на заднем дворе, мяч разбивает окно на кухне, и все молчат, не признаваясь, кто это сделал. Они бегают голышом под брызгами из поливального автомата. Мама приносит кувшин холодного апельсинового лимонада и пять пластиковых стаканчиков. Отец учит одного из них кататься на велосипеде. Откусываю блинчик. Кленовый сироп ненатуральный.

– Мы же ирландские католики. А еще у моих предков до 1978 года не было телевизора. Папа думал, что это такая глупая мода и скоро она пройдет. «Говорю тебе, женщина, через год или того меньше эти штуковины вообще выпускать перестанут». – Шеймус допивает кофе и вытирает пенку с губ тыльной стороной ладони. – Когда мама наконец заставила его купить ящик, это был самый печальный день в его жизни.

– А ты какой по счету? – Наклоняюсь, ставлю локти на стол и подпираю подбородок ладонями.

– Второй. Мой братец Диклан старший. Потом идут Дермот, Брайан и Кайли. Она у нас… немножко не в себе. До сих пор живет с родителями. – Он ловит взгляд Шерил и машет пустой чашкой.

В кафе появляется народ: красиво одетые женщины в модных джинсах, свободных блузах в стиле хиппи и сандалетах с камешками. Мне всё равно – у меня есть план, и эти расфуфыренные домохозяйки из пригорода и мечтать не смеют о такой ночи, какая была у меня вчера.

– Так, значит, Диклан, Шеймус, Дермот, Брайан и Кайли?

Он поводит плечами:

– К тому времени мы уже жили в Австралии, и им хотелось соответствовать[11].

– И какая между вами разница? По возрасту, я имею в виду.

Он прищуривается, точно хочет разглядеть что-то вдалеке:

– Совсем маленькая, и мы очень близки. У мамы нас было пятеро, и старшему не исполнилось и шести лет. А жили мы в новой стране, и у родителей не было ни родственников, ни друзей. Никто не понимал маму из-за ее акцента. Папа старался как мог, но работал он допоздна, да и в те времена сидеть дома с детьми считалось не мужским делом. И Кайли нужно было особое внимание.

Представляю их впятером совсем маленькими, только что после купания, в пижамах на диване. Сгрудились в кучку, пахнут детским тальком и смотрят диснеевские мультики воскресным вечером. Не то что мы с Джил. Нас было двое. Всего двое. И у каждой своя комната. Я читала, а Джил играла в куколки.

– А Ирландия – ты ее помнишь?

– Совсем не помню. Хотя странно – мне было четыре, когда мы перебрались сюда. В двадцать я вернулся туда, думал, что на меня снизойдет озарение, – все, наверное, бывают такими романтичными, представляют, как могла бы сложиться их жизнь, и всё такое. Но как на Марсе побывал. Было весело, но я совсем не чувствовал себя дома.

– Наверное, надо было спросить раньше, но… ты женат?

Смеется:

– Нет, не женат. Определенно нет.

Жду.

– Но у меня была… девушка. Расстались в прошлом году.

– Из-за чего?

Снова смеется:

– Из-за чего? Господи, Грейс, не стесняйся. Если хочешь что-то узнать, так прямо и спрашивай.

Я молчу.

– Послушай… мне нравится моя жизнь. Моя работа, дом. Нравится ходить на футбол и приглашать друзей на барбекю. По воскресеньям мы с ребятами катаемся на сёрфе. А Эшли… она ходила на личностные тренинги, устанавливала цели и читала книжки о том, как добиться успеха… Теперь вот встречается с владельцем строительной фирмы. Слышал, они недавно прикупили многоквартирный дом и ресторанную франшизу.

Смотрю в его каре-зеленые глаза: они спокойны. Он не хмурится. Не выпячивает губы, как некоторые, обсуждая своих бывших.

– Дата рождения?

Приносят второй кофе. Мой капучино Шерил забирает, даже не спросив. Я выпила лишь половину чашки, кофе уже остыл и покрылся свернувшейся пленкой.

