Зигфрид Обермайер 21 страница

Несколько вооруженных охранников схватили Тотмеса и хотели увести его. Но фанатичный жрец снова обрел дар речи.

– Обдумай свой приговор, Богоподобный, потому что может получиться так, что тебе придется произнести второй – твоей дочери и ее…

– Замолчи! – крикнул управляющий Югом. – Богоподобный не позволил тебе говорить!

Безобразная ухмылка исказила лицо второго жреца, когда он снова заговорил:

– Этого никто не хочет слышать! Но все Фивы знают, что принцесса…

Один из стражников ударил его копьем по рту. Тотмес закашлялся, выплюнул кровь и выбитые зубы, закричал что‑ то непонятное, и его выволокли из зала.

Фараон остался стоять и спокойно сказал, обратившись к испуганно упавшему на колени собранию:

– Поднимитесь и слушайте. Я хочу объявить сейчас о следующем: принц Рахерунемеф, которого все называют Енамом, будет моим преемником на троне Гора. Если он уйдет в Закатную страну раньше меня, наследником станет его брат Мерире, а после него – нерожденные сыновья моей любимой супруги Нефертари. Если же они, да предотвратит это Амон, все соберутся в Закатной стране до того, как туда отправлюсь я, то мне на троне Гора наследует мужчина, которого я женю на своей перворожденной дочери Мерит. Дети Изис‑ Неферт получат право на трон, только если среди живых не останется ни одного отпрыска Великой Царской Супруги. Два писца записали мои слова, и каждый из присутствующих подпишет протокол в качестве свидетеля. Этим самым, я полагаю, будут устранены любые сомнения о моем преемнике. Вы свободны, остаются только Птамозе и верховный жрец Небунеф.

Люди молча покинули зал. Рамзес снова сел рядом с Нефертари и нежно положил руку ей на колено. Он приказал принести скамьи, и оба сановника сели.

Птамозе, правитель Фив и управляющий Югом, был верным приверженцем царя, умно выпутывавшимся из всех интриг жрецов Амона. Небунеф, избранный самим Амоном верховный жрец, также пользовался доверием фараона.

– Я оставил вас, чтобы задать важный вопрос. Я приказываю вам отвечать честно, даже если ответ будет неприятным для меня. Итак, что имел в виду Тотмес, когда дважды пытался оклеветать мою дочь? Что бы это ни было, это не предназначено для ушей собрания. Почему я должен вынести Мерит приговор? Что можно вменить ей в вину?

Небунеф сказал:

– Богоподобный, я полагаю, что Тотмес должен дать тебе ответ с глазу на глаз. Вероятно, он намекает на то, что принцесса Мерит проявила, может быть, больший интерес, чем это было бы прилично, к работе скульптора Пиайя. Они действительно вместе сидели над планами, встречались на ее корабле. Я не могу найти в этом ничего порочащего.

Рамзес взглянул на Птахотепа. Тот удивленно всплеснул руками:

– Я даже не догадывался об этом! Когда Тотмес сказал, что все Фивы знают об этих вещах, он, конечно же, преувеличивал. Тотмес сочится ненавистью, он обижен на тебя за то, что ты сделал верховным жрецом Небунефа, а не его. В нем говорят зависть и оскорбленное честолюбие. Он с умыслом построил свою речь так, чтобы прилюдно назвать Рамозе наследным принцем и оскорбить принцессу. Его язык действительно следует…

– Нет, я сказал это в минуту гнева. Его язык пусть пока сохранят, потому что я хотел бы поговорить с ним с глазу на глаз. Потом я вынесу приговор. Но одно мое решение неизменно: с сегодняшнего дня Тотмес лишается своей должности, и я предоставляю тебе, верховный жрец, назначить на его место верного человека.

Небунеф едва заметно помедлил и сказал:

– Тогда следует повысить третьего жреца. Это Бекенхонс, которого все зовут Беки. Он смышленый и работоспособный, всю жизнь служит здесь, в храме, и верен тебе, Богоподобный.

