Комментарии 12 страница

Она задрала мне рубашку, а я чувствовал руку Мадлен, нежно ласкающую мою спину.

Другая рука Мэдди ерошила мне волосы. Губы стали мягче, а запах гораздо приятнее. Я ещё раз попытался отвлечься от Мэдди. Сегодня ночью передо мной стоит конкретная задача утраты невинности; это цель, которую я сам поставил перед собой, – как люди стремятся пробежать марафон или взобраться на горную вершину. Нужно постоянно стремиться к цели, а мне всё время что‑ то мешало. Несмотря на очевидные доказательства, я никак не мог поверить, что всё происходит на самом деле, что дрожь восторга, охватывавшая меня при достижении очередного пункта этого маршрута, реальна. Когда руки пробрались под её блузку и ладонь коснулась таинственного механизма застежки лифчика, она соблазнительно предложила мне «действовать увереннее».

Расстегивать женский бюстгальтер – до таких высот я ещё не поднимался! Я фактически получил доступ к женской груди! И женщина не визжит, не разворачивается и не бьёт меня по физиономии – она хочет, чтобы я продолжал. На застежке обнаружились три крючка, но один из них, кажется, застрял в волокнах ткани, откуда его невозможно было высвободить. Я пытался не прерывать поцелуев, продолжая шурудить левой рукой, но конвульсивные движения за спиной всё же вынудили её отодвинуться.

– Ой! Что ты делаешь?

– Прости! Прости – кажется, крючочек зацепился…

– Да просто дерни его как следует – пускай даже порвется, не страшно.

Я потянул решительнее, но хлопковые нити оказались сильнее меня.

– Погоди минутку, я посмотрю, что там творится, вот только очки надену…

Сексуальное напряжение резко ухнуло вниз, пока я тянулся за пиджаком, вытаскивал футляр, открывал его и разглядывал нашу маленькую проблему, словно старый часовщик, изучающий внутренности карманных часов.

– Вот оно! Ах ты, шалун! – уверенно объявил я. Но на самом деле опасался, что финишная прямая к её груди несколько утратит свою привлекательность, поэтому оставил лямочку на её плече и вернулся к поцелуям, надеясь пробудить новую вспышку страсти.

К моему удивлению, она без всяких усилий расстегнула пуговицы на моей рубашке и уже поглаживала мне грудь. Она всё время опережала меня на шаг. Одним ловким движением она освободилась от блузки и лифчика, а потом прямо через голову стянула с меня рубашку. Теперь я мог любоваться грудью Сюзанны. Мы были едва знакомы, но она ничуть не смущалась, раздеваясь передо мной. Мне жутко хотелось потрогать их – прямо ребёнок военного времени, который никогда в жизни не видел диковинного фрукта и не понимал, как к нему подступиться. Она стащила колготки, а я, наверное, должен был последовать примеру и снять брюки. «Но не будет ли это выглядеть чересчур самонадеянно? – подумал я. – Может, она не желает заходить дальше. Не хотелось бы выглядеть извращенцем‑ эксгибиционистом, демонстрирующим свои прелести в школьном спортзале».

– Ты принёс кое‑ что? – неожиданно спросила она.

– Хм, у меня в портфеле есть вино, но мы уже выпили целую бутылку, так что…

– Да нет – презерватив. У тебя есть презерватив?

Значит, это всё‑ таки оно. Бесспорное подтверждение – сексуальный акт действительно состоится.

– А, да, прости, конечно, в бумажнике. – И я метнулся к валявшимся в сторонке брюкам – искать пакетик, купленный Гэри несколько дней назад. – Но это вовсё не значит, что я автоматически рассчитывал, ты же понимаешь…

– Что?