– Веришь в гороскопы?

Он кладет ножом на вилку кусочек блина, ягоду черники и окунает сооружение в сопли цвета кленового сиропа. Маленькая башенка отправляется в рот. Он не заглатывает еду кусками, как некоторые, нет, он жует, чтобы распробовать. Сама я осилила лишь 35 процентов блина. Аппетит так и не появился.

– Скажем так: интересуюсь нумерологией.

– Пятое января. – Он вытирает уголок рта салфеткой, хотя и не испачкался.

Козерог. Хотя и не кажется эгоистом. По моему опыту, каждый Козерог считает себя Иисусом. А может, всё наоборот: Иисус, тоже будучи Козерогом, возомнил себя Сыном Божьим.

– 1969 года, верно?

Его вилка замирает на полпути ко рту.

– Откуда ты знаешь?

Хозяйке на заметку: нельзя, чтобы новый приятель подумал, будто ты маньячка.

Улыбаюсь, надеясь, что улыбка не выглядит угрожающе.

– На прошлой неделе в кафе ты сказал, что тебе 38. Помнишь?

– А-а… – Вилка продолжает свой путь.

– Какой у тебя был домашний адрес в детстве?

– Дом в Ирландии? Не помню. Мне было четыре, когда мы уехали. Здесь мы жили на Карпентер-стрит, Вермонт-Саут, дом 23.

Вермонт-Саут. Я даже в отпуск так далеко не езжу. Надо будет посмотреть, где это.

Дома в нижнем ящике прикроватного столика у меня лежит записная книжка – подарок от мамы. С тонкими, почти прозрачными страничками и бледными линейками небесно-голубого цвета. Обложка тоже голубая, из плотной ткани, похожей на обивочную: что-то вроде вельвета, но в совсем мелкий и тонкий рубчик. Я всегда запоминаю цифры и редко их записываю. Но дома я достану книжку и запишу в нее столбик из цифр. Это будут числа Шеймуса. Его телефон у меня уже записан. Нынешний адрес еще узнаю, но у меня уже есть 38, 5, 1, 1969, 4, 23. С этого и начнем. Другие цифры – вроде длины указательного и безымянного пальцев и количества бывших подруг – соберу потом.

– Мы пошли завтракать, чтобы поговорить о тебе, а болтаю я один. Что ты хотела мне рассказать?

У него голос, как у человека, который пытается уговорить спуститься кошку, взобравшуюся на дерево.

Смотрю на тарелку. Сегодня на завтрак я ела не мюсли с бананом и обезжиренным йогуртом. Мой блинчик не разрезан на хирургически точные, заранее высчитанные порции. Я сижу в кафе, а ведь еще не 10. 48.

– Ничего.

– А о чем ты сейчас думала?

Я думала о цифрах, конечно, но еще о его пальцах, о том, где они могли бы оказаться и где бы мне хотелось, чтобы они оказались. А еще о всех умных женщинах, что выбирают мужчин с длинными безымянными пальцами.

– О том, какой ты эгоист, – говорю я, и он краснеет.

После завтрака мы идем к супермаркету, где осталась его машина. Это старый белый «коммодор». Номер MDS 938. Он целует меня прямо посреди улицы. Этот поцелуй не такой требовательный, как вчера ночью, но более значимый. Его щетина жжется. Он дает мне все свои телефоны и записывает мой на трамвайном билетике. Я очень внимательно слушаю, но он не говорит: «Я тебе позвоню».

Вечер воскресенья. 20. 00.

– Привет, мама.

– Привет, дорогая. Хорошая выдалась неделька?

– Отличная. – «Занималась сексом с крутым ирландцем на кухонном полу». – Как сыпь мистера Паркера, прошла?

– Лучше, намного лучше. Вчера о таком ужасе в газете прочитала.

– О чем?

