Книга четвертая 1 страница

Глава 15

Это было сразу после рассвета.

Питер Марлоу дремал на своей койке.

«Может, это мне снилось? » – спрашивал он себя, проснувшись. Потом его осторожные пальцы коснулись маленькой тряпочки, в которую был завернут конденсатор, и он понял, что это был не сон.

На верхней койке заворочался Эварт и застонал, просыпаясь.

– Чертова ночь, – проворчал он, свесив ноги с койки.

Питер Марлоу вспомнил, что сегодня была очередь их группы работать на выгребных ямах. Он растолкал Ларкина.

– А? А, Питер, – пробормотал Ларкин, борясь со сном. – Что там?

Питеру Марлоу было трудно удержаться от того, чтобы не выложить новость о конденсаторе, но он хотел дождаться прихода Мака, поэтому просто сказал:

– Наряд на выгребные ямы, старина.

– Черт возьми! Как, снова? – Ларкин распрямил больную спину, подвязал саронг и влез в сандалии.

Они нашли сетчатый черпак, пятигаллоновый бачок и пошли через лагерь, который только начинал просыпаться. Дойдя до уборных, они не обратили внимания на сидящих там людей, а те, в свою очередь, не обратили внимания на них.

Ларкин снял крышку выгребной ямы, а Питер Марлоу быстро провел черпаком по стенкам. Когда он вынул черпак из ямы, тот был полон тараканов. Он вытряхнул их в бачок и провел по стенкам снова. Еще один богатый улов.

Ларкин поставил на место крышку, и они перешли к следующей яме.

– Не трясите бачок, – сказал Питер Марлоу. – Посмотрите, что вы наделали! Я потерял как минимум сотню тараканов.

– Их тут миллионы, – с отвращением ответил Ларкин, перехватывая бачок поудобнее.

Запах был ужасен, зато улов богат. Вскоре бачок был полон. Самые маленькие тараканы достигали в размере полутора дюймов. Ларкин запер крышку бачка, и они зашагали к госпиталю.

– Это не я придумал такую надежную диету, – сказал Питер Марлоу.

– Вы их вправду ели на Яве, Питер?

– Конечно. И вы тоже, между прочим. В Чанги.

Ларкин чуть было не выронил бачок.

– Что?

– Неужели вы думали, что я расскажу врачам о местном деликатесе и одновременно источнике протеина и не воспользуюсь им для нас?

– Но мы ведь договорились! – заорал Ларкин. – Мы втроем договорились, что не будем готовить ничего непонятного, не предупредив сначала остальных.

– Я рассказал Маку, и он согласился.

– Но я‑ то нет, черт побери!

– Да, ладно, полковник! Нам пришлось ловить их и готовить тайком от вас да еще и выслушивать, как вы хвалите нашу стряпню. Мы так же брезгливы, как и вы.

– Ну, в следующий раз я хочу знать. Это, будь я проклят, приказ!

– Слушаюсь, сэр! – фыркнул Питер Марлоу.

Они отнесли бачок на кухню госпиталя. На ту крошечную кухню, которая кормила безнадежно больных.

– Когда они вернулись в барак. Мак уже ждал их. Кожа у него была сероватого цвета, глаза налиты кровью, руки дрожали, но с лихорадкой он справился. Он снова улыбался.

– Приятно видеть вас, приятель, – сказал Ларкин, садясь.

– Да.

Питер Марлоу с отсутствующим видом вынул маленькую тряпочку.

– Да, кстати, – сказал он с подчеркнутой небрежностью, – это может когда‑ нибудь пригодиться.

Мак равнодушно развернул тряпочку.

– Проклятье! – только и сказал Ларкин.

– Черт возьми, Питер, – прошептал Мак, пальцы его тряслись, – вы хотите, чтобы со мной случился сердечный приступ?

Голос Питера Марлоу был таким же безразличным, как и выражение лица, но при этом душа его пела.

– Нет смысла расстраиваться из‑ за пустяка.

Радость выплеснулась наружу. Он сиял.

