Хулия Наварро 28 страница

Шамас думал об Аврааме, о том, что он станет в земле Ханаанской отцом множества народов, потому что уже и до Ура дошла весть о том, что у Авраама появилось потомство. Бог обещал ему это, и Бог сдержал свое слово.

Бог казался Шамасу существом непредсказуемым и капризным, и хотя Шамас всем своим сердцем верил в Господа, ему так и не удалось его понять. Он утешал себя тем, что он всего лишь обычный человек, появившийся на свет лишь благодаря тому, что Бог вдохнул в глину жизнь и тем самым создал людей.

Шамас упорно пытался понять логику сотворения мира, и ему иногда казалось, что у него от напряжения голова развалится на части. Бывали моменты, когда он чувствовал, что еще немного – и он сумеет постичь замысел Божий, однако затем все вдруг куда‑ то ускользало, и сознание заволакивала непроглядная пелена.

Хриплый голос Илии вернул Шамаса к действительности. Он вплоть до сего момента почти не слушал, что говорил его учитель, и не обращал внимания на писцов и священников, молившихся богине Нидабе.

Шамасу хотелось поскорее остаться с Илией наедине, чтобы сделать ему подарок, над которым он трудился в течение нескольких последних лет, стараясь показать все свое умение. Этот подарок представлял собой несколько глиняных табличек, на которых Шамас четкой и красивой клинописью изложил все, что когда‑ то рассказал ему Авраам: историю сотворения мира, то, как Бог прогневался на людей за их нечестивые поступки и как была разрушена Вавилонская башня и произошло смешение языков… Три красивые легенды были записаны на глиняных табличках. Шамас хотел, чтобы эти таблички заняли свое место в одном из помещений, где хранились другие истории и эпические повествования.

Когда наступил вечер, учитель и его ученик остались наедине, намереваясь поговорить по душам.

На голове Илии теперь не осталось ни единого волоса, ходил он, еле переставляя ноги, да и его ставшие белыми брови свидетельствовали о том, что он уже дожил до глубокой старости.

– Ты когда‑ нибудь станешь хорошим ум‑ ми‑ а, – сказал Илия Шамасу.

– Я доволен, что смог стать тем, кем являюсь сейчас. Мне очень повезло, что у меня есть возможность трудиться рядом с тобой, так как буквально каждый день я узнаю что‑ нибудь новое.

– Но этого тебе мало, ибо ты хочешь знать еще больше, намного больше. Сейчас ты пытаешься познать тайну бытия, но даже твой Бог вряд ли сможет ответить на все твои вопросы.

Шамас промолчал. Илия был прав: у него было гораздо больше вопросов, готовых в любой момент сорваться с языка, чем ответов у тех людей, которые его окружали.

– Ты уже давно стал взрослым, – продолжил Илия, – и тебе необходимо согласиться с тем, что существуют вопросы, на которые нет ответа, к какому бы богу ты ни взывал. Хорошо, что ты все‑ таки научился с уважением относиться к богам, потому что ты не один раз заставлял меня волноваться из‑ за того, что твоя дерзость могла дойти до ушей нашего правителя. Но тебя никто не выдал – даже те, кто тебя совсем не понимал.

– Однако ты, Илия, знаешь так же хорошо, как и я, что те боги, которые стоят в храме, – всего лишь куски глины.

– Да, это так, однако когда нам что‑ то нужно от богов, мы взываем отнюдь не к этим глиняным статуям. Мы взываем к их духу, хотя ты не хочешь этого признать, глиняные статуи являются лишь образами тех или иных богов, потому что трудно молиться пустоте. Да, трудно молиться богу, у которого нет лица и туловища и которого невозможно увидеть.

– Авраам говорил, что Бог создал людей по своему образу и подобию.

– Стало быть, этот Бог выглядит так же, как и мы? Он похож на тебя, на меня, на твоего отца? Если он создал нас по своему образу и подобию, то это значит, что мы можем создать и его образ из глины, чтобы взывать к нему в наших молитвах.