– О двух мальчиках, пяти или шести лет, кажется, они были близнецами. У них не было домашних животных, и вот они решили устроить игру – один будет собачкой, а другой поведет ту собачку на прогулку. И вот один, не помню уж какой, пошел в спальню родителей и взял старый отцовский ремень. Надел его на шею второму мальчику, как собачий ошейник с поводком, понимаешь? Можешь представить, что было дальше, – удавился бедняга, так и не смогли они снять тот ремень.

Удушился насмерть. Что за ужасы нынче в газетах?! Представь, каково бедным родственникам того парня? Хоть вообще не читай. Как думаешь, что еще можно использовать для подкормки, кроме газет? Грейс? Грейс, ты меня слышишь?

Слышу.

– Не знаю, мам. Рекламу из почтового ящика? Журналы? Мистера Паркера?

– Очень смешно, дочка. Нет, наверняка цветные чернила вредны для почвы. Буду просто покупать газеты и не читать.

Проходит 19 минут.

– Привет, Грейси.

– Привет, Джил.

– Слушай, я вот что хотела сказать… Мы с Гарри едем в Китай. С детьми всё будет в порядке. С ними всё будет в порядке, как думаешь?

– Конечно.

– Они будут жить у друзей. И ходить в школу, как обычно. Для своего возраста они вполне серьезные дети. Всё с ними будет в порядке. И это всего на неделю.

Да, Джил. Ничего с ними не случится.

– И с мамой ничего не случится. Как думаешь, с ней всё будет в порядке?

Нет, Джил. Я думаю, прилетят пришельцы-человекоубийцы, приземлятся в вашем бассейне и всех их сожрут. Говорю ей, что мне пора. Я не могу говорить. Слишком много мыслей.

В понедельник идет дождь, 12 градусов. Не по сезону дождливо и холодно. Люблю Мельбурн, но это… В разгар лета льет как из ведра, и капли твердые, как град. Сотни, тысячи капель. Миллионы. Миллиарды. Дождь выбивает меня из колеи. Завтрак не жуется, и холод пробирает до костей. На завтрак я всегда ем 40 г свежих мюсли (содержание жира в обжаренных просто немыслимо), 200 г обезжиренного йогурта (тот йогурт, что стоит первым в холодильнике супермаркета и продается в упаковках по 2 штуки, ни в коем случае не по 6 – я беру 5 упаковок) и 1 банан, порезанный на 10 кусочков.

Когда идет дождь, хочется есть тосты, макая их в яйцо всмятку.

В прошлом году я купила лабораторные весы. Почти невозможно отмерить мюсли с точностью до грамма. Почти бесчеловечно есть одно и то же каждый день, без вариаций. Почти невозможно верно сосчитать шаги, когда идет дождь и очень хочется обойти лужу.

Меня тошнит от всего этого.

В понедельник мне не захотелось завтракать. Чуть не прогуляла кафе – куда приятнее сидеть дома рядом с обогревателем. Когда я всё же пришла, не захотелось апельсинового торта. Глазурь оплыла по краям, как будто торт простоял в витрине все выходные. Дома я посмотрела по телевизору старый фильм с Грир Гарсон и сделала 10 упражнений на пресс в первую рекламную паузу и 10 приседаний во вторую. Ужинать тоже не хотелось. Резать еду на кусочки казалось скучным и бессмысленным занятием, а ведь обычно меня успокаивает это ритмичное действие. И эта курица… Господи, как же она мне надоела! Хочу овощную лазанью – пышную, с золотисто-коричневой сырной корочкой. Запеченного лосося, посыпанного тертой лимонной цедрой, с каперсами, может быть, еще с веточкой укропа и картофельной запеканкой. Пирог с мясом и почками под толстым слоем теста высотой 10 сантиметров – и раскрошить корочку вилкой. Чили кон карне с привкусом тмина, остающимся на языке, тако, хлебный пудинг и арбуз. Только не вместе. По отдельности. Каждый день, с тех пор как я перестала ходить на работу, я ем мюсли, йогурт, бананы, сэндвичи с тунцом и яичным салатом (через день) и курицу с овощами. Уже 24 месяца одно и то же.