– Будь прокляты вы и ваша английская игра в скрытность. – Ларкин старался говорить сердито, но и его лицо просветлело. – Где вы достали это, приятель?

Питер Марлоу пожал плечами.

– Глупый вопрос. Простите, Питер, – извинился Ларкин.

Питер Марлоу знал, что его никогда не спросят об этом снова. Гораздо надежнее, если они не будут знать про деревню.

* * *

Над лагерем стояли сумерки.

Ларкин караулил. Питер Марлоу караулил. Под противомоскитной сеткой Мак присоединил конденсатор. Потом, сгорая от нетерпения и прочитав про себя молитву, он воткнул провод в сеть. Обливаясь потом, надел единственный наушник.

Мучительное ожидание. Под сеткой нечем дышать, бетонные полы и стены накопили за день тепло. Рассержено жужжал москит. Мак чертыхнулся, но не сделал попытки найти и убить насекомое, – в наушнике послышалось потрескивание.

Напряженные пальцы, мокрые от пота, скользили по отвертке. Он вытер их. Нашел настроечный винт и начал поворачивать его осторожно, ох как осторожно. Статические разряды. Только статические разряды. Потом он услышал музыку. Играл оркестр Гленна Миллера.

Музыка прекратилась, и диктор сказал:

– Говорит Калькутта. Мы продолжаем концерт Гленна Миллера записью его мелодии «Серенада солнечной долины».

Через дверной проем Мак видел Ларкина, сидящего на корточках в тени, а за ним людей, бредущих по проходу между рядами бетонных бараков. Ему хотелось выскочить и заорать: «Парни, хотите немного погодя послушать новости? Я поймал Калькутту».

Мак послушал еще минуту, потом разобрал приемник, аккуратно положил фляги в их серо‑ зеленые войлочные чехлы и оставил валяться на койках. В десять будут передавать новости из Калькутты, поэтому, чтобы сэкономить время. Мак спрятал провод и наушник под матрас, вместо того чтобы уложить их в третью флягу.

Он так долго сидел скрючившись под сеткой, что, когда встал, у него сильно хрустнуло в спине. Он застонал. Ларкин оглянулся, не покидая своего поста.

– В чем дело, приятель? Не можете заснуть?

– Нет, приятель, – Мак вышел и сел на корточках рядом с ним.

– Не стоит вам так напрягаться в первый день после госпиталя.

Ларкину не нужно было объяснять, что радио работает.

Глаза Мака горели от возбуждения. Ларкин шутливо толкнул его.

– С вами все в порядке, старина?

– Где Питер? – спросил Мак, зная, что тот караулит около душевых.

– Вон там. Тупица, расселся. Посмотрите на него.

– Эй, 'Mahlu sana! – крикнул Мак.

Питер Марлоу уже понял, что все в порядке, встал, подошел к бараку и ответил:

– 'Mahlu senderis, – ему тоже не нужно было ничего объяснять.

– Как насчет партии в бридж? – спросил Мак.

– Кто будет четвертым?

– Эй, Гэвин, – крикнул Ларкин. – Хотите быть четвертым?

Майор Гэвин Росс сполз со складного стула. Опершись на костыль, он доковылял к ним от соседнего барака, обрадовавшись приглашению. Ночи всегда такие тяжелые. Никому ненужный паралитик. Когда‑ то мужчина, а сейчас ничто. Бесполезные ноги. Прикован на всю оставшуюся жизнь к креслу на колесах.

Он был ранен в голову крошечным осколком шрапнели прямо перед капитуляцией Сингапура.

– Не о чем беспокоиться, – твердили ему доктора. – Мы сможем вынуть его, как только доставим вас в госпиталь с необходимым оборудованием. У нас полно времени.

Но до сих пор не было госпиталя с необходимым оборудованием, а время утекало.

– Рад, что позвали, – сказал он вымученно, усаживаясь на цементный пол. Мак нашел подушку и передал ему.

– Возьмите, старина!

