Прошлое. Настоящее. Прошлое. Настоящее. Прошлое. Настоящее

Прошлое

7 ноября 1997 года

Он не сводил глаз с пистолета, с крошечной вмятины, которую он оставил на белой коже ее виска. Ее руки дрожали так же сильно, как у самого Криса, и он не переставал думать: «Сейчас выстрелит». Но подспудно возникала мысль: «Но она ведь именно этого и хочет».

Она крепко закрыла глаза и прикусила нижнюю губу. Задержала дыхание. Она ожидает, как он понял, что будет очень больно.

Он уже видел раньше такое выражение на ее лице.

Он совершенно ясно вспомнил случай, о котором забыл рассказать доктору Фейнштейну, безусловно, свое самое раннее воспоминание. Он тогда только‑ только научился ходить. Он бежал по тротуару, упал и заорал во всю глотку. Мама взяла его на руки и посадила на крыльцо, а сама стала целовать колено без единой царапины и на всякий случай накладывать лейкопластырь. Уже успокоившись, он понял, что Эмили тоже плачет, а ее мама тоже целует и заклеивает ей коленку. Она бежала рядом с ним по тротуару, но не упала. А на ее колене оказалась свежая ссадина.

– Он упал, – засмеялась его мама, – а у Эмили синяк.

Такое случалось не раз, когда они были детьми: травмировался Крис, а морщилась от боли Эмили, или наоборот – она упала с велосипеда, а он расплакался. Педиатры называли это симпатической болью и заверяли, что дети перерастут.

Не переросли.

Пистолет прижался к виску Эмили, и внезапно Крис понял, если она убьет себя, то он умрет. Может быть, не сразу, может быть, не от слепящей вспышки боли, но умрет обязательно. Без сердца долго не проживешь.

Он протянул руку и схватил Эмили за запястье. Он был сильнее, чем она, и смог оторвать пистолет от ее головы. Свободной рукой он убрал пальцы Эмили с рукоятки кольта и осторожно поставил курок на предохранитель.

– Прости, – выдохнул он, – но я не могу.

Через мгновение глаза Эмили встретились с его глазами и тут же потемнели от замешательства, потрясения и ярости.

– А я могу! – воскликнула Эмили, пытаясь выхватить пистолет, который отнял Крис. – Крис, – через минуту сказала она, – если ты любишь меня, отдай пистолет.

– Я люблю тебя! – закричал Крис с перекошенным лицом.

– Если не можешь остаться со мной, я пойму, – произнесла она, глядя на пистолет. – Тогда уходи. Но не мешай мне.

Крис сжал губы и замер, но она так и не взглянула на него. «Посмотри на меня, – мысленно молил он. – Мы оба проиграем».

И несмотря на то что он не подставил себя под удар и в нем не сидело девять граммов свинца, он почувствовал, как Эмили страдает, – ему стало нечем дышать, он не мог ни о чем думать. Надо бежать отсюда. Нужно уносить ноги подальше от Эмили, чтобы вообще ничего не чувствовать.

Он споткнулся и упал в кусты, растущие вокруг карусели. Слезы застили глаза, ночь казалась беспроглядной. Он вытер слезы и побежал к машине.

В джип он садиться не стал и понял, что ждет, пока раздастся выстрел.

Прошло полчаса – медленные и тягучие. И прежде чем Крис осознал, что делает, ноги уже сами понесли его назад к карусели. Он увидел Эмили на том же месте, где и оставил, – она сидела, скрестив ноги, на дощатом полу, зажав в ладонях пистолет. Она гладила дуло, как будто играла с котенком, и плакала так горько, что задыхалась.

Но вот Эмили заметила его у карусели и подняла глаза. Они были красные, из носа у нее текло.

– Я не могу, – пожаловалась она, слова душили ее. – Я велела тебе убираться к черту, я сколько угодно могу кричать и утверждать, что хочу умереть, но выстрелить не могу.

С бешено бьющимся сердцем Крис помог Эмили встать. «Это знак, – подумал он. – Скажи ей, что он означает».

Но Эмили, как только оказалась на ногах, тут же вложила пистолет ему в руку. Кольт был скользким от пота и теплым от рук Эмили.

– Я настоящая трусиха и не могу себя убить, – прошептала она. – Но продолжать жить боюсь еще больше. – Она подняла глаза. – Куда мне идти?

Все слова застряли у Криса в горле. Он понимал, что если захочет, то отберет у Эмили пистолет и выбросит его так далеко, что она никогда его не найдет. Он сильнее, чем она… в этом‑ то и суть. Он сможет пережить страдания, всегда мог. Именно поэтому он умел плавать таким стилем, как баттерфляй, именно поэтому умел ждать в засидке на уток при нулевой температуре по нескольку часов; именно поэтому позволил Эмили уговорить себя дать ей возможность умереть. Но даже когда они были совсем крошками, когда Крис видел на теле Эмили симпатические синяки, он страдал намного больше, чем от собственной боли. Он умел переносить боль. Свою. Он только не мог переносить ее боль.

Крис остолбенел от муки, которую увидел на лице Эмили. В чем бы ни заключался ее секрет, он ее убивал. Медленно и намного болезненнее, чем мог убить кольт.

Громкий звук, вспышка света – и в голове Криса внезапно прояснилось, как бывало, когда он разрезал поверхность воды в последнем, победном гребке. И все встало на свои места. Эмили не боялась умереть. Она боялась остаться жить.