Рамзес поднялся:

– Согласен. Сегодня же можешь сообщить ему о назначении.

Нефертари молча присутствовала при беседе и обратилась к Рамзесу, только когда они остались одни:

– С окончательным приговором Тотмесу ты должен подождать до тех пор, пока мы выслушаем Мерит.

Рамзес взорвался:

– Ты становишься на сторону этого предателя и клеветника?! Ты, Великая Царская…

– Успокойся, любимый! Гнев – плохой судья, ты знаешь это так же хорошо, как и я. Тотмес грубо перешел границы дозволенного, оскорбил тебя и нашу дочь и за это заслуживает наказание, но ты должен подумать и о том, что у него немало приверженцев среди фанатичных почитателей Амона. Нельзя возбуждать в людях ненависть и возмущение. Часто бывает достаточно немного натянуть вожжи, чтобы придержать ретивого скакуна. Не стоит поднимать его на дыбы.

Рамзес, немного успокоившийся, погрозил ей пальцем:

– Я полагаю, сильнее, чем их, я должен придержать тебя, иначе ты похитишь у меня трон, как Маат‑ Ка‑ Ра у своего сводного брата Тутмоса. Потом ты подвяжешь себе бороду и будешь выступать в роли фараона…[10] Ха! А давай попробуем!

Рамзес послал удивленного слугу за бородой и привязал ее к подбородку смеющейся и лишь для виду сопротивлявшейся Нефертари. Потом взял сделанный из тростника держатель для писчих перьев и вложил ей в руку, как скипетр. Рамзес упал на колени, вытянул вперед руки и засюсюкал, как придворный:

– О Гору Нефертари, любимец Маат, великий властью, прекрасный годами, Могучий Бык…

Тут Нефертари прыснула и заявила сквозь смех:

– О нет‑ нет, высокочтимый мой супруг, этот титул ты не можешь мне присвоить, если только не привяжешь мне что‑ либо более длинное, чем борода, и, конечно же, не к подбородку.

Рамзес вскочил на ноги, снял бороду с лица Нефертари и высоко поднял жену, как будто она весила не больше стебелька папируса.

– Побереги нашего нерожденного сына, дорогой. Он хочет появиться на свет через несколько месяцев.

– Мне и дочка подойдет.

– Тсс! – Нефертари своей изящной ладонью прикрыла его рот. – Такими словами ты смутишь богов. Я хочу загладить потерю Амани и снова и снова громко и отчетливо прошу о сыне. Делай это, пожалуйста, со мной, чтобы Хнум услышал наши молитвы и сотворил на своем гончарном круге мальчика.

– Хорошо, любимая сестра. Ты уже придумала имя для нашего сына.

– Да, я подумала об Атуме, боге‑ создателе из Она. Его также считают источником всего сущего, создавшим самого себя, и я думаю, что никто из твоих детей еще не носит его имя. Если ты согласен, то нашего сына будут звать Мери‑ Атум – любимец Атума.

Рамзес влюбленно посмотрел на свою первую супругу:

– Когда я не был согласен с тем, что ты говоришь?

Нефертари улыбнулась, и ямочки затанцевали на ее круглых щечках.

– Ты знаешь почему? Потому что я предлагаю тебе только то, против чего ты наверняка не будешь возражать. Ведь я знаю твои мысли, потому что обладаю половинкой твоего сердца.

Рамзес серьезно кивнул:

– Ты должна ее сохранить. Я знаю, что у тебя она в хороших руках. Теперь о другом. Дело с Тотмесом не дает мне покоя. Он все‑ таки был вторым жрецом Амона и имеет право на то, чтобы я его выслушал, и я хочу это сделать сегодня же.

После захода солнца царь велел привести разжалованного жреца и приказал страже:

– Подождите снаружи перед дверью.

Тотмес стоял, как побитая собака, в платье, покрытом каплями крови, с распухшим ртом, опущенными глазами и бормотал что‑ то бессвязное.

