Прошлое. Настоящее. Часть III. Правда. Настоящее

Часть III

Правда

Вечно было так, что глубина любви познается лишь в час разлуки. Халиль Джебран. Пророк

Полуправда опаснее лжи; ложь легче распознать, чем полуправду, которая обычно маскируется, чтобы обманывать вдвойне. Альфред Теннисон. Бабушка

Настоящее

Февраль 1998 года

Как ни крути, уважаемый Лесли Ф. Пакетт – не самая плохая кандидатура на роль судьи.

В прошлом и в качестве обвинителя, и в качестве адвоката Джордан занимался делами, где председательствовал Пакетт. Ходили слухи, что причиной его строгости и едких комментариев в сторону адвокатов был комплекс в отношении собственного имени: Лесли звучало не настолько по‑ мужски, как хотелось бы. Но колкости он отпускал не только в сторону защиты, доставалось и обвинению. Кроме этого, единственным минусом судьи Пакетта при рассмотрении дела было его пристрастие к миндалю. Орехи стояли у него в стеклянных банках на письменном столе, как в совещательной комнате, так и зале заседаний, и он громко разгрызал скорлупу зубами.

Предварительные слушания обычно были открытыми, но тяжесть выдвинутых против Криса обвинений и широкое освещение, которое получило дело, подвигло все заинтересованные стороны к решению совещаться в кабинете у судьи. Туда вошел в развевающейся мантии Пакетт, за ним спешили Джордан и Барри Делани. Все трое сели, Пакетт вытащил из банки миндаль и бросил в рот.

Услышав отвратительный хруст, Джордан взглянул на Барри.

Хотя в зале суда стороны ведут себя подчеркнуто официально, даже самые беспощадные прокуроры и адвокаты за его пределами ослабляют хватку. Джордан, сам бывший прокурор, поддерживал хорошие отношения с большей частью государственных обвинителей, но Барри Делани – совершенно другое дело. Он раньше никогда с ней не работал, она пришла в прокуратуру, когда он уже уволился, и сейчас рвалась в бой – казалось, она воспринимает как личное оскорбление то, что Джордан переметнулся на ту сторону баррикад. Черт, она, похоже, все принимает слишком близко к сердцу!

Она сидела, как юная школьница, сложив руки, черная юбка подоткнута под ноги, на лице застывшая улыбка, которая осталась даже тогда, когда Лесли Пакетт сплюнул скорлупу в ладонь.

Судья пошарил в бумагах на столе. Джордан кашлянул, чтобы привлечь внимание прокурора.

– Полиция проделала отличную работу, Делани, – прошептал он. – Никакого давления на моего подзащитного.

– Давления! – прошипела она в ответ. – Когда он находился в больнице, его даже не подозревали в убийстве. Тот протокол допроса изъяли из дела, и вам это отлично известно.

– Если его изъяли, откуда вы знаете, на что я намекаю?

– Макфи, – приструнил судья, – и Делани. Вы закончили?

Оба повернулись к столу.

– Да, Ваша честь, – хором ответили они.

– Отлично, – с кислой миной сказал судья. – Все ли улики представлены в деле?

– Ваша честь, – вскочила Барри, – нашему специалисту, который изучает характер брызг крови, нужно еще немного времени, плюс ко всему мы ждем из лаборатории результаты анализа ДНК. – Она взглянула в свой органайзер. – Мы будем готовы к первому мая.

– Будете что‑ то передавать суду?

– Да, Ваша честь. Несколько ходатайств до начала слушания по делу касательно так называемых показаний специалистов и других спорных улик.

Судья достал из банки еще один орех и, перекатывая его во рту, повернулся к Джордану.

– А вы?

– Ходатайство об изъятии из дела протокола допроса моего подзащитного в больнице, который явно проводился с нарушением прав Миранды[10].

– Чепуха! – воскликнула Барри. – Он мог в любое время уйти.

Джордан обнажил зубы в подобие улыбки.

– Явно незаконно, – настаивал он. – Мой подзащитный вряд ли мог ходить, когда ему только что наложили семьдесят швов на голове. Он находился под действием различных болеутоляющих. И ваши детективы отлично это знали.

– Будете продолжать в том же духе, – заявил судья, – и мне даже не придется читать ходатайства.

Джордан снова повернулся к Пакетту.

– В течение недели я пришлю вам…

– На что я с удовольствием отвечу, – добавила Барри.

– Пустая трата времени, Барри, – пробормотал Джордан. – Вашего времени, не говоря уже о времени моего подзащитного.

– Вы…

– Стороны!

Джордан откашлялся.

– Приношу свои извинения, Ваша честь. Мисс Делани вывела меня из себя.

– Я так понимаю, – сказал Пакетт, – что вы оба к концу недели предоставите мне ходатайства?

– Без проблем, – заявил Джордан.

– Да, – кивнула Барри.

– Хорошо. В таком случае, – подытожил Пакетт, делая над календарем пассы, как будто предсказывая дату, – назначим слушание на седьмое мая.

Джордан собирал портфель, наблюдая, как Барри Делани складывает бумаги, и вспоминал свою бытность прокурором: невероятное количество документов и нехватку времени, чтобы отправить правосудие по каждому делу. И ради Криса Харта он надеялся, что времена не изменились.

По давней привычке он придержал двери для мисс Делани, хотя и считал, что обвинитель больше похожа на питбуля, чем на представительницу слабого пола. Они шли по коридору суда, оба злые и молчаливые, обоим грезилась собственная победа. Внезапно Барри повернулась и преградила Джордану дорогу.

– Если признá ете вину, – прямо заявила она, – мы переквалифицируем дело на непредумышленное убийство.

Джордан скрестил руки на груди.

– От тридцати до пожизненного, – добавила Барри.

Джордан никак не отреагировал, и она медленно покачала головой.

– Послушайте, Джордан, – стояла Барри на своем, – он сядет, так или иначе. И мы оба знаем, что у меня все козыри на руках. Вы же видели неопровержимые улики: отпечатки пальцев, пулю, траекторию прохождения пули через голову – и мы прекрасно понимаем, что сама она так выстрелить себе в голову не могла. Любому присяжному уже этого будет достаточно, он даже не заметит ваши потуги отвлечь внимание. Если согласитесь на тридцать лет, то, по крайней мере, когда Харт выйдет, ему не будет и пятидесяти.

Джордан секунду подождал и разомкнул руки.

– Вы закончили?

– Да.

– Отлично.

И он пошел дальше по коридору.

Барри побежала за ним.

– И каков ответ?

Джордан остановился.

– Ответ? Я расскажу своему подзащитному об этом смехотворном вздоре, который вы только что назвали предложением, по единственной причине: я обязан это сделать. – Он пристально взглянул на Барри, на его лице играло подобие улыбки. – Я работаю намного дольше вас, – продолжал он. – Откровенно говоря, я раньше был в вашей шкуре. Я привык играть в игру, которую вы предлагаете сейчас. Чем ясно даете мне понять, что не настолько уверены в обвинительном приговоре, как хотите показать. – Он кивнул головой. – Тем не менее я поговорю со своим подзащитным, – пообещал он. – Увидимся в суде.

Когда Джордан закончил рассказывать, Крис забарабанил по столу.

– Тридцать лет… – упавшим голосом произнес он, несмотря на то что изо всех сил пытался сохранять хладнокровие. Он посмотрел на адвоката. – Сколько вам лет?

– Тридцать восемь, – ответил Джордан, отлично понимая, к чему приведет этот разговор.

– Это… целая жизнь, – сказал Крис. – Вдвое больше, чем мне сейчас.

– Но все же, – возразил Джордан, – практически вдвое меньше пожизненного. И возможность освободиться досрочно.