Он быстро устроился. Питер Марлоу тем временем доставал карты, а Ларкин освобождал место. Гэвин поднял левую ногу и убрал ее, чтобы она не мешала, отсоединив для этого проволочную пружину, соединявшую носок его ботинка с повязкой на ноге, сразу под коленом. Потом отодвинул другую ногу, тоже парализованную, и, сидя на подушке, откинулся к стене.

– Так лучше, – заключил Гэвин, быстрым нервным движением поглаживая свои усы в стиле кайзера Вильгельма.

– Как ваши головные боли? – машинально спросил Ларкин.

– Ничего, старина, – также машинально ответил Гэвин. – Вы мой партнер?

– Нет. Вы можете играть с Питером.

– Господи, этот парень всегда бьет козырем моего туза.

– Это было только один раз, – рассмеялся Питер Марлоу.

– Один раз за вечер, – подтвердил Мак, начиная сдавать.

– 'Mahlu.

– Две пики, – объявил Ларкин торжественно. И начался яростный торг.

Позже этим же вечером Ларкин стукнул в дверь одного из бараков.

– Да? – спросил Смедли‑ Тейлор, всматриваясь в темноту.

– Простите за беспокойство, сэр.

– А, здравствуйте, Ларкин. Что‑ нибудь случилось? Всегда неприятности. С трудом вставая с койки, он недоумевал, что принесло австралийца в этот час.

– Нет, сэр. – Ларкин убедился, что никто не может их слышать. Его слова были тихими и обдуманными. – Русские в сорока милях от Берлина. Манила освобождена. Янки высадились на Корре‑ Хидоре и на Иводзиме.

– Вы уверены в этом, приятель?

– Да, сэр.

– Кто... – Полковник Смедли‑ Тейлор запнулся. – Нет. Я не хочу ничего знать. Сядьте, полковник, – сказал он тихо. – Вы абсолютно уверены?

– Да, сэр.

– Могу сказать только одно, полковник, – старик говорил невыразительно и мрачно, – я ничем не смогу помочь тому, кого поймают с..., кого поймают. – Он даже не хотел произносить слово «приемник». – Я ничего не хочу знать об этом. – Теперь улыбка пробежала по его твердому лицу, смягчив его. – Я только прошу охранять его ценой своей жизни и немедленно сообщать мне все, что вы услышите.

– Слушаюсь, сэр. Мы предполагаем...

– Я ничего не хочу слышать. Только новости. – Смедли‑ Тейлор дотронулся до его плеча, – Извините.

– Так надежнее, сэр. – Ларкин был рад, что полковник не хочет выслушивать их план. Они решили, что будут сообщать новости только нескольким лицам. Ларкин расскажет Смедли‑ Тейлору и Гэвину Россу. Мак передаст их майору Тули и лейтенанту Босли – своим личным друзьям, а Питер расскажет их Кингу и отцу Доновану, капеллану католиков, а те передадут их двум следующим людям, которым они доверяют, и так далее. «Хороший план, – думал Ларкин. – Прав был Питер, когда не захотел сказать, где он достал конденсатор. Славный он парень, этот Питер».

Чуть позже, этим же вечером, когда Питер Марлоу вернулся в свою хижину, повидавшись с Кингом, Эварт не спал. Он высунул голову из‑ под сетки и возбужденно прошептал:

– Питер. Ты слышал новости?

– Какие новости?

– Русские в сорока милях от Берлина. Янки высадились на Иводзиме и Корре‑ Хидоре.

Питер Марлоу похолодел. Бог мой, так быстро?

– Сплетни, Эварт. Дурацкая чепуха.

– Нет, не глупость, Питер. В лагере новый приемник. Это правда. Не сплетни. Правда. Здорово! О, Господи, самое главное я забыл. Янки освободили Манилу. Теперь недолго осталось ждать.

– Я поверю в это, когда увижу собственными глазами. «Может быть, нам стоило рассказать об этом только Смедли‑ Тейлору и никому больше, – думал Питер Марлоу, лежа на койке. – Если знает Эварт, секрета не скроешь».

Он нервно прислушивался к шуму лагеря. Можно было почти наверняка определить, что в Чанги растет возбуждение. Лагерь знал – опять есть связь с остальным миром.

