Зигфрид Обермайер 20 страница

Один из воспитателей принца немного понимал в магии и научил его сильным заклинаниям против злых демонов. Принц произнес одно из них, и водяной дух с воем выскочил из озера. Больше его никогда не видели. Крокодил тотчас освободил принца и радовался теперь своему свободному существованию, в котором ему уже некого было опасаться.

Собака, которая не смогла выполнить предначертания судьбы, убежала в пустыню, где ее вскоре разорвали шакалы.

Принц возвратился со своей женой в Кеми, где его принял счастливый отец и тотчас назначил своим соправителем…

Затаив дыхание, рабочие слушали сказку, иногда бросая украдкой взгляд на Пиайя, потому что хотели знать, понравится ли эта история другу фараона. Пиай встал, поблагодарил и бросил рассказчику медный деб.

– Твоя история доказывает, что умом, энергией и ловкостью можно изменить свою судьбу. Об этом и должны все подумать.

С открытыми ртами люди смотрели вслед почтенному мастеру, и никто толком не понял, что он имел в виду. Это ведь была только очень интересная сказка и ничего больше…

Благой Бог и сын Солнца Рамзес запланировал свой торжественный въезд в Фивы. Он давно уже не посещал этого города, и, тем не менее, его присутствие было постоянно ощутимым, потому что по его повелению старые храмы расширялись, а новые вырастали как из‑ под земли. Они превосходили все бывшие до них по величине и роскоши. Фараон присутствовал в священном городе Амона в виде сотни своих статуй, больше десятка из них были гигантского размера, символизирующего власть и величие повелителя Обеих Стран. К этому стоило еще добавить тысячи именных картушей на потолках, стенах и колоннах, которые у каждого, кто умел читать – а все жрецы это могли, – ежедневно, ежечасно вызывали в памяти образ Благого Бога. Однако не только для жрецов фараон присутствовал всегда, народ также ощущал влияние владыки на их жизнь. Длившийся ранее одиннадцать дней праздник Опет был увеличен Рамзесом в два раза, и народу позволялось во время этих праздничных дней есть и пить за счет царя сколько душе будет угодно.

Теперь же Благой Бог прибывал собственной персоной в сопровождении обеих супруг и их детей. Испытанные и надежные люди за много дней до этого приготовили все до мельчайших подробностей. Когда показался царский флот, переносные кресла, носилки, повозки и лошади уже стояли наготове. Знаменосцы и носители опахала, курящие благовония, музыканты с фанфарами, барабанщики, певицы и жрецы всех почитаемых в Фивах богов ждали в гавани, и каждый точно знал, что ему делать.

По желанию фараона было изготовлено переносное кресло на троих, над которым был натянут роскошный расшитый балдахин. На это кресло взошел Благой Бог вместе с обеими супругами. Нефертари заняла место справа от него, Изис‑ Неферт – слева. Для принцев Енама, Рамозе и Сети стояли наготове колесницы с великолепными конями, более маленькие дети сели в открытые носилки, чтобы народ видел их, плывущих над толпой впереди трона их родителей.

За троном шла личная охрана фараона под командованием Мены; носители опахала двигались по обе стороны трона; затем шагали молоденькие жрецы с курильницами благовоний, они шли лицом к фараону и спиной к рядам жрецов. Под звуки торжественной музыки процессия медленно продвигалась. На царе были красно‑ белый двойной венец и длинная церемониальная борода. На Нефертари – хохолок ястреба с высоко поднимавшимися золотыми перьями. На Изис‑ Неферт – простой хохолок ястреба. Нефертари положила свою левую руку, а Изис‑ Неферт – правую на плечо фараона, который со своим изогнутым скипетром и плетью появился перед народом во всем своем величии, подобно неземному существу. Взоры девушек приковывали прежде всего три юных принца, каждый из которых, прекрасно одетый, стоял позади своего возничего. В правой руке каждый держал короткое золотое копье, которое сверкало в лучах утреннего солнца, подобно скипетру.