Крис встал и подошел к окну.

– Как мне поступить? – негромко спросил он.

– Я не могу тебе сказать, – ответил Джордан. – Я уже говорил: ты для себя должен решить три вопроса. И один из них: предстанешь ты перед судом или нет.

Крис медленно повернулся.

– Если бы вам было восемнадцать лет, на моем месте… как бы вы поступили?

На лице Джордана заиграла улыбка.

– У меня был бы такой же офигенный адвокат?

– Разумеется, – засмеялся Крис. – Ни в чем себе не отказывайте.

Джордан встал и сунул руки в карманы.

– Я не стану заверять тебя, что победа – дело решенное, потому что это не так. Но не стану и пугать, что наше дело труба. Хотя могу сказать, что если ты признá ешь себя виновным, то проведешь тридцать лет за решеткой, задаваясь одним и тем же вопросом: а если бы мы выиграли дело?

Крис кивнул, но ничего не ответил, просто смотрел на заснеженные поля за окном тюрьмы.

– Не нужно решать прямо сейчас, – добавил Джордан. – Все хорошо обдумай.

Крис прикоснулся ладонями к холодному стеклу, оставляя на нем таинственные тени.

– Когда начнется суд?

– Седьмого мая, – ответил Джордан. – Выбирают присяжных.

Плечи Криса задрожали. Джордан подошел к нему, решив, что известие о том, что в тюрьме придется просидеть еще три месяца, стало последней каплей. Но прикоснувшись к плечу подзащитного, понял: Крис смеется.

– Вы суеверны? – спросил Крис, вытирая глаза.

– А что?

– Седьмого мая у Эмили день рождения.

– Шутишь? – изумился Джордан.

Он попробовал представить, как поступит Барри Делани, когда сложит два и два. Может, черт побери, вкатит в зал суда торт из мороженого, чтобы угостить присяжных, пока будет выступать со вступительной речью. Он изо всех сил пытался придумать ходатайство, которое нужно подать, или свидетеля, которого необходимо пригласить, чтобы отсрочить начало слушания. Он раздумывал, станет ли потакать защите Пакетт.

– Дерзайте, – заявил Крис так тихо, что сначала Джордану показалось, будто он ослышался.

– Что‑ что?

– Сделка о признании вины… – Крис скривил губы. – Пусть катятся с ней ко всем чертям!

Никакими писаными правилами не запрещалось Гас и Майклу рассказывать о своих еженедельных встречах, но они продолжали обедать тайком (все равно что скрывать улыбку на похоронах), украдкой пробираясь в закусочную, как будто пересекали вражескую границу. В известном смысле так и было: велась война, и они легко могли оказаться лазутчиками, которые искали утешения у человека, имеющего все причины предать тебя, как только повернешься к нему спиной. С другой стороны, они в прямом смысле могли стать друг для друга спасательным кругом.

– Привет! – выдохнула Гас, опускаясь за столик, и улыбнулась Майклу, который листал заламинированное меню. – Как у него сегодня дела?

– Нормально, – ответил Майкл. – Ждет, когда ты придешь.

– Он до сих пор болеет? – спросила Гас. – На прошлой неделе он ужасно кашлял.

– Сегодня намного лучше, – успокоил ее Майкл. – Ему дали микстуру от кашля.

Гас разложила на коленях салфетку. При виде Майкла у нее по телу пробегал холодок, как у влюбленной школьницы. Она была знакома с Майклом двадцать лет, но лишь сейчас по‑ настоящему начала его узнавать, как будто случившееся изменило не только ее восприятие окружающего мира, но и людей, его населяющих. Почему раньше она не замечала, что голос Майкла так легко может успокоить? Что у него такие сильные руки, такие добрые глаза? Что он слушает ее так, будто вокруг больше никого нет?

Гас в полной мере и даже с некоторым чувством вины осознавала, что разговоры, которые она ведет с этим человеком, она должна вести со своим мужем. Джеймс все еще отказывался говорить о сыне, как будто само имя Криса и выдвинутые против него обвинения были огромной черной летучей мышью, которую стоит лишь освободить – и она расправит свои крылья, станет кричать и больше никогда не вернется туда, откуда ее выпустили. Гас с нетерпением ждала этих субботних встреч, проходивших в часы посещений в Графтонской тюрьме, потому что был человек, с которым она могла поговорить.

То, что этим человеком оказался Майкл, иногда смущало. Поскольку его жена была лучшей подругой Гас в течение… да что там говорить, почти всю жизнь… они знали друг о друге много подробностей, так сказать, из вторых рук. Мэлани рассказывала Гас о Майкле, а Майклу о своей подруге Гас. Эти глубоко личные подробности, которые при других обстоятельствах они никогда бы друг о друге не узнали, порождали неловкость и делали их близкими друзьями.

– Ты сегодня прекрасно выглядишь, – отпустил комплимент Майкл.

– Я? – засмеялась Гас. – Что ж, спасибо. Ты тоже.

Она говорила правду. Глядя на фланелевые рубашки Майкла, его потертые джинсы, которые приходилось носить из‑ за особенностей работы ветеринара, Гас приходили на ум нежные, уютные слова, такие как «утешение», «гнездо» и «защищенность».

– Ты принаряжаешься, когда идешь сюда на свидание, верно?

– Похоже на то, – призналась Гас, опустила глаза на свое платье с набивным рисунком и улыбнулась. – Только не знаю, на кого пытаюсь произвести впечатление.

– На Криса, – ответил за нее Майкл. – Ты хочешь, чтобы он запомнил тебя такой, пока сидит в тюрьме.

– Откуда ты знаешь? – поддразнила Гас.

– Потому что я поступаю точно так же, когда иду на могилу Эмили, – признался он. – Пиджак и галстук – можешь представить меня в галстуке? – на тот случай, если она смотрит.

Пораженная Гас подняла на него глаза.

– Майкл… – сказала она. – Иногда я забываю, что для тебя все гораздо тяжелее.

– Не знаю, – ответил Майкл. – По крайней мере, для меня все закончилось. А для тебя только начинается.

Гас провела пальцем по краю блюдца.

– Почему я помню, как будто это было вчера, как они ловили лягушек и играли в салки?

– Это было недавно, – тихо ответил Майкл. – С тех пор прошло совсем немного времени. – Он оглядел маленькую закусочную. – Не знаю, как мы здесь оказались. Я так ясно помню эти дни, что чувствую запах свежескошенной травы, вижу сосновую смолу, прилипшую к ногам Эмили. А потом – бац! – я уже на могиле дочери или у Криса в тюрьме.

Гас закрыла глаза.

– Тогда все было так легко и понятно. Мне никогда и в голову не приходило, что может произойти подобное.

– Потому что считается, что подобное с такими, как мы, не случается.

– Но случилось. До сих пор происходит. Почему?

Он покачал головой.

– Не знаю. Я сам задаюсь этим вопросом, вспоминая прошлое. Это сродни торчащему корню, который ты изначально случайно пропустил, а теперь не можешь обойти. – Он пристально взглянул на Гас. – Такие дети, как Эмили и Крис, не могут запросто решиться на самоубийство, правда?

Гас сложила свою салфетку. Несмотря на вновь возникшую близость с Майклом, она так и не рассказала ему, что Крис никогда не был склонен к самоубийству. Отчасти потому, что не хотела подводить адвоката сына. А еще потому, что эта новость снова откроет заживающую рану в сердце Майкла.

– А помнишь, – сказала она, пытаясь переменить тему разговора, – как Эмили кричала, когда они играли в салки? Крис ловил ее, а она так визжала, что ты выбегал из своего дома, а я из своего?

Губы Майкла скривились в улыбке.