* * *

Иошима потел от страха, стоя навытяжку перед разгневанным генералом.

– Ты, тупица, ленивый, дурак, – говорил генерал.

Иошима приготовился к удару, и он последовал в виде сильной пощечины.

– Ты найдешь это радио или будешь разжалован в рядовые. Твой перевод отменен. Свободен!

Иошима четко отдал честь. Его поклон был олицетворением покорности. Он покинул генеральский кабинет, радуясь, что так легко отделался. Черт бы драл этих несносных пленных!

В казарме он выстроил в шеренгу своих подчиненных и набросился на них с руганью, раздавая пощечины до тех пор, пока не заболела рука. Сержанты, в свою очередь, лупили капралов, те били рядовых, а рядовые били корейцев. Приказы были четкими: «Достать это радио, а не то... »

Но в течение пяти дней ничего не произошло. Потом тюремщики набросились на лагерь и просто растащили его по частям. Но ничего не нашли. Предателю в лагере не было пока известно о местонахождении приемника. Ничего не произошло, если не считать того, что обещание вернуть лагерю обычные нормы довольствия, было отменено. Лагерь приготовился к ожиданию на долгие дни, которые казались еще длиннее из‑ за недостатка еды. Но они знали – по крайней мере новости. Не слухи, а новости. А новости были очень хорошими. Война в Европе подходила к концу.

Но даже это не отвело от пленных тень похоронного покрова. Запасы еды были у немногих. Но хорошие новости – это ловушка. Если война в Европе кончится, на Тихий океан прибудут новые войска. В конечном счете будет совершена высадка на территорию Японии. А такая высадка приведет тюремщиков в бешенство. Все понимали – у Чанги может быть только один конец.

Питер Марлоу шел к курятникам, его фляга болталась у бедра. Мак, Ларкин и он решили, что безопаснее носить фляги с собой. На случай внезапного обыска.

Он был в хорошем настроении. Хотя заработанные деньги давно вышли, Кинг дал ему еды и табака в счет будущих заработков. «Господи, какой человек, – думал Питер Марлоу. – Если бы не он. Мак, Ларкин и я голодали бы так же, как и все остальные в Чанги».

День выдался прохладный. Дождь, прошедший накануне, прибил пыль. Подходило время завтрака. Приближаясь к курятникам, он прибавил шагу. Может быть, сегодня будут яйца. Потом остановился, ошеломленный.

Около клетки, которая принадлежала группе Питера Марлоу, собралась небольшая толпа, сердитая, гневная толпа. К своему удивлению, он заметил в ней Грея. Перед Греем стоял полковник Фостер, голый, если не считать грязной набедренной повязки. Он подпрыгивал, как маньяк, несвязно выкрикивая ругательства в адрес Джонни Хокинса, который прижимал к груди свою собаку, защищая ее от полковника.

– Привет, Макс, – сказал Питер Марлоу, подойдя к курятнику Кинга. – В чем дело?

– Привет, Пит, – легкомысленно ответил Макс, перекладывая грабли из руки в руку. Он заметил бессознательную реакцию Питера Марлоу на обращение «Пит». Офицеры! Ты пытаешься считать офицера обычным парнем, называешь его по имени, а его это бесит. Черт с ними!

– Да, Пит. – Он повторил «Пит» просто для того, чтобы насолить. – Вся заваруха началась час назад. Кажется, собака Хокинса забралась в курятник греков и убила одну курицу.

– Не может быть!

– Они принесут ему его голову, это уж точно.

Фостер визжал.

– Я хочу взамен другую курицу и возмещение убытков. Эта тварь убила одного из моих детей, я хочу, чтобы было предъявлено обвинение в убийстве.

– Но, полковник, – сказал Грей, теряя терпение, – это была курица, а не ребенок. Вы не можете предъявлять...

– Мои куры, это мои дети, идиот! Курица, ребенок, какая разница? Хокинс грязный убийца. Убийца, вы слышите?

– Послушайте, полковник, – сердито сказал Грей. – Хокинс не может дать вам другую курицу. Он приносит извинения. Собака сорвалась с привязи...

