Книга вторая 3 страница

Начальник поднял брови:

– Плохого питания? Едва могу себе это представить. Каждому положена пища из зерна, сухофруктов и меда.

– Люди получают в качестве еды отбросы. Сухофрукты большей частью гнилые, от меда не чувствуется и запаха, а зерно… Ну…

– Это против правил! – гневно воскликнул начальник. – Я сам завтра проверю.

– Ты удивишься, господин. Только ты должен будешь появиться неожиданно, заранее не сообщая о своем приходе, и обратить внимание на то, чтобы тебе не подсунули горшок с едой для надсмотрщика. Еду каторжникам выдают перед тем местом, где они спят.

– Хорошо, Пиай. Я надеюсь, что мы оба окажемся с прибылью. Ты получишь возможность здесь пережить время своего наказания, а я смогу точнее придерживаться сроков поставки гранитных заготовок.

Это был день отдыха, которым Пиай, с тех пор как он был здесь, смог насладиться впервые. Он стал худым, почти как скелет, и сейчас, когда над ним не стояли с палкой и плетью, он чувствовал себя бессильным, словно выжатым. В конце концов он был отнюдь не молодым человеком и ощущал груз своих сорока лет. Один или два месяца он бы, может быть, еще выдержал, а потом его бросили бы шакалам.

На следующий вечер появился начальник:

– Еда действительно отвратительная, – признал он. – Старший надсмотрщик утаивает хорошее питание и покупает на рынке в Суенете оптом отбросы. Я застал его на месте преступления и пригрозил ему, что доложу о нем, если он и дальше будет жадничать. Я не хотел бы отсылать тебя туда и придумал следующее: ты будешь спать в каморке с инструментами, которые ночью и без того охраняются. Тем временем мы в полном спокойствии подождем решения царского строительного управления.

Пиай с благодарностью поклонился. Хотя он был убежден, что начальник имел свою долю от махинаций с продуктами, он придержал это мнение при себе.

– Однажды я каким‑ либо образом вознагражу тебя за твое согласие посодействовать мне. Ты спас мне жизнь, и я смогу отблагодарить тебя.

Начальник мрачно рассмеялся:

– Благодарность! Разве она вообще существует? Ну, посмотрим. Ты был, как я понимаю, еще совсем недавно знаменитым и высокопочитаемым человеком. Позволишь ли ты задать один вопрос, который, может быть, покажется тебе необычным?

– Я обязан тебе жизнью, ты можешь спрашивать меня о чем хочешь.

– Ты, как друг фараона, лично общался с царем, да будет он жив, здрав и могуч, сопровождал его, подолгу разговаривал с ним. Его величество, должно быть, очень отличается от нас, ведь недаром мы называем его Благим Богом. Он происходит от священного семени Амона‑ Ра. Как действует его появление на обычных людей? Осмеливаешься ли ты вообще поднять на него глаза?

Эти вопросы немного озадачили Пиайя. Он не мог разочаровать любопытного начальника и не хотел говорить явную неправду.

– Даже внешне, ростом и статью, Благой Бог превосходит всех своих подданных. На кого он смотрит, тот вздрагивает и чувствует дыхание божественного. Он умен, как писец, и память у него, как у Тота. Его приказы двигают миром. Он воин, могучий, как Монт. Те, кто видели его под Кадешем, рассказывают о полностью рассеянных вражеских войсках, бежавших от его стрел. Свою столицу в Дельте он, как по волшебству, поднял за несколько лет из болот. Все сущее стремится туда, и Пер‑ Рамзес – вершина мира. Гарем царя подобен маленькому городу и населен сотнями женщин со всего света; сыновья и дочери Богоподобного настолько многочисленны, что никто не перечислит их имен. В заключение скажу: все, что Благой Бог, да будет он жив, здрав и могуч, предпринимает, приказывает, планирует, направляет, – грандиозно, несравнимо и беспримерно.