– Да, – ответил он. – Она кричала так, будто он ее убивает.

Не успели эти слова слететь с уст Майкла, как Гас уставилась на него.

– Прости, – побледнел он, – я… я не то хотел сказать.

– Я знаю.

– Правда.

– Все в порядке, – заверила Гас. – Я понимаю.

Майкл откашлялся, явно испытывая неловкость.

– Тогда ладно. Что будем заказывать?

– Как обычно, – просияла Гас. – До сих пор не перестаю удивляться, что обнаружила фирменную нью‑ йоркскую пастрами в Графтонской тюрьме штата Нью‑ Гемпшир.

– Нет худа без добра, – сказал Майкл, подзывая официантку.

Они сделали заказ и продолжили беседу, по обоюдному молчаливому согласию избегая личных тем – Мэлани, Джеймса и того, кем они раньше были друг для друга.

Как ни удивительно, но тема грядущего суда не была запретной. Их связывал Крис, поэтому они обсуждали просьбу Джордана, который хотел, чтобы Майкл выступил свидетелем со стороны защиты, и естественное право Майкла отказаться давать показания.

– Не знаю, почему я прошу у тебя совета, – признался Майкл. – Тебя нельзя назвать незаинтересованным лицом.

– Я заинтересована до неприличия, – призналась Гас. – Но ты должен представлять, что подумают присяжные, увидев тебя на месте свидетеля защиты, даже если ты будешь просто молчать.

Майкл принялся за свою копченую говядину.

– Именно это меня и беспокоит, – негромко произнес он. – Все думают, что же я за отец? – Он побарабанил пальцами по столу. – Несмотря на всю мою любовь к Крису, могу ли я так поступить с Эмили?

– Эмили не хотела бы, чтобы Криса осудили за убийство, которое он не совершал, – твердо заявила Гас.

Майкл усмехнулся.

– Вот оно что! Значит, поэтому ты обедаешь со мной. Ты секретное оружие в арсенале Макфи.

Гас побледнела. Секретное оружие в арсенале Джордана – его намерение не открывать правду, заставить присяжных поверить, что Крис тоже хотел свести счеты с жизнью. В чем она пока не стала разуверять и самого Майкла. Она бросила салфетку на тарелку и протянула руку в дальний угол кабинки за пальто.

– Мне пора, – пробормотала она, роясь в кошельке, чтобы расплатиться за свой обед. Кошелек выскальзывал из пальцев. – Черт! – выругалась она.

– Эй! – окликнул Майкл. – Гас!

Она судорожно дергала замок кошелька. Майкл протянул руку через стол и обхватил ее пальцы своими.

Гас замерла. «Как приятно, – подумала она, – когда к тебе прикасаются…»

Щеки Майкла залила краска смущения.

– Я не то хотел сказать, – извинился он. – Не то, что ты работаешь на адвоката.

– Знаю, – выдавила из себя Гас.

– Тогда почему ты так поспешно уходишь?

Гас уставилась на край своей тарелки.

– Я не рассказываю Джеймсу, что мы с тобой обедаем вместе. А ты говоришь Мэлани?

– Нет, – признался Майкл.

– Почему, как ты думаешь?

– Не знаю, – ответил Майкл.

Гас аккуратно высвободила свою руку.

– Я тоже.

Джеймс сидел за своим письменным столом, вертя в руках розовую визитную карточку, которую вручила ему секретарша. «Золотая пальма» – так назывался ресторан в шестидесяти километрах от города, в какой‑ то глуши, хотя в большинстве путеводителей по ресторанам он значился как пятизвездочный. Разумеется, там практически гарантированно подавали меню с фиксированными ценами – плати семьдесят пять долларов с человека и получи то, что они посчитают в тот день фирменным блюдом. Джеймс вздохнул, глядя на телефонный номер ресторана, и потянулся за трубкой. Кейт исполнялось пятнадцать, это она выбрала место, и он не хотел ее подводить.

Откровенно признаться, после Рождества он очень внимательно стал относиться к дочери. У них вошло в привычку после ужина, когда вся посуда убрана, оставаться за столом и просто болтать. Кейт, в отличие от ее матери, искренне интересовалась сложными случаями и операциями, которые провел за день Джеймс. Отец выслушивал сплетни о мальчишках, о страстном желании Кейт проколоть уши, о ее недоверии к математическим доказательствам. И он заново полюбил свою дочь. Он смотрел на нее из вечера в вечер и думал: «У меня до сих пор все это осталось».

– Алло, здравствуйте! – сказал он, когда на том конце провода сняли трубку. – Я хотел бы зарезервировать столик. Вы обслуживаете банкеты не только вечером, но и в обеденное время? Отлично. Да. В следующую субботу. На имя Харт. Х‑ А‑ Р‑ Т. – Он постучал карандашом по стопке историй болезни на столе. – Столик на четверых, – сказал он и поморщился. – На троих, – поправился он. – Столик на троих.

Он положил трубку, вспоминая, как тысячу раз за последние несколько месяцев, когда забывался, оглядывался на заднее сиденье машины, ожидая увидеть длинные согнутые ноги Криса, или осторожно приоткрывал ночью дверь его спальни, чтобы проверить, спит ли он.

Столик на троих.

Праздник.

Мэлани грохнула на стол перед Майклом тарелку с супом, села напротив, взяла ложку и стала молча есть.

– Ну, – решился Майкл, – чем ты сегодня занималась?

Мэлани медленно подняла глаза.

– Что?

– Я спросил, чем ты сегодня занималась?

Она засмеялась.

– А что?

Майкл пожал плечами.

– Просто спросил. Поддерживаю светскую беседу.

– Мы женаты, – равнодушно напомнила она. – Нам нет необходимости разговаривать.

Майкл помешивал суп, в котором попадались переваренный сельдерей и морковка.

– Я… это… – Он колебался. Он хотел было рассказать, что ездил в тюрьму повидаться с Крисом, но понял, что еще не готов к подобному признанию. – Я сегодня случайно встретил Гас. Мы вместе пообедали.

Майкл сказал это непринужденно, но даже ему самому показалось, что он переиграл, настолько легкомысленно прозвучали эти явно отрепетированные слова.

– У нее все хорошо, – добавил он.

Мэлани даже рот открыла от удивления. На нижней губе у нее блестела капля супа.

– Ты с ней обедал?

– Да, – ответил Майкл. – А что?

– Я просто не могу поверить, что ты с ней обедал. По доброй воле. С ней!

– Господи, Мэл. Раньше она была твоей лучшей подругой.

– До того, как ее сын убил Эмили.

– Ты не знаешь, что это сделал именно он, – возразил Майкл.

– Кто тебе это сказал? – пренебрежительно бросила Мэлани, ее голос так и сочился сарказмом. – Она не расплакалась прямо над салатом? Или подождала, пока закончит трапезничать, чтобы сообщить тебе, что прокурор допустил чудовищную ошибку?

– Ничего она не говорила, – спокойно ответил Майкл. – Даже если… даже если… – Он не мог заставить себя произнести эти слова. – Все равно она ни в чем не виновата.

Мэлани покачала головой.

– Ты идиот. Разве ты не понимаешь, на что способна мать, чтобы защитить своего ребенка? – Она взглянула на мужа. Ее ноздри раздувались, губы побелели. – Майкл, именно это Гас и делает. Больше мне нечего тебе сказать.

В субботу планировалось, что Кейт с Джеймсом отправятся в «Золотую пальму» вместе, а Гас присоединится к ним после свидания с Крисом. Джеймс и Кейт уже полчаса сидели за со вкусом сервированным столом, когда официант подошел к ним в третий раз.

– Может быть, – предложил он, – вы начнете, а остальные потом подойдут?

