Глава четырнадцатая

Постепенно, по мере того как дружины добровольцев, собранные из соседних мест, прорывались к замурованным в снеговой толще домам, Мускаунти высвобождался из снежного плена. Снеговые массы не исчезали, они просто перемещались людьми с одного места на другое, причем ежедневно глубина снежного покрова увеличивалась на один дюйм.

Радиостанция «Голос Пикакса» передавала теперь менее трагические известия:

«У Сига'Олсона, фермера из предместья Содаст‑ сити, во время шторма разрушился курятник, при этом вырванной доской выбило окно в кухне. Утром фермер, к своему величайшему удивлению, обнаружил все свое куриное царство рассевшимся вокруг печки, которую топили дровами».

Квиллеру в конце концов повезло, и он дозвонился до Хикси.

– У тебя всё время занят телефон, – пожаловался он.

– Да, всё последнее время я занимаюсь поставками всего необходимого для рождественского праздника, – объяснила Хикси, – это поручено нашей газете и торговому центру Ланспика.

– Как тебе живётся на новом месте? Ты довольна?

– Mais oui! [12] Мадам Герберт просто joli coeur! [13] А как прошли последние спектакли? Мне кажется, что представление в доме престарелых должно было быть забавным.

– Чертовски забавным! – сухо отозвался Квиллер. – Мне пришлось выступать перед пятьюдесятью колясочниками и двумя лежачими. Они слушали внимательно, но все время издавали звуки, не совсем желательные в обществе. После представления смотрители раздавали им бананы, так они, все как один, презентовали кожуру мне.

– Тебя ничем не смутишь, Квилл! Je t'adore! [14] – заключила Хикси.

Он только и мог, что гневно хмыкнуть в усы, после чего спросил:

– Как собираешься отмечать День благодарения?

– Доктор Герберт с несколькими приятелями приедет из Брр, а мадам Герберт нацелилась приготовить перепелов, фаршированных абрикосами. Ну а ты как?

– Полли зажарит индейку, Арчи с Милдред придут к нам в гости.

Едва он успел повесить трубку, как кошки, услышав слово «индейка», влетели в библиотеку.

– Прошу прощения, господа! Ложная тревога, – извинился Квиллер.

Коко, после шторма вновь приступивший к исследованиям, перестал собирать обрывки наждачной бумаги, мешочки из‑ под чая, кусочки соленых ирисок и прочие домашние мелочи. Теперь он рылся в библиотечном чулане и извлекал оттуда на свет почтовые открытки, вырезки из газет, конверты с иностранными марками и прочее. Однажды его добычей стала пожелтевшая вырезка из газеты «Пикаксский пятицентовик», которая выходила в прежние времена и преемником которой стала «Всякая всячина». Это была колонка «Бракосочетания», и одно сообщение привлекло внимание Квиллера:

Лена Фут, дочь мистера и миссис Арнольд Фут из округа Локмастер, сочетается с Гилбертом Инчпотом из города Брр.

18 октября

На полях чернилами кто‑ то вывел дату – 1961. Эту дату Квиллер посчитал верной, сопоставив её с возрастом Ненси. Лена Фут, мать Ненси, многие годы служила экономкой у Эвфонии Гейдж. Очевидно, она начала работать в доме Гейджев ещё до того, как вышла замуж.

Что Эвфония преподнесла молодым в качестве свадебного подарка? Деревянные щипцы для колки орехов? Он вложил вырезку в конверт с адресом Ненси и добавил к ней листок с выражением благодарности за её помощь в показе трех спектаклей с уведомлением о том, что после праздника, возможно, предстоят ещё показы.

На шестой день после большого снега Квиллеру удалось отправить письмо. Он также договорился отобедать с Джуниором в закусочной «У Луизы», намереваясь вручить ему то самое золотое кольцо и другие интересные вещи, которые отыскал Коко.

Однако когда он собрался выйти из дома, чтобы встретиться с Джуниором, то обнаружил, что ящик письменного стола полуоткрыт, а коробочка с кольцом исчезла.

– Чёрт бы побрал этих кошек! – вскипел Квиллер.