Начальник слушал его с горящими глазами и заметил в конце:

– Я так завидую тебе, Пиай! Я желал бы хоть один день пробыть на твоем месте.

– Ты в самом деле желал бы этого? Тогда подумай и о том, как глубоко может пасть человек, которого фараон так высоко поднял. Ты видишь это на моем примере, и если бы не ты, то я уже, может быть, лежал бы в пустыне и ястребы терзали бы мое тело.

– Есть еще боги, готовые помочь, и если они спасли тебя при моем содействии, то, конечно же, не без основания. Мы должны просто подождать дальнейшего развития событий.

Тайный посланник Мерит, отправленный в Суенет, был очень опытным человеком. Звали его Хапу. Родители отказались от него еще ребенком и продали его в царский дворец. В гареме этого слугу высоко ценили, он оказывал женщинам всякого рода услуги – от передачи безобидных новостей от родных до обеспечения абортивными снадобьями, потому что почти все мужчины были далеко не евнухами, и между ними и женщинами царя завязывались тайные любовные отношения, которые разделял также и Хапу. Врач еще трехлетнему раздавил ему яички, но не удалил их, поэтому детей у него не могло быть, но он остался полноценным мужчиной. С Бикет, которую он уважал и почитал, его связывали и любовные отношения, которые, если она позволяла, получали продолжение в постели и имели то преимущество, что оставались всегда без последствий. Хапу был опытным человеком во всех отношениях. Он всегда выказывал себя верным и надежным, однако при случае не упускал своей выгоды. Он не отказывался от возможности заработать даже малую сумму, а уж большую тем более. Эта возможность теперь ему представилась, поэтому он выполнял поручение царевны с большим старанием.

Он нес с собой маленькое письмецо от Мерит. Из него, даже если бы его обнаружили, нельзя было понять, что речь идет о принцессе и Пиае. Оно гласило:

Любимый, ты и в несчастье не забыт, и мы делаем все, чтобы сократить твои страдания. Держись и никогда не забывай, что у тебя навсегда есть место в сердце твоей майт‑ шерит.

Только Пиай называл ее маленькой львицей. А Хапу вообще ничего об этом не знал. Он давно понял, что в любом случае лучше ничего не знать и заниматься только тем, что ему поручено. Ему пообещали деб золотом, если удастся передать письмо некоему Пиайю, который работает как каторжник в гранитных каменоломнях Суенета.

Было не так просто найти человека, который был бы готов действовать вопреки приказу фараона, пока Бикет не сообразила:

– Для этого подойдет Хапу. За золотой деб он спустится в загробный мир и приведет Анубиса связанным во дворец. Он надежен и, если ему заплатят, даже готов рисковать жизнью. О деле Пиайя он ничего не может знать, и это даже лучше.

– А где этот Хапу? – спросила Мерит.

– Он уже на пути из Пер‑ Рамзеса. Я подозревала, что он нам понадобится, и несколько дней назад послала за ним.

– Но это займет целые месяцы! – воскликнула в отчаянии Мерит.

– Он наймет быстрый парусник, который будет плыть и ночью при лунном свете. Мы должны проявить терпение.

Так или иначе, прошло больше двух месяцев, пока Хапу прибыл в Суенет. Он знал, что при подобных секретных поручениях главное – не бросаться в глаза.

Суенет был оживленным торговым и перевалочным пунктом, поэтому здесь имелось немало постоялых дворов, люди в которых сменяли друг друга так же быстро, как деревни вдоль берегов Нила. Каждый второй день Хапу устраивался на новом месте, в течение дня наводил справки и вскоре уже знал, что из восьми гранитных каменоломен в трех отбывают свой каторжный срок преступники. Он выдал себя за брата некоего Пиайя, который некоторое время назад исчез и о котором прошел слух, что он попал сюда на каторжные работы. При этом Хапу давал понять, что он не нищий и предпримет все, чтобы облегчить участь брата.