Почтительное удивление скоро уступило место громкому ликованию. Люди аплодировали, кричали, при этом, что для Фив было довольно странно, имя Нефертари звучало чаще, чем имя Изис‑ Неферт, которая была дочерью этого города.

Принцу Сети все это казалось сном. Еще несколько лет назад он жил в гареме, один среди многих. Его едва замечали, после смерти матери он стал почти изгоем без каких‑ либо видов на будущее, потому что число сыновей и дочерей Благого Бога заметно увеличивалось из года в год. Но однажды отец заметил его удивительное сходство с собой и не мог больше забыть о существовании восемнадцатилетнего юноши, который казался его близнецом и появление которого на свет воспринималось как дар богов. Это и то, что он вдобавок носил имя своего деда, выделило Сети из рядов других и сделало его действительно сыном Благого Бога, который, как и его единокровные братья, сыновья двух жен фараона, мог носить золотой урей и бывать с ними повсюду. Таким образом, с годами из прежде скромного юноши вырос довольно самоуверенный принц, который не без удовольствия слышал, как придворные сановники за его спиной намеренно внятно шептали: «Похож на Благого Бога как две капли воды! Он далеко пойдет».

Рамозе, старшим сыном Изис‑ Неферт, двигали другие мысли. Знают ли эти ликующие люди о том, кто он такой? Должны же они понимать, что он ближе всех стоит к трону, что священная двойная корона по праву предназначена ему! По его мнению, на него обращали слишком мало внимания, он лишь изредка слышал свое имя в криках толпы. Он вспомнил, что внушал ему перед этой поездкой Незамун, жрец‑ чтец и правитель двора его матери:

– Ты должен привлечь жрецов Амона в Фивах на свою сторону! Я тоже попытаюсь сделать все, чтобы продвинуть тебя на принадлежащее тебе по праву место наследника престола. Прежде всего я привлеку на твою сторону верховного жреца Небунефа. Фараон доверяет ему больше всех, и, если он будет на твоей стороне, мы многого достигнем. Не забывай одного: будучи царем, ты перенесешь столицу снова в Фивы. В этом ты должен будешь им дать, если они станут настаивать, даже письменное обещание. Енам не может и не будет этого делать, это они знают точно.

Рамозе запомнил каждое слово, но он ни в коей мере не знал, как ему это осуществить, как привлечь жрецов Амона на свою сторону. Он чувствовал себя неуверенно, как‑ то даже униженно и страстно желал ехавшему перед ним Енаму как можно быстрее сломать себе шею. Любой бы принял это за знак Амона и больше бы не стал думать о том, кого назначить наследником.

Енам же, который знал, что отец определил его в преемники, чувствовал в себе отзвук божественного, искру, метнувшуюся с двойного венца Благого Бога на его золотой урей. Юноша чувствовал, как тело его пронизывает золотой луч, отдаляющий его от людей и приближающий к богам.

Мысли его матери, Великой Царской Супруги Нефертари, были о том, что в ней снова взошло священное семя Амона. С того момента, когда она узнала о своей беременности, храм Хнума в Мемфисе получал ежедневно в жертву двух белых коз и каждые десять дней по три золотых деба. Она хотела побудить божественного создателя людей к тому, чтобы он на своем гончарном круге сформировал тело мальчика на смену умершему Амани.

Ставший Озирисом принц покоился в раскрашенном саркофаге. Его почти забыли в народе. Он умер несколько месяцев назад, время траура давно прошло, и только одна его мать ежедневно с тоской вспоминала о нем, о времени, когда он был маленьким и беспомощным и радостно улыбался ей беззубым ртом. Нефертари была разочарована тем, что в Фивах их не встретила Мерит. Фараон не нашел ничего странного в том, что высокочтимая принцесса хотела собственной персоной проследить некоторое время за строительством храма. Она будет ждать Богоподобного и Великую Царскую Супругу в Куше, если только Благой Бог не имеет других приказов для своей послушной дочери, – так передал ее слова верховный жрец Небунеф.