– Нет, папа, – нахмурилась Кейт. – Я хочу дождаться маму.

Джеймс пожал плечами.

– Подождем еще несколько минут, – сказал он.

Он сгорбившись сидел на стуле, наблюдая, как Кейт играет с нежными лепестками орхидеи, которая украшала центр стола.

– Она всегда опаздывает, – пробормотала Кейт себе под нос, – но обычно не так сильно.

В крошечный зал ворвалась Гас. Ее пальто из верблюжьей шерсти упало на руки метрдотеля, а сама она поспешила к их столику.

– Прости меня, – извинилась она, наклоняясь к Кейт. – С днем рождения, дорогая! – И она поцеловала дочь. – Джеймс… – едва кивнула Гас мужу, занимая свое место, и повернулась к официанту: – Обычной воды, пожалуйста. Я не голодна.

– Ты не хочешь есть? – удивился Джеймс. – Уже время обеда.

Гас опустила глаза.

– Я перекусила по дороге, – сказала она в оправдание. – А теперь расскажи, – обратилась она к Кейт, – каково быть пятнадцатилетней?

– Папа сказал, – заулыбалась Кейт, – что, если ты разрешишь, я могу проколоть уши. Сегодня. После обеда.

– Замечательная идея! – воскликнула Гас, поворачиваясь к мужу. – Ты ее отвезешь?

Он не сразу понял просьбу жены, потому что принюхивался к ароматам, которые она внесла с собой в душный зал ресторана: морозный запах снега с улицы, яблочного ополаскивателя для волос и едва слышный запах духов. Но было что‑ то еще, что‑ то глубокое и тропическое, чего он не мог назвать… Что это?

– Так отвезешь? – повторила свою просьбу Гас.

– Куда?

– Отвезешь Кейт к ювелиру? Уши, – напомнила Гас, дергая собственные мочки. Ее лицо порозовело. – Я сама… не могу. Нужно вернуться к Крису.

– Ты только что оттуда, – заметил Джеймс.

Он не верил, что подобное возможно, но щеки Гас стали еще пунцовее.

– Сегодня есть дополнительные часы для свиданий, – объяснила она, разглаживая на коленях салфетку. – Я обещала Крису, что приеду.

Джеймс вздохнул и повернулся к дочери.

– После обеда поедем в ювелирный, – пообещал он.

Снова обернулся к жене, чтобы спросить, зачем она вообще утруждала себя и ехала в ресторан, если собирается возвращаться в тюрьму, но его опять остановил запах. Он понял: что‑ то изменилось. Когда она возвращалась домой после свиданий с Крисом, от нее всегда пахло тюрьмой, и этот спертый запах оставался на одежде и коже, пока не искупаешься или не постираешь. Она уверяла, что ездила сегодня к Крису, но тюрьмой от нее не пахло. Вместо этого пахло чем‑ то другим – чем‑ то экзотическим, и внезапно Джеймс узнал этот сладкий, возбуждающий запах лжи.

Крис сидел ссутулившись на стуле, пытаясь не злиться на мать, но это ему плохо удавалось. Нельзя сказать, что он с нетерпением ждал с ней свиданий, – он, насколько мог, пытался оставаться к ним равнодушным, потому что, если себя не накручивать, в дни между свиданиями жизнь казалась не такой уж паршивой. Тем не менее сегодня в 10. 45 он был у себя в камере, а именно в это время всегда приходила мама. Он ждал, ждал, и только часа в два его вызвали в комнату свиданий.

– Что случилось? – прошептал он.

– Прости, – извинилась мать. – Мы сегодня праздновали день рождения Кейт, ездили в ресторан.

– И что? – мрачно поинтересовался Крис. – Ты не могла прийти до обеда?

– Откровенно говоря, – призналась Гас, – у меня была назначена более важная встреча.

Более важная встреча? Крис нахмурился и сгорбился еще сильнее. Где, черт возьми, она думает, что находится, в гостиной девятнадцатого века? Какие встречи могут быть важнее, чем свидание с собственным сыном, который гниет в тюрьме?

– Крис, – окликнула мама, касаясь ладонью его лба. – Ты опять заболел?

Он отшатнулся.

– Я здоров.

– Ты ведешь себя так, как будто болен.

– Да что ты! А как мне, по‑ твоему, себя вести, если я застрял в тюрьме еще на три месяца, пока жюри присяжных соберется, чтобы упечь меня сюда пожизненно?

– В этом все дело? – спросила Гас. – Ты нервничаешь из‑ за суда? Потому что я могу тебе сказать…

– Что, мама? Что ты мне можешь сказать? – Он отвернулся, лицо исказила гримаса отвращения. – Ничего.

– Что ж, – продолжала Гас, – мы с Майклом считаем, что у Джордана хорошие шансы.

Крис откровенно рассмеялся.

– Я тебя умоляю! Слушай Майкла. Скорбящий отец потерпевшей.

– Ты не имеешь права так говорить. Он изо всех сил старается тебе помочь. Ты должен быть ему благодарен.

– За то, что сначала обвинил меня в убийстве?

– Он тут ни при чем. Дело возбудил штат, а не Голды.

– Господи, мама! – удивился Крис. – Ты на чьей стороне?

Гас несколько секунд пристально смотрела на сына.

– На твоей, – наконец произнесла она. – Но Майкл все‑ таки решился быть свидетелем со стороны защиты, а это очень хорошая новость!

– Он сам тебе об этом сказал? – спросил Крис уже более оптимистично.

– Сегодня, – ответила она.

При этих словах Крис с сомнением прищурился.

– Когда это?

– Я встречалась с ним сегодня утром, до того как поехать пообедать с Кейт, – призналась Гас, вздернув подбородок. – Мы обедаем с ним по субботам, когда оба приезжаем тебя навестить.

Спина Криса напряглась, когда он осознал, почему мама сегодня опоздала на свидание, и отвернулся, чувствуя в теле легкость и, как ни странно, ревность.

– О чем вы говорили? – негромко спросил он.

– Не знаю, – ответила Гас. – О тебе. О наших семьях. Мы просто… беседовали. – Она почувствовала, как в груди сердце размером с кулак забилось чуть сильнее. – Ничего такого, – ощетинилась она, прежде чем опомнилась: ей не в чем оправдываться.

Крис так долго изучал изрезанную поверхность стола, что даже ушел сидевший рядом с ним заключенный. Гас не сводила глаз с сына.

– Ты точно хочешь мне что‑ то сказать, – произнесла она.

Крис повернулся с нарочито равнодушным лицом.

– Можешь попросить, чтобы пришел отец? – спросил он.

– Похоже, если я буду работать с тобой, то раньше времени постарею и потолстею, – сказала Селена, открывая рот, чтобы откусить от жирной пиццы.

Джордан с удивлением взглянул на помощницу.

– Разве я похож на рабовладельца?

– Нет, но твоя привычка есть пиццу – ужасна. Ты когда‑ нибудь слышал, что существуют еще салаты?

– Конечно, – улыбнулся Джордан. – Такая травка, которую изобрели для стеклянных ширм на прилавках. – Он отодвинул кусок пиццы с пепперони. – Для Томаса, – объяснил он.

Селена бросила взгляд на закрытую дверь спальни.

– Да? Его не разорвало от круассанов?

– Нет. Если честно, в Париже он немного похудел, сказал, что еда была для него слишком жирная. – Джордан кивнул на пиццу в промасленной коробке. – Но если он вернулся назад из‑ за американского фастфуда – я не против.

– Он бы все равно вернулся, – заверила его Селена. – Он оставил дома свою игровую приставку «Нинтендо».

Джордан засмеялся.

– Ты так добра к моему эго, – сказал он.

