Софи Кинселла 4 страница

Нед Мердок, кто бы это ни был, наконец‑ то связался с Сэмом. Я целый день высматривала его письмо, но оно не кажется мне очень уж важным. Речь идет о заявке Эллертона.

Привет, Сэм! Несколько замечаний. Ты найдешь их в приложении, бла‑ бла‑ бла.

Но все‑ таки я лучше перешлю его прямо сейчас. Нажимаю «переслать». Затем быстро набираю ответ Магнусу неуклюжими от волнения пальцами.

Замечательно! Жду не дождусь встречи с твоими родителями!!!! Так волнующе!!!!!!

Р. S. А не можем мы сначала встретиться с тобой у ресторана? Надо поговорить. Так, пустяки. Целую, целую, целую, целую, целую, целую, целую, целую, целую

У меня историческое прозрение. Теперь я понимаю, каково это было – подниматься на гильотину во времена Французской революции. Выйдя из подземки, карабкаюсь по холму, и мои шаги становятся все медленнее и медленнее. И еще медленнее.

В общем‑ то, я больше не двигаюсь вперед, а стою на месте. Стою и смотрю на дом Тэвишей, снова и снова с трудом сглатываю и заставляю себя сделать еще хоть один шаг.

Это всего‑ навсего кольцо.

Это всего лишь твои предполагаемые свекровь и свекор.

Между нами всего небольшое «разногласие». Как сказал Магнус, они никогда прямо не возражали против его женитьбы на мне. А только подразумевали это. И может, уже изменили свою точку зрения!

Кроме того, есть один маленький положительный момент. Мой страховой полис, по всей видимости, обеспечит выплату за потерю. А это уже кое‑ что. Я даже думаю, а не начать ли разговор о кольце с того, какая замечательная штука страховка. «Знаете, Ванда, я тут читала брошюрку банка…»

Боже, кого я обманываю? Спасения нет. Просто кошмар. Нужно как‑ то пережить его.

Телефон подает признаки жизни, и я достаю его из кармана, хотя перестала надеяться на чудо.

«…Вам пришло одно новое сообщение», – слышу знакомый неторопливый несколько механический голос.

Мне кажется, я знакома с этой женщиной. Она то и дело обращается ко мне. Как часто люди вслушиваются в ее слова, желая, чтобы она поторопилась, и их сердца трепещут от страха или надежды. Но она всегда одинаково спокойна, словно ей плевать, что вы услышите. Надо, чтобы для разных новостей существовали разные варианты подачи. Она могла бы начать так: «Угадайте, что я вам скажу! Прекрасные новости! Прослушайте вашу голосовую почту! » или: «Сядь, моя дорогая. И выпей что‑ нибудь. Тебе пришло сообщение, и в нем нет ничего хорошего».

Сообщение пришло, когда я ехала в подземке. Наверное, Магнус просто интересуется, где я.

«Здравствуйте, это гостиница „Берроу“. У нас есть сообщение для Поппи Уотт. Мисс Уотт, мы вчера нашли ваше кольцо. Из‑ за суматохи, возникшей после сигнала пожарной тревоги…»

Что? Что?!

Радость шипит во мне, как бенгальский огонь. Не могу толком вслушаться в сообщение. Не разбираю слов. Они нашли его!

Не дослушав, быстро набираю номер гостиницы. Я люблю его. Люблю!

– Гостиница «Берроу»…

– Здравствуйте, это Поппи Уотт. Вы нашли мое кольцо! Вы чудо! Я могу сейчас же прийти и забрать его?

– Мисс Уотт, – перебивает меня дежурный, – вы прослушали сообщение?

– Частично.

– Боюсь… – Он делает паузу. – Боюсь, мы не знаем, где оно находится.

Останавливаюсь как вкопанная.

– Вы сказали, что нашли его. – Изо всех сил стараюсь сохранять спокойствие. – Так почему не знаете, где оно?