Вечер понедельника. Он не звонит.

Во вторник дождь усиливается. 18 градусов. Чищу пространство между компьютерными клавишами ушной палочкой, обмакнув ее в масло чайного дерева. Потом звоню Ларри. Джил говорит, она у подруги. Потом снова напоминает, что едет в Китай. Она не спрашивает, можно ли оставить мой номер телефона в школе, где учатся дети, на экстренный случай. Не просит звонить детям и проверять, как у них дела, навещать маму и поливать цветы.

Вечер вторника. Телефон молчит.

Я могла бы и сама позвонить, между прочим. На дворе не 1950-е всё-таки. И я не одна из тех, кто играет в игры, – я просто не могу решить, когда именно это сделать. Вечер воскресенья? Слишком рано. Вечер понедельника? Как будто мне нечем было заняться. Позвони я во вторник вечером, и он решил бы, что я нарочно выбрала вторник вместо понедельника, чтобы он не подумал, что я слишком уж заинтересовалась. Когда и во вторник вечером телефон не звонит, я начинаю задумываться – почему? Может, я ему не понравилась? Что, если я шокировала его в постели – вела себя как шлюха? Или не как шлюха? Слишком быстро согласилась на секс? Или у меня слишком волосатые ноги? Наверное, это потому, что с утра мы не занялись сексом. Ему это не понравилось. Или он из тех, кому нужно просто добиться своего один раз? Или он думает, что я такая?

Среда. Переставляю книги на полке, нарушая алфавитный порядок в пользу тематического. Сперва биографии, затем романы, книги по истории, математике и медицине. Естественные науки – в последнюю очередь. На улице хорошая погода. 32 градуса. Чищу жалюзи губкой с горячей мыльной водой. Каждую планку протираю 10 раз. Вечер среды. Он так и не позвонил. В четверг натираюсь губкой, 10 раз провожу по руке до локтя, затем выше локтя, по ноге до колена и выше колена и так далее. Отшелушиваю лицо. Вокруг левого глаза 7 морщинок, вокруг правого – 8. Не так давно было всего по 6 вокруг каждого. Неужели нельзя сделать так, чтобы они появлялись симметрично? Гаденыши прямо-таки плодятся. В отличие от меня.

Может, устроить еще одну генеральную уборку, как мама раньше делала? Хотя я только недавно убиралась. А

Я провожу уборку дважды в год: первого января в честь Нового года и первого сентября в честь начала весны. Конечно, было бы лучше, если бы между этими двумя датами был промежуток ровно в полгода, но тут уж ничего не поделаешь.

Несмотря на то что я убираюсь совсем не так, как мама, что-то в моем поведении, несомненно, напоминает ее. Когда я протираю каждый дюйм поверхности от верхней части картинных рамок до нижней части стены, я закрываю глаза, и мне словно снова девять. Помню, в тот день было невыносимо холодно – когда я думаю о детстве, мне всегда помнится холод. Мама бросала мусор в печь, и тепло шло во все стороны. По двору клубился дым, разъедающий глаза, как кислота, и подбирался к простыням на веревке. Я знала, что, когда мама их снимет, они будут вонять гарью, и ей придется стирать их снова. Но она не убирала простыни и не дожидалась, пока прогорит печка, прежде чем их развесить. Обрывки бумаги – листки из детских раскрасок, оберточная бумага из мясной лавки – и даже нитки от одежды воронкой кружились вокруг мангового дерева. Я ворошила пепел палкой и находила обуглившиеся куски пластика и металла – оловянных солдатиков и игрушечную железную дорогу.