Рамзес молча посмотрел на него и почувствовал, что этим человеком владеют упрямство, враждебность и уязвленная гордыня, но не почувствовал к нему сострадания.

– Сегодня тебе по праву не дали произнести перед собранием то, что касалось только тебя и меня. Однако сейчас ты можешь говорить свободно. Я приказываю тебе именем Амона говорить правду!

Тотмес откашлялся, глядя на ноги царя, и сказал едва слышно:

– Я хотел только сообщить твоему величеству, что высокочтимая принцесса Мерит позволила скульптору Пиайю вольности, которые являются необычными между дочерью Солнца и одним из слуг твоего величества. Они катались вместе на корабле, провели ночь вместе в маленьком храме Сета позади гарема, они…

– Ты сам видел эти вещи? Откуда ты вообще знаешь об этом?

– Ну, ничто не остается скрытым. Есть слуги и чиновники, которые… я имею в виду… то, что происходит в пределах храма и дворца, так или иначе доходит до наших ушей…

– «Наших»? Кто это «мы»? – Голос царя стал громче и резче.

– Мы все верные слуги бога, – ответил Тотмес с упрямством.

– И какие выводы ты сделал из этих наблюдений?

– Я? Никаких! Я не допускаю дерзости делать выводы о членах царской семьи.

– Но ты имел дерзость против воли моего величества назвать наследника трона.

– Я назвал его только твоим живым перворожденным сыном. Многие из твоих предшественников…

– То, что делали мои предшественники, не имеет значения. Моя воля – закон для страны, и если я беру безымянного сына из самого мрачного угла гарема и называю его наследником, то это хорошо, верно и мгновенно становится истиной. Это доходит до твоего разума, упрямый жрец? Я – единственный высший жрец Пта, Амона, Амона‑ Ра и всех других богов, а поскольку я не могу один исполнять эту миссию, то назначаю заместителей. Я должен напоминать тебе о подобных всем хорошо известных вещах? Ты много лет верно служил своему богу. Почему же ты сейчас стал предателем по отношению к его собственному сыну? Амон‑ Ра принял облик моего отца, когда я был зачат, я – совершенный бог, единственный на земле живущий сын Солнца! Это знает каждый ребенок в Кеми, каждый раб, каждый из моих самых незначительных слуг. Почему этого не знаешь ты?

Тотмес молча уставился на колено царя. Он мог бы ответить на эти упреки, однако остаток разума помешал ему сделать это.

– Молчишь? Это тоже ответ, и я принимаю его. Я только тогда вынесу приговор тебе, когда поговорю с принцессой Мерит. Пока я дарю тебя свободу, но ты не должен покидать пределы храма. Теперь будешь трудиться как помощник жреца. Будешь убирать двор, носить воду и выполнять другую грязную работу, пока я не прикажу что‑ либо другое.

– Слушаю и повинуюсь, Богоподобный, да будь жив, здрав и могуч.

Крошечный храм Пта располагался в уголке храмового комплекса и едва ли играл какую‑ либо роль в Фивах. Жизнь в нем протекала незаметно. Службу там справляли два жреца, посетителей было мало, большей частью это были путешественники с севера, которые жертвовали пару куриц или козу. То, что Тотмес должен был служить городскому богу Мемфиса, было для него худшим наказанием, чем тюрьма.

Тотмес поостерегся назвать имя Незамуна. Коварный жрец‑ чтец и доверенное лицо царицы Изис‑ Неферт мог, вероятно, позднее еще пригодиться, потому что Тотмес и не думал о том, чтобы оставлять надежду. Для него было почти наслаждением страдать за своего бога, и он был твердо убежден в том, что его испытания в должности помощника жреца в храме Пта скоро пройдут.

Мерит и Пиай наслаждались каждым днем, который был им дарован, они думали только о сегодняшнем дне и прекратили принимать меры безопасности. Собственно говоря, каждый знал, что здесь происходит, но никто и помыслить не мог о том, чтобы читать наставления дочери Солнца и Единственному другу фараона.