В конце концов осталась только каменоломня номер три, но старший надсмотрщик в ней несколько дней отсутствовал, а его заместитель не знал никакого Пиайя.

– Имен у каторжников нет, люди носят только номера. Ты знаешь номер своего брата?

Конечно, Хапу не знал, но он описал внешность Пиайя. Заместитель старшего надсмотрщика подумал и сказал:

– Очень высокий, сероглазый, бывший архитектор и скульптор? Это, может быть, номер двадцать три, но, насколько я знаю, он умер несколько дней назад.

Хапу, который привык ничему не верить без доказательств, протянул мужчине мешочек с пятью медными дебами.

– Эта новость камнем легла мне на сердце и помутила мой разум. Но я хотел бы попросить тебя о любезности. Я не хочу передавать своей семье неверную новость. Расспроси в своей каменоломне, когда и при каких обстоятельствах умер мой брат. Завтра мы снова встретимся.

Надсмотрщик взвесил мешочек в руке и пообещал навести более точные справки. Однако, кого он ни спрашивал, все были проинформированы начальником, что Пиай мертв. С этой печальной новостью Хапу отправился в обратный путь в Фивы.

Нефертари удалось получить у супруга обещание освободить скульптора Пиайя от каторжных работ самое позднее через два года. Глубоко оскорбленный фараон и отец постепенно отступал перед одержимым строительством повелителем Рамзесом. Царь уже несколько раз задавал себе вопрос, стоит ли дело с Мерит того, чтобы сгноить своего лучшего скульптора на бессмысленной и, может быть, убийственной работе. Работы для него было еще очень много, и никто не мог возместить ущерб от его отсутствия. Царь видел перед собой Пиайя с его бесстрашными серыми глазами, слышал его смелые предложения, ощущал восторг от того, что этот мастер сродни ему, что они преследуют одну и ту же цель. Ну, хорошо, он соблазнил перворожденную дочь царя, пару раз разделил с ней ложе. Кого это касается?

Мерит уже несколько дней была замужем за Сети, Тотмес понес наказание, его место получил Беки, а то, что думал народ, не имело значения. Втайне Рамзес уже решил не оставлять Пиайя в каменоломне и на два года. Сразу же после прибытия в Пер‑ Рамзес он хотел отдать приказ снова послать мастера на Юг, чтобы он мог продолжить работу над Большим храмом. Юному Хотепу фараон особо не доверял. Не справится он с четырьмя колоссальными фигурами. Рамзес уже видел лица нубийцев, когда они станут смеяться над Благим Богом с косым носом или неодинаковой формы ушами. В конце концов фигуры будут видны издалека каждому, кто бы ни проплывал в ладье мимо. А битва при Кадеше? Он что же, должен доверить изображение своего величайшего триумфа недоученному мальчишке‑ ремесленнику?

Нет! Рамзесу пришли в голову слова, которые вождь хеттов Муталлу написал в своем послании после битвы при Кадеше: «Зачем нам расточать свое имущество, мы вредим этим только самим себе». Кажется, так.

В конце концов Пиай, как все дети страны Кеми, был собственностью фараона, и негоже Благому Богу расточать свою собственность. Пусть Пиай еще немного искупит свой грех, слишком легким наказание ему не должно показаться.

Во время второго визита Мерит допустила принца Сети к короткой беседе.

«Собственно говоря, он видный парень, – подумала она. – Потрясающе похож на отца, однако есть в нем что‑ то, что мне не нравится. Может быть, некоторая чопорность, напыщенность и чванливость. Еще бы, вчерашний сирота из гарема считает, что гордыня неразрывно связана с достоинством принца, и не желает вести себя, „как простолюдин“».