– Я требую разбора в трибунале. Хокинс убийца и его тварь тоже убийца. – На губах полковника Фостера показалась пена. – Эта проклятая тварь убила мою курицу и съела ее. Она съела ее, и от моего ребенка остались только перья.

Усиливая сумятицу, он вдруг с воплем бросился на Хокинса, пытаясь вырвать собаку из рук хозяина.

– Я убью и тебя, и твою проклятую тварь.

Хокинс увернулся от Фостера и оттолкнул его. Полковник упал на землю, а Ровер испуганно заскулил.

– Я сказал, что виноват, – задыхаясь, выдавил Хокинс. – Будь у меня деньги, я с радостью отдал бы вам две, десять кур, но я не могу! Грей... – Хокинс в отчаянии повернулся к нему –... ради Бога сделайте что‑ нибудь!

– Что, черт возьми, я могу сделать? – Грей устал, был зол и его мучила дизентерия. – Вы же знаете, я ничего не могу сделать. Мне придется доложить об этом. Но вам лучше избавиться от этой собаки.

– Что вы имеете в виду?

– Боже правый, – обрушился на него Грей, – я хочу сказать, чтобы вы избавились от нее. Убейте ее. А если не можете сами, найдите кого‑ нибудь, кто сделает это за вас. Но, Бога ради, к вечеру в лагере ее не должно быть.

– Это моя собака. Вы не можете приказывать...

– Черта с два, могу! – Грей пытался справиться с судорогами в животе. Ему нравился Хокинс, всегда нравился, но сейчас это ничего не значило. – Вы знаете правила. Вас предупреждали о том, чтобы вы держали ее на поводке и не пускали в это место. Ровер убил и съел курицу. Есть свидетели, которые видели это.

Полковник Фостер поднялся с земли, глаза его были темными и круглыми.

– Я убью ее, – шипел он. – Эту собаку убью я. Око за око. Грей перегородил дорогу Фостеру, который приготовился к следующему нападению.

– Полковник Фостер. Я подам об этом рапорт. Капитану Хокинсу приказано убить собаку... Фостер, казалось, не слышал Грея.

– Мне нужна эта тварь. Я убью ее. Так же, как она убила мою курицу. Собака моя. Я убью ее. – Он начал потихоньку продвигаться вперед, изо рта у него текли слюни. – Так же, как она убила моего ребенка.

Грей вытянул руку.

– Нет! Ее убьет Хокинс.

– Полковник Фостер, – униженно начал Хокинс. – Я умоляю, пожалуйста, примите мои извинения. Позвольте мне сохранить собаку, это больше не повторится.

– Нет, не позволю, – безумно рассмеялся полковник. – Считайте, она уже мертва, и она моя. – Он рванулся вперед. Хокинс быстро отпрянул назад, а Грей поймал полковника за руку.

– Хватит, – закричал Грей, – или я арестую вас! Старшему офицеру не подобает вести себя так. Отстаньте от Хокинса. Убирайтесь.

Фостер вырвал у Грея свою руку. Голос его был чуть громче шепота, когда он обратился к Хокинсу:

– Я сведу с тобой счеты, убийца. Я сведу с тобой счеты.

Он вернулся в курятник и забрался в закуток, где спал и ел вместе со своими детьми – курами.

Грей обратился к Хокинсу:

– Мне очень жаль, Хокинс, но вам придется избавиться от животного.

– Грей, – взмолился Хокинс, – прошу вас, отмените приказ. Прошу, умоляю вас, я сделаю что угодно, что угодно.

– Не могу, – у Грея не было выбора. – Вы же знаете, что я не могу, Хокинс, старина. Не могу. Избавьтесь от нее. И сделайте это быстро.

Он круто повернулся и ушел.

Щеки Хокинса были мокрыми от слез, собака, как в люльке, сидела на его руках. Он увидел Питера Марлоу.

– Питер, ради Бога, помогите мне.

– Не могу, Джонни. Извините, но здесь ни я, ни кто‑ то другой ничего не может сделать.