Тем временем Хотеп пришел к твердому убеждению, что он может создавать так же много произведений, как и его наставник. Он молчал, держал глаза и уши открытыми и втайне надеялся на день, когда станет первым скульптором царя. Он не желал Пиайю ничего плохого, но и особо не огорчился бы, если бы с ним – а такое могло быть в любой момент – что‑ то случилось.

На вопрос Пиайя о том, сможет ли он принять на себя работы в Малом храме, он уже на следующий день ответил согласием. Конечно, он мог это! И фараон в свое время узнает, что Пиай не единственный в стране может выполнять подобные работы.

Присутствие возлюбленной сделало Пиайя рассеянным, он не мог сосредоточиться на работе, и уже на второй день сильно ушиб кисть руки. Сердце у него желало подобного несчастного случая, хотя, конечно, он произошел неосознанно. Мастер преодолел боль, велел наложить тугую повязку и провел еще несколько часов в Большом храме, где были сооружены уже большие помосты, и опытные каменотесы по указаниям Пиайя начерно вырубали в скалах четыре головы Благого Бога. Работы внутри большего пещерного зала были уже окончены, и сейчас добрая дюжина скульпторов работали над рельефными украшениями.

Получив травму, мастер выиграл несколько дневных часов для Мерит, но после ужина велел слугам проводить себя с факелами к своему дому, чтобы каждый знал, что ночи он проводит не в маленьком дворце.

Влюбленным было дано девять дней, затем однажды утром прозвучали фанфары герольда, сообщающие о прибытии Благого Бога и его супруги. Царский гонец явился раньше на полдня вместе с личными слугами фараона, которые тотчас с лихорадочной быстротой взялись за работу, чтобы подготовить все к его прибытию.

Пиай притворился, что очень обрадован, однако на сердце у него была печаль, и печень у него болела. Ему показалось, что фанфары объявили его собственный смертный приговор. Но даже если сейчас наступит конец, он все‑ таки достиг большего, чем было возможно для человека его происхождения. Скульптор и архитектор царя, главный надсмотрщик над всеми строительными работами в царстве, Единственный друг фараона, обладающий имениями, осыпанный подарками, и любовник дочери Солнца Мерит. Разве это ничего не значило?

Пиай надел церемониальный парик, украшения, велел обрызгать себя ароматной водой. Делегация надсмотрщиков и ремесленников зашла за ним в его дом, из дворца в сопровождении женщин и слуг пришла Мерит, высокомерная, с гордо поднятой головой, украшенной сверкающим уреем. Пиайю она показалась чужой, как будто настоящая Мерит все еще сидела в дворцовом саду и ожидала его.

Фараон появился на своей роскошной ладье, украшенной золотом, драгоценными камнями, слоновой костью, однако ее сопровождали только две другие ладьи. Должно быть, визит его будет не слишком долгим.

Перед глазами рабочих и надсмотрщиков Мерит церемониально и торжественно приветствовала своих родителей, все пали ниц, коснувшись головами песка, когда Благой Бог с Нефертари и Мерит под балдахином направились ко дворцу.

На вечер был запланирован торжественный ужин, на который были приглашены руководители строительства со скульпторами и художниками.

В то время как Нефертари и Мерит одевались и красились при помощи прислужниц, царица спросила:

– Есть что‑ то особенное, о чем ты хотела бы мне сообщить, Мерит? Мы были очень удивлены, когда не встретили тебя в Фивах.

– Во мне просто взыграло любопытство, и я захотела посмотреть твой храм, – ответила Мерит совсем непринужденно, но мать почувствовала, что она о чем‑ то умалчивает. Движением руки Нефертари отослала служанок.

– Я выносила тебя в своем теле, я видела, как ты выросла, я знаю твои плохие и хорошие стороны. Ты гордая девушка, и, насколько я знаю, ты никогда не обманывала меня, но сейчас мне кажется, что ты о чем‑ то умалчиваешь.