Оба мужчины, которых Мерит любила больше всего – Пиай и ее отец, – двигались естественно и никогда не притворялись, потому что были в согласии с самими собой. В Сети же сочетались два существа, противоположных и даже враждебных друг другу. Одно из них было безымянным, не имевшим значения отпрыском из гарема, о матери которого никто больше не вспоминал и верхом мечтаний которого была бы должность командующего личной охраной фараона третьего жреца в маленьком храме. Однако взгляд Благого Бога упал на него, и внезапно перед ним открылись радужные перспективы и не из‑ за особого таланта, как у Пиайя, а просто из‑ за сходства с царем, которое не было его заслугой. Мерит чувствовала себя очень оскорбленной браком с этим выскочкой, но увы, он должен стать ее супругом, и принимать его приходилось соответственно.

– Садись, Сети. Хочешь выпить со мной глоток вина? – Голос Мерит звучал дружелюбно и ободряюще, однако неуверенность Сети от этого только увеличилась. Гневная и отталкивающая его Мерит была бы ему милее.

Он чопорно поклонился, и, как насмешливо заметила Мерит, это был слишком глубокий поклон для будущего супруга.

– Охотно, принцесса.

– Ты хотел со мной говорить? Могу я что‑ либо сделать для тебя?

Сети окаменел. Неужели Мерит не знает, что она предназначена ему в супруги?

– Ну… в общем, Благой Бог, наш высокочтимый отец, да будет он жив, здрав и могуч, полагает… В общем, он велел…

Сети смущенно замолчал, он просто не находил верных слов.

– Что велел Благой Бог и кому? – благожелательно продолжила расспросы Мерит.

– Да разве ты не знаешь об этом? – вырвалось у Сети. – Мы должны пожениться.

– Конечно, я знаю, но я думала, что ты пришел, чтобы просить меня о согласии завоевать мое сердце.

– Завоевать твое сердце, – повторил растерянный Сети.

– А как ты думал? Я ведь не рабыня, которую посылают в твой гарем! Я – дочь Солнца! Я – сосуд Амона, и только во мне твое незначительное семя получит великое освящение. Фараон полагает, что бог Хнум не без основания создал тебя столь похожим на него, и считает, что это требует, так сказать, ответного дара, а для этого подхожу я, его перворожденная дочь. Сети, ты не нравишься мне, и ты должен сделать что‑ либо, чтобы подняться в моем мнении. Ты можешь быть хорошим воином, я слышала, но как обстоит дело с письмом и чтением, со счетом и знанием истории? Через меня ты попадаешь в число наследников трона, и требования к тебе намного выше, чем если бы ты оставался одним из многочисленных сыновей от наложниц.

Сети сглотнул, потер кубок и медленно выпил, хотя охотно опустошил бы его за один глоток.

– Ну, в письме я особо не упражнялся… Немного читать я уже могу… История? Да, я должен, может быть, что‑ нибудь нагнать. Раньше мне это казалось не таким важным, знаешь ли. С луком, мечом, пращой и копьем я лучше знаком. Я считал…

Мерит нахмурила свой высокий гладкий лоб. Раскосые темные глаза, наследие Нефертари, насмешливо блеснули.

– Мой высокочтимый отец также первоначально не стоял в первом ряду наследников трона. Тем не менее он умеет читать и писать, как самый деятельный из его секретарей, может считать, как управляющий складом, и знает нашу историю лучше некоторых учителей. Тебе придется кое‑ что нагнать, Сети! Может быть, тебе удастся со временем завоевать мое уважение. Удастся ли тебе когда‑ либо завоевать мое сердце, сомневаюсь, но речь не об этом, если Благой Бог уже решил нас поженить. Запомни хорошо мои слова, Сети, тогда нам будет легче общаться друг с другом.

На этом принца отпустили. В ушах у него звенели слова гордячки Мерит, и он ругал себя трусом, который не смог даже дать ей отпор, как пристало будущему супругу. О, это действительно был страх – страх, что он может снова вернуться в толпу безымянных отпрысков и закончить свою жизнь воином дворцовой стражи даже теперь, когда он уже достиг столь многого и вскоре будет принадлежать к самому ближнему кругу царской семьи.