– Как будто ты не сам начал, – холодно ответила она. – Ты платишь мне за расследование, а не за подхалимаж.

– М‑ да, – согласился Джордан. – И что ты сделала за последнее время, чтобы отработать свои денежки?

Селена, закончив беседовать с ближайшим окружением обвиняемого, сейчас прорабатывала свидетелей со стороны обвинения, чтобы Джордан знал, к чему ему готовиться.

– На самом деле я не ожидаю никаких сюрпризов от патологоанатома или детективов, – сказала она. – И девочка, которую они вызовут в качестве свидетеля, подружка Эмили, будет явно напугана и мало чем сможет помочь Делани. Единственный непредсказуемый свидетель – Мэлани Голд, к которой я не могу даже подступиться, чтобы побеседовать.

– Может быть, нам повезет, – предположил Джордан. – Может, за предстоящие несколько месяцев она сломается, ее увезут в психушку и Пакетт признает ее неспособной давать показания.

Селена закатила глаза.

– Я бы не стала уповать на удачу, – произнесла она.

– Я тоже, – согласился Джордан. – Но чудеса случаются.

Селена кивнула и положила ноги на кофейный столик рядом с ногами Джордана.

– В одних чулках, – рассеянно заметила она, сжимая большие пальцы ног. – Когда я была маленькая, то думала, что так легче подкрадываться.

– Неудивительно, что ты стала частным детективом.

Она толкнула его ногой.

– А ты почему? – спросила она.

– Стал частным детективом? – ухмыльнулся он в ответ.

– Ты понимаешь, о чем я.

– Я поступил на юридический по той же причине, по которой туда поступают все остальные: понятия не имел, чем заняться в жизни, а родители готовы были платить.

Селена засмеялась.

– Нет, я могу себе представить, почему ты стал юристом, – тебе платили за то, чтобы люди слушали твои возражения. Я хочу знать, почему ты переметнулся на другую сторону?

– Ты имеешь в виду генеральную прокуратуру? – Джордан пожал плечами. – Перестали платить.

Селена обвела взглядом уже порядком обветшалый дом. Джордан любил земные блага, но никогда бы не стал выставлять это напоказ.

– Правду! – настаивала она.

Он скосил на нее глаза.

– Ты же знаешь, как я отношусь к правде, – негромко произнес он.

– В таком случае – твоя версия, – не сдавалась Селена.

– Если ты прокурор, – ответил он, – на тебе лежит бремя доказательств. Если адвокат – единственное, что тебе необходимо сделать, это зародить крошечное зернышко сомнения. А как присяжным не сомневаться? Они ведь не были на месте преступления, верно?

– Ты намекаешь, что переметнулся в другой лагерь, потому что искал более легкий путь? Не верю.

– Я переметнулся в адвокаты, – объяснил Джордан, – потому что тоже не верил. В то, что есть единственно правильная версия. Чтобы быть прокурором, нужно в это верить, или зачем, черт побери, вообще возбуждать дело?

Селена изменила позу: повернулась на бок, так что ее лицо оказалось всего в нескольких сантиметрах от лица Джордана.

– Ты думаешь, Крис Харт ее убил? – Она положила руку ему на плечо. – Знаю, что это никак не повлияет на дело, ты все равно будешь его защищать. Но я просто хочу знать.

Джордан посмотрел на свои руки.

– Я думаю, он любил эту девушку. Думаю, он чертовски испугался, когда их обнаружила полиция. Что еще? – Он покачал головой. – Думаю, Крис Харт – превосходный лжец, – медленно проговорил он. Потом взглянул на Селену. – Но не такой превосходный, как полагает обвинение.

В четверг на кладбище безлюдно, поэтому голос раввина, казалось, отлетал к ветвям деревьев, где сидели зяблики с глазами‑ бусинками и клювиками подхватывали слова молитвы, как будто те были вкусными семечками чертополоха. Майкл стоял рядом с Мэлани, его легкие туфли не спасали от холода, который шел от кладбищенской земли. «Как, – размышлял он, – они воздвигнут могильную плиту? » И в пятидесятый раз за это утро ощупал взглядом новый надгробный камень розового мрамора на могиле Эмили – то, ради чего, собственно, и затевалась торжественная церемония.

На самой плите было указано немногое: имя Эмили, даты рождения и смерти. А чуть пониже заглавными буквами единственное слово – «ЛЮБИМ». Майкл не припоминал, чтобы просил гравера написать именно это, но допускал, что так и было: плиту заказывали уже давно, а его голову тогда занимали совсем другие мысли. И он бы совсем не удивился, если бы узнал, что это слово попросила дописать Мэлани. Он только не мог понять, так ли было изначально задумано или просто у гравера дрогнула рука, но между буквами «И» и «М» расстояние было чуть больше, и оставалось лишь гадать, то ли это означало ЛЮБИМ, то ли ЛЮБИ М – как оборвавшееся ЛЮБИ МЕНЯ.

Он прислушался к гортанным молитвам, льющимся из уст раввина, к тихим всхлипам Мэлани. Но его глаза продолжали шарить по кладбищу, пока он не увидел того, кого ждал.

На вершине холма показалась Гас, одетая в широкую черную куртку с капюшоном и темную юбку, она склонила голову от пронизывающего ветра. Гас встретилась взглядом с Майклом и встала чуть позади него, по другую сторону от Мэлани.

Майкл сделал шаг назад, потом еще один, пока не оказался бок о бок с Гас. Он коснулся ее руки в перчатке, которую она прятала в широких складках куртки.

– Ты пришла, – прошептал он.

– Ты же просил, – прошептала она в ответ.

Панихида подошла к концу. Майкл наклонился, поднял с земли камешек и положил у основания новой могильной плиты. Мэлани последовала примеру мужа, а потом быстрым шагом прошла мимо Гас как мимо пустого места. Гас присела на корточки, нашла гладкий белый камешек, подошла к могиле и положила свое подношение рядом с двумя остальными.

Она снова почувствовала, как Майкл коснулся ее руки.

– Я провожу тебя к машине, – сказал он, поворачиваясь к Мэлани, чтобы сообщить о своем намерении, но жена уже исчезла.

Гас подождала, пока Майкл побеседует с раввином и передаст тому конверт. Оба хранили молчание, пока не дошли до машины.

– Спасибо тебе, – поблагодарил Майкл.

– Это тебе спасибо, – возразила Гас. – Я сама хотела прийти.

Она взглянула на Майкла, чтобы попрощаться, но что‑ то в выражении его лица – морщинки в уголках глаз или слабая улыбка – заставило ее распахнуть объятия и крепко его обнять. Когда он чуть отстранился, в глазах Гас, как и в глазах Майкла, стояли слезы.

– До субботы? – спросил он.

– До субботы, – ответила она.

На мгновение Майкл, казалось, ушел в себя, как будто ведя внутреннюю борьбу, но потом, видимо, принял решение, нагнулся, нежно поцеловал ее в губы и ушел.

Гас остановила машину метрах в пятистах от кладбища. Вполне вероятно, что в такой напряженный момент – а возложение могильной плиты, безусловно, процедура не из приятных – Майкл не думал о том, что делает. Но опять‑ таки, Гас могла бы побиться об заклад, что Майкл прекрасно отдавал отчет своим поступкам.

Гас понимала, что ей не хватало любви. Господи, она уже несколько месяцев не спала с Джеймсом – еще дольше, чем они с ним по‑ настоящему разговаривали. И одновременно с потерей мужа от нее отвернулась лучшая подруга. Невозможно устоять от соблазна иметь рядом человека, который бы хотел – хотел! – говорить о Крисе.