– По словам одного нашего работника, уборщица действительно нашла кольцо с изумрудом на полу танцевального зала во время пожарной тревоги и отдала его менеджеру по работе с гостями, миссис Фэйрфакс. Но мы не понимаем, что произошло дальше. В сейфе его нет. Нам очень жаль, мы сделаем все от нас зависящее…

– Ну так поговорите с миссис Фэйрфакс! Выясните, что она с ним сделала!

– К сожалению, она уехала в отпуск, и, несмотря на все наши усилия, мы не смогли связаться с ней.

– Она оставила его себе? – в ужасе спрашиваю я.

Я найду его. Чего бы это ни стоило. Детективы, полиция, Интерпол… Я уже в зале суда, показываю на кольцо в пластиковом пакетике для улик, а средних лет женщина, загоревшая в Коста‑ дель‑ Соль, злобно взирает на меня со скамьи подсудимых.

– Миссис Фэйрфакс проработала у нас тридцать лет и часто имела дело с очень ценными вещами постояльцев. – В голосе портье очевидная обида. – Невозможно поверить, что она способна на такое.

– Значит, тут замешан еще один служащий гостиницы? – Перед моим мысленным взором мелькает слабый проблеск надежды.

– Это‑ то мы и стараемся выяснить. Как только я что‑ то узнаю, немедленно свяжусь с вами. По этому же номеру?

– Да. – Инстинктивно сжимаю телефон. – Да, по этому. Пожалуйста, позвоните сразу же. Спасибо.

Тяжело дыша, нажимаю кнопку отбоя. Не знаю, как я себя чувствую. Ведь это хорошие новости. Своего рода хорошие. Верно?

Вот только кольца на пальце у меня по‑ прежнему нет. И все страшно расстроятся. Родители Магнуса решат, что я безответственная особа. И никогда не простят мне своего стресса. Так что кошмар вовсе не рассеялся.

Если только… Если только я могу…

Нет. Наверное, не могу. Или могу?

Стою столбом, мозг лихорадочно работает. Ладно. Давайте обдумаем все как можно тщательнее. С логической и этической точек зрения. Если кольцо не потеряно…

Я недавно прошла мимо аптеки на главной улице, она теперь примерно в четырехстах ярдах позади. Не понимая, что делаю, иду обратно и игнорирую провизоршу, пытающуюся втолковать мне, что они закрываются. Опустив голову, подхожу к прилавку со средствами первой помощи. Здесь есть подобие перчаток и бинты.

Через десять минут я опять взбираюсь по холму. Моя рука замотана, и невозможно понять, есть на ней кольцо или нет. Даже врать не придется, просто скажу: «Трудно носить кольцо на обожженной руке». И это правда.

Я нахожусь почти у дома, когда телефон бикает и приходит сообщение от Сэма Рокстона.

Где приложение?

Это так типично для него. Ни тебе «здравствуйте», ни объяснений. Он ожидает, что я прекрасно понимаю, о чем речь?

Вы о чем?

___

О письме Неда Мердока. Там не было приложения.

___

А я тут при чем? Просто переслала письмо. Они, должно быть, забыли вставить его. Попросите их прислать его еще раз, с приложением. Прямо на ваш компьютер.

___

Знаю, я немного раздражена, и Сэм тут же реагирует на это.

Это была ваша идея пользоваться одним телефоном. Если вы устали от этого, то просто верните телефон в мой офис.

Поспешно печатаю в ответ:

Если оно придет, я вам его перешлю. Не беспокойтесь. Думала, письма приходят на ваш адрес.

___

Компьютерщики сказали, что все мигом уладят. Но они лжецы.

Спустя некоторое время он опять пишет:

Кстати, нашли кольцо?

___

Почти. В гостинице нашли его, но потом опять потеряли.

___

Обычное дело.

___

Знаю.

Останавливаюсь и прислоняюсь к стене. Ничего не могу с собой поделать. Так приятно общаться с человеком, который не знает ни меня, ни Магнуса, никого. И в припадке откровенности быстро набираю:

Не говорю будущим родственникам, что потеряла кольцо. Вы думаете, это плохо с моей стороны?