Убитый горем Хокинс оглядел стоявших вокруг людей. Он плакал, не скрывая слез. Мужчины отворачивались, потому что ничего нельзя было сделать. Если бы курицу убил человек, наверное, было бы то же самое, возможно, то же самое.

Минута соболезнования прошла, Хокинс убежал, рыдая, по‑ прежнему держа Ровера на руках.

– Бедняга, – сказал Питер Марлоу Максу.

– Да, но, слава Богу, эта курица не принадлежала Кингу. Боже, тогда бы меня постигла та же судьба!

Макс запер курятник, кивнув Питеру Марлоу на прощание.

Макс любил ухаживать за курами. Иной раз можно добыть дополнительное яйцо. И нет никакого риска, если быстро выпить яйцо, раздробить скорлупу в порошок и бросить ее в корм для кур. Никаких улик. А скорлупа курам полезна. И, черт возьми, что значит для Кинга потеря одного яйца? Если для Кинга есть хоть одно яйцо в день, нечего волноваться. Нет, черт побери! Макс был в самом деле счастлив. В течение целой недели он будет ухаживать за курами.

После завтрака Питер Марлоу лежал, отдыхая, на своей койке.

– Прошу прощения, сэр.

Питер Марлоу поднял голову и увидел Дино, стоявшего возле койки.

– Да? – Он оглядел хижину и почувствовал беспокойство.

– Могу ли я поговорить с вами, сэр?

«Сэр» прозвучало дерзко, как обычно. «Почему американцы с такой издевкой произносят это слово? » – думал Питер Марлоу, вставая и выходя за Дино.

Дино остановился на тропинке между двумя хижинами.

– Послушайте, Пит, – торопливо начал он. – Кинг хочет видеть вас. Он сказал, чтобы вы привели с собой Ларкина и Мака.

– Что случилось?

– Он просто сказал привести их. Вам надо встретиться с ним в тюрьме, в камере пятьдесят четыре на четвертом этаже через полчаса.

Офицерам не разрешалось заходить в тюрьму. Таковы были японские приказы. Проводила их в жизнь военная полиция. Господи! Сейчас это опасно.

– Это все, что он сказал?

– Да. Это все. Камера пятьдесят четыре, четвертый этаж, через полчаса. Увидимся, Пит.

«Что же происходит? » – спрашивал себя Питер Марлоу. Он заторопился к Ларкину и Маку.

– Что вы думаете, Мак?

– Ну, паренек, – осторожно сказал Мак. – Я думаю, что Кинг едва бы пригласил нас троих, ничего не объясняя, если бы это не было важно.

– Как насчет похода в тюрьму?

– На случай, если нас поймают, – сказал Ларкин, – лучше придумать отговорку. Грей наверняка узнает об этом и что‑ нибудь заподозрит. Лучше нам пробираться туда раздельно. Я всегда могу сказать, что собираюсь навестить какого‑ нибудь австралийца, которого поместили в тюрьме. Как насчет тебя, Мак?

– Там расквартированы люди из малайского полка. Я мог бы сказать, что пришел повидаться с ними. А вы, Питер?

– Там есть какие‑ то люди из авиации, которых я мог бы навестить, – Питер Марлоу заколебался. – Может, лучше мне сходить и посмотреть, что там и как, а потом вернуться и рассказать вам.

– Нет. Если вы войдете незамеченным, вас вполне могут поймать на выходе и задержать. Тогда они никогда не разрешат вам войти внутрь снова. Вы не сможете не подчиниться приказу. Нет. Думаю, нам надо идти. Но порознь. – Ларкин улыбнулся. – Загадка? Интересно, в чем дело?

– Молю Бога, чтобы это не оказалось какой‑ нибудь неприятностью.

– Эх, паренек, – сказал Мак. – Жизнь сегодня – это уже неприятность. Я очень неуютно буду чувствовать себя, если не пойду, – у Кинга влиятельные друзья. Ему, может быть, что‑ то известно.

– Что будем делать с флягами?

Они подумали секунду, потом Ларкин сказал:

– Возьмем с собой.