Но сейчас она, испытывая легкое недоумение, гадала: она с нетерпением ждет встречи с Майклом, чтобы поговорить о Крисе, или Крис всего лишь предлог для встреч с Майклом?

Они говорили о Крисе, об Эмили, о суде. Было так приятно выплеснуть наболевшее. Но это не объясняло тот факт, почему у Гас бегали мурашки по спине, когда он смотрел на нее и улыбался, почему теперь, закрывая глаза, она видела его лицо, множество его выражений, с такой же легкостью, как когда‑ то вспоминала лицо Джеймса.

Она была знакома с Майклом много лет, знала его практически столько же, сколько и своего мужа. Это просто влечение, родившееся из‑ за слишком тесного общения, ложных дружеских отношений. Она уверяла себя, что это абсолютно ничего не значит.

Тем не менее она одной рукой вела машину, а пальцами второй нежно касалась своих губ. А шины шуршали по гладкой дороге и шептали: «Любимая…»

Несмотря на то что никто из них больше не поднимал эту тему, но с того дня, как Джеймс категорически отказался выступить свидетелем в пользу Криса, Гас стала спать в другой комнате. На самом деле в комнате Криса. Было уютно спать на матрасе, который прогнулся в тех местах, где много лет лежал ее сын; вдыхать специфический запах огромной коллекции костюмов для плавания, лежащих на нижней полке платяного шкафа, просыпаться под звуки будильника, настроенного на любимую радиоволну сына, – все это создавало иллюзию, что он настолько же близок к Гас, как и любой из этих предметов.

Джеймс допоздна задерживался на работе. Гас слышала, как он пришел домой: тяжело хлопнула входная дверь, звук его шагов на лестнице. Чуть слышный скрип – он проверил, спит ли Кейт (дочь уже давным‑ давно заснула), звук бегущей по трубам воды, когда он открыл душ в их ванной комнате. Он не пришел поговорить к Гас. Он вообще не подходил к комнате Криса.

Она встала с кровати, звуки ее шагов заглушал ковер, надела халат.

Было странно видеть свою кровать. Простыни чистые и неизмятые, но не заправлены под стеганое одеяло, а свисают, как высунутые языки, – явное свидетельство того, что она здесь не спит. Джеймс не любил заправлять простыню, на половине Гас она всегда была заправлена – граница, разделяющая две половины, ночь за ночью стиралась.

В душе перестала литься вода. Гас представила, как Джеймс, обернув полотенце вокруг талии, выходит из душа, его волосы от усердного мытья головы торчат в разные стороны. И толкнула дверь ванной комнаты.

Джеймс тут же обернулся.

– В чем дело? – спросил он, уверенный, что она могла прийти сюда только в случае крайней необходимости.

– Во всем, – ответила Гас, развязывая махровый халат, который упал к ее ногам.

Поколебавшись, она шагнула к мужу и положила ладони ему на грудь. С невероятной силой руки Джеймса сомкнулись вокруг нее. Он опустился вниз, коснулся губами ее груди, прижался щекой к животу.

Она заставила его подняться и потащила в спальню. Джеймс упал на нее, его сердце колотилось так же неистово, как и сердце Гас. Она провела пальцами по буграм его рук, по ягодицам, по шелковистым волосам внизу – по всем уголкам, которых должна была коснуться и запомнить. Он вошел в нее, и она изогнулась под ним, как ива. Джеймс вошел опять. Гас чуть сильнее прикусила его плечо, опасаясь того, что может произнести. Так же быстро, как началось, все и закончилось, Джеймс вытянулся на жене, их руки ухватились за простыни и друг за друга. Оба молчали.

Со смущенной улыбкой Джеймс ушел в ванную, на его спине были заметны следы от ее ногтей. Гас погладила свою грудь, натертую его щетиной, и взглянула на кровать. Полный беспорядок: простыни сбиты, одеяло смято. На простынях даже виднелась кровь – от царапин на спине Джеймса. А еще они перевернули ночник. Кровать совершенно не походила на ложе примирения или колыбель любви. Откровенно говоря, по мнению Гас, она больше всего напоминала место преступления.

Джордан снял резинку с небольшого пакета с почтой. При виде фирменного бланка Графтонского суда первой инстанции его пульс участился. Он разорвал конверт и обнаружил ответ уважаемого Лесли Пакетта на их с Барри ходатайства, поданные в досудебном порядке.

Ходатайства обвинения о том, чтобы исключить показания двух свидетелей‑ специалистов со стороны защиты и сочинение по английскому языку, обнаруженное Селеной, были отклонены.

Его собственное ходатайство об изъятии протокола допроса, который проводила в больнице детектив Маррон, суд удовлетворил на основании того, что Крис Харт не осознавал, что может отказаться отвечать на вопросы, а поэтому допрос был проведен с нарушением его прав Миранды.

Маленькая победа, но она вызвала у Джордана улыбку. Адвокат положил письмо под остальную корреспонденцию, вошел в кабинет и закрыл дверь.

Крис увидел чопорно стоящего в зале свиданий за металлическим складным столом отца и замер. Он попросил мать, чтобы пришел Джеймс, но на самом деле не ожидал, что его просьба будет исполнена. В конечном итоге, когда Крис несколько месяцев назад запретил отцу приходить к нему на свидание в тюрьму, все понимали, что таким образом Крис его за что‑ то наказывает.

– Крис…

Отец протянул ему руку.

– Папа…

Они обменялись рукопожатиями, и Крис поразился, какая горячая у отца рука. Но в памяти моментально возникло воспоминание о том, что ладони отца всегда казались успокаивающе теплыми: на его плечах, когда они сидели в засаде на уток, или если отец обхватывал руки Криса своими, обучая его стрельбе.

– Спасибо, что пришел.

Джеймс кивнул.

– Спасибо, что позволил прийти, – сказал он.

– Мама приехала с тобой?

– Нет, – ответил Джеймс. – Я так понял, что ты хотел поговорить со мной наедине.

Этого Крис не говорил, но мать поняла его по‑ своему. Возможно, это не такая уж плохая мысль.

– Ты хотел попросить меня о чем‑ то конкретном? – спросил Джеймс.

Крис кивнул. Он неоднократно думал об этом: «Если я сяду в тюрьму, поможешь маме вернуться к прежней жизни? Если я спрошу, ты признаешься, глядя мне прямо в глаза, что я обидел тебя так, как ты даже представить не мог? » Но вместо этого с его губ слетел вопрос, удививший самого Криса не меньше, чем Джеймса.

– Пап, – спросил он, – а ты когда‑ нибудь в своей жизни поступал неправильно?

Джеймс закашлялся, чтобы скрыть удивленный смех.

– Конечно, – признался он. – Я провалил экзамен по биологии в первом семестре, когда учился в колледже. В детстве украл из магазина пачку жевательной резинки. Разбил отцовскую машину после одной студенческой вечеринки. – Он засмеялся, закидывая ногу на ногу. – Вот до убийства никогда не опускался.

Крис пристально взглянул на отца.

– Я тоже, – негромко сказал он.

Джеймс побледнел.

– Я не то хотел сказать… я… – Он покачала головой. – Я не виню тебя в том, что произошло.

– Но ты мне веришь?

Джеймс встретился с сыном взглядом.

– Трудно во что‑ то верить, – ответил он, – когда я изо всех сил пытаюсь делать вид, что ничего не произошло.

– Но ведь произошло. – Криса душили слезы. – Эмили умерла. А я застрял в этой вонючей тюрьме. Я не в силах изменить прошлое.

– Я тоже. – Джеймс зажал ладони между коленями. – Ты должен понять: когда я рос, родители постоянно мне твердили, что лучший способ выйти из неприятной ситуации – это сделать вид, что ее не существует, – признался он. – Пусть чешут языками… если семья не обращает внимания, кого еще это должно волновать?