В доме все вещи перестали быть устойчивыми и приняли текущее состояние. Раньше они стояли на своих местах и были сухими, а теперь всё – мебель, подушки, шторы – перетекало из комнаты в комнату и с места на место, а мама терла полы и ждала, пока они высохнут, и всё было мокрым. По ее приказу мы с Джил доставали из шкафов белье, старые лекарства и свитера и рождественскую елку из пластмассы. Мама чистила даже тот маленький уголок, где мы хранили льняные салфетки, которыми никогда не пользовались. Моя рука забиралась в те места, куда не проходила пухленькая ручка Джил. Все простыни и одеяла стирались и развешивались на веревку. Они были тяжелые, и с них капала вода. Вытряхивались шкафчики в ванной, проверялись каждый тюбик и каждая коробочка. Выворачивались кухонные ящики, мылись и застилались свежей бумагой. Все пластиковые контейнеры вымачивались, оттирались и потом сушились на солнце. Вооружившись ведром и губкой, мы с Джил промывали москитные сетки, которые мама снимала с высоких окон, балансируя на табурете. Стоя на том же табурете, она мыла лампы, расплескивая повсюду мыльную воду.

Уборка начиналась с самого рассвета, и весь день мы ели только яблоки, потому что для них не нужна была посуда и приборы. В конце концов поздно вечером голая – ведь наша одежда еще не высохла – мама мыла полы шваброй, начиная с дальнего угла и кончая у кровати, куда мы все трое впоследствии падали и где спали без простыней и наволочек. Папа интуитивно предчувствовал начало маминой чистящей лихорадки, как животные чувствуют начало грозы. За день до ее начала он складывал в машину рыболовные снасти и палатку. Если кто-нибудь спрашивал, куда он едет, я отвечала: с друзьями на природу. А сейчас я уверена, что ездил он один.

Даже в детстве я догадывалась, что было что-то, что моей матери очень хотелось смыть, что-то, что нужно было сжечь, выполоскать, оттереть любой ценой. Она не замечала, что всё и так чистое, потому что эти приступы случались с ней слишком часто. При этом в ее действиях были порядок и четкость. Теперь ее энергия куда-то подевалась, и всё, что осталось, – это умение говорить без остановки, не думая и не переводя дыхания. В детстве я не спала по ночам и мастерила ей подарки: обклеивала рамку для фотографий ракушками, раскрашивала обычную кофейную кружку, купленную в магазине. Однажды я вышила на наволочке слово «мама» розовыми наклонными буквами. Я мастерила эти вещи, чтобы увидеть любовь на ее лице, когда потом она их будет чистить или стирать.

Я убираюсь не так. Я делю работу на множество маленьких заданий и записываю их в маленьком блокнотике.

1. Убрать вещи со стола. 10 вещей.

2. Протереть стол.

3. Побрызгать стол чистящим средством и отполировать.

4. Поставить вещи обратно, все 10.

Лучше всего поделить работу так, чтобы можно было выполнять ее между делом, – например, прочитать 10 страниц из книжки и сделать пункт 1, прочитать еще 10 страниц и сделать пункт 2. Потом перейти к другой комнате. Обычно я люблю убираться, но на этой неделе даже уборка не давалась, за исключением жалюзи. Я никак не могла решить, когда и с чего начать.

Четверг, 15. 40, погода нормальная, 36 градусов. Звонит телефон.

Пялюсь на него целую минуту. Или мама умерла, или это Шеймус.

– Алло?

– Э-э-э… алло, Грейс? Это Шеймус.

– Шеймус, Шеймус… А… вспомнила: Шеймус с кухонного пола.

– А какой еще может быть Шеймус? С заднего сиденья машины? С кухонного стола? Ты не даешь мне почувствовать себя особенным, Грейс.

– Твои проблемы. У нас тут Шеймусов, знаешь ли, как на параде в честь Дня святого Патрика.

– Ясно. И что я могу сделать, чтобы хоть как-то выделиться из этих остальных Шеймусов?

– Предложи что-нибудь.