В это мгновение, в обступившей их ночи, Крис уже не думал о том, чтобы убежать, позвать на помощь, выиграть время. Были только они, он и Эмили, больше никого – и впервые он понял, что чувствовала Эмили.

– Прошу тебя… – прошептала она, и Крис понял, что его единственным желанием в жизни было служить Эмили.

Он взял в левую руку пистолет и обнял ее.

– Ты этого хочешь? – прошептал он.

Эмили кивнула в ответ. В его объятиях она успокоилась, и этот маленький признак доверия заставил его произнести:

– Я не могу так с тобой поступить.

Эмили положила свою руку на его и прижала пистолет к виску.

– Тогда сделай это ради меня, – попросила она.

В этом положении она не могла видеть его лица, но оно стояло у нее перед глазами. Она представляла себе Криса таким, каким он был этим летом, на школьном теннисном корте. На улице стояла удушающая жара, и одному Богу известно, почему они решили поиграть в теннис. Они оказались на корте – Эмили со своими безумными подачами, когда мяч улетал на соседнюю площадку, и Крис, бегущий за мячами, со своим так же далеко летящим смехом.

Она вспомнила, как он стоял спиной к солнцу. Ракетка в левой руке, правой он подбрасывал теннисный мячик. Он вытер пот со лба и широко улыбнулся Эмили. Его голос… Такой сиплый и глубокий, такой родной.

– Готова? – спросил он.

Эмили почувствовала, как пистолет коснулся виска, и затаила дыхание.

– Давай, – выдохнула она.

«Давай, Крис, давай».

Он слышал эти слова, которые били его под дых, но его руки снова дрожали. Если он нажмет на спусковой крючок, то может попасть в себя. А разве это плохо?

«Давай. Давай».

Он уже не мог сдерживать рыданий. Краешком глаза Крис взглянул на Эмили, ее лицо дрогнуло, и он поверил, что уже начал ее забывать. Но он смахнул слезы – и она опять была красивой и спокойной. Она ждала, чуть приоткрыв рот, как иногда делала это во сне. Она открыла глаза, и единственное, что он увидел, – непоколебимую решимость.

– Я люблю тебя, – сказал он.

По крайней мере, ему показалось, что сказал, но Эмили все равно его услышала. Она подняла правую руку и положила на его, ее пальцы обхватили пальцы Криса, побуждая его выстрелить.

Она сжала его руку, палец надавил на спусковой крючок…

Крис оглох, у него закружилась голова, и он упал, продолжая сжимать Эмили в объятиях.

Настоящее

Май 1998 года

Крис замолчал. Присутствующие оцепенели – он дал ответы на все вопросы, которые возникли во время суда. Джордан встал и первым нарушил молчание. Крис склонился над трибуной, руки опущены, дыхание затруднено.

Оставался единственный способ спасти дело. Джордан точно знал, что скажет обвинение, он сам много лет это говорил. И единственный шанс одержать победу, спустить паруса Барри Делани – это самому выступить в качестве обвинителя, прежде чем подойдет черед прокурора.

Джордан подошел к свидетельской трибуне, намереваясь самолично, безжалостно порицать своего подзащитного.

– Зачем вы туда поехали? – задал он циничный вопрос. – Вы планировали совершить самоубийство или зачем?

Изумленный Крис посмотрел на адвоката. Несмотря на произошедшее за последний час, Джордан все еще должен был оставаться на его стороне.

– Я думал, что смогу ее остановить.

– Правда? – хмыкнул Джордан. – Вы думали, что сможете ее остановить, но вместо этого застрелили. Зачем вы принесли две пули?

– Я… не знаю. Честно, – ответил Джордан. – Просто взял две.

– На тот случай, если промажете?

– На случай… я не думал об этом, – признался Крис. – Просто взял две пули, и все.

– Вы потеряли сознание, – решил сменить тему Джордан. – Вы знаете это доподлинно?

– Я очнулся на земле, из головы текла кровь, – сказал Крис, – это все, что я помню.

И внезапно в его памяти всплыли слова, произнесенные Джорданом несколько месяцев назад: «Свидетельская трибуна может быть очень уединенным местом».

– Вы были без сознания, когда прибыла полиция?

– Нет, – ответил Крис. – Я уже сидел, обнимая Эмили.

– Но вы не помните тот момент, когда потеряли сознание. Вспомните, что произошло до того, как вы отключились.

Крис открыл и закрыл рот, подбирая слова.

– Мы оба сжимали пистолет, – выдавил он.

– Где были руки Эмили?

– Поверх моих рук.

– На пистолете?

– Не знаю. Скорее всего.

– Вы можете припомнить, где именно?

– Нет, – ответил Крис, все больше раздражаясь.

– Тогда почему вы уверены, что ее руки находились поверх ваших?

– Потому что я продолжаю чувствовать ее прикосновение даже сейчас, когда вспоминаю об этом.

Джордан закатил глаза.

– Да бросьте, Крис! Давайте без этого киношного бреда. Откуда вы знали, что руки Эмили на ваших руках?

Крис бросил на адвоката сердитый взгляд, лицо его побагровело.

– Потому что она пыталась заставить меня нажать на спусковой крючок! – выкрикнул он.

Джордан повернулся к подзащитному.

– Откуда вам это известно? – не унимался он.

– От верблюда! – Крис вцепился в свидетельскую трибуну. – Потому что именно так и было! – Он прерывисто вздохнул, пытаясь справиться с собой. – Потому что это правда!

– Да? – спросил Джордан отшатнувшись. – Правда? А почему мы должны верить этой правде? Правда у каждого своя.