Фараон ухмыльнулся, когда услышал эту новость.

– Послушная? Ну да… – Он взглянул на Нефертари. – У нас, правда, другое мнение об этом.

Нефертари, которая знала своих детей лучше, чем ее вечно занятый супруг, стало не по себе. Мерит так несвойственно желание проследить за строительством храма. За этим, должно быть, кроется что‑ то другое. Но что? Она осторожно расспросила маленький оставшийся в Фивах двор Мерит, но услышала лишь незначительные вещи, среди которых повторялось, что принцесса здесь, в Фивах, очень интересовалась строительными работами и часто беседовала о них с мастером Пиайем. «Ага, – подумала Нефертари, – Пиай в Фивах, и она тоже…» Однако она не захотела довести эту свою мысль до конца, пока не узнает обо всем подробнее.

В ближайшие дни в большом зале для аудиенций должен был состояться прием, на котором фараон хотел объявить наследником трона принца Рахерунемефа, которого все называли Енамом.

– После этого мы сразу поедем на юг, только мы вдвоем, и я покажу тебе твой храм, даже если показать пока можно очень немногое.

– А дети? – спросила Нефертари. – Мы оставим их здесь?

– Для старших детей пребывание в Фивах намного интереснее, чем поездка к месту стройки. Да и маленьким лучше остаться со своими няньками здесь, во дворце, чем отправляться в утомительное путешествием. Изис‑ Неферт будет представлять нас здесь – пусть жрецы Амона торжественно со всеми почестями принимают ее. Мерит мы встретим там, на юге. Я только спрашиваю себя, как ей удастся так долго продержаться там.

У Нефертари были на этот счет мысли, но она предпочла промолчать.

С полной отдачей и громадной заботой Пиай работал над фигурой своей любимой почти в человеческий рост. Она должна была стоять со своей сестрой Хенут у ног царицы. Стоять? Нет, фараон придумал для этого храма нечто особенное. Каждый в Кеми, а не только занятые этой работой ремесленники, знал, что женские фигуры по традициям стоят рядом друг с другом или изображаются с чуть выступающими вперед ногами, в то время как мужчины изображаются выходящими из ниш гробниц или храмов.

Этот храм Рамзес постановил сделать чисто женским, он был посвящен Хатор и Нефертари, и здесь изображения должны были сделать по‑ другому. Следовало показать Нефертари и ее дочерей смело выходящими вперед, а ноги сыновей следовало лишь наметить.

– А ты сам, Богоподобный? Твои ноги тоже следует лишь наметить?

– Нет! – гневно проревел Рамзес. – Поберегись и дальше задавать такие глупые вопросы! Ко мне это, конечно, не относится.

Пиай снова забыл, что разговаривает с Благим Богом, а не с простым человеком.

Как раз в тот момент, когда он любовно шлифовал маленькие груди, он услышал крик Хотепа:

– Мастер Пиай! Мастер Пиай!

Хотеп работал над фигурой Хенут у левой ноги Нефертари, потому что Пиай хотел одновременно изваять статуи обеих принцесс. Сейчас Хотеп взволнованно показывал на север, и Пиай увидел то, чего он так жаждал в последние несколько дней. На ладье сияла золотая маска Хатор, а искусно разукрашенная палубная надстройка, в которой располагались покои принцессы, была похожа на драгоценный сундук.

«Сундук, скрывающий сокровище», – подумал Пиай и послал Хотепа к надсмотрщикам, чтобы они позаботились о достойном приеме. Он сам закончил груди скульптуры, спрыгнул со своего помоста в локоть высотой и старательно вымылся в ванной. Пристань для кораблей была сооружена южнее обоих храмов, чтобы не мешать вывозу строительных отходов.

Пиай встретил принцессу с несколькими старшими надсмотрщиками. Носилки для нее были уже приготовлены, но она сказала:

– Нет, несколько шагов к храму я могу сделать и сама.