Короткое молчание, а потом приходит ответ:

А зачем им говорить?

Какой странный вопрос. Хмыкаю и набираю:

Это их кольцо!

Почти сразу же получаю сообщение:

Оно ваше. И нет проблем.

Как он может заявлять, что нет проблем! Сердито стучу по клавишам:

Это семейная ценность. Иду на ужин с ними. Они ожидают увидеть у меня на пальце кольцо. Это большая проблема. Спасибо вам.

Какое‑ то время ответа нет, и я думаю, он плюнул на наш разговор. Но как только я собираюсь двинуться дальше, приходит сообщение:

Как объясните отсутствие кольца?

Какое‑ то время раздумываю. Почему бы не узнать чужое мнение? Делаю фото моей упакованной руки и посылаю Сэму. Через пять секунд он отвечает:

Это несерьезно.

Обижаюсь, но пальцы уже торопливо бегают по кнопкам.

А что бы сделали вы?

Надеюсь, ему в голову придет какая‑ нибудь блестящая идея. Но он просто пишет:

Вот почему мужчины не носят колец.

Прекрасно. Помог, называется. Готовлюсь выдать что‑ нибудь ядовитое, но тут приходит:

Сразу ясно, что это липа. Снимите повязку.

В смятении смотрю на перебинтованную руку. Наверное, он прав.

О'кей. Спсб.

Хочу размотать бинт и засунуть его в сумочку, но тут слышу голос Магнуса:

– Поппи, что ты здесь делаешь?

Поднимаю глаза – он идет по улице по направлению ко мне. Нервно бросаю телефон в сумочку и застегиваю молнию. Слышу, что пришло еще одно сообщение, но придется просмотреть его позже.

– Привет, Магнус! Как ты тут очутился?

– Ходил за молоком. Оно у нас закончилось. – Он кладет руки мне на плечи, в карих глазах нежное изумление. – Что случилось? Оттягиваешь неприятный момент?

– Нет, – защищаюсь я, – конечно, нет! Я только что подошла.

– Я знаю, о чем ты хотела со мной поговорить.

– Знаешь?.. – Невольно кошусь на руку.

– Послушай, милая. Ты не должна беспокоиться по поводу моих родителей. Они полюбят тебя, когда хорошенько узнают. Уверен в этом. Нас ждет веселый вечер. Просто расслабься и будь сама собой. Ладно?

– Ладно, – киваю я.

Магнус обнимает меня и только тут замечает повязку.

– Рука все еще болит? Бедняжка.

Он даже не упомянул о кольце. И это обнадеживает. Может быть, сегодня все обойдется?

– Ты сказал родителям о репетиции? Завтра вечером в церкви.

– Помню, – улыбается он. – Не волнуйся, мы все обязательно придем.

Шагаю к дому и смакую мысль о свадебной церемонии. Древняя каменная церковь. Звуки органа. Клятвы.

Знаю, что некоторые невесты зациклены на музыке, или на цветах, или на платье. Но для меня важнее всего клятвы. В болезни и в здравии… в богатстве и в бедности… обещаю быть верным и преданным… Всю свою жизнь я слышала эти волшебные слова. На свадьбах родственников, в кино, даже на королевской свадьбе. Одни и те же слова, их повторяют снова и снова, как передаваемое по наследству поэтическое произведение. А теперь мы с Магнусом скажем их друг другу. У меня мурашки бегут по коже, когда я думаю об этом.

– Мне так хочется обменяться клятвами, – повторяю я уже в сотый раз.

После помолвки Магнус думал, что мы только зарегистрируем наш брак. Он не особо религиозен, как и его родители. Но стоило мне объяснить ему, что я всю жизнь жду того момента, когда произнесу церковные клятвы, и он тут же сказал, что не может придумать ничего чудеснее.

– Знаю. – Он кладет руку мне на талию. – Мне тоже.