Свадьба состоялась без большой церемонии, и народ участия в ней не принял. Управляющий Югом поставил печать на свадебном контракте, и список с него положили в храме Мут. После этого было устроено маленькое празднество с несколькими жрецами и чиновниками, на котором полчаса присутствовал сам царь.

Свадебную ночь Мерит ждала с равнодушием. Она вытерпит объятия Сети ради ребенка, которого носит.

Для Сети спать с кем‑ то всегда было чисто физическим удовольствием. Он приказывал явиться в свою постель рабыне, забавлялся ее телом, едва глядя при этом ей в лицо, оставлял свое семя в ней, а потом отсылал ее прочь и забывал о ней. Конечно же, имелись одна‑ две, которые нравились ему больше. Он приглашал их чаще и несколько дней помнил их имена.

Он не придавал соитию никакого особого значения, победа в соревновании по стрельбе из лука возбуждала его гораздо больше, чем постоянно менявшиеся вереницы девушек в его постели. Но теперь он должен будет лечь в постель с дочерью Солнца, и Сети в отчаянии ломал голову, как он должен будет себя вести. Завоевать ее сердце! Легко сказать, если не знаешь, каким образом.

Во время праздничного ужина он воздерживался от возлияний, потому что знал о плохом влиянии вина на любовную силу, однако теперь он желал опустошить несколько кубков, чтобы преодолеть робость, которую ощутил перед спальней своей супруги. Он мог тысячу раз говорить себе, что она такая же женщина, как любая другая, но при этом знал, что это неправда.

Перед дверью спальни держала пост Соколиха. В ее взгляде не было ни тени уважения, скорее насмешка, любопытство и сочувствие. Выдержав неслыханно долгую паузу, Бикет освободила проход, и Сети вошел. Мерит стояла у окна и смотрела в темный сад. Она обернулась.

– Ну, мой супруг, скрепим свадебный союз, как это в обычае и как того желает любящая порядок Маат.

Беспечным движением она скинула с себя платье, подошла к обеим масляным лампам и задула их. Так Сети лишь на несколько мгновений удалось увидеть обнаженную Мерит, но он не осмеливался сделать никакого замечания, а дотопал в темноте до кровати и лег рядом с супругой. Мерит представила себе, что рядом с ней лежит Пиай, и воображение ее было настолько ярким, что Сети показалось, будто он не так уж противен жене. Она слегка застонала, бегло погладила его по спине, но ничего не ощутила. Сети же не привык обращать внимание на чувства своих рабынь. Ему хватало удовлетворения собственной похоти, а что при этом чувствуют женщины, его не заботило. И, так как ни к чему другому он был не приучен, он придерживался своих привычек и в свадебную ночь.

Когда Мерит спустя час вежливо попросила мужа оставить ее одну, Сети послушался без противоречий. Бикет тотчас проскользнула в комнату своей госпожи.

– Моя бедная голубка…

– Бывает и хуже, Бикет. Приготовь мне ванну, я должна кое‑ что смыть с себя.

Тотмеса привели к судье, и он с неподвижным лицом выслушал свой приговор: конфискация половины имущества, изгнание на границу с Нубией, должность жреца в Большом храме и запечатывание языка, оскорбившего Благого Бога. В Доме наказания и мучений уже ждали палачи с бронзовой печатью, содержащей именные картуши Благого Бога: Узер‑ Маат‑ Ра‑ Сетеп‑ Ен‑ Ра‑ Мери‑ Амон‑ Рамзес. Тотмеса привязали к стулу, один из помощников держал его голову, второй зажал ему нос. Когда он, чтобы глотнуть воздуха, открыл рот, один палач схватил его язык плоскими щипцами и вытянул наружу, а другой быстро прижал к нему раскаленную печать. Зашипело и запахло горелым мясом. Тотмес издал горловой крик и стал рваться из своих оков, как дикий зверь.