– Я не хотел бы, чтобы ты подумала, будто я был уверен, что у нас с тобой будет секс, поэтому и положил презерватив в бумажник…

– Да что за фигня? Давай натягивай скорее…

– Сейчас‑ сейчас…

Я потянул краешек фольги и, конечно, не сумел сразу разорвать упаковку. В отчаянии я вцепился зубами, отгрыз зазубренный краешек фольги, в панике отшатнулся, почувствовав вкус стерильного лубриканта. И вот вожделенный предмет у меня в руках, маленький и жалкий. «Из‑ за этого столько шума? – подумал я. – Мокроватый клочок полиэтилена? » Но презрение всего лишь скрывало очередной приступ страха. Я понятия не имел, как пользуются этой штукой. Недавно девятиклассников учили надевать презервативы в рамках курса «Здоровье и социальные проблемы», но я решил тогда, что будет странно выглядеть, если я вдруг заявлюсь к ним на урок.

Кое‑ как я справился, и мы с Сюзанной изготовились к началу классического акта. Она лежала подо мной, и я собирался заняться с ней любовью. Вообще‑ то «любовь» слишком сильное слово. Я с ней почти не знаком, она мне немножко нравится, – значит, буду заниматься «немножко нравится». От матов несло плесенью, к верхнему прилип грязный комок жвачки. И вот, неуклюже двинув телом, нащупывая путь, я вновь стал мужчиной. «В поэму Киплинга непременно должен быть включен фрагмент об этом деле», – думал я, пытаясь сконцентрироваться на достижении цели – верстовой столб «вот оно! »

– Оооо! Оооо! Помедленнее, Воган, – это не гонки с преследованием!

– Прости… так лучше?

– Нежно и аккуратно – вот так, да.

Я испытывал огромную благодарность к этой женщине, как новичок к взрослому наставнику, хотя она была лет на десять моложе меня, но всё равно словно наблюдал сцену со стороны. Мы почти незнакомы с Сюзанной, но тем не менее в тёмном запертом помещении два обнажённых тела сомкнулись в одно.

Я старался двигаться медленно, быть внимательным и чутким, время от времени нежно ласкал разные части её тела, хотя, возможно, Сюзанна не считала локоть эрогенной зоной. Я вошёл в ритм и чувствовал себя всё более уверенно. К сожалению, нога застряла в сетке сложенных футбольных ворот, которые стояли у стены, но меня это не могло остановить. Я занимался сексом – так вот что это такое! Только нога мешала двигаться, сколько я ни пытался её выдернуть. Обернувшись, я увидел, что лодыжка полностью запуталась в сетке, так что, наверное, стоит оставить её там, пока всё не закончится. На всякий случай я ещё разок дернул ногой напоследок, и внезапно вся металлическая конструкция пришла в движение и рухнула на пол с оглушительным грохотом.

– Господи Иисусе, что это было?! – Сюзанна в панике подскочила, чудом избежав гибели под железными балками.

– Прости! Прости! Это я ногой зацепился за сетку. Прости. Ты испугалась?

– Как думаешь, парни у входа слышали?

– Сомневаюсь. У них ведь там радио работает. Давай продолжим?

– Ты уверен? Не помню, чтобы у них там было радио.

– Да не так уж громко вышло, – заверил я, хотя в голове до сих пор звенело, а из лопнувших барабанных перепонок, вероятно, струилась кровь. – Давай начнем с того места, где остановились?

Но момент был упущен. Прежде опьянение сделало её безрассудной и дерзкой, а сейчас – параноидально напуганной, и я в смятении наблюдал, как она одевается.

– У нас могут быть большие проблемы, – заявила она и продолжила: – Я несу ответственность за это оборудование.

Странно было слышать такое от человека, который минутой раньше демонстрировал свои профессиональные обязанности, используя вверенные ему спортивные маты для занятий сексом.