На Пиайя она бросила лишь беглый взгляд. Никто, даже самый подозрительный, не предположил бы, что между двумя этими людьми существует связь. Как всегда, от принцессы исходило царственное сияние. Над ее лбом сверкал, угрожающе приподнявшись, урей, воротник из золота и ляписа прикрывал ее шею и плечи. Белоснежное воздушное льняное платье было вышито по краям золотом и тихо шелестело, в то время как Пиай на положенном отдалении шагал слева от принцессы.

– Насколько вы продвинулись с Большим храмом, мастер Пиай?

– Сейчас готовится пещера для самого последнего помещения. Стенные росписи в большом зале уже закончены. Мои лучшие скульпторы работают над фигурами Благого Бога в виде Озириса на пилястрах.

– А почему ты не делаешь это сам? Мой высокочтимый отец ценит твою руку выше всех.

«Ты ценишь ее не меньше, когда она бродит по определенным частям твоего тела», – подумал Пиай, а вслух ответил:

– Для этого у меня, к сожалению, нет времени. Богоподобный приказал мне выполнить фигуры на фасаде обоих храмов, а также рельеф о битве при Кадеше. Уже эти работы задержат меня здесь на несколько лет.

Мерит остановилась, выражение безразличия исчезло с ее лица. Она знала, конечно, что у Пиайя здесь много работы. А теперь она сама увидела громадные храмы, над которыми будет годами трудиться ее любимый, и то, что она до этого вытесняла из своего сознания, вдруг угрожающе предстало перед ее глазами, – призрак разлуки. И у нее не было никакого средства это предотвратить.

– Несколько лет, – повторила она растерянно, – а разве нет никого, кто мог бы сменить или заменить тебя? Благой Бог, конечно же, не захочет, чтобы ты подорвал свое драгоценное здоровье, потому что есть еще много других дел в Фивах, в Пер‑ Рамзесе, в Мемфисе…

Ее раскосые темные глаза почти умоляюще взглянули на него, как будто просили его о более благоприятном известии.

– Нет никого, кого нельзя было бы заменить… – ответил Пиай, и потому, что он понимал ее чувства, и потому, что он сам чувствовал то же самое, у него слезы подступили к глазам. Мастер кашлянул и сказал, с трудом овладев собой: – Если позволишь, я покажу тебе сейчас Малый храм.

Они поднялись к храму Хатор‑ Нефертари, и Мерит остановилась перед готовой фигурой своей матери, которая, как сияющая прекрасная богиня, выступала левой ногой из ниши. Мерит подошла ближе, чтобы посмотреть на свое собственное изображение, вокруг колен которого еще стоял низкий помост. Она вымученно улыбнулась:

– А кто эти девушки у ног божественной Хатор? Они выглядят как близнецы…

Она наклонилась ближе и прочитала:

– Мерит‑ Амон. А ее сестру‑ близнеца зовут Хенут‑ Та‑ Уи…

Верная служанка Бикет не могла больше сдерживаться и воскликнула:

– Ну, это же ты сама, принцесса, с твоей маленькой сестрой! – Она почтительно покачала головой. – Моя Мерит на стене храма…

Мерит притворилась удивленной:

– Я и не знала, что Хенут уже такая большая. Ей сейчас не больше шести лет.

Пиай извиняюще улыбнулся, хотя он знал, что она хорошо понимает, в чем дело.

– Когда царские дети изображаются у ног своих родителей, то ради симметрии их обычно изображают одинакового роста. Она еще вырастет, маленькая Хенут. К сожалению, фигуры еще не совсем готовы, остальное будет доделано за несколько часов.

Они вошли внутрь пещерного храма, работа в котором ради высокого визита была прервана. Для визита дюжину нубийцев искупали, переодели в свежие передники, и теперь они стояли с факелами у стен и пилястров. Рельефы частично уже были выполнены, частично лишь намечены черными и красными штрихами.