– Бог не сделан из глины.

– Я слышал, как ты говорил, что твой Бог находится везде. Стало быть, он находится и в этой глине, из которой он сделал людей.

Они уже много лет спорили об этом, хотя с годами их споры становились все менее ожесточенными. Сейчас они уже просто разговаривали, а не пытались, как раньше, навязать друг другу свое представление о божественном.

– Я принес тебе подарок, – сказал Шамас и тут же улыбнулся, увидев по лицу своего учителя, что тот удивился.

– Спасибо, однако самый лучший подарок для меня – то, что ты когда‑ то был моим учеником, а теперь я считаю тебя равным себе, потому что ты буквально каждый день заставляешь меня совершенствоваться, чтобы иметь возможность отвечать на твои вопросы.

Они оба засмеялись. Они уже давно относились друг к другу с искренним уважением, и каждый из них принимал другого таким, каким тот был, хотя при этом их отношения вовсе не были идеальными.

Шамас завел Илию в небольшое помещение, где любил работать, и протянул ему несколько глиняных табличек, завернутых в материю.

Илия бережно извлек из ткани одну из табличек и удивился тому, какими аккуратными были значки, нанесенные на глину его некогда самым непослушным учеником.

– Это история сотворения мира, я записал ее со слов Авраама. Мне хотелось, чтобы у тебя были такие таблички.

Илия взял из рук Шамаса сверток с табличками, и взгляд его затуманился от волнения.

– Ты мне так много рассказывал о легендах, поведанных тебе Авраамом…

– Теперь у тебя есть таблички с записанными на них легендами, услышанными мною от Авраама. Я сохранил то, что когда‑ то записал под его диктовку в Харране, однако моя рука тогда еще не была достаточно твердой, и ты к тому времени еще не сделал из меня настоящего писца, каким я стал позднее. А вот этими табличками ты, надеюсь, останешься доволен.

– Спасибо, Шамас, спасибо. Я буду хранить их до последнего дня своей жизни.

В тот вечер Лия особенно внимательно слушала рассказы своего мужа о том, что произошло за день, радуясь, что он стал важной персоной в иерархии служителей храма.

Много позднее, когда жена уснула, Шамас достал свои старые таблички, привезенные им из Харрана, и долго их разглядывал. Он вспоминал детство и юность, вспомнил, как он пас скот вместе со своим отцом и людьми из их рода. Он не испытывал тоски по прошлому, потому что его вполне устраивало настоящее, однако ему недоставало Авраама, с которым можно было бы поговорить о Боге. Даже для ближайших родственников Шамаса Господь был всего лишь одним из многих богов, а не единым и всемогущим. Просто этот Бог в их представлении был сильнее, чем все остальные. Шамас снова завернул старые таблички в материю и положил их на полку в маленьком помещении рядом с другими аккуратно разложенными табличками. Он невольно задумался над тем, что может случиться с этими табличками, когда он умрет. Его детей, как он уже хорошо понимал, не интересовал Бог, которого нельзя было увидеть.

– Шамас, проснись! Проснись!

В голосе Лии чувствовался страх. Шамас открыл глаза и приподнялся на ложе. Через окно в комнату пробивались первые лучи солнца.

– Что случилось?

– Тебя зовет Илия. Тебе нужно сейчас же идти в храм.

– Так рано? Он сказал, зачем?

– Нет. Юноша, которого прислали за тобой, всего лишь сообщил, что тебя ждет Илия.

Шамас тут же стал собираться, чтобы отправиться в храм. Его сильно обеспокоило то, что его учитель внезапно захотел его видеть.

Когда Шамас вошел в прямоугольный зал, где Илия ждал его в окружении других писцов, он понял, что произошло нечто ужасное.