Всё закончилось прежде, чем началось. Мне показали аттестат зрелости, но выгнали до окончания школы; я раскурил косячок, но не затянулся; научился натягивать презерватив, но тот не понадобился. Пожалуй, не стоит сохранять его до следующего раза, решил я, заворачивая в салфетку и пряча в карман. Интересно, это засчитывается? У меня был секс с женщиной, но без финала. Этого достаточно, чтобы меня признали взрослым? Да, определенно считается, заключил я. Я размочил сухой счёт: потерял свою вторую девственность. Теперь могу смело смотреть в глаза Мику Джаггеру.

Мы оделись. Ситуация не предполагала, что мы проведём вместе остаток ночи и прочие подобные глупости. Она велела мне уходить первым, а она приберётся здесь и выйдет минут через десять, чтобы охранники ничего не заподозрили. Я чмокнул её в щечку, поблагодарил – возможно, чересчур бурно – и вышел в тёмный спортзал, чувствуя себя супергероем. В центре зала валялся забытый футбольный мяч. Я коротко разбежался и изо всех сил ударил по мячу, направляя его точно в угол ворот.

И ликующим жестом вскинул руки: «Он мастер! Го‑ о‑ л! »

Я был страшно доволен собой – вожак стаи, король мира, Человек на шесть миллионов долларов. Прощаясь с Кофи и Джоном, я всё ещё раздувался от гордости. Они отчего‑ то странно посматривали в мою сторону, а глаза у них покраснели, как от долгого плача. Или смеха. Взглянув на маленький чёрно‑ белый монитор над их столом, я увидел чёрно‑ белое изображение Сюзанны – она как раз надевала пальто у двери спортзала. Из школы я выходил, провожаемый раскатами хохота.

Глава 18

Когда Мэдди надоест большой город, она купит порнографически‑ стильный журнал о недвижимости под названием «Жизнь на побережье». С фотографиями коттеджей, где единственные предметы на кухонных столах – свежесорванная спаржа или художественно разбросанные ракушки. Веснушчатые ребятишки в полосатых футболочках, с испачканными песком коленками, с аппетитом поедают хлебные горбушки, ухваченные с бледно‑ голубых полок буфета.

Но должен же быть специальный журнал о жизни таких, как я?

Воган проводит время либо в уютном номере «Люкс‑ отеля в Стрэтеме», либо в смежной ванной комнате, где он разводит колонии чёрной и зелёной плесени на резиновом коврике. «Мне нравится жить в дешёвой ночлежке, среди клиентов которой одни проститутки, – говорит Воган, 39. – Из моего грязного окошка на четвёртом этаже открывается великолепный вид на огромную вентиляционную трубу кебабной напротив». Воган утверждает, что отсутствие возможности приготовить еду или постирать одежду существенно облегчает жизнь, и ему нравится вспоминать различные блюда, купленные на вынос, разглядывая полные засохших объедков коробки, громоздящиеся по всей комнате.

Я мечтал, что в пасхальные каникулы воспользуюсь неограниченным свободным временем и составлю планы уроков, закончу все незавёршенные дела, а ещё успею вдоволь побыть с детьми и навестить больного отца. Но, выползая в среду днём из‑ под одеяла в своей дешёвой ночлежке, я посмотрел на часы и понял, что упустил множество возможностей. Все благие намерения предполагали определённую степень энтузиазма и воли к жизни, которые таинственным образом оставили меня. Телефон и лэптоп разрядились давным‑ давно. Включить зарядное устройство не составило бы труда, не будь моя собственная батарейка полностью разряжена.

В среду я был не более небрит, чем во вторник, – похоже, даже у щетины не хватало сил отрастать дальше. Вид у меня был настолько нездоровый, что я решил съесть немного овощей и откопал среди картонок из‑ под карри полиэтиленовый пакетик трехднёвной давности с нарезанными листьями салата, который полагался к масале^{3} из цыплёнка.

Я включил телевизор, круглосуточный канал новостей, но дополнительные новости упрямо отказывались появляться, чтобы заполнить дополнительное время. Я посмотрел американское шоу, героями которого стала пара, разводившаяся потому, что они узнали, что являются братом и сестрой. У нас с Мэдди не было хотя бы этой проблемы. Ну, насколько мне известно. Если выяснится, что Джин моя мать, этого будет вполне достаточно, чтобы меня доконать.