– Прекрасно, прекрасно… – пробормотала Мерит, думая о чем‑ то своем. – Я хотела бы сейчас немного отдохнуть. Сегодня вечером мы вместе пообедаем, а потом я выслушаю твой доклад, Пиай. Приведи с собой также старшего надсмотрщика и мастера, знающего особенности горных пород.

– Как пожелаешь, высокочтимая принцесса.

Пиай тем временем нашел Хотепа и сказал:

– Я задам тебе сейчас один вопрос, на который ты не должен отвечать сразу. Будет достаточно, если ты сообщишь мне о своем решении в течение ближайших нескольких дней. Готов ли ты один доделать фасад Малого храма? Если у тебя возникнут трудности, ты сможешь подойти ко мне в любое время, потому что я работаю рядом в Большом храме. Для нас это единственная возможность не провести половину жизни в пустыне. Может быть, мы найдем деятельных помощников для более грубых работ.

В действительности Пиай боялся долгой разлуки с Мерит и хотел сделать все, чтобы сократить сроки работы здесь.

Мерит приняла ванну, позволила Бикет втереть себе в кожу ароматное масло и украсила себя старательнее, чем обычно.

Бикет втерла последние капли с ладони в бедра Мерит, ласково шлепнула ее и сказала:

– Мне жаль, что я должна напомнить тебе, моя голубка, но сегодня у тебя самый плодородный день. Было бы лучше, если бы ты просто поболтала с мастером Пиайем.

– Ах, Бикет, – вздохнула Мерит, – каждый день может оказаться нашим последним днем на очень долгое время. Благой Бог скоро прибывает в Фивы, и если мне не повезет, то уже завтра человек, посланный отцом, заберет меня назад. Как я могу отказать Пиайю в общении со мной?

– Тогда ему надо быть крайне осторожным и следить за тем, чтобы его семя не попало в тебя. Это намного меньшее зло, чем избавляться от ребенка, поверь мне.

– Я никогда не избавилась бы от его ребенка! – возразила Мерит возмущенно. – Лучше я навлеку на себя гнев отца. У него уже есть дюжина внуков. Что за важность, если у него будет еще один от меня?

– Да защитит тебя Хнум и да не схватится он на этот раз за свой гончарный круг.

Незадолго до захода солнца появился Пиай с несколькими людьми, ответственными за ход стройки. Принцесса приняла их очень дружелюбно, поставила много разумных и несколько глупых вопросов, пообедала с ними, ведя оживленный разговор, а затем простилась с ними. Пиай сказал, что он пройдется еще раз вокруг строительной площадки, подождал, пока шаги других замерли вдали и проскользнул обратно. Собственно говоря, маленький дворец должен был бы охраняться, но что здесь, на краю пустыни, может случиться?

Как всегда, Бикет, бодрствующая Соколиха, открыла дверь и впустила Пиайя к своей госпоже. Она хорошо понимала, что этот высокий жилистый мужчина с приводящими в смущение серыми глазами нравился ее госпоже, однако сегодня лучше бы ему оставаться где‑ нибудь вдали от принцессы.

Мерит сидела на террасе сада и смотрела на большой лениво текущий поток, который исчезал на северо‑ востоке между плоскими цвета охры горами в пустыне. Дневная жара спала, веял тихий, прохладный ветерок, а с приближением ночи здесь будет так холодно, что спящие с удовольствием закутаются в толстые шерстяные одеяла. Они поцеловались, и Пиай сказал:

– Я думаю, будет лучше, если мы пойдем в дом. В ночные часы здесь летает много рыдающих привидений, их не меньше, чем летучих мышей. В течение дня ты чуть не погибаешь от жары, и не верится, как холодно здесь может быть ночью. Мастера уже размышляют над тем, не появятся ли в обоих храмах с течением времени трещины из‑ за таких перепадов температуры. Мы должны, может быть…

– Пиай, мой дорогой, почему ты рассказываешь мне обо всем этом? За столом об этом уже говорили. Ты хочешь скрыть что‑ то за потоком своих слов, я права?