Крис начал медленно раскачиваться на стуле. Джордан предупредил его, что он испортил всю защиту, и Крис понял, что собственный адвокат заставляет его расплачиваться за это. Если кто и покинет зал суда с видом полного идиота, то это будет сам Крис.

Неожиданно Джордан снова оказался рядом с ним.

– Ваши руки были на пистолете?

– Да.

– Где?

– На спусковом крючке.

– Где находилась рука Эмили? – спросил он.

– На моей. На пистолете.

– Так где? На вашей руке или на пистолете?

Крис опустил голову.

– И там, и там. Не знаю.

– Значит, вы не помните, как потеряли сознание, но помните, что рука Эмили лежала и на вашей руке, и на пистолете. Как такое может быть?

– Не знаю.

– Почему Эмили положила свою руку на вашу?

– Потому что хотела, чтобы я ее убил.

– Откуда вы знаете? – продолжал ерничать Джордан.

– Она говорила: «Давай, Крис, давай». Но я не смог. Она продолжала просить, а потом положила свою руку на мою и надавила.

– Она надавила на вашу руку? Надавила на палец, лежащий на спусковом крючке?

– Не знаю.

Адвокат наклонился к нему.

– Она надавила на запястье, чтобы передвинуть вашу руку?

– Не знаю.

– Ее палец касался спускового крючка, Крис?

– Не уверен.

Он покачал головой, чтобы в ней хоть немного прояснилось.

– Ее рука давила на ваш палец, лежащий на спусковом крючке?

– Не знаю, – всхлипнул Крис. – Не знаю.

– Именно вы нажали на спусковой крючок, Крис? – спросил Джордан всего в нескольких сантиметрах от его лица.

Крис кивнул, из носа у него текло, глаза были красные и опухшие.

– Откуда вы знаете, Крис?

– Я не знаю, – заплакал Крис, затыкая уши. – Господи, я не знаю! Не знаю!

Джордан потянулся к нему, мягко отнял руки Криса от ушей и опустил их на деревянную перегородку, прикрыв своими.

– Крис, вы не уверены, что именно вы убили Эмили?

У Криса сперло дыхание и он непонимающе уставился на адвоката.

«Не нужно ничего придумывать, – мысленно умолял его Джордан. – Просто признайся, что не уверен».

Крис был выжат как лимон, его сердце, казалось, растоптали… но впервые за несколько месяцев он ощутил покой.

– Не уверен, – прошептал он, принимая подарок.

Барри Делани никогда еще не выступала обвинителем на подобном процессе. Джордан довольно мастерски проделал всю ее работу почти до самого конца, пока у подсудимого не случился срыв и он фактически отрекся от своих показаний. Но он все‑ таки признался. А Барри не из тех, кто легко сдается.

– Ночью седьмого ноября много чего произошло, верно?

Крис взглянул на прокурора и осторожно кивнул.

– Да.

– В конце этого долгого дня ваша рука сжимала пистолет? – уточнила Барри.

– Да.

– И пистолет был приставлен к голове Эмили?

– Да.

– Ваш палец лежал на спусковом крючке?

Крис глубоко вздохнул.

– Да, – признался он.

– Пистолет выстрелил?

– Да.

– Мистер Харт, ваша рука продолжала лежать на пистолете, а палец на спусковом крючке, когда пистолет выстрелил?

– Да, – прошептал Крис.

– Вы считаете, это вы застрелили Эмили Голд?

Крис прикусил губу.

– Не знаю, – ответил он.

– У защиты имеются еще вопросы к подсудимому, Ваша честь. – Джордан снова подошел к свидетельской трибуне. – Крис, вы ехали на карусель с намерением убить Эмили?

– Господи, нет!

– Вы поехали туда ночью, планируя ее убить?

– Нет. – Он энергично покачал головой. – Нет!

– В тот момент, Крис, когда вы прижимали пистолет к голове Эмили, вы хотели ее убить?

– Нет, – глухо ответил Крис. – Не хотел.

Джордан повернулся. Теперь он стоял спиной к Крису и, не сводя взгляда с Барри Делани, повторял ее вопросы на перекрестном допросе.

– Ночью седьмого ноября, Крис, ваша рука сжимала пистолет?

– Да.

– Этот пистолет был приставлен к голове Эмили?

– Да.

– Ваш палец лежал на спусковом крючке?

– Да.

– Пистолет выстрелил?

– Да.

– Рука Эмили сжимала пистолет вместе с вашей?

– Да, – признался Крис.

– Она повторяла: «Давай, Крис, давай»?

– Да.

Джордан пересек зал суда и остановился перед присяжными.

– Можете ли вы, Крис, без всяких сомнений сказать, что именно ваши действия, ваши мышцы, ваши жесты привели к тому, что пистолет выстрелил?

– Нет, – с горящими глазами сказал Крис. – Наверное, не могу.

К всеобщему удивлению, судья Пакетт настоял на том, чтобы заключительные речи сторон прозвучали после обеда.

Когда приставы подошли к Крису, чтобы отконвоировать его в камеру в полуподвале, он протянул руку и коснулся рукава Джордана.

– Джордан… – начал он.

Адвокат собирал записи, карандаши и документы, разбросанные по столу, и даже не поднял голову.

– Не обращайся ко мне, – бросил он и вышел, не оглянувшись.

Барри Делани решила побаловать себя мороженым «Хаджендас». Шоколадное внутри, шоколадное снаружи. Явно праздновала победу.