– Шамас, повелитель Дворца хочет присвоить себе наши земли. Он не может смириться с тем, что наш храм процветает.

– А что конкретно ему от нас нужно?

– Он хочет забрать все, что у нас есть: пшеницу, фрукты, воду. Он хочет отнять у нас наши стада и все наше имущество. Он говорит, что в его землях не уродили фрукты и что ручьи там пересохли. Он хочет увеличить подати, которые получает от нас, потому что, по его мнению, мы отдаем ему слишком мало, учитывая то, что у нас есть.

– У нас в амбарах достаточно зерна для того, чтобы он не беспокоился из‑ за неурожая.

– Он и слышать ничего не хочет, а только требует, чтобы мы отдавали ему намного больше. По его мнению, у нас уж слишком много всякого добра, и он хочет им завладеть. Он – внук моего предшественника, предыдущего великого наставника, и считает, что у него есть право управлять не только Дворцом, но и нашим храмом. Он заявил, что является правителем этой области, а потому должен знать обо всем, что мы делаем, и именно ему надлежит решать, какая часть нашего добра должна идти в царскую казну, а какая – оставаться храму.

Сделав небольшую паузу, Илия продолжил:

– Я не хотел говорить с тобой об этом вчера, потому что вчерашний день был для тебя очень важным. Однако повелитель Дворца прислал мне свои требования несколько дней назад, и сегодня, еще до наступления рассвета, один из его воинов пришел за моим ответом. Я думал, что мы сможем продолжить переговоры, что повелителя удастся переубедить, однако я ошибся.

– А если мы не выполним его требований?

– Тогда нас убьют, наши земли засыплют солью, а наши ям бары разграбят… – страдальческим тоном сказал Илия. – И что же нам делать?

Писцы опечаленно молчали, со страхом думая о том, чем может закончиться противостояние с энси. [12] Некоторые смотрели на Шамаса, надеясь, что, благодаря своему изобретательному уму он придумает какой‑ нибудь выход из создавшегося положения.

– Мы мирные люди и не умеем сражаться, – сказал Илия.

– Мы могли бы попросить о помощи царя Ура, – предложил Шамас. – Он могущественный правитель, и наш энси не пойдет против него.

Они решили послать гонца в Ур, чтобы попросить царя о покровительстве. Илия поручил молодому писцу доставить прошение, и тот тут же отправился в путь. Все думали об одном: сжалится ли над ними царь?

Цари – люди капризные, и логика их мышления не всегда понятна простым смертным. Поэтому царь Ура, чего доброго, мог запросить за свое покровительство еще большую цену, чем требовал от храма местный энси.

Солнце уже высоко поднялось над желтоватыми землями, раскинувшимися вокруг Сафрана, когда вдруг раздался вопль, который заглушил бы даже крики базарных торговцев.

Илия и Шамас переглянулись: они понимали, что подобный вопль может быть предзнаменованием лишь смерти и разрушений.

Все писцы бросились к дверям храма, в которые снаружи уже ломились вооруженные воины.

Вскоре на всю округу стали слышны стенания женщин, перекрывавшие треск языков пламени, а также крики воинов и пытающихся дать им отпор служителей храма.

Шамас понимал, что они уже ничего не смогут сделать, и оставалось лишь временно покориться превосходящим силам противника – так наклоняется под порывом ветра и затем снова выпрямляется растущий на берегу Евфрата тростник. Однако инстинкт оказался сильнее разума, и он бросился в схваткувоинами, хотя Илия и пытался его удержать.

Шамас понимал, что его усилия ни к чему не приведут, но он просто не смог смириться с такой вопиющей несправедливостью.

Сколько времени он бился с воинами энси? Может, секунды, а может, и несколько часов. Так или иначе, теперь он лежал на полу и чувствовал себя совершенно обессилевшим и не мог собраться с мыслями.