– Не дергайся! – ухмыльнулся палач. – Язык мы тебе оставили. В большинстве случаев дело кончается не так хорошо: приставляем нож и… раз! Ты не поверишь, сколько крови вытекает и как много проходит времени, прежде чем рана заживет. Тебе же оказана милость и честь: всю свою жизнь ты будешь носить имя Благого Бога, да будет он жив, здрав и могуч, на своем языке.

Стонущего и почти невменяемого Тотмеса вывели и ввели других, которые должны были потерять в этом месте носы, уши, языки или руки.

Весь день Тотмес испытывал адскую боль от ожога, но еще большую боль ему причиняло изгнание из Фив. Для него это был почти смертный приговор, потому что Фивы и клика Амона были содержанием его жизни, его радостью, его миром, и все это теперь у него отняли. Чем живее он себе это рисовал, тем в большее отчаяние впадал. И потом эти позорные шрамы. Они выжгли имена царя на его языке, затронув при этом его сердце, его жреческую гордость.

В отчаянии он попросил об аудиенции Небунефа. Верховный жрец тотчас принял его, потому что Тотмес почти всю свою жизнь был слугой Амона, и это нельзя было игнорировать.

Тотмес склонил свою упрямую голову:

– Знаю, достопочтенный, я тебе никогда не нравился, но мы всегда служили одному и тому же богу, и я не желал себе ничего другого. Теперь я должен стать жрецом Амона далеко на Юге, на границе с Кушем, в месте, которое никто не знает и которое Благой Бог, да будет он жив, здрав и могуч, выбрал в своей мудрости для этого храма. Честь для меня, конечно! А по сравнению с должностью помощника жреца в храме Пта явное улучшение. Однако я далеко не молод и пустил в Фивах корни, которые трудно вырвать. Я лучше и дальше служил бы здесь Пта, чем в куше Амону. Ухо царя прислушивается к тебе, Небунеф, и я тебя никогда ни о чем не просил. Сейчас я прошу тебя: замолви за меня словечко, чтобы я мог остаться там, где мое сердце и мои корни, – в Фивах.

Небунефу стало неудобно. У него не было ни малейшего желания обременять фараона из‑ за этого упрямого жреца, хотя он хорошо понимал его просьбу.

– Ты неправильно думаешь о некоторых вещах, почтенный Тотмес. Фараон, да будет он жив, здрав и могуч, поручил тебе дело, из‑ за которого многие будут завидовать тебе, а именно: сделать известным имя Амона‑ Ра в среде молящихся маленьким местным богам, привести народы Юга к царю богов. И еще, царь намерен улучшить твою судьбу, ты станешь не каким‑ нибудь второстепенным, а верховным жрецом Амона, а наряду с ним и Ра‑ Харахте, и Пта, и других богов. Тебя станут почитать, у тебя будут прекрасный дом, слуги. Недостатка ни в чем не испытаешь. Я тебе обещаю, что похлопочу перед фараоном, да будет он жив, здрав и могуч, чтобы время от времени ты мог прибывать с докладом в Фивы. Эта миссия, Тотмес, – дело жизни для достойного мужа. Не без оснований Благой Бог доверил это задание именно тебе. Он наказывает и награждает по своей священной воле, однако всегда справедливо и с глубоким смыслом. Ты очень рассердил Благого Бога, но, вместо того чтобы отослать тебя на всю жизнь в какое‑ нибудь пустынное место, он делает тебя верховным жрецом в одном из своих громаднейших храмов. Ты должен быть ему благодарен!