Работая помощником генерального прокурора, единственный способ заявить о себе – схватить удачу за хвост и оказаться первой в списке, когда появится выдающееся дело. С этим Барри, безусловно, повезло. Убийство – редкое явление в округе Графтон, а трагическое признание в зале суда – вещь неслыханная. Еще не один день весь штат будет обсуждать это дело. У Барри, возможно, возьмут интервью для выпуска новостей.

Она аккуратно облизывала мороженое, понимая, что пятно на костюме – не лучший вариант, ведь ей еще говорить заключительную речь. Насколько она понимала, после Джордана она может просто встать и рассказать алфавит, а Криса Харта все равно осудят за убийство. Несмотря на последнюю, отчаянную попытку адвоката. Вся эта чушь о двойном самоубийстве, которую защита выбрала в качестве стратегии, оказавшаяся полной ерундой, окажет неизгладимое впечатление на умы двенадцати присяжных, когда они удалятся для принятия решения.

Присяжные будут помнить признание Криса, что это он застрелил девушку. Будут помнить фиаско его матери в качестве свидетеля. И будут помнить, что первые три дня процесса защита намеренно им лгала.

Никому не нравится, когда его дурачат.

Барри Делани улыбнулась и облизала пальцы: «И меньше всего, – подумала она, – Джордану Макфи».

– Отстань, – огрызнулся Джордан через плечо.

– Полегче! – не осталась в долгу Селена.

– Просто оставь меня в покое, договорились?

Джордан зашагал прочь, но она была чертовски высокой и на своих длиннющих ногах не отставала от него. Воспользовавшись шансом, он нырнул в мужской туалет. Селена распахнула дверь, вошла следом и бросила сердитый взгляд на пожилого мужчину, стоящего у писсуара, который покраснел, быстренько застегнул «молнию» на брюках и вышел из туалета.

– А теперь, – велела она, – выкладывай!

Джордан наклонился над умывальником.

– Ты хотя бы представляешь, какой удар нанесен по моей репутации?

– Совершенно никакого, – возразила Селена. – Ты заставил Криса подписать отказ от права хранить молчание.

– Об этом в новостях никто не скажет. Все решат, что в зале суда я такой же беспомощный, как один из семи гномов.

– Который? – усмехнулась Селена.

– Тупица, – вздохнул Джордан. – Господи! Я похож на дурака? Как я мог вызвать его давать показания и не спросить, о чем он будет говорить?

– Ты разозлился, – нашла оправдание она.

– И что?

– А то. Ты не знаешь, каков ты в гневе. – Селена коснулась его руки. – Ты сделал для Криса все, что мог, – негромко сказала она. – Нельзя все время выигрывать.

Джордан посмотрел на нее.

– А почему бы и нет? – удивился он.