«Никто из людей не вечен, даже цари. Когда‑ нибудь служители этого храма снова будут жить в мире – возделывать поля, пасти стада и управлять имуществом других людей, верящих в порядочность писцов. Эти служители, как и мы, будут трудиться с раннего утра ради того, чтобы в общине царили справедливость и порядок», – подумал Шамас, чувствуя, как его куда‑ то волочит по полу воин, с которым он только что бился лицом к лицу.

Затем Шамас увидел своего учителя Илию. Тот распростерся на полу, и на голове у него зияла рана, из которой тонкой струйкой вытекала кровь. Слева и справа от него лежали мертвые писцы и другие служители храма, осмелившиеся оборонять это здание, в котором еще совсем недавно их жизнь текла спокойно и безмятежно.

У Шамаса сильно болела голова, все тело словно окаменело, и он едва мог шевелить пальцами рук. Кроме того, у него все расплывалось перед глазами.

«Я умру так же, как и мои товарищи? А может, я уже мертвый? »

Однако затем он подумал, что вряд ли мертвый может чувствовать такую сильную боль, и, стало быть, в нем еще теплится жизнь. А Лия? Сумела ли выжить Лия?

Волочивший Шамаса по полу воин ударил его ногой в лицо и затем бросил на груду трупов. Похоже, воин посчитал его мертвым, что было неудивительно: Шамас и в самом деле уже почти не дышал.

Он не хотел умирать, но не знал, как можно было избежать смерти. Почему Бог решил, что его конец должен наступить именно сейчас? Он вдруг понял, что улыбается. Илия, наверное, попрекнул бы его за то, что в такой трагический момент ему вдруг взбрело в голову задавать вопросы, причем не кому‑ нибудь, а Богу. Но может, его товарищи перед смертью тоже обращались к Мардуку?

Если бы радом был Авраам, Шамас спросил бы у него, почему Бог спокойно смотрит на то, как его творения умирают насильственной смертью, испытывая страшные муки. Неужели Богу нужно, чтобы они умерли именно так? Шамас не знал, открыты были его глаза или закрыты, потому что он все равно уже ничего не видел. Жизнь уходила из него, уходила по воле другого, незнакомого ему человека. Все происходящее вдруг показалось ему абсурдом. Где же Бог? Увидит ли Шамас его сейчас, расставаясь с жизнью? И вдруг он вздрогнул: ему послышался голос Авраама – он просил Шамаса сохранить веру в Бога. Затем то место, где он лежал осветил луч белого света, и Шамас почувствовал, как чья‑ то крепкая рука ухватилась за его руку и помогла ему подняться. Он перестал ощущать боль и понял, что сливается с Вечностью.

– Клара! Да, это она!

Голос Миранды вырвал Клару из глубокого сна, в котором ей привиделся Шамас. Она почувствовала сильную боль в груди, и ей стало трудно дышать. У нее болело буквально все тело, и она осознала, что физически неспособна ответить Миранде, с беспокойством смотревшей на нее.

Даниель положил свою видеокамеру возле груды глиняных кирпичей и, подойдя ближе, склонился над Кларой, которая еле заметно дрожала.

– Вы себя нормально чувствуете?

Солдаты поспешно подошли посмотреть, с кем это разговаривают журналисты, и не на шутку перепугались, увидев, что Клара лежит, скрючившись, на песке и смотрит куда‑ то в пустоту, как будто ее мысли витают далеко‑ далеко отсюда.

Командир воинского подразделения что‑ то крикнул своим подчиненным, и один из них тут же куда‑ то побежал – по‑ видимому, за одеялом.

Клара по‑ прежнему лежала неподвижно, и на какой‑ то миг даже показалось, что она полностью парализована. Она не знал по какой причине, но у нее совершенно пропал голос, а ноги и руки абсолютно не слушались.

Она почувствовала, как Даниель подсунул ей руку под голову и помог приподняться. Затем он дал ей попить воды.