Я спал на одной половине двуспальной кровати – по привычке. Забавно, но инстинктивно выбирал левую сторону матраса, подсознательно оставляя другую свободной. И вот сейчас я пристально смотрел на лист бумаги, который должен покончить с подобной предупредительностью.

Устно я уже согласился со всеми положениями этого юридического документа, теперь оставалось поставить подпись на гербовой бумаге, в присутствии свидетеля, вернуть документ в его дорогущий конверт – и мой брак обратится в историю. На всё про всё требуется пять секунд, но за все дни безделья я не смог выкроить времени на это простое действие. Я положил документ на хлипкую тумбочку, но потом всё же выкарабкался из‑ под скомканных одеял, дабы убрать его из поля зрения, спрятав среди хлама в противоположном углу комнаты. Меня убивал не финальный формальный акт прекращения брака, но дополнительное унижение, связанное с поисками свидетеля, который должен пронаблюдать, как я подписываю документ.

Может, попросить управляющего этим отелем, мужика из бывшей советской республики? Впрочем, я понимал, как его обижает то, что я плачу за комнату, а потом дрыхну там целую ночь. Всякий раз, встречаясь с ним, я чувствовал себя виноватым, что не освобождаю послушно номер через пятнадцать минут после вселения. Полагаю, можно было бы попросить о помощи одну из дам, что регулярно развлекают здесь клиентов. Род занятий свидетеля: проституция. Да, это произвело бы впечатление.

Звуки, доносившиеся из соседних комнат, где люди занимались сексом, тоже не облегчали моего депрессивного состояния. Иногда я вспоминал о событиях в кладовке спортинвентаря, но никаких чувств это не пробуждало. Гораздо важнее, что опыт физического контакта с Сюзанной пробудил воспоминания о сексе с Мадлен. Ничего возбуждающего или эротического, лишь обостренное ощущение того, что завершается брак, который так толком и не начинался.

Я помнил, как Мэдди говорила во время секса. Совсем не так, как в обычных мужских фантазиях. Она не стонала в экстазе: «О, это невероятно! О да, да! » – нет, это не в стиле Мадлен. Помню одну из ночей страсти: финальная часть сексуального акта, я рычу и гримасничаю, и вдруг Мэдди, лежащая внизу, произносит: «Ой, не забыть бы написать заявление для школьной экскурсии Дилли…»

Она частенько выдавала подобное. Когда я воображал, что она охвачена страстью и полностью отдается близости, она объявляла, что заказала такси или размышляла вслух, не перенести ли визит к педикюрше с понедельника на среду. Подобных сюжетных поворотов в порнофильмах не найдёшь: мускулистый, намазанный маслом фитнес‑ инструктор занимается спортивным сексом с силиконогрудой высветленной блондинкой, которая в момент оргазма бормочет: «О нет – я забыла отправить маме открытку с днём рождения! »

Но я уверен, что Мэдди болтала о пустяках именно потому, что ей было со мной очень хорошо и спокойно; она очень, очень хорошо меня знала. Мы были исключительно близки – привыкли к причудам и идиосинкразиям партнёра. Словно два дерева в нашем саду, которые росли бок о бок, – стволы их переплелись за десятилетия совместной жизни и поддерживали друг друга.

А потом я восстановил другое воспоминание. Ссора, начавшаяся с того, что Мэдди хотела выбросить пластиковую занавеску из душа, а я настаивал, что её вполне достаточно почистить.

– Иными словами, это я должна почистить, – возмущается она. – Поскольку с тобой никогда не случалось, чтобы ты постирал, к примеру, занавеску из душа.

– Но её не нужно стирать, её и так поливает водой каждый день.