– Знаете, – начал он, повернувшись к присяжным, – еще три часа назад я и понятия не имел, что буду сейчас говорить. А потом меня осенило: мне захотелось вас поздравить. Потому что сегодня вы стали свидетелями редчайшего события. Случилось нечто удивительное, чего никогда еще не происходило в зале суда. Вы, дамы и господа, увидели правду. – Он улыбнулся и облокотился о стол защиты. – Коварное слово, верно? – Он стал серьезным, как судья Пакетт. – И очень емкое. Я посмотрел его значение в словаре, – признался он. – Словарь говорит, что правда – это реальное положение вещей, суть реально происходивших событий и фактов. – Джордан пожал плечами. – В то же время Оскар Уайльд сказал, что чистейшая и простейшая правда никогда не бывает простой и чистой. Правду, как вы понимаете, мы видим глазами очевидца. Вам известно, что раньше я был прокурором? Да, был. Проработал там, где сейчас трудится мисс Делани, целых десять лет. Знаете, почему я ушел? Потому что мне не нравилась правда. Когда ты прокурор, мир делится на белое и черное, события либо имели место быть, либо нет. Я верил в то, что одну историю можно рассказать по‑ разному, по‑ разному посмотреть на вещи. Я не считал, что правде место в суде. Обвинитель предоставляет улики и свидетелей, потом защите выпадает шанс представить то же самое под другим соусом. Но, как вы заметили, я и слова не сказал о том, что говорится правда. – Он засмеялся. – Смешно, вы не находите, что теперь мне приходится хватать эту правду и бежать с ней куда глаза глядят? Потому что это единственное, что мне осталось сделать, защищая Криса Харта. На этом процессе… невероятно, но… всплыла правда. – Джордан подошел к присяжным и облокотился о перегородку. – Мы начали этот процесс с двух правд. Моей… – Он ткнул себя в грудь. – И ее. – Джордан указал на Барри Делани. – А потом мы рассматривали множество вариаций этой правды. Правда матери Эмили в том, что ее дочь могла быть только идеальной. Правда детектива и судмедэксперта основывается на систематизации веских улик. И я не стану утверждать, что улики противоречат их версии. Правда Майкла Голда заключается в том, чтобы взять на себя ответственность за случившееся, хотя намного легче свалить вину на кого‑ то другого. А правда матери Криса не имеет никакого отношения к этому делу. Ее правда – верить сыну… и неважно, к чему это приведет. Но самую главную правду вы услышали от Криса Харта. Только двое знают, что случилось на самом деле ночью седьмого ноября. Одна мертва. Второй только что вам все рассказал. – Джордан обвел присяжных взглядом. – Ваш черед, дамы и господа! Мисс Делани привела вам набор фактов. А Крис Харт рассказал правду. Поверите ли вы слепо мисс Делани, увидите ли события такими, как хочет она, через ее черно‑ белые очки? Скажете ли: был пистолет, был выстрел, девушка умерла – в таком случае это убийство! Или посмотрите на правду? Выбор за вами. Вы можете поступить так, как раньше поступал я, – что мне больше всего нравится в профессии адвоката: просто взглянуть на факты и составить по ним собственное мнение. Или можете подержать правду в руках и понять, какой это подарок. – Он наклонился к присяжным, его голос стал тише. – Жили‑ были девочка и мальчик. Росли они вместе. Любили друг друга, как брат и сестра. Каждую минуту они проводили вместе, а когда выросли, стали любовниками. Их чувства и сердца слились воедино, они больше не различали, где его желания, а где ее. Потом по причине, которую мы так никогда можем и не узнать, один из них начинает страдать. Девушка страдает так сильно, что не хочет больше жить. И обращается за помощью к единственному человеку, которому доверяет. – Джордан остановился в нескольких шагах от своего подзащитного. – Он пытался ей помочь. Пытался ее удержать. Но в то же время чувствовал ее боль как свою собственную. Однако остановить ее он не смог. Он потерпел неудачу. И даже зашел так далеко, что убежал. – Джордан посмотрел на присяжных. – Дело в том, что Эмили не смогла себя убить. Она просила его, умоляла, плакала, положила свою руку на его, сжимающую пистолет. Она стала такой неотъемлемой частью Криса, как и Крис стал неотъемлемой частью Эмили, что даже не смогла сама исполнить свою последнюю волю. Теперь перед вами как перед присяжными стоит вопрос: Крис совершил это сам? Кто знает, дамы и господа, что заставило щелкнуть этот спусковой крючок? Не нужно смешивать физическую силу и силу воли. Может быть, это Эмили надавила на руку Криса. А может быть, Эмили сказала ему, что больше всего хочет уйти из жизни. Сказала, что доверяет и любит его настолько, что просит помочь ей сделать это. Как я уже сказал, Крис Харт – единственный человек в зале, который там был. И даже Крис не уверен в том, что произошло… Мисс Делани хочет осудить Криса за убийство первой степени. Однако, чтобы это сделать, она должна доказать, что у Криса были время и возможность все обдумать заранее. Что он планировал убийство, что преследовал свои цели, решив забрать жизнь у Эмили. – Джордан покачал головой. – Знаете, а ведь ни той ночью, ни когда бы то ни было еще Крис не хотел убивать Эмили. Меньше всего он желал ее смерти. И у него не было времени подумать о том, что произошло. Он никогда ничего не решал, и сейчас за него решила Эмили. Главное в этом процессе – не факты, приведенные мисс Делани, не то, что я сказал во вступительной речи, и даже не представленные мною свидетели. Главное – Крис Харт и то, что он решился вам рассказать. – Джордан медленно обвел взглядом присяжных, намеренно встречаясь с глазами каждого. – Он сидит здесь, и даже у него есть сомнения в том, что же произошло на самом деле. Как можете не сомневаться вы? – Джордан направился к своему столу, но на полпути остановился. – Крис сказал вам то, что большинство присяжных никогда не слышат, он сказал правду. Теперь от вас зависит показать ему, что вы услышали.

– Мистера Макфи, несомненно, ждет будущее великого романиста, – сказала Барри. – Меня тоже, признá юсь, захватило его изложение событий. Но мистер Макфи всего лишь пытался отвлечь вас от очевидных фактов в этом деле, что, по его мнению, не одно и то же, что и правда. Мы не знаем, говорит ли Крис Харт правду, – продолжала Барри. – Нам известно, что раньше он лгал, лгал полиции и своим родителям. В действительности в этом процессе мы услышали три истории. Первая – что Эмили хотела свести счеты с жизнью и ее примеру собирался последовать Крис. Вторая – Эмили хотела покончить с собой… но Крис пытался ее остановить. – Барри сделала паузу. – Знаете, по мне, так эта версия намного правдоподобнее, потому что Крис не похож на самоубийцу. Но потом Крис опять меняет свою версию: Эмили сама не смогла нажать на спусковой крючок, поэтому ему пришлось физически сделать это за нее. – Барри театрально вздохнула. – Мистер Макфи хочет, чтобы вы взглянули правде в глаза. – Прокурор удивленно приподняла бровь. – Какой именно? Чтобы не тратить время на пустые споры, остановимся на последней версии Криса. Предположим, что он сказал правду. Однако даже в этом случае у вас не остается иного выбора, кроме как признать его виновным. Вам представлены фактические улики – единственные неизменные вещи в этом процессе. Вы слышали, как детектив Маррон сказала, что на пистолете обнаружены отпечатки пальцев Криса; слышали показания судмедэксперта, который настаивает, что траектория полета пули указывает на то, что кто‑ то выстрелил Эмили в голову; слышали, как он показал, что под ногтями у Эмили обнаружены частички кожи Криса, а синяки у нее на запястьях возникли в результате борьбы. Но, вероятно, важнее всего то, что Крис Харт сам признался, что застрелил Эмили Голд. По его собственным словам, это он ее убил. Человек признается виновным в убийстве первой степени, если своими намеренными действиями вызвал смерть другого человека. Если его действия были умышленно заранее спланированы. Давайте задумаемся над этим. Крис Харт взвесил все «за» и «против», а потом решил принести на место преступления пистолет. Заранее спланировано. Он зарядил пистолет. Заранее спланировано. По собственной воле он взял у Эмили пистолет, приставил его к ее голове и продолжал держать, пока не раздался выстрел. Это, дамы и господа, убийство первой степени. Неважно, пожалел он Эмили или нет. Неважно, что она просила его это сделать. Неважно, что ему было больно ее убивать. В этой стране нельзя просто взять пистолет и застрелить человека. Даже если он тебя об этом просит. – Барри подошла к присяжным. – Если мы сейчас поверим Крису, то где же провести границу? Особенно когда потерпевшая уже мертва и не может дать показания. И по улицам будут разгуливать преступники, которые станут уверять нас, что жертвы – мол, клянусь Господом! – сами просили их убить. – Она указала на место для дачи свидетельских показаний. – Крис Харт был здесь и сказал, что взял пистолет, приставил его к голове Эмили и выстрелил. Неважно, что еще происходило в тот момент, – отбросим эмоции, психологические выкладки, замешательство – произошло убийство. Вот она – правда. Вы должны признать Кристофера Харта виновным, если смерть Эмили Голд наступила в результате его действий. Если эти действия были преднамеренно спланированы заранее. Но как без малейших сомнений квалифицировать действия Криса Харта? – Барри направилась в противоположный конец зала, перечисляя по пунктам: – Он мог опустить пистолет. Он мог в любой момент уйти. Никто не принуждал его стрелять в Эмили Голд. – Она остановилась у стола с вещественными доказательствами и взяла орудие убийства. – В конце концов, к голове Криса никто пистолет не приставлял.