Миранда стала озабоченно щупать ее пульс. Стоявший рядом офицер с ужасом смотрел на происходящее: если бы с этой женщиной что‑ то случилось, виноватым оказался бы он.

– Пульс у нее очень слабый, но, по‑ моему, она в порядке, сказала Миранда. – На ней не видно никаких ран.

– Нужно доставить ее в лагерь и показать врачу, – предложил Даниель.

В этот момент прибежал солдат с одеялом, и Даниель укутал им Клару. Она почувствовала, как ее тело постепенно теплеет.

– Со мной все нормально, – еле слышно прошептала она. – Мне жаль, что так получилось. Я и не заметила, как заснула.

– Еще немного, и вы совсем замерзли бы, – сказал Даниель. – Как вам вообще пришло в голову улечься прямо на землю?

Клара посмотрела на Даниеля и пожала плечами. Она не знала, что ему ответить. А может, и знала, однако при данных обстоятельствах ее ответ показался бы уж слишком запутанным.

– Мы отведем вас в лагерь, – заявила Миранда.

– Нет, нет… Пожалуйста! Вы напугаете моего дедушку, – еле выдавила из себя Клара. – Со мной все в порядке.

– Ну, тогда мы сделаем кофе, чтобы вы согрелись. Майор, вы не могли бы организовать нам кофе?

Вопрос Миранды прозвучал скорее как приказ, и немного растерявшийся офицер беспрекословно подчинился. Через несколько минут Клара сидела вместе с Мирандой и Даниелем в палатке, служившей столовой солдатам, которые охраняли зону раскопок. От кофе кровь снова прихлынула к лицу Клары, и к ней наконец полностью вернулась способность говорить.

– Так что же с вами произошло? – поинтересовалась Миранда.

– Я пошла побродить по зоне раскопок. Я люблю это делать потому что мне так лучше думается. А затем я там уснула. Вот и все.

– Вам нужно быть более осмотрительной. Здесь ночью довольно холодно.

Покровительственным тон Дан пели заставил Клару улыбнуться.

– Не переживайте. Я могла заработать насморк, но не более того. Только, пожалуйста, ничего никому не рассказывайте. Я… в общем. мне нравится бродить ночью одной: ничто не мешает думать. Однако мне трудно уединиться, потому что мой дедушка опасается, что со мной может что‑ нибудь случиться… Кроме того, из‑ за сложной политической ситуации здесь у нас полно солдат, поэтому я попыталась выскользнуть из лагеря так, чтобы никто этого не заметил.

– Вам не нужно перед нами оправдываться, – сказал Даниель. – Мы просто очень удивились, когда увидели, что вы лежите прямо на земле.

– Я как‑ то незаметно для себя уснула, наверно, из‑ за усталости – мы ведь работаем от зари до зари…

– А мы хотели поснимать территорию раскопок на рассвете чтобы наш репортаж хоть чем‑ то отличался от репортажей наших коллег, – пояснила Миранда. – По правде говоря, здесь очень красиво.

– И если с вами теперь действительно все в порядке, я пойду поснимаю, пока еще не взошло солнце, – заявил Даниель. – А ты, Миранда, можешь остаться с Кларой.

Миранда и Клара остались вдвоем. Миранда не стала отказываться от предложения, сделанного ее коллегой, потому что Клара вызывала у нее искренний интерес: в этой женщине было что‑ то особенное, хотя Миранда никак не могла понять, что именно ее заинтересовало.

– Вы живете в Ираке, но совсем не похожи на иракских женщин, – сказала Миранда, намереваясь разговорить Клару.

– Это моя родина, и… В общем, никто из местных не сказал бы, что я не похожа на иракскую женщину.

– У вас голубые глаза, да и цвет вашей кожи… Вы сильно отличаетесь от ваших соотечественниц.

– Мои бабушка и дедушка родом из разных стран. Я, так сказать, метиска.