Они вошли в дом и сели на скамейку из бамбука. Пиай обнял Мерит.

– Я просто не знаю, что еще сделать. Во время работы я часами ломаю голову над тем, как сократить предстоящую нам разлуку. Мой помощник Хотеп сейчас продвинулся уже настолько далеко в своем мастерстве, что один может работать над фасадом Малого храма. Однако четыре сидящие фигуры Большого храма фараон, да будет он жив, здрав и могуч, доверил именно мне. А мы все обязаны покоряться Благому Богу, так ведь? Единственная возможность ускорить работы – и твой высокочтимый отец вряд ли будет против – найти деятельных помощников, которым я мог бы поручить часть грубых работ. Ведь остается еще рельеф о битве при Кадеше, который Богоподобный желает получить в моем исполнении, а это займет несколько месяцев. Когда я все это складываю вместе, получается по меньшей мере…

Мерит закрыла ему рот:

– Я не хочу слышать никаких чисел, я просто не хочу знать, сколько это будет длиться. Все, что мне остается, – надежда. Пожалуйста, не отнимай ее у меня. Я уже думала, что я могу сделать. Может быть, мне удастся убедить отца, чтобы он оставил меня в Фивах приглядывать за жрецами Амона. Время от времени я могла бы наблюдать за тем, как продвигаются работы. Как ты считаешь?

Лицо Пиайя просветлело:

– Великолепный план! Но согласится ли с ним Богоподобный?

– Подождем. У любящих часто бывает, как у людей, испытывающих смертельную опасность. Они развивают невероятные силы, изобретают ловкие ходы и всевозможные хитрости, на которые в обычных условиях бывают не способны.

Пиай прижал Мерит к себе и почувствовал, как кровь прилила у него к низу живота и как в нем вспыхнуло желание. Тесно прижавшись друг к другу, они пошли в спальню. Он указал на постель.

– Посмотри на шерстяные одеяла. Я велел привезти их из Суенета, чтобы моя любимая не замерзла ночью в пустыне.

Мерит рассмеялась и откинула одеяло. Тихо вскрикнув, она отпрянула назад. Под одеяло заполз скорпион, который сейчас выставил свое ядовитое жало для нападения.

– Убей его! Немедленно убей его!

Пиай покачал головой:

– Нет, так не пойдет. В этой местности народ почитает богиню Зелкет, а у нее это животное считается священным.

Он стащил свой передник, быстро бросил его на возбужденного скорпиона и замотал его.

– А если бы он тебя уколол? – с упреком спросила Мерит. – И, может быть, даже в очень важную часть тела?

– Ну, тогда я смог бы продлить наши любовные часы до бесконечности, потому что если скорпион жалит, то ужаленное место жутко вздувается.

Он подошел к окну, вытряхнул передник и лег рядом с Мерит.

– А за что она, собственно говоря, отвечает, богиня Зелкет?

– Я полагаю, здесь ее почитают, как богиню, защищающую четыре источника Нила. Она еще как‑ то связана с загробным миром, но я толком не знаю.

То, что Зелкет почитается народом как старая богиня плодородия, Пиай, разумеется, не знал, а может быть, он умолчал об этом. Он снова и снова представлял себе это свидание, в мыслях много раз обнимал Мерит, а сейчас, когда лежал с ней, прикасаясь к ее груди и бедрам, он внезапно превратился в бессильного евнуха. Любовные поглаживания Мерит тоже не помогли. Пиай лежал целомудренным, как младенец в руках матери.

Мерит утешающе погладила его по голове:

– Не смущайся. Тяжелая работа тебя совсем вымотала. Отдохни, поспи немного, у нас еще целая ночь впереди.

Пиай мгновенно заснул в объятиях Мерит и проспал бы до рассвета, если бы вскоре после полуночи его не разбудил громкий вой шакала. Мерит тоже проснулась.