К шести часам вечера присяжные еще не вынесли вердикт. Криса отвели в тюрьму, чтобы он переночевал там. Он разделся и залез под одеяло. Он отказался от ужина, отказался разговаривать со всеми, кто стучал по прутьям решетки его камеры.

В голове билась одна мысль – та, которую не озвучили ни Джордан Макфи, ни Барри Делани. Возможно, им она казалась неважной. Крис и сам об этом не задумывался, пока Джордан не пробудил в его памяти события той ночи. Это касалось Эмили.

Она любила его. Он знал это, никогда в этом не сомневался. Но она попросила его ее убить.

Если очень сильно любишь человека, никогда не взвалишь ему на плечи груз, который придется нести до конца жизни.

Крис отгонял от себя эту мысль. Он решил, что любить Эмили – значит отпустить ее, если она на самом деле хочет именно этого. Но Эмили оказалась эгоисткой, она не оставила ему выбора. Она привязала его к себе – окончательно и бесповоротно – болью, стыдом и даже чувством вины.

Шум потасовки, которую затеяли заключенные этажом ниже, и бряцанье ключей надзирателя затмила охватившая Криса ярость, пульсирующая в голове.

Он злился на Эмили за то, что она так с ним поступила. За то, что поставила свои желания выше его. За то, что он на семь месяцев попал в эту вонючую дыру, на целых семь месяцев, которых уже никогда не вернуть. За то, что не сказала ему о ребенке. За то, что оставила его. За то, что сломала ему жизнь.

И в эту минуту Крис понял: если бы Эмили Голд сейчас была рядом, он сознательно убил бы ее.

Селена отодвинула пустой стакан.

– Все закончилось, – сказала она. – Уже ничего не изменишь.

– Я мог бы…

– Нет, не мог, – заверила она Джордана.

Он закрыл глаза и откинулся на спинку кресла, перед ним на тарелке лежал почти не тронутый кусок мяса.

– Терпеть не могу этот момент, – признался он. – Не люблю ждать. Налогоплательщикам было бы проще вручить мне меч для харакири и удостоить чести умереть.

Селена рассмеялась.

– Джордан, ты такой оптимист, – сказала она. – Крошечная проблема может стоить тебе карьеры.

– Плевать мне на карьеру!

– Тогда в чем дело? – Она пристально посмотрела на него. – Понятно… Крис.

Он потер лицо руками.

– Знаешь, что не идет у меня из головы? Когда Крис давал показания, он сказал, что до сих пор иногда чувствует прикосновение Эмили. Я велел ему не молоть чепуху.

– Ты должен был так сказать, Джордан.

Он отмахнулся от ее слов.

– Не в этом дело. Дело в том, что я вдвое старше Криса Харта, я был женат, но никогда ничего подобного не испытывал. Убил он свою девушку? Да, убил. По крайней мере, технически. Но, господи, как я ему завидую! Не могу представить, что можно настолько сильно любить человека, чтобы быть готовым ради него на все, что бы он ни попросил. Даже если речь идет об убийстве.

– Ты сделаешь все ради Томаса, – возразила Селена.

– Это не одно и то же, и ты это прекрасно знаешь.

Селена немного помолчала.

– А я Крису Харту не завидую. Мне жаль его. Потому что шансы снова полюбить для него почти равны нулю. А тебе всегда есть на что надеяться.

Джордан пожал плечами.

– И тем не менее… – сказал он.

Селена вздохнула.

– Пора домой, – сказала она. – Завтра рано вставать.

А потом прямо посреди ресторана она обхватила его голову ладонями и нежно притянула к себе. Ее язык легко скользнул между его губами.

Джордан едва не задохнулся.

– Зачем ты это сделала? – удивленно спросил он, когда Селена наконец отстранилась.

Она погладила его по щеке.

– Просто хотела, чтобы ты задумался о чем‑ то другом, – ответила она, повернулась и покинула ресторан.

Джордан отправился следом.