Крис едва заметно улыбнулся.

– Если я притворюсь, что нахожусь в роскошной гостинице, от этого еда не станет вкуснее, а камера больше.

– В таком случае, – уже мягче произнес Джеймс, – никто не отрицает, что родителям есть чему поучиться у детей. – Он потер переносицу. – Собственно говоря, теперь, когда ты заставил меня задуматься, я вспомнил свой самый ужасный проступок в жизни.

Заинтригованный Крис подался вперед.

– И какой же?

Джеймс так искренне улыбнулся, что Крис вынужден был опустить глаза.

– Я оставался в стороне до сегодняшнего дня, – признался он.

Суд над Стивом длился четыре дня. Ему был назначен государственный защитник, поскольку ни он, ни его родители не могли позволить себе нанять адвоката. И хотя они не обсуждали этого, Крис видел, что чем ближе конец процесса, тем все больше и больше нервничает Стив.

В ночь перед тем, как присяжные должны были огласить вердикт, Крис проснулся от легкого поскрипывания. Он свесился с койки и увидел, что Стив затачивает лезвие бритвы о край унитаза.

– Чем, черт побери, ты занимаешься? – прошептал Крис.

Стив посмотрел на сокамерника.

– Собираюсь в тюрьму, – сипло произнес он.

– Ты и так в тюрьме, – возразил Крис.

Стив покачал головой.

– Это деревенский клуб по сравнению с зоной. Тебе известно, что там делают с теми, кто сидит за убийство детей? Известно?

Крис усмехнулся.

– Опускают?

– Тебе это кажется чертовски смешным? Ты же сам можешь оказаться в моем положении всего через три месяца. – Стив тяжело дышал, пытаясь сдержать слезы. – Иногда тебя будут просто избивать, а надзиратели не будут обращать на это внимания, потому что считают, что ты получаешь по заслугам. Бывает, что дело доходит до убийства. – Он повертел серебристое лезвие, блеснувшее в сумраке камеры. – Я подумал, что избавлю их от хлопот, – добавил он.

Со сна Крис не сразу понял, на что Стив намекает.

– Ты этого не сделаешь, – сказал он.

– Крис, – пробормотал Стив, – это единственное, что мне остается.

Крис внезапно вспомнил Эмили, которая пыталась объяснить, что она чувствует. «Я вижу себя сейчас, – говорила она. – Вижу, кем хочу стать через десять лет. Но я не знаю, как добраться из пункта А в пункт Б». Крис видел, как Стив поднимает дрожащую руку, лезвие бритвы мерцает, словно огонь…

Он спрыгнул с койки и принялся барабанить по прутьям камеры, пытаясь привлечь внимание надзирателя и сделать для друга то, чего не сделал для Эмили.

Слухи облетели тюрьму. Такие же надоедливые, как комары, на которых тоже невозможно не обращать внимания. К утру следующего дня уже все знали, что Стива перевели в карцер для склонных к суициду в режим строгой изоляции, где за ним постоянно велось видеонаблюдение из пропускника. К обеду шериф увел его в зал суда выслушать вердикт присяжных.

После половины четвертого один из надзирателей вошел к Крису в камеру и стал собирать пожитки Стива. Крис отложил книгу.

– Суд закончился? – спросил он.

Крис видел, как офицер берет поломанный пластмассовый станок, тот, из которого Стив извлек лезвие. Крис натянул на голову подушку и зарыдал, как не рыдал с тех пор, как оказался в тюрьме. И он не позволил себе задаваться вопросом: он рыдает из‑ за Стива или из‑ за себя; рыдает из‑ за того, что наделал, или из‑ за того, что могло произойти?

Вначале Барри Делани часто звонила Мэлани, уведомляла о последних уликах, полученных от судмедэксперта или из криминалистической лаборатории. Потом время от времени звонить стала Мэлани, чтобы мисс Делани не забывала об Эмили. Теперь Мэлани звонила, наверное, раз в месяц, не желая тратить впустую ни секунды драгоценного прокурорского времени, – пусть лучше готовится к предстоящему суду.

Поэтому Мэлани очень удивилась, когда Барри Делани нашла ее в библиотеке, чтобы побеседовать.

Мэлани сняла трубку телефона в полной уверенности, что ее сменщица неправильно расслышала фамилию звонившего, когда услышала ясный и четкий голос обвинителя.

– Здравствуйте, – поздоровалась Мэлани. – Как дела?

– Это я вас должна спрашивать, – ответила Барри. – Честно признаться, все отлично.

– Изменили дату суда?

– Нет. Осталось седьмое мая. – Она вздохнула в телефонную трубку. – Миссис Голд, вы не могли бы мне немного помочь?

– Все, что угодно, – заверила Мэлани. – Что нужно?

– Речь идет о вашем муже. Он согласился выступить свидетелем со стороны защиты.

Мэлани так долго молчала, что прокурор вынуждена была окликнуть ее по имени.

– Я слушаю, – едва слышно ответила она, вспоминая Гас на кладбище, это явно она подбила Майкла. Она почувствовала, как стучит в висках. – Чем я могу помочь?

– Было бы замечательно, если бы вам удалось его отговорить, – сказала Барри. – А если он откажется, узнайте, что он будет говорить, почему защита считает его таким важным свидетелем.

Мэлани так низко склонила голову, что коснулась лбом письменного стола.

– Понятно. – Хотя на самом деле она ничего не понимала. – И как я это сделаю?

– Я думаю, миссис Голд, – ответила прокурор, – это уж вам решать.

Первое, что Майкл заметил, вернувшись домой, – потный, усталый, воняющий дезраствором, в котором купал овец, – что работает стереосистема. После нескольких месяцев тишины музыка казалась кощунством, ему тут же захотелось ее выключить. Но потом он заглянул за угол в кухню и увидел Мэлани, которая резала овощи. Кухонный стол, словно конфетти, был усыпан перцем.

– Привет! – весело поздоровалась она, настолько напоминая женщину, какой была всего год назад, что Майкл испугался. – Голодный?

– Как волк.

Во рту у него пересохло. Он услышал нарастающий звук рожка на компакт‑ диске и с трудом подавил желание протянуть руку и коснуться Мэлани, чтобы удостовериться, что это не сон.

– Вымой руки и переодевайся, – велела она. – Я приготовила восхитительное рагу из ягненка.

Он как на автомате пошел в ванную. Кружилась голова. Он слышал подобное о горе: оно может сломить человека, а потом вдруг все становится на свои места. С ним было именно так. Возможно, настал черед Мэлани вернуться к жизни.

Он мылся в душе, а перед глазами продолжала стоять Мэлани – такая, какой он увидел ее в кухне: повернувшись к нему спиной, изящная линия шеи в отвороте свитера с хомутом, пряди волос, отливающие золотом и медью в послеполуденном солнце.

Он вышел, обернувшись в полотенце, и увидел сидящую на кровати Мэлани с двумя дымящимися тарелками и бокалами красного вина.

На ней был зеленый шелковый халат, который он помнил еще со времен второго медового месяца – миллион лет назад. Пояс на халате развязался.

– Я подумала, ты не захочешь ждать, – сказала Мэлани.

Майкл сглотнул.

– Чего ждать? – поинтересовался он.

Мэлани улыбнулась.

– Рагу.

Она встала, и разноцветное содержимое тарелок дрогнуло от спружинившего матраса. Мэлани подняла бокал с вином.

– Выпьешь?

Когда Майкл кивнул, она сделала глоток, а потом наклонилась его поцеловать. Вино попало ему на губы и полилось в рот.

Ему показалось, что он кончит прямо здесь и сейчас.