– Это не опасно? Я имею в виду, что в тюрьме в случае внезапного обыска мы не сможем спрятать их.

– Если нам суждено быть пойманными, нас поймают. – Ларкин был серьезен, лицо его стало жестким. – Чему быть, того не миновать.

* * *

– Эй, Питер, – окликнул его Эварт, увидев, как Питер Марлоу выходит из хижины. – Ты забыл свою нарукавную повязку.

– О, благодарю. – Питер Марлоу выругался про себя, возвращаясь назад к койке. – Забыл про эту чертову штуку.

– Я тоже всегда забываю.

– Еще раз спасибо.

Питер Марлоу присоединился к людям, идущим по тропинке вдоль стены. Он пошел по ней на север, повернул за угол, оказался перед воротами. Он сорвал повязку, сразу же почувствовав себя раздетым. Впереди, в двух сотнях ярдов, дорога на запад кончалась. Заграждение сейчас было убрано, так как группы пленных возвращались с дневных работ. Многие изнемогали от усталости, волоча большие тележки, нагруженные пнями, которые были с огромным трудом выкорчеваны из болот и предназначались для лагерных кухонь. Питер Марлоу вспомнил, что послезавтра и он пойдет на эти работы. Он ничего не имел против почти ежедневной работы на аэродроме, это было нетрудно. Но заготовка дров – совсем другое дело. Трелевание бревен – опасная работа. Все делалось вручную, без каких‑ либо приспособлений, которые бы могли облегчить работу. Многие ломали руки и ноги, растягивали сухожилия. Всем здоровым в лагере приходилось выходить на такие работы раз или два в неделю, офицеры работали наравне с рядовыми. Дрова нужны были каждый день, а кухня пожирала их очень много. Это было справедливо, что те, кто был здоров, работали за больных.

Рядом с воротами стоял наряд военной полиции, а по другую сторону ворот корейский охранник, прислонившись к стене, курил и сонно наблюдал за проходящими мимо людьми. Полицейский смотрел на группу пленных, устало бредущих через ворота. Кто‑ то лежал на повозке. Обычно один или два человека завершали день именно так, но нужно было очень устать или сильно заболеть, чтобы тебя привезли домой в Чанги таким способом.

Питер Марлоу проскользнул мимо невнимательных стражей и присоединился к пленным, которые толкались на огромной бетонной площадке.

Он нашел вход в один из тюремных коридоров и начал пробираться через металлические лестницы, кровати и расстеленные матрасы. Люди были везде. На лестницах, в коридорах, в открытых камерах, четверо или пятеро в камере, рассчитанной на одного. Он почувствовал ужас от этого копошащегося людского муравейника. Вонь была тошнотворной. Вонь от гниющих тел. Вонь от немытых человеческих тел. Вонь от людей, длительное время прикованных к постели. Вонь от стен, от тюремных стен.

Питер Марлоу нашел камеру 54. Дверь была закрыта, но он открыл ее и вошел. Мак и Ларкин уже были там.

– Господи, от этого запаха с души воротит!

– Меня тоже, приятель.

Ларкин обливался потом. Мак обливался потом. Воздух был спертым, бетонные стены влажными, они тоже потели и были в пятнах плесени от многолетнего потения.

Камера – семь футов в ширину, восемь в длину и десять в высоту. Основное пространство занимала кровать – бетонный блок, вмонтированный в стену, высотой три фута, шириной тоже три и шесть футов в длину. Из кровати выступало бетонное изголовье. В одном углу камеры была уборная – дыра в полу, соединенная с канализационной трубой. Канализация давно не работала. На высоте девяти футов от пола крошечное зарешеченное окно, но увидеть из него небо было невозможно, потому что стены были толщиной два фута.

– Мак, мы подождем его несколько минут, потом смоемся из этого проклятого места, – заявил Ларкин.

– Хорошо, приятель.

– По крайней мере давайте откроем дверь, – предложил Питер Марлоу, который начал задыхаться.

– Лучше держать ее закрытой, Питер. Безопаснее, – тревожно возразил Ларкин.

– Я бы скорее умер, чем согласился бы жить здесь.