– Минутку. – Он закрывает трубку. – Друг, мы такие фильмы не показываем. Нет. Нет у нас говорящих рыб, машин и крыс. У нас тут зона, свободная от антропоморфных существ. Иди-ка лучше в мультиплекс на Свонстон-стрит.

– Ты на работе?

– Ага. Сегодня вообще никого. А жаль. Мы думали, на ретроспективу Пола Кокса[12] народ валом повалит.

– Действительно странно. Родители предпочитают, чтобы их дети смотрели кино про говорящих рыб, а не про вуайеризм и прокаженных.

– Именно. Минутку. – И снова его голос доносится словно издалека: – Приятель, в любом кинотеатре города с тебя возьмут столько же. Я же эти деньги не в карман себе кладу. Ну и не покупай. Взял бы бутерброд из дома.

– Есть чем возмущаться. Небось маленькая кола у вас тридцать восемь долларов стоит.

– Тебе бы у нас понравилось. Если хочешь…

– Спасибо, но я сегодня дома убираюсь. В костюме французской горничной и туфлях на высоких каблуках.

– Больше ни слова, – говорит он. – В воскресенье в одиннадцать свободна?

– Возможно.

– Хорошо. Я за тобой заеду.

– И куда мы пойдем?

– Есть китайскую еду.

Воскресенье, 24 градуса. 10. 30 утра, но я готова, потому что всегда выхожу из дома в это время. На мне черная вязаная блузка из хлопка и оливково-зеленая юбка в крестьянском стиле с поясом на резинке. Сандалии с черными каблуками. Мысленно я заменила прогулку в кафе на поход в китайский ресторан. Сидя в китайском ресторане, я даже готова представлять, будто это моя обычная трапеза в кафе – вот я прихожу, делаю заказ и ем апельсиновый торт.

Открываю дверь и вижу на пороге Шеймуса Джозефа О’Рейлли. На нем гавайская рубашка и светло-голубые джинсы. Тряпочные мокасины. (Видимо, решил одеться в стиле 1980-х. ) Он выглядит потрясающе. Он даже пахнет потрясающе. Мне хочется наплевать на ресторан и пригласить его домой, хотя по расписанию давно пора выходить. Но он чмокает меня в щеку, и уже в следующую минуту мы садимся в белый «коммодор» с номером MDS 938 и срываемся с места.

В ресторане – столики, люди, тележки. Панно на стенах. Носятся дети. Столько всего нужно сосчитать. Пытаюсь отвлечься, думая о том, каково это – быть китайцем. Мне нравится всё китайское. Фейерверки, лапша. Великая Китайская стена. Мне нравится, что китайцы не воспринимают цифры как нечто отдельно существующее: для них цифры являются частью повседневной жизни. В китайском языке из всех чисел у ноля самый сложный иероглиф. Большой толстый круглик, который используем мы, не способен отразить всей безграничности понятия «ноль».

Люблю счастливые числа. В Китае счастливыми считаются 6, 8 и 9 – видимо, из-за того, как они звучат. Шестерка – луи – созвучна выражению «идти как по маслу». Восьмерка произносится как фа – «большая удача в скором будущем». Девятка – дзиу – совпадает по звучанию со словом «долговечный» – его обычно употребляют в отношении брака или дружбы. Я как-то читала об одном гонконгском миллионере, который выложил кругленькую сумму за автомобильный номер, начинающийся с цифр 888. Такие номера порождают обратную реакцию: все знают, сколько они стоят, и начинают относиться к их владельцам с большим уважением. А чем больше людей перед обладателями таких номеров преклоняется, тем счастливее (и богаче) они становятся.

Правда ли, что больше всего этнических китайцев проживает в городке Монтерей-Парк в США, потому что код этого города 818? И что ни один китаец никогда не поселится в доме с номером 14, потому что это означает неминуемую гибель?