– Ага, ты каждый день принимаешь душ, а я принимаю ванну, и ты говоришь, что помоешь душ, так почему бы заодно не вымыть и занавеску?

– Потому что я забыл, идёт? Забыл заодно с душем помыть и занавеску. Забыл, как и всё остальное, о чём ты бесконечно твердишь…

Но в действительности спор шел о сексе. Накануне вечером я начал было к ней приставать, и она отказала, но у нас уже несколько недель ничего не было, и я жутко разозлился и обиделся.

– Ты замечаешь пятнышко грязи на занавеске, но не хочешь замечать собственного мужа. – Я провоцировал конфликт.

– Что?

– Тебя больше волнует чёрная плесень в душевой, чем я.

– Почему ты ведешь себя так отвратительно?

– Ой, гляди, тюбик с зубной пастой открыт, потому что Воган забыл закрыть крышечку! – Я схватил тюбик и устроил целое шоу с этой крышечкой. – О‑ о, невероятно, сиденье унитаза поднято, потому что Воган забыл опустить. – И я шваркнул крышкой унитаза. – Конечно, это важнее, чем помнить, что ты за кем‑ то замужем!

По моим прикидкам, инцидент произошел примерно за год до нашего разрыва. Это переживание встряхнуло разум, и мне стало стыдно, что сексуальная неудовлетворённость трансформировалась в гнев, причем в такой дикой форме.

Но теперь, в ретроспективе, я понимал, что секс настолько важен для поддержания брака, что его нельзя оставлять в ведении только одного из супругов. Существуют специальные службы, которые проверяют работу аварийной сигнализации и надёжность замков в наших домах; мы проходим медицинские обследования, регулярно посещаем стоматолога, у нас есть инженеры, отвечающие за безопасность газовых обогревателей. Должен быть кто‑ то в муниципалитете, кто регулярно проверяет, что супружеские пары занимаются сексом раз в неделю. «Хм… Я вижу у вас двухнедельный перерыв в начале месяца. Я внесу эту информацию в журнал, это означает, что вы получите официальное уведомление, предупреждающее об опасности пренебрежения интимными контактами».

Документ от адвоката моей бывшей жены должен быть подписан. Я обязан это сделать ради Мэдди. Я надел ботинки, влез в пиджак и глянул на себя в зеркало, перед тем как представить себя окружающему миру. Потом снял пиджак, ботинки, принял душ и побрился. Тщательно протер нижний край занавески в душе, пока меня не пристукнули.

Реинтеграция в социум прошла незамеченной для остального населения: мимо спешили покупатели супермаркетов, пассажиры автобусов торопились домой, и никто не обращал внимания на одинокого мужчину, бесцельно бредущего по оживлённой улице. Это напоминало состояние перед тем, как я начал вспоминать собственную личность, – чувство отделённости от остального мира, как будто каждый играет свою роль, а мне даже не показали сценарий. Однако в кармане моего пиджака покоился сертификат о смерти моего брака, и я обязал себя всё‑ таки отправить его по почте. Мысленно перебирая список тех, кто мог выступить свидетелем моей подписи, я понял, что не хочу, чтобы мою окончательную несостоятельность подтверждали друзья.

Я прошел две мили и оказался у дверей единственного человека, которого мог просить о помощи. Я никогда здесь не бывал, но адрес запомнил, ещё работая в школьной администрации. Сюзанна, учительница танцев, очень удивилась и даже встревожилась, увидев меня.

– Воган! Какого чёрта ты тут делаешь?

– Прости, что не позвонил – мобильник разрядился. Я пришёл просить о помощи.

– Но… это неудобно… – Она оглянулась.

– Кто там? – донёсся из глубины квартиры грубый мужской голос.

– Это из школы.

Несмотря на откровенное смущение Сюзанны, я убедил её, что дело займёт не больше минуты, и меня поспешно проводили в кухню, где я продемонстрировал соглашение о разводе. Суть помощи, о которой я просил, совсем выбила её из равновесия.