Они несколько месяцев не занимались с Мэлани любовью, с тех пор как умерла их дочь. Он бы содрогнулся от предложения разделить с ней ложе… но это была не Мэлани. За все годы совместной жизни Мэлани никогда первой не предлагала заняться сексом. Он подумал о вине, капающем ему в рот из ее рта, почувствовал, как возбуждается еще сильнее. Интересно, в какой книге она это вычитала?

И помимо воли рассмеялся.

Мэлани сверкнула глазами: посторонний человек, в отличие от прекрасно знавшего ее Майкла, никогда бы не заметил неуверенность, от которой на долю секунды у нее расширились зрачки. К ее чести – и к изумлению Майкла, – она поставила бокал, положила руки ему на затылок и притянула его голову для поцелуя.

Он почувствовал, как распахнулся халат, как ее соски прижались к его груди. Почувствовал, как ее язык проникает к нему в рот, а пальцами она гладит по затылку. А потом он почувствовал, как она опускает вторую руку между его ног и сжимает яички.

Она держала его за яички!

И тут он понял, почему Мэлани приготовила рагу, надела шелковый халат, занималась с ним любовью. Она не могла измениться за одну ночь. Ей что‑ то от него нужно.

Он поднял голову и отпрянул. Мэлани вскрикнула и открыла глаза.

– Что случилось?

– Это ты мне объясни, – пробормотал Майкл.

Он видел, что она пристально смотрит на него, заметил ее удивление, когда его пенис обмяк у нее в руке. Она сжала сильнее, ему даже стало больно, а потом отпустила. Запахнула полы халата.

– Ты собираешься выступить свидетелем со стороны защиты, – прошипела она. – Твоя дочь мертва, а ты хочешь поддержать ее убийцу.

– Вот оно что! – скептически усмехнулся Майкл. – Неужели ты решила, что если трахнешь меня, то я передумаю?

– Не знаю! – выкрикнула Мэлани, хватаясь за голову. – Я подумала, что ты не станешь этого делать, потому что будешь в долгу передо мной!

Майкл недоуменно уставился на жену: неужели для мужа, с которым прожила в браке двадцать лет, она решила использовать секс как оплату в рассрочку, вместо того чтобы просто дарить радость? Испытывая непреодолимое желание ранить Мэлани так же сильно, как она ранила его, Майкл изобразил на лице недоумение.

– Ты себе льстишь, – бросил он и вышел из комнаты.

Он был голым, но это не имело значения. Он обошел вокруг дома, направляясь к лестнице, ведущей в ветеринарный кабинет. Там он переоделся в зеленую униформу хирурга, которую иногда надевал во время операций, и сел за письменный стол. Он слышал, как в кухне тарахтит посудой Мэлани.

Руки дрожали, когда он схватил телефонную трубку и принялся набирать номер.

Гас вошла в ресторан «Счастливая семья» и сразу же направилась к угловой кабинке, которую они раньше занимали, когда ужинали здесь по пятницам. Майкл сидел в зеленом хирургическом костюме и пил, похоже, неразбавленную водку.

– Майкл! – окликнула она, и он поднял голову.

Гас и раньше видела это выражение лица, но не могла сказать, что оно означает. Затуманенный взгляд, опущенные уголки рта…

Ей потребовалась секунда, чтобы понять: это отчаяние, такое же выражение лица было у Криса, прежде чем он натянул на себя маску безразличия.

– Ты пришла, – пробормотал Майкл.

– Я же обещала, что приду.

Он позвонил ей домой – начнем с того, что сильно рисковал! – и умолял о немедленной встрече. Пытаясь припомнить знакомое место, где бы в это время дня было немноголюдно, она предложила китайский ресторанчик. Лишь приехав сюда, для начала солгав Джеймсу и Кейт, она поняла, насколько тут все пронизано воспоминаниями.

– Дело в Мэлани, – сообщил Майкл.

Глаза Гас расширились.

– С ней все нормально?

– Не знаю. Думаю, все зависит от того, что считать нормой, – ответил он и рассказал о случившемся.

Когда он закончил, Гас сидела пунцовая. Она вспомнила, как совсем недавно за чашечкой кофе смеялись с Мэлани, обсуждая ширину в сравнении с длиной и тому подобные подробности касательно секса, который в данную минуту казался сродни утешению.

– Что ж, – откашлялась она, – ты понимал, что рано или поздно она узнает о твоем решении выступить свидетелем.

– Понимал. Но меня расстроило не это. – Он взглянул на Гас и задумался. – Понимаешь, весь этот ужас коснулся нас обоих. Я всегда считал, что если случится что‑ то плохое, то мы сплотимся. Вместе переживем трудности. – Он опустил глаза на подставку под горячее с веселым рисунком, изображение китайского календаря в форме колеса: год крысы, год быка, год лошади. – Ты знаешь, каково это – отдавать всего себя человеку, всего без остатка, пока уже нечего будет давать, а потом понять, что ему нужно совершенно другое?

– Да, – просто ответила Гас. – Знаю.

Она потянулась через стол и похлопала Майкла по руке. И каждый задумался о своем: о Мэлани, о Джеймсе, о том, как тонкий ручеек, разделяющий людей, за одну ночь может развести их навеки.

Они продолжали держаться за руки, когда подошел официант, чтобы принять заказ.

– Миссис! Мистер! – шумно обрадовался он, и на его лице засияла широкая улыбка.

Гас с Майклом отпрянули друг от друга.

– Сколько лет, сколько зим вы у нас не ужинали! – пропел он на пиджине[11]. – Когда же придет вторая пара?

Гас замерев смотрела на официанта. Первым решился Майкл.

– Нет, – улыбнулся он. – Мы не женаты. То есть не муж и жена.

Гас кивнула.

– В браке с теми, другими, которых сейчас нет… – сказала она и осеклась, потому что официант продолжал блаженно улыбаться, не желая или не умея понять.

Майкл постучал пальцами по меню.

– Курицу с брокколи, – сделал он заказ. – И еще водки.

В неловком молчании, которое повисло над столом, после того как исчез официант, Гас спрятала руки под стол – у нее до сих пор шумело в ушах от прикосновения Майкла. Тот постучал палочкой для еды о край водочной стопки.

– Он решил, что мы с тобой…

– Да, – подтвердила Гас. – Смешно.

Она не отрывала взгляда от подставок под горячее, от удивительного китайского календаря, и задавалась вопросом: а что, если не только официант подумал, что они поменялись супругами? В конечном счете, подобная ошибка допустима: любой, кто за эти годы видел Хартов с Голдами, знал о взаимоотношениях между ними четырьмя, мог прийти к такому же выводу.

Гас смотрела на Майкла поверх чашки с чаем, думая о его густых седых волосах, крепких руках, о его сердце. Она пришла сегодня к Майклу, потому что была ему нужна. В конце концов, это же естественно, он был почти членом ее семьи.

Что само по себе немного пугает.

И попахивает инцестом.

Тяжелая фарфоровая чашка выскользнула из рук Гас и с шумом упала на стол. Оба испытывали от этого влечения и облегчение, и неловкость одновременно. Но они были достаточно взрослыми, чтобы отодвинуться друг от друга, когда вмешивалась реальность, как, например, в лице официанта‑ китайца. Людям помоложе подобное решение могло даться не так просто.

Кто сказал, что Эмили не одолевали те же чувства, когда ее весело толкали в объятия парня, которого она воспринимала как брата?

Носить его ребенка?

Гас закрыла глаза и быстро прочла молитву, внезапно осознав то, над чем многие месяцы ломали головы окружающие: почему умная, активная, талантливая Эмили Голд настолько запуталась, что свела счеты с жизнью.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