Он был уверен, что это Юм‑ Юм открыла ящик своими изящными длинными коготками, и не сомневался в том, что именно Коко, этот Фейген[15] в кошачьем обличий, подбил её на столь бесчестный поступок. Времени на то, чтобы обшарить пятнадцать комнат и пятьдесят чуланов, у него не было, и он поспешил в закусочную, где Джуниор уже дожидался его, сидя в отдельном кабинете.

Редактор встретил его вопросом:

– Надеюсь, ты не забыл принести дедушкино кольцо?

– О чёрт! Ну конечно же забыл! – с досадой воскликнул Квиллер (подобная импровизация не составила для него никакого труда).

– Дежурное блюдо сегодня, – возвестила Луиза, кладя на стол перед ними два меню в твердых папках, – фасолевый суп и сандвичи с ветчиной.

– Просим минутку на размышление, – сказал Квиллер, – а пока принесите нам, пожалуйста, кофе.

Из внутреннего кармана пиджака он извлёк пожелтевший от времени и почерневший на сгибах листок бумаги.

– Тебе знаком этот почерк, Джуниор?

– Так писала бабушка!

– Это черновик стихотворения, которое без указания на автора было включено в программу поминальной церемонии, – помнишь, о бабочке, потерявшей своего возлюбленного?

Джуниор в убыстряющемся темпе, как и подобает искушенному редактору, прочитал стихотворение.

– Думаешь, это она написала?

– Во всяком случае не Китс и не Вордсворт. Думаю, твоя уравновешенная бабушка имела бурное прошлое.

– Возможно. Джоди всегда уверяла меня, что бабушке есть что скрывать. Как только женщины могут чувствовать такое?

Появилась Луиза и подала им кофе.

– Ну, мальчики, решили, что будете заказывать? – спросила она.

– Пока нет, подумаем ещё несколько секунд, – ответил Квиллер. Затем он извлек из кармана конверт с почтовым штемпелем Лок‑ мастера, датированным 1929 годом. Внутри конверта лежало письмо, начинающееся словами: «Моя дорогая Синара…»

– Господи боже мой! – возопил Джуниор. – Ты уверен, что мне следует читать это? Ведь любовные письма, написанные другими, порой звучат так банально…

– Читай! – повелительным тоном сказал Квиллер.

17 ноября 1929 г.

Моя дорогая Синара!

Прошлой ночью я взобрался на крышу конюшни и смотрел туда, где ты сейчас – нас разделяют тридцать миль – но я могу и на этом расстоянии ощущать тебя рядом – чувствовать тебя – вдыхать твой аромат – аромат свежих фиалок – После шестнадцати месяцев жизни в раю – сейчас, когда ты далеко, я как будто попал в ад – бессонные, томительные ночи – в мечтах о тебе – Я хочу взобраться на силосную башню – и броситься вниз на камни – но это убило бы мою мать – и причинило боль тебе – а ты и без того настрадалась из‑ за меня – Итак, сердце мое – я ухожу – так будет лучше – и молю тебя позабыть обо мне – возвращаю тебе кольцо – и думаю, что может быть однажды – настанет день и мы встретимся среди радости и света – а сейчас – обещай забыть меня – Прощай – моя Синара ‑

Письмо было подписано «У». Закончив чтение, Джуниор сказал:

– Меня всего выворачивает наизнанку.

– От чего именно? От содержания письма или от знаков препинания? – попросил уточнить Квиллер.

– Как бабушка могла столь низко пасть?

– В двадцать девятом году она была ещё очень молода.

– В двадцать девятом году дедушка сидел в тюрьме. Она не могла из‑ за этого жить в Пикаксе и переехала в Локмастер, где прожила два года, возможно на чьей‑ то ферме. Это выглядит так, словно все было простой забавой и розыгрышем.

– Вероятнее всего, – предположил Квиллер, – этот фермер, разводивший лошадей, и был второй бабочкой в стихотворении. Она сложила все, что связано с воспоминаниями, в чулан, и лишь на поминальной процедуре всё это было представлено публике: …ищу любовь погибшую мою…я о тебе не должен больше думать. Как ты считаешь, её поклонник во Флориде не тот ли самый У.? И если это так, не могла ли она покончить счёты с жизнью, приняв большую дозу чего‑ нибудь?