– Воган, – прошептала она, – я не хочу, чтобы ты разводился с женой только из‑ за того, что произошло той ночью…

– Нет, я всё равно собирался разводиться.

– Понимаешь, мы с Брайаном очень счастливы. Я не могу оставить его ради тебя, Воган, из‑ за одной маленькой оплошности.

– Да нет же. Мне просто нужен кто‑ то, кто засвидетельствует мою подпись, я проходил мимо, и вот…

– Ты ведь никому не расскажешь, правда? – Она нервно обернулась на дверь гостиной, где Брайан смотрел какое‑ то семейное шоу. – Я немножко выпила, ты выпил, это ведь ничего не значит, верно?

Торопливо нацарапав свое имя, Сюзанна поставила подпись. Простая формальность, но дело сделано.

Я несколько раз проверил и перепроверил, правильно ли подписан конверт, не отвалились ли марки. Затем, совершая своеобразный ритуал, Будущее официально уступило Прошлому – я опустил письмо в почтовый ящик. Предпочитая не возвращаться в свой унылый номер, я направился в таверну. Вывеска над входом старинным шекспировским шрифтом сообщала, что здесь вас ждёт много удовольствий. В том, что касается «старый добрый эль» и «старая добрая закуска», это оказалось правдой, но гораздо менее убедительно в отношении «спортивный канал в высоком разрешении». Огромный экран, даже с выключенным звуком, невозможно было игнорировать: персонажи «Скай Ньюс», лишённые голоса, из последних сил пытались попасть в ритм песен, которые крутили за стойкой паба; наводнение в Бангладеш стало видеоклипом для Леди Гага; взрыв мины в Афганистане добавил пикантности новой балладе победителя «Фактора X». Бегущая строка сообщала то ли об изменениях на фондовых рынках, то ли счёт в футбольных матчах Евролиги, пока я доедал третий пакетик чипсов с беконом и скручивал упаковку в трубочку В паб, держась за руки, вошла какая‑ то пара, и меня едва не стошнило при виде столь откровенной демонстрации сексуальной страсти.

В туалете я долго разглядывал помятую рожу субъекта, чья жизнь мне досталась.

– Тупой идиот! – проорал я своему отражению. – У тебя только одна жизнь, а ты практически спустил её в унитаз, урод?

Выпивка добавила мне агрессивности, но единственным человеком, с которым я сейчас мог сцепиться, был я сам.

– Ты ни черта не знаешь о собственных детях! Жена тебя ненавидит. Ты не можешь даже вспомнить имена близких людей, ты, слабоумный ублюдок!

Из‑ за закрытой двери кабинки донеслось:

– Кто здесь? Откуда вы обо мне столько знаете?

Я вывалился на Хай‑ роуд, темноту ночи нарушал лишь стробоскоп синей полицейской мигалки. Обычно, выпив, я оживлялся и веселел, но сейчас просто хотелось спать. Как на вечеринке для сорокалетних: чуть больше алкоголя – и всем пора домой баиньки. «Ух ты, гляди, водка! Выпью целую бутылку и… упаду». – «Ага, а потом накатим текилы, чтобы уж наверняка… захрапеть».

Бредя по широкому неровному тротуару, я с воодушевлением воспринял внезапное появление мусорной урны и, в попытке обогнуть ее, почти повалился на стойки для велосипедов. По ступеням отеля я взлетал, как мне казалось, довольно самоуверенно. Но вот попасть ключом в недружественный замок – серьёзный вызов, и я несколько раз промахивался мимо замочной скважины, не подозревая, что и ключ не тот.

Оказалось, что дверь надо просто толкнуть, а внутри меня ждал ещё один сюрприз – на стуле в коридоре сидела женщина. Обычно на этом месте клиенты ожидали девочек или девочки ждали, пока освободится комната, и в своём пьяном смятении я никак не мог взять в толк, почему вдруг моя бывшая жена Мадлен работает проституткой в «Люкс‑ отеле в Стрэтеме».