Миранда тут же почувствовала прилив симпатии к Кларе: между ними двумя было кое‑ что общее, так как и Миранда были «метиской».

– Да! Этим и объясняется, почему у вас необычные для здешних мест глаза и цвет кожи. Скажите мне, а как вам здесь живется?

Вопрос Миранды застал Клару врасплох, и она невольно насторожилась, опасаясь, что ей будет не так‑ то просто отделаться от этой журналистки.

– Что вы имеете в виду?

– Вам, как женщине образованной и чувствительной, наверное, тяжело жить в условиях существующего в Ираке режима.

– Я никогда не совала нос в политику, она меня просто не интересует, – сухо ответила Клара.

Миранда сердито посмотрела на собеседницу и подумала, что эта женщина не такой уж симпатичный человек, как ей поначалу показалось.

– Политика касается нас всех. Хотя некоторые люди и говорят, что она их не интересует, они не могут полностью от нее отгородиться.

– Я всю свою жизнь занималась только учебой, и ничем больше.

– Однако кроме учебы вы, наверное, все же интересовались и тем, что происходит вокруг вас, – раздраженно сказала Миранда.

– Я скажу вам, что было вокруг меня: одно из немногих на Востоке светское общество с набиравшим силу средним классом, а еще определенный уровень благополучия и спокойная жизнь для большинства иракцев. Но когда началась блокада, все рухнуло.

– Но здесь неплохо жилось тем, кто был лоялен к существующему режиму. А что вы мне скажете о пропавших без вести, об убитых, о массовом истреблении курдов, обо всех других зверствах, творимых режимом Саддама Хусейна?

– А что вы мне скажете о поддержке Соединенными Штатами Пиночета и аргентинской хунты? А о поддержке ими Саддама до тех пор, пока он их устраивал? Может, они станут бомбить все страны, которые не соответствуют их стандартам? Могу вас заверить: они и пальцем не тронут ни Саудовскую Аравию, ни Объединенные Арабские Эмираты, ни Китай, ни Корею. Я уже по гордо сыта двуличной моралью Запада.

– Я тоже, и буду – в пику этой морали – во всеуслышание говорить то, что думаю. А в вашей стране – самая что ни на есть гнусная диктатура.

– Вам следовало бы осторожнее высказывать свое мнение.

– А что, вы на меня донесете? – с иронией спросила Миранда.

– Я вовсе не собираюсь этого делать. Что за вздор!

– Я не оправдываю войну с вашей страной, я против этой войны, однако я хочу, чтобы иракцы освободились от Саддама Хусейна.

– А если они этого не хотят?

– Не будьте такой циничной, вы ведь прекрасно знаете, что они просто не в состоянии это сделать.

– Этой страной должна управлять твердая рука.

– Какое пренебрежение к соотечественникам!

– Это вовсе не пренебрежение, я действительно считаю, что так должно быть. Если бы Ираком не правил Саддам, то правил бы кто‑ нибудь другой, потому что без твердой руки наша страна просто развалилась бы. Такова объективная реальность.

– А права человека, демократия, свобода, солидарность… Эти понятия для вас хоть что‑ нибудь значат?

– То же, что и для вас, однако нельзя забывать, что мы находимся на Востоке. Было бы ошибкой пытаться подогнать нас под ваши мерки.

– Права человека универсальны – что здесь, что в Пернамбуку. [13]

– Вы плохо знаете арабов.

– Я считаю, что свобода и человеческое достоинство не зависят от того, где тот или иной человек родился.

– Вот и прекрасно. Я больше не собираюсь с вами спорить. Вы пытаетесь смотреть на Ирак через призму своего мировоззрения, и это мешает вам увидеть правду.