– О чем‑ то умалчивать, дорогая мама, – это еще не то же самое, что лгать. Я твоя дочь, но я больше не ребенок.

Нефертари горько улыбнулась:

– Конечно, конечно, в твоем возрасте я уже родила фараону дочь – тебя, и сына. Время от времени я спрашиваю себя, для кого ты хранишь свою девственность. Твой высокочтимый отец никогда не подталкивал тебя к браку и не навязывал тебе супруга, потому что он любит тебя. Ты живешь против воли богов, Мерит! Никто из них не живет один: Пта с Сехмет, Озирис с Изидой, Амон с Мут, и даже мрачный Сет женат на Нефтиде. Почему ты сопротивляешься мировому порядку? Таким образом ты грешишь против Маат и огорчаешь своих родителей. Или же есть мужчина, о котором мы ничего не знаем?

Что должна была ответить на это Мерит? Она не могла выдать своего возлюбленного, и лгать она тоже не могла. Оставалось только молчать. Нефертари не спросила ни о чем больше, но ее беспокойство усилилось.

В первый раз в своей жизни фараон также скрывал что‑ то от своей супруги, он ничего не рассказал ей о своем разговоре с Тотмесом. Фараон сделал это из любви, потому что не хотел волновать жену до разговора с Мерит. Однако теперь он откладывал объяснение с дочерью. Он, который никогда не был нерешительным, сейчас медлил и медлил.

После праздничного ужина у него состоялся короткий разговор с Пиайем, который доложил о ходе работы в обоих храмах и порадовал царя новостью, что Малый храм уже почти готов.

– Мы посетим его завтра вместе, мой друг.

Пиай поклонился и услышал, как царь тихо добавил:

– А там поглядим.

По дороге домой он постоянно вспоминал эти слова. Что имел в виду Богоподобный? Было ли это каким‑ либо знаком милости или наоборот?

Во время всего ужина Мерит не выказала ни единого знака неуверенности. Она обращалась к Пиайю свысока, как и было должно обращаться со слугой Благого Бога. Только фараон, так ему казалось, иногда поглядывал на мастера с выражением мрачного любопытства, но взгляды эти были очень быстрыми, и скульптор вполне мог ошибаться.

Хотя Пиай опустошил кувшин вина, чтобы запить свои заботы, он лишь с трудом забылся беспокойным сном.

Ему казалось, что он бродит внутри Большого храма и в первом зале громадные скульптуры Благого Бога в образе Озириса угрожающе смотрят на него. Внезапно они все одновременно начали громко говорить. Глухой, вызывавший дрожь хор голосов укорял:

– Горе тебе, Пиай, когда Анубис будет взвешивать твое сердце и найдет его легче пера Маат! Ты обесчестил мою дочь. Анубис столкнет тебя в вечный огонь, где тебя ждут кровожадные демоны, которые вырвут из твоего тела сердце, печень, легкие и кишки. Они будут рвать их снова и снова! Наказание твое продлится вечно, и вечно будет гореть огонь, не разрушая твое переполненное грехами тело.

Потом статуи сошли со своих мест и заковыляли на своих ногах, перевязанных бинтами, к Пиайю, который с криком, весь в поту, проснулся. Он встал, разбудил слугу и велел облить себя парой кувшинов воды.

Другой сон начался дружелюбно, вселяя надежду. Пиай посещал храм в Пер‑ Басте и вместе с Мерит молился богине любви с головой кошки. Потом он обнял свою любимую и повел ее на лодку. Они спустились под палубу, чтобы в кругу других паломников принести любовную жертву Баст. Однако не было слышно ни шороха, и Пиай удивлялся этому, потому что он однажды уже переживал подобное и помнил громкие стоны, вскрики и возню. Они наклонились и вошли в помещение, наполненное зеленоватым светом. Со странной отсутствующей улыбкой Мерит указала на пол и сказала:

– Посмотри, любимый, они все мертвы.