Верховный жрец Небунеф был очень искусным оратором и представил дело с такой стороны, которая теперь впечатлила даже Тотмеса. Миссия! Да, это было действительно так, и Тотмес загорелся, честолюбие в нем разыгралось. Он хотел показать всем, насколько выше Амон‑ Ра стоит над другими богами. Тотмес не мог скрыть удивления, которое возникло у него против воли перед предусматривающей все волей фараона, хотя каждое слово, которое он произносил, болезненно напоминало ему о наказании. Язык его был еще очень чувствителен. Палач хорошо поработал, оба картуша с именами были четко видны.

Страна Кеми издавна была государством, во главе которого стоял бог‑ царь, но правили ею чиновники. Потому что так было всегда, образовались династии, представители которых в качестве слуг государства управляли судьбой страны, руководствуясь приказами царя, и при этом развили административную систему, которая была такой превосходной, что другие народы пытались подражать ей. Так как фараон щедро вознаграждал своих высокопоставленных чиновников, а они почти все происходили из богатых семей, среди них были лишь немногие, кого можно было подкупить.

Но письмо начальника гранитных каменоломен почему‑ то попало не в Фивы, во дворец царя, а было отослано в Пер‑ Рамзес. Существовало строгое правило, что письма, адресованные к царю или исходившие от него, повсюду шли в первую очередь. В большинстве случаев они переправлялись на царских ладьях, но те имелись в распоряжении не всегда. Поэтому существовал приказ, что каждый корабль, кому бы он ни принадлежал, был обязан захватывать с собой официальные бумаги, чтобы довезти их пусть не до самой цели, но хотя бы поближе к ней, или в случае нужды передать их на другой корабль, который повезет их дальше.

Точно так и случилось с просьбой Сепи использовать каторжника Пиайя для более важных работ. В порту Фив кормчий услышал, что фараон уже отправился назад, в Дельту, поэтому доверил послание Сепи одной из направлявшихся на север ладей. Однако сведения оказались неверны: Рамзес уже несколько раз собирался уезжать и отослал вперед часть своего флота, но большой срок беременности Нефертари задержал его в Фивах.

Так послание отправилось в Мемфис, где кормчий узнал, что царь все еще в Фивах, и тотчас передал письмо на быстроходный парусник, который отправлялся на юг.

Тем временем посланный Мерит в Суенет тайный посыльный связался с Бикет и сообщил ей результат своего расследования.

– Мертв?! – Бикет почувствовала, как пол качается у нее под ногами. – Ты совершенно уверен, Хапу? Пиай не может быть мертв! Я не могу позволить разбить сердце моей голубки. Ты видел его могилу? Расспросил свидетелей, отчего он умер?

Хапу тяжело вздохнул:

– Ах, Бикет, как охотно я принес бы тебе добрую новость, но клянусь, я разговаривал со старшим надсмотрщиком, а тот для надежности опросил каждого из своих подчиненных. Никто, правда, не знает, отчего умер Пиай, но все утверждают, что он точно мертв.

– Ты видел его могилу?

Хапу смущенно уставился в пол:

– Для каторжников нет могил. То есть они есть, но… это не Жилища Вечности, а ямы в песке пустыни. Проще сказать, каторжников бросают где‑ либо в пустыне, это мне подтвердили много разных людей. – Хапу залез под свой передник, вытащил мешочек и грустно усмехнулся: – По крайней мере, мы сэкономили деньги на подкуп. А кто этот Пиай? Разве может какой‑ то каторжник интересовать тебя и твою госпожу?

– Тебя это не касается, – фыркнула Бикет и отобрала у него мешочек с деньгами.

Хапу отмахнулся:

– Да я и не хочу этого знать. Если я буду тебе снова нужен…

– Да‑ да, хорошо, спасибо, Хапу.