Пиай объяснил:

– Лагерь привлекает шакалов. Наши люди выбрасывают кости съеденных кур, гусей и барашков в пустыню, а ночью эти звери рыщут в поисках еды.

– Звучит, как голос из Подземного мира, заставляет вздрагивать, пугаться…

– Зов Анубиса… Но он обращен не к нам, а к отбросам там, снаружи. Используем лучше остаток ночи во благо себе.

К нему внезапно вернулась его мужская сила, и он притянул к себе сонную Мерит.

Она пошутила:

– Смотрите‑ ка, мастер Пиай совсем в форме, а я устала и хотела бы спать дальше.

Пиай сделал вид, что уступает, но продолжил свои нежные поглаживания, его рука скользила по ее телу, делая остановки то тут то там, исследовала ее теплую гладкую кожу, забиралась в каждый уголок, пока сама Мерит не потянулась к нему, и он нежно и медленно проник в нее. Шерстяное одеяло упало на пол, и холодную ночь в пустыне победил жар влюбленных.

Они заснули поздно, а на рассвете Пиай проснулся оттого, что Бикет трясла его за плечо:

– Просыпайся, Пиай, тебя уже ищут. В это время ты обычно уже на работе.

Он вскочил с постели, быстро обмотал передник вокруг бедер и надел парик.

– Извини, маленькая львица, но нам нельзя никому давать повода подозрениям.

Мерит зевнула и сказала недовольно:

– Кто мог бы привлечь тебя к ответу? Ты ответствен только перед фараоном.

– Именно это я и имею в виду. Прощай, любимая.

Конечно, никто не осмелился спросить его о причине его опоздания, но от него не ускользнули любопытные взгляды и перешептывания, которые смолкли, когда он появился. Мастер рассердился, но сделал вид, что ничего не заметил.

Днем перед большим приемом, который фараон хотел дать для жрецов и чиновников в Фивах, принцу Рамозе доложили о визите Незамуна. Толстый жрец подождал, пока исчезнет слуга, и прошептал:

– Пришло время, принц! Тотмес ждет нас. Я сделаю вид, будто показываю тебе что‑ то у храма.

Окольными путями они прошли от дворца к зданию храма, откуда внезапно вынырнул Тотмес и провел их в маленькое помещение.

– Здесь нам никто не помешает по меньшей мере в течение нескольких часов. Извини, если я сразу перейду к делу, принц Рамозе, у нас мало времени. Ты знаешь желание Амона, жрец‑ чтец и доверенное лицо твоей высокочтимой матери, да будет она жива, здорова и плодородна, наш замечательный Незамун, уже ввел тебя в курс дела. Мы считаем, что священная традиция наследования престола перворожденным должна соблюдаться, и, так как Амани мертв, а ты являешься отпрыском не какой‑ то там наложницы из гарема, как этот высокомерный Сети, а царской супруги, тебе и наследовать трон Кеми. Мы поддержим перед Богоподобным, да будет он жив, здрав и могуч, твои притязания. Мы делаем это, потому что нашей главной целью является снова вернуть Амону, царю богов, его права. Мы не хотим от тебя ничего большего, кроме как согласия, когда ты однажды станешь господином Обеих Стран, учредить две столицы. Если тебе раньше говорили, что коварные жрецы Амона хотели бы снова иметь фараона в Фивах, это неверно. Это всего лишь ложь наших противников. Амон‑ Ра дал нам знать в одном из своих предсказаний, что он хотел бы вместе с Благим Богом править городом и страной. «Вместе» означает в братском единстве и согласии, и поэтому он готов оставить священные Фивы на полгода фараону. Когда однажды ты возложишь на голову двойной венец, никому не покажется странным, что ты оказываешь честь Обеим Странам своим посещением поровну: полгода проводишь в Мемфисе или Пер‑ Рамзесе, полгода – в Фивах.