– Когда я год назад приезжала сюда, познакомилась с одним из журналистов местного радио. Затем через несколько месяцев я снова приехала в Ирак и позвонила этому журналисту, но в его доме никто не взял трубку. Тогда я обратилась на его радиостанцию, и там мне ответили, что он «исчез»: к ним на радиостанцию как‑ то раз пришли сотрудники Мухабарат и увели его. С тех пор его никто не видел. Его жена продала все, что у нее было, так как ей сказали, что можно подкупить одного чиновника, и он сообщит, где находится ее муж. Она продала дом, машину, прочее имущество и передала деньги некоему посреднику, оказавшемуся настоящим мерзавцем, потому что он, как только получил деньги, тут же написал на эту женщину донос. Вскоре она тоже исчезла. Их дети теперь живут у своей бабушки.

Клара лишь пожала плечами: она не знала, что на это можно было ответить. Когда ей рассказывали о подобных случаях, она предпочитала помалкивать. Ей в Ираке жилось неплохо – это единственное, что она могла по этому поводу сказать. Это и еще то, что ее всегда хорошо принимали во дворце Саддама. Нет, она не станет осуждать Саддама Хусейна: ее дедушка не позволил бы ей этого делать, да и сама она отнюдь не горела желанием поносить существующий режим.

– Вы прекрасно знаете: то, что я рассказала, – не выдумка, – заявила Миранда.

Упорное молчание Клары начинало ее раздражать.

– Востоку нужна революция, причем настоящая революция, которая покончит с преступными правителями и со средневековыми режимами, пренебрегающими правами человека? – запальчиво сказала Миранда. – Как только люди на Востоке поймут, что их общество поражено раковой опухолью, и решатся ее удалить, Восток сразу же превратится в могучую силу.

– И вы думаете, что это здесь кому‑ то нужно? – спросила ироническим тоном Клара.

– Конечно нет. Местные заправилы предпочитают, чтобы люди на Востоке по‑ прежнему были порабощены своими коррумпированными правителями и верили, что источник всех их бед – Запад, люди другой веры, и что единственный выход – это перебить иноверцев. Вашу правящую элиту устраивает невежественный народ, ведь так легче использовать его в своих целях. Но хуже всего то, что такие люди, как вы, бездействуют стоят в сторонке и стараются не замечать того, что происходит вокруг, потому что им самим живется хорошо.

– А вот лично вы на чьей стороне? – спросила Клара.

– Я? Я вам уже говорила, что отнюдь не поддерживаю Буша и его планы развязать войну в Ираке. Однако я не принадлежу и к тем салонным прогрессистам, которые имеются и здесь на Востоке. Они считают, что политически корректно придерживаться той точки зрения, что все мусульманское – замечательно и что нужно уважать особенности и традиции Востока. Я не уважаю никого, кто не соблюдает принципы, изложенные в Декларации прав человека, а в этой части мира их никто не соблюдает.

– Вы противоречите сама себе.

– Ошибаетесь. Простоя, по местным понятиям, – политически некорректная особа.

– Ив говорит то же самое… – пробормотала Клара.

– Ив? А‑ а, профессор Пико! Он мне показался замечательным человеком.

– Да, хотя у него есть свои странности.

Клара взглянула на Миранду и вдруг поняла, что Пико вдруг заторопился уезжать не только из‑ за надвигающейся войны, но и из‑ за тоски по чему‑ то такому, о чем ему, как теперь стало ясно Кларе, напомнила эта журналистка.

Археологические экспедиции редко длились так подолгу не прерываясь. Во всяком случае, обычно участники экспедиций имели возможность на какое‑ то время уехать, а затем вернуться. В этот раз археологи почти пять месяцев безвылазно торчали в Сафране, что для Пико и его друзей было, конечно же, слишком большим сроком.

– Вы… очень своеобразная женщина, – сказала Миранда.

– Я? Почему это? Я всего лишь археолог и убеждена в том, что где‑ то здесь под землей находится «Глиняная Библия».

– Марта Гомес сказала мне, что нельзя быть уверенным даже в том, что праотец Авраам и в самом деле существовал.