В девять часов Харты уже ложились спать. Гас просто не смогла придумать другого способа поскорее приблизить завтрашнее утро. Она погасила свет и стала ждать, пока муж выйдет из ванной.

Джеймс лег под одеяло, матрас заскрипел и прогнулся под его тяжестью. Гас повернулась к окну, где светил тоненький месяц. Когда наступит полнолуние, ее первенец уже будет отбывать пожизненный срок в федеральной тюрьме.

Она знала, почему Крис прервал ее дачу показаний, равно как и отдавала себя отчет в том, что выглядела жалко. Он не мог смотреть на нее за свидетельской трибуной, каждое лживое слово разрывало его сердце – оно, словно матрешки, становилось все меньше и меньше, пока внутри уже ничего не осталось. Крис не мог видеть, как страдает любимый человек.

Именно поэтому он убил Эмили.

Она, должно быть, всхлипнула, потому что внезапно Джеймс притянул ее к себе. Гас повернулась к надежному теплому телу мужа и обняла его.

Она хотела прижаться крепче, спрятаться Джеймсу под кожу, стать его частичкой, чтобы у нее не было собственных мыслей, собственных тревог. Она хотела обрести его силу. Но вместо того чтобы поговорить с мужем, она подняла голову и поцеловала его. Ее рот припечатался к его шее, ее бедра прижались к его ногам.

Кровать, спальня – все пылало вокруг. Они царапали друг друга, пытаясь быстрее раздеть. Джеймс в считаные секунды вошел в Гас. Ее тело забилось под ним, ее голова была блаженно, счастливо пуста.

Когда все закончилось, Джеймс погладил ее по влажной спине.

– Помнишь, – прошептала она, – ту ночь, когда мы его зачали?

Он кивнул жене в волосы.

– Я знаю, это произошло именно тогда, – пробормотала она. – Тот раз был особенный. Как будто ты отдавал мне себя на хранение.

Джеймс крепче обнял жену.

– Так и было, – признался он. И, чувствуя, как вздрагивают ее плечи, как по его груди текут ее слезы, принялся успокаивать Гас. – Я знаю, знаю…

Когда присяжные вошли в зал суда, Крис почувствовал, что задыхается. В горле у него встал комок, на глаза навернулись слезы. Никто из присяжных на него даже не взглянул, и он попытался вспомнить, что говорили заключенные: по их опыту, это хороший знак или плохой?

Судья Пакетт обратился к одному из присяжных, пожилому мужчине в черной сорочке на пуговицах.

– Мистер Формен, присяжные вынесли вердикт?

– Да, Ваша честь.

– Единогласно?

– Да, Ваша честь.

Судья кивнул. Секретарь суда подошел к скамье присяжных и взял у старшины сложенный лист бумаги. «Как же он медленно, – подумал Крис, – как улитка…» Секретарь направился к судье и передал ему бумагу. Судья прочел, кивнул и снова вернул лист старшине.

Потом с непроницаемым лицом посмотрел на Криса.

– Подсудимый, встаньте.

Крис заметил, что Джордан тоже начал подниматься. Крис очень хотел встать, но ноги его не слушались. Они обмякли под скамьей, а ступни словно налились свинцом и не двигались. Джордан посмотрел на подзащитного и удивленно приподнял бровь: «Вставай».

– Не могу, – прошептал Крис и почувствовал, как адвокат схватил его в охапку и поставил на ноги.

Его сердце бешено колотилось, а руки отяжелели настолько, что он не мог сцепить их, как ни пытался. Как будто собственное тело внезапно перестало ему принадлежать.

Все его чувства обострились: он чувствовал запах мыла, которым вымыли деревянные поверхности в зале суда прошлым вечером; чувствовал, как между лопатками бежит капелька пота; слышал, как стенографистка постукивает туфлей о свой рабочий стол.

– В деле штат Нью‑ Гемпшир против Кристофера Харта, которому предъявлено обвинение в убийстве первой степени, какой вердикт вынесли присяжные?

Старшина взглянул на лист бумаги в своих руках.

– Не виновен, – прочел он.

Крис увидел, как к нему обернулся Джордан, на лице которого расплывалась широкая, удивленная улыбка. Услышал, как за спиной негромко заплакала мама. Прислушался к гулу в зале суда, который просто взорвался от неожиданного вердикта. И в третий раз за свою жизнь Кристофер Харт потерял сознание.

Эпилог

Куда бы Крис не шел, он везде открывал окна. Он ездил на машине, опустив стекла, несмотря на то что в салоне работал кондиционер. Он открывал окна в каждой комнате своего дома. Даже по ночам, когда становилось довольно прохладно, он забирался под груду одеял, предпочитая потеплее укрыться, чем закрыть маленький квадрат окна.

Но иногда ветер все‑ таки приносил этот запах, и Крис, задыхаясь, внезапно просыпался. На следующее утро родители обнаруживали его спящим на диване в гостиной, а один раз даже на полу в собственной спальне.

«Что случилось? – спрашивали они. – В чем дело? »

Но тому, кто там не был, словами не объяснишь: совершенно беспричинно Крис внезапно чувствовал, как пахнет тюрьмой.

Он прибыл в июне, в субботу – длинный белый грузовик с изображением земного шара по бокам. Грузовик задом подъехал к дому Голдов, из него выскочили шестеро мужчин, которые начали выносить соседские вещи. Гас с Джеймсом, стоя на крыльце, наблюдали, как грузят коробки, волокут матрасы, носят лампы, обкрутив вокруг них провода, завозят внутрь грузовика велосипеды. Они не сговариваясь нашли себе занятие во дворе, чтобы быть свидетелями переезда.