На полу лежали останки людей; некоторые прижимали костлявую руку к груди или животу другого скелета, застыв в вечной кошмарной ласке. Пиай бросился бежать, а Мерит внезапно исчезла. Он хотел выскочить на палубу, но это больше был не корабль. Пиай рухнул в затягивавшее его болото и проснулся.

В это утро большая, обычно оживленная стройка пустовала. Рамзес подарил рабочим три дня отдыха, не сокращая их жалованье, поэтому все хвалили щедрость Благого Бога. Царь хотел осмотреть храм без помех и в полном спокойствии. Вместе с Нефертари, Мерит и Пиайем он стоял перед наполовину готовым фасадом Малого храма.

– Твой храм! – обратился он к своей супруге.

Нефертари осмотрела свою уже готовую статую с двумя дочерьми и сказала:

– Я благодарю тебя, мой любимый царь.

Рука об руку они исчезли внутри храма, сопровождаемые только двумя телохранителями с факелами. Рамзес попросил Мерит и Пиайя остаться снаружи. Пиай прошептал ей:

– Богоподобный знать не знает, что это твой храм, любимая. Каждым ударом резца я запечатлял в камне тебя.

Мерит нежно посмотрела на него:

– Сохраним это как нашу тайну. То, что царь построил храм для моей матери, уже знает весь свет, а то, что первый скульптор фараона посвятил его своей любимой, знаем только мы.

Ослепленные дневным светом, у выхода появились царь и царица. Рамзес сказал:

– Прекрасно, Пиай. Краски тоже мне нравятся. Художники должны выбрать именно эти цвета. В любом случае я хотел бы, чтобы этот храм был готов первым. А теперь посмотрим Большой храм.

Внезапно у Пиайя возникла безумная мысль, что он, собственно говоря, уже член царской семьи. Он сопровождает фараона и его жену, рядом с царской четой шагает Мерит – маленькая объединенная оживленным разговором семья. В ней царят мир и довольство.

Фараон похвалил также Большой храм, велел объяснить ему подробности, сделал предложения и долго смотрел на грубо вырезанные, но уже узнаваемые головы, которые выглядывали из‑ под помостов.

Все выглядело так, будто отец семейства доволен мужем дочери. Сама Мерит поддалась искушению довериться этому видимому миру, у нее возникла новая надежда. Только Нефертари, чувствовавшая острее всех, не поддалась обману. Это было затишье перед бурей. В природе перед хамазином воздух тоже замирает, воцаряется опасная тишина, которая вводит в заблуждение неопытных.

С Пиайем милостиво распростились, и царская семья возвратилась в маленький дворец. Мастер не привык проводить день без работы и не знал, чем ему заняться. Он пошел домой, лег, снова встал, полистал строительные планы и пожелал, чтобы фараон как можно быстрее уехал и все бы осталось по‑ старому.

Царь Рамзес был близок к тому, чтобы выполнить желание своего первого архитектора. Работа в храмах так впечатлила его, что он постарался забыть все, что узнал от Тотмеса. В конце концов в его воле считать определенные вещи не совершившимися. Нужно только послать скорохода в Фивы, и управляющий Югом, верный и преданный Птамозе вместе со смертным приговором передаст Тотмесу кувшин отравленного вина. Существовал старый обычай, позволявший высокопоставленным лицам не быть казненными позорно перед глазами толпы, а по милости фараона с честью покончить жизнь самоубийством. Этим проблема была бы решена, и одним фанатичным жрецом Амона на свете стало бы меньше.

Но как же последствия? Мерит и Пиай продолжили бы свою связь, и все большее количество людей узнали бы об этом. Нет! Кровь Ра не может быть загрязнена, иначе Рамзес поставил бы под вопрос свое божественное происхождение и высокое положение. Мерит – священный сосуд, который бы любое простое семя загрязнило и обесценило. Она может выйти замуж только за одного из своих единокровных братьев, а Пиай должен быть сурово наказан. Рамзесу пришло было в голову поженить Рамозе и Мерит, но это дало бы жрецам Амона повод к новым интригам и выглядело бы так, будто фараон хочет что‑ то загладить. Нет! Рамзес вскочил на ноги и схватился за колокольчик.