– Ты ничего не имеешь против этих древних слов?

– Милая, они прекрасны.

– Я тоже так считаю, – счастливо вздыхаю я. – Это так романтично.

Стоит мне представить, как мы с Магнусом, взявшись за руки, стоим перед алтарем и произносим все это чистыми, звучными голосами, – и ничто больше не имеет значения.

Но когда мы с двадцатиминутным опозданием подходим к дому, мое чувство безопасности начинает улетучиваться. Тэвиши определенно вернулись. Весь дом освещен, из окон несется оперная ария. Неожиданно вспоминаю, как Энтони спросил мое мнение о «Тангейзере», а я ответила, что не курю.

О боже, почему я не прошла краткий курс истории оперы?

Магнус распахивает входную дверь и озабоченно щелкает языком.

– Черт! Забыл позвонить доктору Уилеру. Я всего на пару минут.

Невероятно! Мой жених взлетает вверх по лестнице. Он не должен оставлять меня одну.

– Магнус! – Стараюсь не выдать охватившей меня паники.

– Проходи! Родители на кухне. О, у меня для тебя кое‑ что есть. Сгодится для медового месяца. Открой! – Он посылает мне воздушный поцелуй и скрывается в кабинете.

На оттоманке в холле стоит огромная коробка в подарочной упаковке. Ух ты! Я знаю этот магазин, он не из дешевых. Открываю коробку, сдирая дорогую бледно‑ зеленую бумагу, и вижу кимоно с серо‑ белым рисунком. Оно потрясающее. И к нему даже есть комбинация в тон.

Ныряю в маленькую переднюю гостиную, где никогда никого не бывает. Стаскиваю с себя топ и кардиган, надеваю комбинацию, потом кимоно. Оно мне великовато, но все же чудесно. Такое приятно шелковистое.

Прелестный подарок. Действительно прелестный. Но если честно, я бы предпочла, чтобы Магнус был рядом, чтобы он крепко держал меня за руку и оказывал моральную поддержку. Снимаю кимоно, складываю и убираю в коробку.

Магнуса по‑ прежнему нет. Тянуть время и откладывать встречу с родителями уже просто невозможно.

– Магнус? – доносится из кухни высокий голос Ванды. – Это ты?

– Нет, это я! Поппи! – Собственный голос кажется мне чужим.

– Поппи! Иди сюда!

Расслабься. Веди себя естественно. Вперед!

Сжимая в руках бутылки вина, направляюсь в кухню; там тепло и пахнет соусом «болоньезе».

– Привет! Как дела? Я принесла вино. Красное. Надеюсь, вам понравится.

– Поппи! – бросается ко мне Ванда. Ее растрепанные волосы недавно подкрашены хной, на ней одно из ее странных, широких платьев из чего‑ то похожего на парашютный шелк и сандалеты на резиновой подошве. Лицо бледное и, как всегда, без макияжа, только на губах кривой мазок помады. ® Она касается щекой моей щеки, и я улавливаю аромат старомодных духов. – Не‑ ве‑ ста! – по слогам произносит она, и получается почти смешно. – Обрученная.

– Помолвленная, – вступает в разговор Энтони, выбираясь из‑ за стола. Твидовый пиджак, тот же самый, в котором его сфотографировали для обложки его книги, тот же самый буравящий взгляд и та же самая улыбка. – Дрозд женится на конопатой подружке, гладиолус не женится на лягушке. Это для твоей коллекции, дорогая, – обращается он к Ванде.

– Верно. Мне нужна ручка!

Она начинает искать ее среди бумаг, разбросанных по столешнице.

– Нелепый глупый антропоморфизм нанес большой ущерб делу феминизма. «Женится на конопатой подружке». А ты, Поппи, как считаешь?

Но я лишь натянуто улыбаюсь.

Понятия не имею, о чем они говорят. Ни малейшего. Почему они не могут просто сказать: «Привет! Как дела? » – как сделали бы все нормальные люди.