Рамозе сделал вид, что раздумывает. Он не доверял этим жрецам и подозревал, что они каким‑ то образом хотят обойти его. Однако он мог спокойно дать согласие. Ему самому чрезвычайно нравились Фивы, и он ничего не имел бы против того, чтобы остаться здесь навсегда. Поэтому Рамозе поставил свою подпись под документом, который прочитал ему Незамун. В конце принц спросил:

– Верховный жрец знает о нашем договоре?

Тотмес, который не мог смотреть в глаза ни одному человеку, взглянул поверх головы Рамозе на дверь, откашлялся и сказал:

– Нет, он ничего об этом не знает, хотя он, конечно же, одобрит это. – Жрец помолчал и добавил: – Как бы хорошо он ни справлялся со своей должностью, его сердце не принадлежит Амону‑ Ра, и, когда наступит твой черед занять престол, Рамозе, следует обдумать, не освободить ли его от его заданий столь высокой должности. Однако это решение принадлежит исключительно сыну Солнца.

Рамозе понял и уже почти пожалел, что попал в лапы Амона. Но, будучи фараоном, он высоко поднимется над ними, и тогда им придется узнать, кто хозяин в Кеми.

Большой просторный зал для аудиенций, поддерживаемый цветными колоннами, был заново расписан художниками. Они сбили слой со старыми изображениями, заново отделали стены и потолки и разрисовали их сценами жизни и подвигов Благого Бога Рамзеса. Он был изображен вместе с Нефертари приносящим жертвы богам, присутствовал вместе с Великой Царской Супругой на празднике Опет, но большая часть картин изображала его в роли воина. Он повергал своих врагов, проходил мимо бесконечных рядов пленных и был изображен в сцене битвы при Кадеше более чем в три человеческих роста на своей колеснице посылающим бесчисленные стрелы в ряды врагов. Изис‑ Неферт не была изображена ни на одной из картин. Тем, кто скользил взглядом по стенам, потолкам и колоннам храмов и дворцов, казалось, что у Благого Бога есть только одна‑ единственная супруга – Нефертари, Прекраснейшая из носивших хохолок ястреба, приятная умом и сладостная в любви.

Нефертари сидела по левую сторону от Благого Бога на двойном троне, рядом с ней на стуле чуть пониже сидела Изис‑ Неферт, а направо от царя расположились принц Енам и правитель Фив Птамозе, который был также управляющим Югом и теперь приветствовал гостей от имени Благого Бога.

Произносились похвалы и порицания, передавались знаки отличия и раздавались подарки. Среди получивших подарки был также Тотмес, которого Рамзес хотел наградить за то, что он много лет, будучи вторым жрецом, исполнял обязанности верховного жреца до избрания Небунефа. Ему подарили маленькое поместье южнее Фив, выражая свою благодарность, второй жрец смог наконец приплести к ней то, что было ближе всего его сердцу:

– Ты избранник Амона‑ Ра, совершенный бог, сын Солнца, Гор, любимец Маат, великий властью, прими мою благодарность за щедрый подарок. Да будешь ты жив, здрав и могуч, да праздновать тебе тысячи тысяч праздников Зед. И юный Гор в гнезде, наследный принц Рамозе, будет расти рядом с тобой и…

Рамзес, который до этого молча и неподвижно сидел на троне рядом с Нефертари, вскочил с места. Церемониальная борода от внезапного движения отклеилась, но никто не обратил на это внимания. Скипетром Хека он гневно указал на Тотмеса, который замер с неподвижным лицом.

– Ты осмеливаешься опережать мое решение и называешь перед лицом этого достойного собрания моего сына Рамозе наследным принцем?! Смутил ли Амон твой разум, или предательство и дерзость стали сейчас свойствами его жрецов? Уберите этого человека с моих глаз немедленно! Он отравляет воздух этого дворца! Вместе со своей должностью ты потеряешь и язык, который высказал подобное богохульство. Бросьте его связанным в темницу, об этом куске нечистот я вынесу приговор позже.

⇐ Предыдущая 15 16 17 18 192021 22 23 24 Следующая ⇒