– Пусть придет принцесса Мерит!

Она вошла, гордая принцесса, его первенец, которую бог Хнум так искусно изваял по образу и подобию обоих родителей. Она поцеловала руку отца и выжидающе посмотрела на него.

– Ты знаешь, зачем я велел позвать тебя?

Она знала это, но ответила, улыбаясь:

– Не знаю, но сейчас узнаю.

– За Пиайем и тобой в Фивах наблюдали. Вы провели вместе ночь в покинутом храме Сета, вместе катались на ладье, и я предполагаю, что ты разделяла ложе этого предателя.

Лицо Мерит вспыхнуло от гнева:

– Пиай не предатель, а то, что рассказывают в Фивах, – злобные сплетни! Мне жаль, что мой высокочтимый отец прислушивается к ним.

Почувствовав сопротивление дочери, Рамзес рассвирепел, голос его загремел:

– Я хочу сейчас же узнать правду от тебя, иначе я должен буду выбить ее из Пиайя! Вряд ли вы целую ночь молились в храме Сета! А почему ты не отправилась кататься по Нилу с женщинами из свиты? Жрецы Амона знают о твоих похождениях и смеются за моей спиной. Ты запятнала мое имя! А теперь говори и без всякой лжи и уверток.

Гордость и гнев смешались в бесстрашном сердце Мерит. Она надменно вскинула голову, ее темные глаза горели от возмущения.

– Я никогда тебе не лгала, я думала только, что правда в этом случае не была бы для тебя желательной. Да, Пиай – мой возлюбленный, мой муж, мой любовник. Мы любим друг друга, и мы страдаем оттого, что должны скрывать эту любовь от всего мира. Позволь нам удалиться с твоих глаз, объяви нас мертвыми. Я хотела бы быть его женой, и он должен быть моим мужем, а все остальное мы оставим. Принцессу‑ первенца, первого архитектора царя, Единственного друга фараона, дворцы и слуг – мы все это сложим к твоим ногам, если ты отпустишь нас.

Рамзес вскочил на ноги, отшвырнул в сторону то, что попалось ему на пути, и схватил Мерит за руку так крепко, как будто хотел сломать. Однако гордая принцесса не шевельнула и бровью и бесстрашно посмотрела в глаза отца, сверкавшие гневом.

– Вот вы что придумали! Я должен просто позволить вам бежать и объявить вас убитыми. Но это не изменит того, что ты дочь Солнца, даже если ты отложишь свой урей и царские украшения! Как Пиай всю жизнь будет сыном раба, так и ты всегда остаешься принцессой. Ты не можешь изменить решения богов! Это кощунство. Я разрублю Пиайя на куски и скормлю его рыбам в Ниле, а ты будешь свидетельницей этому. А потом ты немедленно отправишься в Пер‑ Рамзес и выйдешь замуж за какого‑ либо принца, их там хватает.

– Если ты сделаешь это с Пиайем, можешь и меня бросить в Нил вместе с ним! Что тогда будет с твоим великолепным храмом? Кто выточит четыре громадные фигуры? Ни один другой скульптор не осмелится на подобную работу, и то, что было задумано столь великим, останется, к твоему вечному стыду, незавершенным.

– Как ты со мной разговариваешь?! – заорал Рамзес. – Что здесь называется стыдом? Ты сама покрыла себя позором и должна будешь заплатить за это, как и твой жалкий любовник! Прочь с глаз моих, и оставайся в доме, пока я не решу вашу судьбу!

Однако слова Мерит достигли своей цели, и, когда гнев схлынул, царь сообразил, что он потерял бы вместе с Пиайем. Конечно, кто‑ то другой мог бы сделать колоссальные фигуры. Но кто? В Фивах Рамзес долго стоял перед своей громадной фигурой, сидящей на троне. Он от всего сердца восхищался Пиайем и поздравлял себя с тем, что имеет такого мастера. А теперь он останется с пустыми руками. Не бросать же ему своего лучшего скульптора в Нил.