– Что ты думаешь об ответе антропоморфизму? Что думает об этом молодая женщина?

Под этим инквизиторским взглядом мой желудок делает кувырок. О господи. Я должна ответить?

Антро… что?

Если бы только он записал свои вопросы и дал их мне, предоставив пять минут на обдумывание (а заодно и словарь), то, может, я и выдала бы что‑ то умное. Ведь я училась в университете и писала эссе, используя всякие длинные слова, защитила диплом. ® А в школе учительница английского даже сказала однажды, что у меня «пытливый ум».

Но у меня нет пяти минут. И словаря. Энтони ждет ответа. И в его глазах мелькает что‑ то такое, от чего мой язык прилипает к небу.

– Ну, э… Думаю, это… это… интересный вопрос, – мямлю я. – Решающий вопрос нашего времени. Как вы долетели? – быстренько переключаюсь я. Может, мы поговорим о кино или еще о чем‑ то понятном?

– Бесподобно. – Ванда отрывает взгляд от своих заметок. – Почему люди летают? Почему?

Не знаю, ждет она от меня ответа или нет.

– Э… они летают в отпуск…

– Я уже начала собирать материалы для статьи на эту тему, – перебивает меня Ванда. – «Миграционный импульс». Почему человек чувствует необходимость обогнуть земной шар? Мы идем по древним миграционным путям наших предков?

– Ты читала Берроуза? – обращается к ней Энтони. – Не книгу, а диссертацию?

Никто даже не предложил мне выпить. Тихо, стараясь слиться с окружающей обстановкой, пробираюсь к столу и наливаю себе бокал вина.

– Как я понимаю, Магнус подарил тебе бабушкино кольцо с изумрудом?

В панике подпрыгиваю. Так быстро! В голосе Ванды действительно что‑ то такое проскальзывает или мне показалось? Она знает?

– Да! Оно… оно прекрасно. – Руки трясутся так сильно, что я чуть не проливаю вино.

Ванда лишь приподнимает брови и многозначительно смотрит на мужа.

К чему бы это? О чем они думают? Черт, черт. Катастрофа неминуема.

– Т‑ трудно носить кольцо на обожженной руке, – в отчаянии объявляю я.

Вот так. Я даже не соврала.

– Ты обожгла руку? – Ванда поворачивается и касается повязки. – Бедная моя девочка! Ты должна проконсультироваться у Пола.

– Конечно, – кивает Энтони. – Позвони ему, Ванда.

– Это наш сосед, – объясняет она. – Он дерматолог. Светило. – Ванда уже схватила телефонную трубку и наматывает на кисть старомодный закручивающийся шнур. – Он живет напротив, через улицу.

Через улицу?

Застываю от ужаса. Почему все стремительно пошло не так? Ясно представляю, как жизнерадостный старичок с докторским чемоданчиком вкатывается в кухню со словами «Ну‑ с, что тут у нас? », а все толпятся вокруг и смотрят, как я снимаю повязку.

Может, рвануть на второй этаж и отыскать спички? Или кипяток? Честно говоря, я предпочла бы испытать мучительную боль, лишь бы меня не разоблачили.

– Черт! Его нет дома. – Ванда кладет трубку на место.

– Какая жалость, – выдавливаю я, и тут в кухню входит Магнус, а за ним Феликс.

– Привет, Поппи, – говорит Феликс и тут же утыкается в какой‑ то учебник.

– Ну вот! – Магнус переводит взгляд с меня на родителей, словно оценивая обстановку. – Чем занимаетесь? Правда, Поппи выглядит еще красивее? Разве она не прелесть?

Он ласково ерошит мне волосы.

Я бы не хотела, чтобы он делал это. Понимаю, он старается быть милым, но я смущаюсь. Ванда тоже не знает, как реагировать.

– Очаровательно, – вежливо улыбается Энтони, словно восхищается чьим‑ то садом.

– Ты дозвонился до доктора Уилера? – спрашивает Ванда.