Сидя в ресторане и глядя на серебристую тележку, уставленную бамбуковыми мини-пароварками, я чувствую себя жутко невезучей. Наверное, надо купить рубашку с цифрой 8. Всё утро Шеймус вел себя как джентльмен и теперь ждет, когда я сделаю заказ. Я знаю, что должна это сделать. Но мне нужна какая-нибудь система. Порядок. И если выйдет так, что надо будет съесть куриные лапки, я это сделаю.

Но я в полном смятении – бамбуковых контейнеров слишком много.

– Что мне взять?

Он наклоняется и показывает палочками на несколько блюд. Официантка, улыбаясь, ставит на наш стол три пароварки. Шеймус не улыбается в ответ. Он смотрит в контейнер и берет зеленую пельмешку. Кажется, с начинкой из креветок и зеленого лука. Съедает ее. За 2 укуса.

Подходит официантка, неся в каждой руке по белому чайничку.

– Чаю?

Тут что же, нет меню с напитками? А что у них есть еще? Неужели придется решать вот так, с ходу?

– Грейс, чаю?

– Мне?

– Да, – отвечает он, пожалуй, слишком жестким голосом. – Да, нам чаю. Нам обоим.

Официантка разливает чай. И когда можно сделать глоток? Прямо сейчас? Или попеременно откусывать пельмень и делать глотки? А кстати, сколько раз нужно откусить от пельменя, чтобы его съесть? 10 – слишком уж маленькие получатся кусочки. Даже 5 выглядят как-то странно. Шеймус умял пельмень с 2 укусов, но у него рот побольше моего.

– Ну так… надеюсь, я не отвлек тебя от важных дел, когда позвонил в четверг.

– Нет-нет. Я занималась расщеплением атома на кухне, только и всего.

– Ты сейчас… не работаешь?

– Нет. В данный момент нет.

– Не можешь найти подходящее место? Или решила устроить себе отпуск?

Я молчу. Не могу ответить на этот вопрос. Потому что чувствую, к чему он клонит. О Господи! Зачем я только пришла.

– Тебе не нравится китайская кухня?

– Ммм… нравится. Всё такое вкусное. Не могу решить, что попробовать в первую очередь.

Сижу молча, а он тем временем поддевает второй пельмень. Но не ест, а кладет себе на тарелку.

– Грейс, нам надо поговорить.

Почему когда мужчины решают говорить откровенно, то всегда прибегают к клише?

– Погоди-ка, это я – девчонка. Это мои слова.

Он кладет на стол палочки для еды. Его ноздри раздуваются, он делает глубокий вдох и выдох.

Под столом сжимаю руки в кулаки.

– Грейс, ты мне очень нравишься. У тебя отличное чувство юмора, ты сексуальная и… классная. Ты классная. – Он замолкает и отпивает чай.

Ну вот. Надо было догадаться. Мужчины любят сообщать о разрыве в общественных местах, чтобы не было возможности устроить истерику. А что может быть общественнее китайского ресторана?

– Грейс, можно задать личный вопрос?

– Ответ «да». Я всегда была женщиной. Наверное, следует почаще делать эпиляцию.

Нельзя расстраиваться ни в коем случае. Мужчина, которого я знаю 23 дня, попросту не может иметь надо мной такой власти.

Он не улыбается. Пробую другой подход:

– У меня никого не было, клянусь. Ты первый.

Никакой реакции.

– Только разок, но я не затягивалась.

Тяжелый случай.

– Грейс, можешь хоть на минуту прекратить свои шуточки? Я хочу знать, что с тобой происходит. – Морщинки вокруг его глаз превращаются в борозды. Он покусывает нижнюю губу.

Моя шея и лицо заливаются краской.

– Не понимаю, о чем ты.

Опускаю глаза. Он взял одну порцию пельменей с креветками, одну – вонтонов и одну – с редисом. Бамбуковые пароварки стоят треугольником, и я не знаю, с какого конца начать. Был бы это круг, я бы мысленно нарисовала часы и взяла то, что после двенадцати. Но треугольник в мой распорядок никак не укладывается. Поэтому я лишь делаю глоток чая.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