Соседи болтали, что Голды переехали на другой конец города, не слишком далеко. Поговаривали, что Майкл хотел уехать подальше, в Колорадо, например, или даже в Калифорнию, но Мэлани отказалась оставлять могилу дочери – единственное, что у них было.

Дом выставили на продажу, а они купили другой, еще не успев продать старый. В новом доме оборудовали кабинет, чтобы Майкл мог заниматься лечением животных. По всем меркам, это было красивое уединенное место.

Конечно, не обошлось без слухов. Люди судачили, что в доме три спальни: одна для Майкла Голда, вторая для его жены, а третья для Эмили.

Гас сама не заметила, как направилась к концу подъездной дороги. Она видела, как длинный грузовик проехал перекресток, за ним был «форд» Мэлани. А чуть позади ехал грузовичок Майкла.

Окна в грузовичке были открыты: машина слишком старая, кондиционер не работает. Майкл притормозил, подъехав к дорожке, ведущей к дому Хартов. Гас видела, что он хочет остановиться. Видела, что он хочет с ней поговорить. Принять ее извинения, отпустить грехи, просто попрощаться.

Его грузовичок почти остановился. Майкл повернулся, и его печальный взгляд встретился со взглядом Гас. В этом взгляде была боль, и груз ответственности, и в самой глубине – искреннее понимание.

Не сказав ни слова, он уехал.

Крис сидел в своей комнате, когда вереница машин отъехала от дома Голдов. Длинный белый грузовик, громыхающий все время, пока ехал между деревьями, которые росли вдоль посыпанной гравием дороги, чуть не сбил почтовый ящик. Следующим был «форд» Мэлани. И замыкал кортеж грузовик Майкла. «Как цыгане», – подумал Крис. Уезжают в поисках лучшей жизни.

Дом опустел. Желтый монолит, обшитый деревом… Окна, лишенные занавесок, напоминали глаза, которые смотрят, но ничего не видят. Крис лег на подоконник распахнутого окна, прислушался к треску цикад, звенящей летней жаре, приглушенному шуршанию шин движущихся по Лесной ложбине автомобилей.

Он высунулся из окна. Она все еще была там – веревка, часть устройства, которое они построили с Эмили, когда были детьми, чтобы обмениваться сообщениями в жестяных банках. Другой ее конец, Крис это отлично знал, был в верхней части окна бывшей комнаты Эмили.

Крис протянул руку и потянул за веревку, заплесневелую, но не лопнувшую. Давным‑ давно она запуталась в ветвях сосен между двумя домами. Банка и записка, лежащая в ней, так и остались там.

Крис пытался достать ее, но тогда он был еще слишком мал.

Он изогнулся и, продолжая сидеть на подоконнике, дотянулся до веревки. Ему удалось ухватить ее пальцами, и он почувствовал небывалую радость, как будто сам факт, что ему удалось сделать это с первой попытки, уже что‑ то значил. Гнилая веревка поддалась, и Крис увидел, как из своего «гнезда» упала ржавая банка.

С бешено бьющимся сердцем он побежал вниз по лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки. Бросился к тому месту, куда, как ему показалось, упала банка. Его глаза шарили вокруг, пока в траве что‑ то не блеснуло.

Здесь густо росли высокие деревья, практически закрывая солнце. Крис опустился на колени у высокой сосны и запустил руку в банку. Он даже не помнил, кто отправил это последнее послание: он Эмили или она ему. В животе похолодело, когда записка появилась из жестянки.

Осторожно, чтобы не порвать пожелтевшую бумагу, он развернул ее.

Чистый лист.

То ли он всегда был таким, то ли время стерло то, что на нем было написано, Крис не знал. Он сунул записку в карман шортов и повернулся к дому Эмили спиной, думая о том, что, так или иначе, но теперь это уже не имеет значения.

[1] Лапша из пшеничной муки; блюдо китайской кухни.

[2] В буквальном переводе с английского: длинный член.

[3] Консервативный политический деятель, бизнесмен. Один из лидеров «Новых правых». В 50‑ е годы – помощник двух сенаторов. Известен как сторонник обязательной молитвы в школах и противник абортов, финансирования программ по борьбе со СПИДом и программ позитивных действий.

[4] Известный сорт табака, названный в честь супруга королевы Виктории.

[5] «Sue» имеет значение «выступать на стороне обвинения».

[6] Современные американские авторы детективных романов.

[7] Современный американский писатель, автор женских романов.

[8] Здесь Гас имеет в виду одного из персонажей (подозреваемых) настольной игры детективного жанра «Улика». Цель игры – с помощью дедукции получить ответы на три вопроса: кто, где и чем убил мистера Бодди?

[9] Здесь обыгрывается одно из значений слова «burn» – гонки, бешеная езда.

[10] Права Миранды – права лица, подозреваемого в совершении преступления, которыми оно обладает при задержании и которые ему должны быть разъяснены при аресте до начала допроса.

[11] Особого рода язык, развившийся для удовлетворения потребности в межэтническом общении, не являющийся родным для людей, его использующих, сродни суржику.

[12] Специальный агент министерства финансов, которому удалось посадить гангстера Аль Капоне в тюрьму на 11 лет.

[13] Влиятельная американская рок‑ группа с солистом Джерри Гарсией, основанная в 1965 году в Сан‑ Франциско.

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 18 19 20 21 2223