Раздираемый противоречивыми чувствами, царь искал убежище у Нефертари. Она посоветует ему и вместе с ним найдет решение.

Он обстоятельно изложил суть дела, говорил о позоре, подлости, наказании, говорил также о храмах и о том, что едва ли сможет воплотить свои замыслы без Пиайя.

– Я иногда ощущал его своим братом по духу, чувствовал душевную связь с ним, а теперь это! Еще никогда ни один человек так не разочаровывал меня. Никто еще так не использовал мое доверие.

– Я сочувствую твоему гневу, любимый, я тоже возмущена и подавлена. Но твое возмущение не должно заходить так далеко, чтобы разрушить свой лучший инструмент. Поддавшись гневу, ты сотрешь с лица земли человека, которого боги тебе, исключительно тебе, фараону, послали для их и твоего прославления. То, что он обесчестил нашу дочь, ну… конечно, непростительно и требует наказания.

Рамзес вздохнул. Его жена признала его правым во всем, однако напомнила ему об обязанностях по отношению к богам.

– Что ты предлагаешь?

– Ты не должен принимать моего совета, но я полагаю следующее: Пиай упомянул, что его помощник Хотеп может один доделать Малый храм, мой храм. Делу особенно не повредит, если мастер некоторое время будет отсутствовать, может быть…

– Стой! Мне уже кое‑ что пришло в голову. Я отправлю Пиайя на каторжные работы, но оставлю вопрос открытым на неопределенное время. Разумнее всего было бы послать его прямо сейчас в Суенет, в гранитные каменоломни. Там, занимаясь тяжелой работой, он сможет подумать над тем, что это значит обесчестить принцессу.

Нефертари не стала высказывать замечание, что Пиай до сих пор работал не менее тяжело, и только спросила:

– А что будет с Мерит?

– Мерит должна выйти замуж и немедленно. Она продолжит жизнь с супругом, подходящим ей по положению, очень далеко от Пиайя. Между ними в будущем будет лежать вся Кеми. Когда мне снова будет нужен Пиай, я отправлю его в изгнание из Суенета куда мне будет угодно. Мерит же сможет научиться в Пер‑ Рамзесе выполнять обязанности дочери Солнца, отделенная от предателя многими днями пути.

По фараону было видно, как он доволен своим решением. Весь гнев слетел с его лица, и он снова считал своим собственным решением то, к чему побудила его Нефертари. Она спросила его только:

– Ты уже выбрал супруга для Мерит?

– В любом случае это не будет один из сыновей Изис‑ Неферт.

Он подумал и воскликнул внезапно:

– Сети! Да, Сети, это было бы верное решение. Он как две капли воды похож на меня, и у них будут прекрасные чистокровные дети. Как ты считаешь?

Нефертари не решилась возразить, хотя и боялась, что Сети не ровня гордой Мерит. В этом браке он, вышедший из темного угла гарема, должен будет проявлять снисходительность. Да и Мерит, сердце которой уже выбрало возлюбленного, не сможет забыть его просто так. Однако Рамзес успокоился, и Нефертари не захотела вновь будить в нем гнев.

– Он способный и статный мужчина. Почему нет? Может быть, нам стоит дать им немного времени…

Рамзес тотчас вспыхнул:

– Нет и еще раз нет! У других женщин ее возраста уже полдюжины детей. Мы и так дали ей достаточно времени, чтобы она жила, как хотела. И что из этого вышло? Теперь она должна познакомиться с обязанностями своего высокого положения.

– Ты абсолютно прав, любимый. Я думаю, ты снова решил умно и справедливо. Конечно же, Маат с благоволением направляет твои решения.

⇐ Предыдущая 16 17 18 19 202122 23 24 25 Следующая ⇒