– Мэдди? Что, чёрт побери, ты здесь делаешь?

– Привет, Воган, – тихо ответила она.

Она была очень серьёзна, и до меня дошло, что она здесь ради меня. Неожиданное появление среди ночи, усталый вид, покрасневшие глаза – тревожные признаки.

– Слушай, ну прости. Я всё отправил сегодня. Там нужна была подпись свидетеля, я и попросил, э‑ э, коллегу из школы, но вот добрался до неё только сегодня… Но я уже всё отослал, честное слово…

– Я по другому делу. Мы не могли тебе дозвониться, не могли тебя разыскать…

– А в чём дело? Что произошло?

– Твой отец. Это случилось во сне. Думаю, он не страдал. Мне очень жаль.

Я физически ощутил, как трезвею, пока пытался воспринять дикую новость – мой отец умер.

– Но… это нечестно, – услышал я свой всхлип. – Это просто несправедливо.

– Мне правда очень жаль, Воган, – повторила Мэдди, но я словно окоченел.

Я горевал о том, чего так и не обрёл. Он ушел, а я так и не успел с ним толком познакомиться. Воспоминания, связанные с ним, всё ещё не вернулись. Наверное, это ужасно эгоистично. Я ведь должен автоматически полюбить собственного отца, с первой встречи, и сейчас горевать, как любой другой ребёнок, оплакивающий умершего родителя?

– Господи, какое горе…

Мы с Мэдди молча смотрели друг на друга. А потом она протянула руки обнять меня, и я откликнулся на приглашение. Я совсем запутался в собственных чувствах. Не успев узнать отца ближе, я потерял его. И злился, что дурацкие повреждённые мозги лишили меня возможности стать настоящим сыном. Но вместе с тем женщина, которую я потерял, обнимает меня, и это чудесно. Я осторожно обнял её в ответ. Это ведь неправильно, что мне так хорошо?

«Наверняка он хотел бы именно этого», – утешил я себя.

Глава 19

Трогательно и самоотверженно. Одного того, что Мэдди сумела отодвинуть свою боль, чтобы утешить бывшего противника, было достаточно, чтобы восстановить веру в человечество. Крошечным пятнышком на нежном фоне этой сцены – чавканье портье, который, дожевывая кебаб, проговорил:

– Нет потрахаться здесь. Платить за комнат. Презерватив – три фунта поверху.

Мадлен не воспользовалась любезным предложением хозяина. Вместо этого она сама предложила мне переночевать дома, в гостевой комнате, чтобы не просыпаться в одиночестве и повидаться с детьми утром.

Мы с Мэдди сидели в гостиной, которую, как я теперь помнил, обустраивали и украшали долгие годы, пили вино и говорили о моём папе. Она рассказала, как мы все вместе отдыхали в Корнуолле, как невероятно терпелив он был с детьми. И никаких споров и раздоров. Глядя, как она сидит напротив, подобрав под себя ноги, я не понимал, как вообще мог когда‑ то не любить её. Выбрав момент, я отлучился в туалет и по пути, заметив на стене семейные фотографии, пережил ещё одно воспоминание. Теперь я ежедневно что‑ нибудь вспоминал, и на этот раз – поездку в центр Лондона с детьми, они тогда были примерно того же возраста, что на фотографиях.

Музей мадам Тюссо. В те времена, должно быть, визит туда считался грандиозным семейным развлечением. Но наши дети не считали блуждание по залам, забитым людьми и восковыми копиями экс‑ знаменитостей, потрясающе увлекательным. Британская Королевская Семья не шла ни в какое сравнение с удовольствием прокатиться на «Немезисе» в парке Алтон Тауэре [12]. Разочарование и раздражение постепенно нарастали, и примерно через час мы готовы были уже возвращаться домой, как вдруг в глазах моей жены блеснул озорной огонек. Знакомое выражение лица – в прошлый раз я видел его, когда дама в косметическом отделе универмага предложила попробовать кокосовый крем и, слегка придурковато улыбаясь, Мэдди послушно принялась его жевать. Группа туристов покинула зал, мы остались одни, и Мэдди вдруг перешагнула через веревку ограждения, ступила на свободный пьедестал и замерла в вычурной позе. Лицо её приняло величественное, истинно королевское выражение, взгляд был устремлен куда‑ то вдаль.