– А тебе известно что‑ либо о нём?

– Только то, что у него шикарная седая шевелюра и что он играет на скрипке.

В кабинете вновь возникла Луиза и, уперев руки в бока, строго спросила:

– Ну так что, бездельники, вы будете наконец заказывать или прикажете получить с вас плату за аренду кабинета?

Оба джентльмена заказали по дежурному блюду, после чего Джуниор сказал:

– Дедушка вышел из тюрьмы как раз в тот момент, когда рухнул рынок ценных бумаг. Мама часто говорила об этом.

– Так, значит, это произошло за месяц до того, как было отправлено это письмо.

– Квилл, ты намерен включить любовную историю моей бабушки в её жизнеописание?

– Почему нет?

Повисла пауза. Джуниор размышлял: на чаши весов были положены семейная честь и профессиональные принципы журналистики, наконец он промолвил:

– Пожалуй, ты прав. Действительно, почему нет? Никого из Гейджев уже нет в живых. А кстати, где Коко откопал всё это?

Квиллер ответил, придав своему голосу официальное звучание:

– Я должен признаться, Джуниор. Я вскрыл замок на двери чулана, который находится в библиотеке. В нем тонны бумаг, а также пустой сейф. Одной из находок Коко было сообщение в «Пятицентовике» о женитьбе Гила Инчпота на экономке Эвфонии. Он откопал также рецепт светлого бисквита с шоколадной глазурью, тот самый, что пекла Лена, полагаю, очень вкусный.

– Я знал Лену, – сказал Джуниор. – Она в течение многих лет служила у бабушки домработницей. После неё домработницы постоянно сменяли одна другую и ни одна из них не задерживалась надолго. В пожилом возрасте бабушка стала просто несносной.

– А что слышно по поводу убийства Инчпота? У полиции есть какие‑ либо версии?

– Не слышал. Большой снег смешал все на свете. Ты знаешь, что многие замерзли, а тела могут быть обнаружены только после того, как весной все растает?

Грохот посуды прервал их беседу – им подали заказанные блюда. Они молча принялись за еду, а затем Джуниор поинтересовался тем, как обстоят дела со спектаклем – чемоданным производством, как он выразился.

– Нас пригласили выступить после праздника в нескольких местах. Три представления мы дали до большого снега. Больше всего народу собралось на спектакль, который мы показали в зале полуподвального этажа Старой Каменной церкви. Семьдесят пять женщин. Обед начался в полдень, а на час было назначено представление. По ходу действа, как ты помнишь, я то ухожу со сцены, то вновь появляюсь на ней. Комната для мужчин, удачно расположенная, очень мне подходила. Но наверху шла свадебная церемония, и родня жениха использовала эту комнату как гардероб. Тогда мне сказали, что я могу воспользоваться женской комнатой. Однако после обеда семьдесят пять дам выстроились туда в очередь, желая воспользоваться удобствами. В общем, представлять мы начали где‑ то в половине третьего. И только я стал описывать рев ветра и треск разваливающихся домов, как рев и треск раздался наверху! Сперва я подумал, рушится потолок, но оказалось, это всего лишь церковный орган, во всю мощь заигравший свадебный марш. Я могу, конечно, напрячь голос, но всё‑ таки довольно трудно перекричать марш Мендельсона, исполняемый на пятисоттрубном органе!

В дверях снова появилась Луиза, теперь с кофейником, который она держала так, словно это был карабин.

– Яблочный пирог? – хриплым командирским голосом спросила она.

– Я спешу в редакцию, – отозвался редактор.

– Тогда пока! Я расплачусь, – сказал ему Квиллер. – Луиза, прошу вас, как можно быстрее принесите мне вашего превосходного яблочного пирога. Я не переставал мечтать о нем все время, пока находился в снежном плену.

– Выдумщик! – в тон ему отозвалась Луиза и со смехом вышла из кабинета.