– Если мы найдем эти таблички, это станет подтверждением того, что Авраам – не просто персонаж из легенды. Лично я абсолютно уверена, что он действительно существовал, что он отправился из Ура в Ханаан. Но что‑ то заставило его стать монотеистом, и с тех пор он повсюду, где бы ни находился, рассказывал людям о Боге Едином. Именно поэтому нам необходимо найти эти таблички, в которых писец Шамас записал со слов Авраама его представления о том, как был создан мир.

– Любопытно, что после вашего выступления на археологическом конгрессе в Риме никто из высших церковных иерархов не попытался связаться с вами, чтобы хотя бы взглянуть на имеющиеся у вас две таблички.

– Да, никто из них этого не сделал, но я на это и не рассчитывала. Церковь ведь не подвергает ни малейшему сомнению реальность существования упомянутых в Библии праотцев. Если мы найдем эти таблички, это будет на руку Церкви, а если нет, то церковники не очень‑ то расстроятся, потому что устои религии не будут поколеблены.

– А этот священник, Джиан Мария, он‑ то зачем сюда приехал?

– Он просто нам помогает, не более того. Он хороший человек и очень трудолюбивый.

– Но ведь он – священник, и здесь ему вроде бы не место.

– А кто вам сказал, что священник не может интересоваться археологией? Джиан Мария – специалист по мертвым языкам, и поэтому его вклад в работу нашей экспедиции очень существенный.

– Что вы будете делать, когда Пико и его люди уедут?

– Я буду продолжать раскопки.

– Бомбы не выбирают, на кого падать.

Клара пожала плечами. Грозящая ее стране война казалась ей бессмысленной. Во всяком случае, эта война не имела никакого отношения к Кларе.

Тишину утра нарушил шум подъезжающих джипов: постепенно начинали подтягиваться археологи. Один из автомобилей остановился прямо возле палатки, в которой находились Клара и Миранда. Из автомобиля выпрыгнул Айед Сахади и, будучи не в состоянии сдержать свой гнев, обрушился на Клару.

– Вы опять играете с нами в кошки‑ мышки! Ваш дедушка приказал избить тех людей, которые вас охраняли, а меня… Я даже не знаю, что ожидает меня. Вам что, нравится причинять страдание другим людям?

– Как вы смеете так со мной разговаривать?

Миранда с любопытством наблюдала за этой сценой. Bряд ли мог вести себя так обычный бригадир рабочих, как представили Миранде накануне Сахади. Этот человек больше походил на военного. Впрочем, в стране Саддама было много людей в погонах.

Клара и Айед Сахади с бешенством смотрели друг на друга как будто были готовы вцепиться друг другу в глотку. Бесконечно долго текли секунды. Наконец Айед Сахади глубоко вздохнул и взял себя в руки.

– Садитесь в автомобиль. Ваш дедушка хочет немедленно вас видеть.

Сахади вышел из палатки и сел за руль автомобиля, ожидая что Клара последует за ним.

Клара медленно допила кофе и посмотрела на Миранду.

– Ну ладно, увидимся позже.

– По приказу вашего дедушки избивают людей?

Вопрос Миранды застал Клару врасплох. Для нее было вполне естественно, что дедушка поступает так, как считает нужным, и она с детства привыкла к тому, что он время от времени приказывал избить того или иного человека, нарушившего установленные им правила.

– Не обращайте внимания на Айеда. Он вечно все преувеличивает.

Она вышла из палатки, проклиная про себя Сахади, выставившего ее дедушку перед этой журналисткой в таком неприглядном виде. Ей оставалось только надеяться, что оплошность Айеда не возымеет никаких последствий. А если возымеет, она сама прикажет, чтобы его хорошенько отдубасили. Да, именно так: чтобы его били до тех пор, пока он не попросит пощады.

⇐ Предыдущая 23 24 25 26 272829 30 31 32 Следующая ⇒