Маленькие Дилли и Джейми пришли в восторг от её шалости, но тут в зал вошли иностранцы и встали рядом со мной, внимательно разглядывая мнимую восковую фигуру.

– Пап, а кто это? – многозначительно осведомилась Дилли, явно рассчитывая рассмешить маму.

– О, ты её прекрасно знаешь, дорогая. Это принцесса Рита. Из «Лейксайд» в Турроке [13].

Выражение лица Мадлен не изменилось ни на йоту, хотя я знал, что внутри она уже хихикает.

– Простите, а какое отношение она имеет к королеве? – поинтересовалась американка, внимательно изучая скульптуру.

– Принцесса Рита? О, она имеет отношение не к самой королеве. Рита – незаконнорожденное дитя герцога Эдинбургского и, э‑ э, Элеанор Ригби, – пояснил я, и Джейми сдавленно закашлялся.

– Элеанор Ригби? Как в песне «Битлз»?

– Точно. Именно поэтому она и стоит в отдалении – герцог не захотел расстаться с королевой ради неё. Не смог платить алименты.

– Надо же, ничего не знала об этом – как интересно! Благодарю вас.

Они уже уходили, когда их дочь пронзительно взвизгнула.

– Папа! Папа! Принцесса Рита мне подмигнула!

– Успокойся, дорогая, – тебе показалось.

– Клянусь, это правда! Я на неё посмотрела, а она подмигнула. Она оживает, пап! Восковые фигуры могут оживать!

Мэдди сунула винные бокалы в посудомоечную машину и погасила в кухне свет.

– Когда ты перестала делать глупости? – спросил я.

– Глупости?

– Ну да – изображать статую в Музее мадам Тюссо, делать объявления в поезде. Мы вечно смеялись над твоими безрассудными выходками, но потом они отчего‑ то иссякли.

– Да так… – пожала она плечами. – Люди меняются, верно? Думаю, жизнь в конце концов выколачивает из нас всю радость.

Я лежал в тёмной гостевой комнате, размышляя над словами Мэдди, и вспоминал, как в последний раз видел отца, ещё цеплявшегося за жизнь, но уже превратившегося в тень человека с фотографий. Неужели вот так и умирают люди? Постепенно? Да, его жизнь закончилась сегодня, но папа медленно умирал несколько месяцев. Дух Мадлен начал угасать с тех пор, как наш брак дал трещину; с каждой обидой и разочарованием в каждом из нас умирала какая‑ то часть.

Нежный сладковатый запах бывшей детской Дилли и Джейми словно вернул меня в те времена, когда дети были совсем крошками. Светящиеся звездочки сияли с потолка, куда их много лет назад прилепил молодой счастливый отец. Я любовался рукотворными созвездиями и думал, сколько же лет потребовалось, чтобы свет этих звёзд достиг меня сегодняшнего; казалось, прошли века между тем, как я прикреплял их для своего новорожденного сына, и нынешней одинокой ночью, когда под их слегка померкшим сиянием я ночую в комнате для гостей в своём собственном доме.

Мэдди пришла в восторг, увидев, что я придумал для малыша, а я гордо демонстрировал ещё и маленький месяц, и крошечный космический корабль. Потом мы вместе смеялись, когда я сознался, что сначала хотел воспроизвести знаменитые созвездия, но запутался и просто налепил звездочки как попало. «Вон там звезды изображают Большую Медведицу. Только не созвездие, а паб на Вордсворт‑ роуд».

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