Бикет должна была выдержать внутреннюю борьбу. Если она умолчит о новости, то Мерит спустя некоторое время сама наведет справки. Дело каким‑ нибудь образом выйдет наружу. С другой стороны, она не хотела причинять горе своей любимой голубке, потому что жила для того, чтобы хранить Мерит от бед. Что же ей теперь делать? Фараону также необходимо доложить… Бикет пошла в дворцовый сад, десять раз обежала вокруг пруда с лотосами, расплакалась, сорвала парик с головы, снова его надела, столкнулась с садовником, который проглотил проклятие, когда узнал доверенную служанку принцессы. Однако ничего не помогало. Мерит наверняка заметила ее отсутствие, она должна вернуться и сказать ей правду.

Едва Мерит увидела Соколиху с опущенной головой, растрепанным париком и заплаканными глазами, она сразу поняла, что произошло.

– Пиай мертв? Хапу принес новость, не так ли?

Бикет, плача, упала к ногам своей госпожи и, заикаясь, пробормотала:

– Забей меня до смерти, вели меня высечь плетьми, накажи посланницу несчастья…

Мерит опустилась в кресло, очень медленно, как будто боялась, что оно разрушится.

– Тем не менее я не верю этому, Бикет. Я просто этому не верю. Через пару месяцев каторжных работ не умирают, от этого не умирают. Пиай привык к тяжелой работе, он легко с ней справлялся. Он просто не может быть мертвым, Бикет. Так не может быть.

– Ах, моя голубка… Хапу расспросил тамошних надсмотрщиков. Он человек надежный. Мы должны поверить в это, моя любимица, нам не остается ничего другого.

С каменным лицом Мерит посмотрела на свою служанку:

– А его могила? Есть ли у него могила, чтобы его ка могло жить в мире дальше?

Теперь Бикет должна была соврать, она не могла иначе:

– Конечно, у него есть могила далеко в пустыне, хотя и очень маленькая…

– Его забальзамировали?

– Об этом Хапу не упомянул, но, конечно же, уважили его За былые заслуги, я полагаю. Так обычно бывает…

Но Мерит уже ее не слышала.

– Вот мой строгий отец и добился того, что его лучший ремесленник погиб в каменоломнях. Было бы человечнее сразу отрубить ему голову.

Внезапно Мерит упала на колени, закрыла лицо руками и начала всхлипывать:

– Пиай, мой любимый, самый любимый из всех, у нас могло бы быть еще счастливых часов!.. Твоя смерть окрасила все вокруг меня в черный цвет! Ах, если бы я только могла сопровождать тебя… вместе с тобой отправиться к Озирису… рука об руку…

Она не могла говорить дальше и осталась лежать, скорчившись, на полу, охраняемая Соколихой, которая встала рядом с ней на колени и гладила ее по спине.

С этого дня принцесса Мерит больше не принимала пищи. В течение первых дней видели, как она с каменным лицом ходит по дворцу. Все с робостью уступали ей дорогу, когда она приближалась, но она никого не узнавала, ни с кем не говорила, даже с родителями.

Фараона тяжело задела весть о смерти мастера, и впервые в своей жизни он ощутил что‑ то, похожее на раскаяние. Конечно, он чувствовал себя правым. Разумеется, ведь преступление Пиайя было очевидным. Но он сожалел, что поддался первому порыву мести. Он сожалел о том, что все откладывал распоряжение об освобождении от наказания, а теперь уже слишком поздно. Ничего нельзя изменить, поэтому Рамзес хотел приготовить своему единственному другу хотя бы, по крайней мере, достойное Жилище Вечности и тотчас отдал приказ построить гробницу средних размеров на западе от Суенета. Как царя чиновничьего государства, привыкшего даже в мелочах давать всему законный ход, его озаботило то, что в этом случае закон не был соблюден, потому что известие о смерти пришло не от начальника гранитных каменоломен, а, как ему сказали, от друзей Пиайя.

Нефертари заботилась не о законном порядке и не о достойной гробнице, а только о своей дочери, которая постепенно превращалась в тень. Мерит пила только воду и была уже сейчас так слаба, что не могла вставать со своего ложа.

⇐ Предыдущая 20 21 22 23 242526 27 28 29 Следующая ⇒