Ненси Финчер позвонила Квиллеру сразу же, как только получила его письмо.

– Спасибо вам за вырезку о моих родителях. Я уже вклеила её в свой альбом.

– Миссис Гейдж, должно быть, относилась к вашей матери с большим уважением?

– Да, она полностью доверяла маме, да и мама, в свою очередь, любила миссис Гейдж, хотя мистера Гейджа она недолюбливала. Мама говорила, что, когда она молоденькой девушкой поступила туда работать, он проявлял к ней слишком уж дружеские чувства.

– Можно назвать это и так, – заметил Квиллер. – А почему ваша матушка продолжала работать у них и после того, как вышла замуж?

– Нужны были деньги, чтобы начать фермерствовать. К тому же маме нравилась работа в этом большом доме. А я стала помогать по хозяйству, когда мне исполнилось девять лет, готовила и смотрела за нашим домом на ферме.

– Здорово, – пробурчал Квиллер. – Девичья фамилия вашей матери Фут, так? Вы сейчас поддерживаете отношения с вашими дедушкой и бабушкой из Локмастера?

– Нет, может, вам это покажется смешным, но впервые я встретилась с ними на маминых похоронах, – ответила Ненси. Она, как и раньше, охотно беседовала с ним.

– А почему так?

– Не знаю, я росла с папой и мамой здесь, в Брр, и мама никогда не рассказывала мне о своих родителях. Я думала, что Локмастер – это где‑ то за границей.

– И что вы испытали, увидев их на маминых похоронах?

– Ничего. Только, когда они на меня смотрели, мне было очень неуютно. Папа говорил, это потому, что они не ожидали увидеть свою внучку такой взрослой. Конечно, они ведь были очень старые.

– А вам не приходила в голову мысль, – спросил Квиллер, – что ваши локмастерские дедушка с бабушкой могли одолжить отцу те самые деньги, на которые он улучшал свою ферму после смерти матери?

– Нет, это невозможно, – ответила Ненси. – Они всего лишь бедные недалекие фермеры. Не все в Локмастере богатые коневоды… Но все равно, мистер Квиллер, я хочу поблагодарить вас и пожелать весело и хорошо отметить День благодарения. Я проведу его с родственниками Дона Финчера, а потом после обеда покатаю детей на собаках. А вы что собираетесь делать?

– Полли Дункан зажарит индейку, придет ещё одна пара, ну и наедимся вволю.

– Няя‑ уу! – заголосила Юм‑ Юм.

В День благодарения они вчетвером собрались у Полли, благодаря Всевышнего за то, что он даровал им свободу после недельного заточения. Аромат жареной индейки лишил несчастного Бутси всякого покоя, а запах пирога с мясом, испеченного Милдред и ещё не остывшего после духовки, оказывал примерно такое же действие на Квиллера.

– Местные мудрецы говорят, – сказал Арчи, – что большой снег, выпавший перед Днём благодарения, – признак того, что перед Рождеством не будет сильных морозов.

– Хочу предложить несколько правил на время сегодняшнего обеда, – обратилась к собравшимся Милдред, – например, кто упомянет хотя бы раз о большом снеге, будет мыть посуду.

– А о чём тогда можно говорить?

– Во время закуски – о Хикси Райс. Кто знает, как она?

– Она заходила в редакцию каждую неделю, – ответил Райкер. – Квилл подвозил её, а Уилфред встречал у подъезда с креслом на колесиках, на котором затем вкатывал её в здание. Она ковыляет при помощи палки, а на ногах у неё что‑ то такое, что, по‑ моему, называется бахилы.

– Квилл, а как тебе работается во время представлений с новой ассистенткой?

– Неплохо, – ответил Квиллер, сделав безразличное лицо и вяло пожав плечами, опасаясь слишком горячо похвалить изящную молодую женщину с чувственными глазами.

– Твой спектакль, – сказала Милдред, – вызвал интерес у школьников к истории их семей. Дети расспрашивают родителей, бабушек и дедушек о Великой депрессии, о Второй мировой войне, о Вьетнаме.