– Да, – кивает Магнус. – Он сказал, главное – культурный генезис.

– Значит, я что‑ то не так поняла, – с легким раздражением произносит она и поворачивается ко мне: – Мы пытаемся опубликовать статьи в одном журнале. Все шестеро, включая Конрада и Марго. Такое вот семейное предприятие. Феликс делает указатель. Участвуют все!

Все. Кроме меня.

Но разве мне хочется написать научную статью в какой‑ то малоизвестный журнал, который никто не читает? Нет. Могу я это сделать? Нет. Знаю ли я, что такое культурный генезис? Опять же нет. ®

– У Поппи есть публикации в ее области, – неожиданно провозглашает Магнус, словно вставая на мою защиту. И гордо улыбается. – Правда, дорогая? Не скромничай.

– Ты где‑ то публиковалась? – Энтони как будто просыпается и смотрит на меня с необычным вниманием. – Это интересно. В каком журнале?

Беспомощно таращусь на Магнуса. О чем это он?

– Вспомни! – подначивает он меня. – Ты же говорила, что напечатала заметку в журнале по физиотерапии.

О боже. Нет.

Я убью Магнуса. С какой стати он поднял эту тему?

Энтони с Вандой ждут. Даже Феликс с интересом поглядывает на меня. Они ожидают, что я заявлю, будто осуществила прорыв в вопросе о культурном влиянии физиотерапии на кочевые племена или что‑ то в этом роде?

– Это была «Еженедельная сводка новостей физиотерапии», – наконец мямлю я, глядя себе на ноги. – Это не научное издание. А просто… журнал. Они как‑ то раз напечатали мое письмо.

– Ты провела исследование? – спрашивает Ванда.

– Нет, – продолжаю бормотать я. – От пациентов иногда плохо пахнет. И я предложила медикам надевать противогазы. Это была… шутка. Я хотела, чтобы все посмеялись.

Молчание.

Я так сконфужена, что не смею поднять голову.

– Но ведь ты написала диплом, – говорит Феликс.

– Да. То есть… Он не был опубликован. – Неловко пожимаю плечами.

– Я бы хотел прочитать его.

– Хорошо. – Я улыбаюсь.

Конечно, Феликс не станет читать мой диплом. Просто пытается приободрить меня. Очень мило с его стороны, но я почему‑ то чувствую себя еще хуже. Мне двадцать девять, а ему семнадцать. К тому же если он и хотел повысить мою самооценку, то потерпел поражение. Его родители даже не слушают нас.

– Конечно, юмор – это форма выражения, имеющая большое значение в культурном нарративе, – с сомнением произносит Ванда. – Якоб С. Гудсон написал интересную работу «Почему люди шутят»…

– Кажется, она называлась «Люди шутят»? – поправляет ее Энтони. – Ее основное положение…

Щеки у меня по‑ прежнему горят, и я ничего не могу с этим поделать. Мне хочется, чтобы кто‑ то заговорил об отпуске, или о сериале «Жители Ист‑ Энда», или еще о чем‑ то таком.

Конечно, я люблю Магнуса. Но я пробыла здесь пять минут, и уже на грани нервного срыва. Как я переживу Рождество? Что, если наши дети окажутся вундеркиндами, я не буду понимать их, и они станут смотреть на меня свысока – ведь я не доктор философии.

Пахнет чем‑ то едким, и я понимаю, что это горит «болоньезе». Стоя у плиты, Ванда распинается об Аристотеле и ничего не замечает. Беру у нее ложку и начинаю помешивать соус. Слава богу, для этого не надо быть лауреатом Нобелевской премии.

По крайней мере, я чувствую себя полезной. Но спустя полчаса мы все сидим за столом, и я снова лишаюсь дара речи.

Ничего удивительного, что Энтони и Ванда не хотят, чтобы Магнус женился на мне. Они считают меня тупицей. Ужин в полном разгаре, а я не вымолвила ни единого слова. Все это так тяжело. Разговор для меня мука мученическая.