– Да. Хвала Господу, мы живем не здесь.

– Эй, Ларкин. – Мак показал на одеяла, лежавшие на бетонной кровати. – Не понимаю, где люди, которые живут в этой камере. Не могут же они все быть на работах.

– Я тоже не знаю. – Ларкин все больше нервничал. – Давайте сматываться... Дверь открылась, и, сияя улыбкой, вошел Кинг.

– Привет, ребята! – В руках у него были какие‑ то свертки. Он отступил в сторону, пропуская Текса, тоже нагруженного. – Положи все на кровать, Текс.

Текс поставил электроплитку, большую кастрюлю и ногой закрыл дверь. Все удивленно наблюдали за происходящим.

– Принеси воды, – распорядился Кинг.

– Хорошо, – ответил Текс.

– Что происходит? Вы хотели видеть нас? – спросил Ларкин.

Кинг рассмеялся.

– Предстоит небольшая стряпня.

– Господи! Вы хотите сказать, что собрали нас ради этого? Почему, черт побери, мы не могли сделать это у нас дома?

Ларкин был разъярен. Кинг же смотрел на него и ухмылялся. Затем повернулся и раскрыл какой‑ то сверток. Вернулся с водой Текс и поставил кастрюлю на плитку.

– Раджа, послушайте, что... – Питер Марлоу запнулся. Кинг высыпал в воду не меньше двух фунтов бобов, посолил и положил две полные ложки сахара. Потом развернул другой сверток, завернутый в банановый лист, и показал его содержимое.

– Матерь Божья!

Все замолкли, ошеломленные.

Кинг был доволен произведенным впечатлением.

– Говорил я тебе, Текс, – ухмыльнулся он. – Ты должен мне доллар.

Мак протянул руку и потрогал мясо.

– 'Mahlu! Да оно настоящее!

Ларкин тоже потрогал мясо.

– Я и забыл, как оно выглядит, – сказал он голосом, полным благоговейного трепета. – Проклятье, вы гений. Вы гений!

– Сегодня мой день рождения. Поэтому я решил отпраздновать его вместе с вами. И у меня есть еще вот что, – сказал Кинг, показывая бутылку.

– Что это?

– Саке!

– Я не верю, – сказал Мак. – Да здесь целая задняя част свиньи. – Он наклонился и понюхал.

– Бог мой, она настоящая, настоящая, настоящая и свежа, как майский день, ура! Все засмеялись.

– Лучше запри дверь, Текс. – Кинг повернулся к Питеру Марлоу. – Все в порядке, компаньон?

Питер Марлоу никак не мог оторвать взгляд от мяса.

– Где вы его взяли, черт побери?

– Долгая история! – Кинг вынул нож, ловко разделал окорок и положил мясо в кастрюлю. Они смотрели, как он добавил щепотку соли, поставил кастрюлю точно на середину плитки, потом сел на бетонную койку, скрестив ноги. – Не плохо, а?

Долгое время все молчали.

Поворот дверной ручки разрушил очарование. Кинг кивнул Тексу, который отпер дверь, приоткрыл ее, потом широко распахнул. Вошел Браф.

Он удивленно огляделся. Потом увидел плитку. Подошел и заглянул в кастрюлю.

– Будь я проклят!

Кинг ухмыльнулся.

– У меня день рождения. Вот я и пригласил вас пообедать.

– Гость уже пришел, – Браф протянул руку Ларкину. – Дон Браф, полковник.

– Меня зовут Грант! Вы знакомы с Маком и Питером?

– Конечно. – Браф повернулся к Тексу. – Привет, Текс!

– Рад вас видеть. Дон.

Кинг показал на кровать.

– Садитесь, Дон. Нам надо немного поработать.

Питера Марлоу удивляло, что американские рядовые и офицеры с такой непринужденностью называют друг друга по именам. В этом не чувствовалось ни неуважения, ни подхалимства, это казалось почти естественным. Он замечал, что приказам Брафа всегда подчинялись, хотя все в глаза называли его Доном. Удивительно.

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 161718 19 20 21 Следующая ⇒