– Что верно, то верно – нам удалось пробудить у них интерес к истории, – с кислой миной подтвердил Квиллер, доставая из кармана свитера листок бумаги, – в школе в городке Блэк‑ Крик детям предложили письменно поделиться впечатлениями о спектакле. Хотите послушать, что написали некоторые из молодых гениев?

– Подожди, я лучше пойму ход их мыслей, если буду держать в руке стакан с шотландским виски, – сказал Райкер.

Все наполнили бокалы, и Квиллер приступил к чтению сочинений шестиклассников:

– «Мне представление понравилось, потому что нас отпустили с уроков… Мне больше всего понравился красный свет… Это было интересно, но не настолько, чтобы не наскучить… Мне больше всего понравилось то место, где рассказывалось о парне, у которого сгорела рука… Конечно, это лучше, чем сидеть на уроке английского и зубрить… В основном всё делал мужчина. Женщина тоже должна была что‑ то делать, а не просто сидеть и время от времени лишь нажимать на кнопки».

– Великолепно! – воскликнула Миддред. – Лучше не скажешь.

Самое бессвязное высказывание Квиллер приберёг напоследок:

– «Вы здорово всё это представили. Не представляю, как можно было все это найти. Ничего не изменяйте, вообще ничего. Я хочу снова всё это увидеть».

– Возьми этого ребенка на заметку, – посоветовал Райкер, – из него получится неплохой театральный критик.

Полли разрезала индейку и успокоила Бутси, выдав ему потроха, после чего все четверо принялись за угощение, единогласно утверждая, что птица просто великолепна. Из уважения к Миддред эту птицу всегда называли как‑ нибудь иначе, так как в печальном прошлом этой женщины существовал родившийся под несчастливой звездой фермер, который выращивал индеек.

– Давайте теперь поговорим о свадьбе, – предложила Полли, – у вас уже всё спланировано?

– Свадьба состоится в доме Ланспиков в Перпл‑ Пойнте, – сообщила невеста, – они приглашают нас всех пробыть там весь уик‑ энд.

– Ты должен быть в строгом вечернем костюме, Квилл, – добавил Райкер, – так что не забудь выколотить пыль из своего смокинга.

– В строгом вечернем костюме… – с унынием в голосе подтвердил Квиллер.

– Ты ведь, кажется, купил в Локмастере мундирчик, весьма подходящий для такого случая? – Да, однако до сих пор мне не представлялся случай нацепить все это на себя. Ба! А вы знаете, где все это сейчас находится?! Смокинг, камербанд, тонкая рубашка, лакированные туфли, за которые я заплатил триста долларов, – все это находится в чулане моего сарая под двадцатифутовым слоем снега, а для того чтобы добраться до этого самого сарая, надо преодолеть полмили по снежной целине!

– Ты можешь взять всю эту амуницию напрокат, – спокойно заметил Райкер, – а вот что ты будешь делать со своими сиамцами? Их вроде бы на свадьбу не приглашали.

– Моя невестка, – сказала Полли, – будет приходить два раза в день для того, чтобы кормить Коко, Юм‑ Юм и Бутси.

Все положили себе по второй порции индейки и пюре. Затем наступила очередь мясного пирога, который был встречен градом похвал, а когда подали кофе, раздался телефонный звонок. Полли сняла трубку и, ответив, сразу же передала её Квиллеру со словами:

– Квилл, это тебя.

– Кто может знать, что я здесь? – вслух удивился тот.

Это была Хикси.

– Квилл, если бы ты знал, как мне неловко тебя беспокоить. Обед, наверное, в самом разгаре?

– Ты, как всегда, угадала, мы уже откушали.

– Только что звонила Кэрол Ланспик. У нас снова проблемы.

– Что на этот раз?

– Ларри должен был выступать в роли Санта‑ Клауса на рождественском представлении в субботу, а он заболел и лежит с подозрением на воспаление легких, – взволнованной скороговоркой рассказывала Хикси. – Мы с Кэрол подумали, может, ты его заменишь, а?

– Ты шутишь?!