– …Главный редактор, к сожалению, решил иначе. Они не будут переиздавать мою книгу. Увы! – жалуется Энтони.

Тут я настораживаюсь. В кои‑ то веки начинаю понимать, о чем речь, и мне есть что сказать.

– Это ужасно! – сочувственно говорю я. – Почему?

– Им нужна читательская аудитория. Нужен запрос, – театрально вздыхает Энтони. – Да ладно. Все это не имеет никакого значения.

– Конечно же, имеет! – с воодушевлением не соглашаюсь я. – Давайте притворимся читателями, напишем редактору, что книга просто блеск, и потребуем нового издания.

Я уже начинаю сочинять письмо. Уважаемый сэр. Я потрясена известием, что не будет нового издания этой замечательной книги. Мы напечатаем письма разными шрифтами, отправим их из разных уголков страны.

– А ты купишь тысячу экземпляров? – Энтони вперивает в меня ястребиный взгляд.

– Я… э… Возможно…

– Потому что, Поппи, если издатель выпустит книгу тысячным тиражом и его не раскупят, то положение у меня будет хуже некуда, – скупо улыбается он. – Ты это понимаешь?

Чувствую себя совершенно раздавленной.

– Понимаю, – лепечу я. – Да… Простите.

Встаю из‑ за стола и начинаю собирать тарелки. Магнус что‑ то набрасывает на листке и показывает его Феликсу. Он рассеянно улыбается мне, а когда я прохожу мимо, гладит меня по заднице. Но это не поднимает мне настроения. Когда мы снова усаживаемся за стол, чтобы приступить к пудингу, Магнус стучит вилкой по бокалу и встает.

– Я хочу выпить за Поппи, – решительно провозглашает он. – Для меня большая радость, что она входит в нашу семью. Она очень красива, а еще заботлива, забавна и удивительна. Мне страшно повезло.

Он оглядывает свое семейство, словно пытается понять, все ли согласны с ним, и я благодарно улыбаюсь своему жениху.

– Я также очень рад, что мама с папой вернулись домой. – Магнус поднимает бокал. – Мы очень скучали без вас!

– Только не я! – встревает Феликс.

Ванда смеется.

– Конечно, не скучал, чудовище!

– И наконец… – Магнус снова стучит вилкой по бокалу, желая привлечь всеобщее внимание. – С днем рождения, мама! И наилучшие пожелания от всех нас. – Он посылает Ванде воздушный поцелуй.

Что? Что он сказал?

Улыбка застывает у меня на губах.

– Ура! – поднимает бокал Энтони. – С днем рождения, Ванда, любовь моя!

Сегодня день рождения его матери? Но он даже не намекнул мне на это. У меня нет поздравительной открытки. Нет подарка. Как он мог так поступить?

Мужчины такие свиньи!

Феликс достает из‑ под стула сверток и вручает его Ванде.

– Магнус! – в отчаянии шепчу я, когда он садится. – Ты не сказал мне, что сегодня день рождения твоей мамы. Ни словом не обмолвился! А должен был сказать!

Я в панике. Это моя первая встреча с родителями Магнуса после нашей помолвки, я им не нравлюсь, а тут еще такое.

– Сладкая моя, что не так?

Почему он такой бестолковый?

– Я должна была купить подарок! – шиплю я, пока Ванда восклицает: «Спасибо огромное, Феликс! » – и разворачивает какую‑ то старую на вид книгу.

– А! – беззаботно машет рукой Магнус. – Ей все равно. Перестань психовать. Ты ангел, и все тебя любят. Кстати, тебе понравилась кружка?

– Какая кружка? – теряюсь я.

– Кружка с надписью «Молодожены». Я оставил ее на столике в прихожей. Мне кажется, она прикольная.

– Не видела я никакой кружки. Я решила, что ты подарил мне ту большую коробку с лентами.

– Какую большую коробку? – Теперь ничего не понимает он.