– Я не только не шучу, я просто в отчаянии! Когда Кэрол сообщила мне об этом, у меня снова заныла нога.

Квиллер нахмурил брови, пофыркал в усы и погрузился в молчание.

– Квилл, ты что… упал в обморок? Я, конечно, понимаю, что это не твое амплуа, но…

– А как ты себе это представляешь? – раздраженно спросил он.

– Первое, что тебе надо сделать, это примерить костюм Сайта‑ Клауса, который сшили для Ларри.

– Осмелюсь предположить, тебе известно, что Ларри на три размера уже и на три дюйма ниже меня, – напомнил ей Квиллер.

– А Кэрол сказала, что у костюма свободный покрой, с учетом набивки под него, а мамаша Уолли может удлинить рукава и штанины. По поводу размеров бороды и парика беспокоиться не надо – они безразмерные и подойдут любому лицу.

– А что такое намечается в субботу?

– Ты наденешь костюм в театре, и Кэрол отвёзет тебя в бар «Грозный пёс», где соберутся все участники рождественского представления. Оттуда вся процессия проследует по Пикакс‑ роуд в южном направлении до Мейн‑ стрит, где вас встретит и официально поприветствует мэр.

– Ну а что должен буду делать я?

– Просто дружески махать людям рукой и веселить их.

– Не думаю, что буду в соответствующем для этого настроении, – брюзжал Квиллер, – но попытаюсь действовать сообразно обстоятельствам… Я соглашаюсь на это только из‑ за твоей ноги, Хикси… ma cherie, [16] – добавил он кислым тоном.

Когда Квиллер снова сел к столу, его закидали вопросами, выслушав все, он ответил:

– Лучше дайте мне ещё пирога.

От Полли он вернулся с щедрым угощением для сиамцев. Они, возбужденные предстоящим пиршеством, встречали его у порога.

– Хо‑ хо‑ хо! – протрубил Квиллер, стараясь придать голосу радостное звучание.

Кошки в ужасе бросились прочь из комнаты.

– Прошу прощения у ваших королевских высочеств, – обратился он к ним с извинениями, – это я практиковался. Не желаете ли отведать индейки?

Пока они урчали над тарелками с белым и темным мясом, от удовольствия позабыв обо всём на свете, отчего даже их хвосты выражали беспредельный восторг, Квиллер вытащил из‑ под кухонного стола новые экспонаты коллекции Коко: стельку, серебряную зубочистку в кожаном чехольчике, черепаховое кольцо для салфетки и… коробочку с кольцом, которую они до этого стянули из ящика письменного стола.

– Ах злодеи! – в сердцах воскликнул он. – Вот где вы его прятали!

В библиотеке он снова внимательно рассмотрел кольцо. Сейчас буквы, выгравированные в короне, обозначились четко: «В» и «Э». А на ленте, извивающейся по обе стороны короны, можно было прочесть «ЭРГ» и «ВБК». Покончив с ужином, Коко вспрыгнул на стол. Его чрезвычайно волновал этот золотой предмет, в который он беспрестанно с большой осторожностью тыкался носом, точно боялся, что кольцо его укусит. Квиллер теребил усы, озадаченный такой реакцией кота. Возможно, этот маленький предмет просто притягивал его, а может быть, он чувствовал, что кольцо сыграло какую‑ то роковую роль в событиях? Если верно последнее, то событие это должно быть гораздо значительнее банальной любовной истории, приключившейся в Локмастере примерно в 1929 году. Так что же произошло? Коко своими усами чувствовал больше, чем некоторые люди могут понять при помощи данного им природой серого вещества. К несчастью, кот пользовался нестандартными средствами общения, и Квиллеру не всегда удавалось понять, что у сиамца на уме.

Кольцо… золотое кольцо… фермер‑ коневод… «Э» и «В»… а что если буквы «ЭРГ» обозначают единицу измерения энергии? Глупо? Нелепо? Что ж, приди такое в голову в прежние годы, Квиллер только расхохотался бы, но жизнь рядом с Као Ко Куном научила его обращать внимание и на то, что при поверхностном рассмотрении казалось явной глупостью.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