– Ну, моя дорогая, – со значением говорит Энтони своей супруге, – у меня тут кое‑ что для тебя есть. Минутку…

Он встает и идет в холл.

О боже. Нет. Пожалуйста. Нет…

– Думаю… – начинаю я прерывающимся голосом, – думаю, я могла… по ошибке…

– Какого?.. – доносится из холла голос Энтони. – Чьих это рук дело?

Спустя мгновение он появляется в комнате с коробкой в руках. Вид у нее ужасный. Оберточная бумага разорвана, из коробки до пола свисает кимоно.

Я чувствую, как горит лицо. С трудом выдавливаю:

– Простите… Я думала… думала, это мне. И потому… открыла ее.

Гробовое молчание.

– Солнышко… – шепчет Магнус и замолкает.

– Ничего страшного! – весело щебечет Ванда. – Давай сюда. Мне наплевать на упаковку.

– Но здесь было кое‑ что еще! – Энтони роется в оберточной бумаге. – Где она?

И тут я понимаю, о чем он говорит, и скулю про себя. Только я решаю, что хуже быть не может, как убеждаюсь в обратном. И погружаюсь в новые, неизведанные глубины отчаяния.

– Я думала… Вы имеете в виду… – запинаюсь я, красная как рак. – Вы об этом? – Высовываю из‑ под топа краешек комбинации, и все пялятся на него как громом пораженные.

Сижу за обеденным столом в нижнем белье будущей свекрови. Это похоже на страшный сон, ты просыпаешься и думаешь: «Слава богу, это не на самом деле! »

Все остолбенели с отвисшими челюстями, как на картине «Крик» не помню кого.

– Я… я отдам ее в химчистку, – наконец произношу я хриплым шепотом. – Простите.

Вечер получился ужасным. Остается только один выход – продолжать пить вино до тех пор, пока меня не охватит полное безразличие или я не отключусь.

Ужин закончен, все делают вид, что забыли о комбинации.

Они решили обратить случившееся в семейную шутку. И это очень мило с их стороны, вот только Энтони то и дело выдает нескладные, якобы забавные замечания типа: «Откроем шоколадные конфеты? Если только Поппи уже не слопала их». Знаю, предполагается, что у меня есть чувство юмора, но я каждый раз вздрагиваю.

Теперь мы сидим на антикварных бугристых диванах в гостиной и играем в «Скраббл». Все Тэвиши сходят с ума по этой игре. У них есть специальная доска, роскошные деревянные фишки и даже книжка в кожаном переплете, куда они записывают счет. Ванда постоянно выигрывает, а Магнус не слишком отстает от нее.

Энтони делает первый ход и выкладывает ЗАГАДКА (семьдесят очков). Ванда – ИЗУМРУДЫ (восемьдесят восемь очков). Феликс – КАРНАВАЛ (шестьдесят четыре очка). Магнус – КАРЕТНЫЙ (восемьдесят очков). А я – РЕКА (семь очков).

У нас в семье РЕКА считается удачным словом. Семь очков – вполне достойный результат. На тебя не станут бросать сочувственные взгляды, ты не будешь давиться кашлем и чувствовать себя лузером.

Я не часто предаюсь воспоминаниям. Это не мое. Но я сижу здесь, законченная неудачница, сжимаю коленки, вдыхаю запах, исходящий от книг, старых ковров и поленьев, и не могу удержаться. Всего узкая щель. Окошко в прошлое. Мы в кухне. Я и мои маленькие братья – Тоби и Том. Склонившись над доской для «Скраббла», мы едим тосты с шоколадной пастой. Помню это отчетливо и даже ощущаю во рту вкус этой пасты. Тоби и Том вырезали из бумаги дополнительные фишки и решили, что можно набрать их столько, сколько захочешь. Вся комната усыпана квадратиками бумаги, а на них шариковой ручкой выведены буквы. У Тома шесть «Ю», а у Тоби десять «Е». За ход они набирают не больше четырех очков, и все кончается потасовкой. «Это нечестно! Нечестно! » – кричат они.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