Часть третья 3 страница

Оставалось потерпеть совсем немного, когда произошла беда. Марлон, как обычно, выступал на сцене. Но на сей раз сидел не за ударными. Бас‑ гитарист заболел, пришлось подменять его. А барабаны воспроизвел синтезатор. Понятно, что он мог заменить любой из инструментов, но басист «лабал» соло, это было частью программы, так что без него никак. Вот Марлон и взял в руки гитару. И выступил просто отлично. Но, когда он доигрывал третью композицию, на сцену выскочил в дым пьяный мужик. За вечер он проиграл больше сотни тысяч долларов – все, что выручил от продажи своего дома. Он был не в себе. В руках его оказался нож. Под него попал Марлон…

Охранники среагировали быстро. Пяти секунд не прошло, как съехавшего с катушек мужика скрутили. Вот только и этих мгновений ему хватило, чтобы нанести ощутимый вред Марлону. Удар в бок – ерунда. Царапина. Как и порез на лице. А вот рана на руке, что была нанесена первой, сразу обездвижила ее. Ненормальный игроман умудрился повредить сухожилия.

«Скорая» приехала оперативно. Марлона уложили на каталку, Мэри впрыгнула в машину следом. Бросила работу и поехала, наплевав на запрет. Потерять место – ничто по сравнению с тем, что ожидает Марлона: потеря чувствительности руки, той, которой он играл… той, которой рисовал… той, которой набивал татуировки и нежно ласкал ее грудь.

Мэри обуревало дурное предчувствие. Она боялась, что правая рука так и не обретет былую чувствительность, а левой Марлон не мог даже вилку долго держать. Порезав еду, откладывал нож и ел правой.

В больнице его сразу повезли в операционную. Мэри хотела последовать за ним, но перед ее носом дверь закрыли. Да еще, отведя в сторону, засыпали вопросами, кто она такая, кем приходится пострадавшему и так далее. Мэри не в себе была от беспокойства, поэтому опасности не почувствовала и отвечала правдиво. Через час ей сообщили, что операция прошла успешно. Но не успела она обрадоваться, как ее под локотки взяли две женщины и увели в какой‑ то фургон. Мэри вырывалась. Она не собиралась покидать больницу, где после операции приходил в себя ее любимый. Однако ее не просто вывели и увезли подальше, ее вернули к приемным родителям.

Первое, что она сделала, попав к ним, это бросилась к телефону, чтобы связаться с Марлоном. Расстались они пять дней назад. Все это время она была без мобильного – его отобрали. Связаться с любимым не представлялось возможности. И вот у нее в руках трубка, она набирает заветный номер и… слышит механический голос, сообщающий, что абонент выключен.

Мэри тут же узнала в справочной телефон больницы, где находился любимый. Когда связалась с приемным покоем и спросила о самочувствии Марлона, ей сказали, что он уже выписан. Мэри обрадовалась, а потом стала беспокоиться больше прежнего. Если Марлон не в больнице, то почему его сотовый выключен? Ведь он должен понимать, что она обязательно с ним свяжется. Мэри позвонила другу Марлона Чаку, тому самому, к которому они приехали в Вегас:

– Где Марлон, что с ним?

– Я сегодня не видел его, только вчера, когда забирал из больницы.

– Его сотовый не отвечает.

– Разрядился, наверное. Не беспокойся, с ним все в порядке.

Но Мэри чувствовала, что не в порядке, и продолжала звонить другим приятелям Марлона, но никто не знал, где он. Все видели его вчера, но не сегодня.

– Попробуй звякнуть человеку, который сдавал вам комнату, – подсказал брат.

Она так и сделала.

– Он съехал, – сообщил квартирный хозяин.

– А куда?

– Без понятия.

И отсоединился.

Все последующие дни Мэри продолжала обзвон друзей в надежде на то, что Марлон дал знать кому‑ то из них о своем местонахождении (в конце месяца пришел такой счет за межгород, что опекуны устроили ей настоящую головомойку), и нашла наконец человека, который сообщил ей хоть что‑ то:

– Марлон покинул Вегас. Сказал, что не хочет больше находиться в этом городе.

– Куда он направился?

– Он собирался вернуться в Нью‑ Йорк.

– Как он? В порядке?

– Рука плохо слушается пока, сильно болит. Марлон был не в лучшем расположении духа, когда мы виделись, но его жизни и здоровью совершенно точно ничто не угрожает.

– Обо мне он ничего не говорил?

– Нет. Он вообще мало разговаривал.

– Если он вдруг свяжется с тобой, скажи, что я жду его звонка. Номер у меня прежний. – Эти слова она говорила всем, с кем связывалась.

Но Марлон ей так и не позвонил.

Тогда Мэри начала искать его. Ездила в Нью‑ Йорк и обходила все места, где они когда‑ то бывали. Но все впустую. Шли дни, недели. Мэри чахла без Марлона. Исхудала так, что вещи, которые она носила еще месяц назад, повисли на ней, как на вешалке. Теперь она стала такой же прозрачной, как брат, хотя всегда была гораздо упитаннее его.

– Что ты с собой делаешь? – качал головой он. – Так нельзя, Мэри. Ты не ешь, почти не спишь, даже пить забываешь.

– Разве?

– Если б я тебе не приносил утром и вечером чай, ты бы, наверное, уже умерла от обезвоживания.

– Я все равно умру от тоски.

– Перестань.

– Он не звонит мне, не пишет, хотя знает и телефон, и адрес, и что меня насильно вернули к опекунам. Значит, он бросил меня. Разлюбил…

– Может, просто решил немного побыть один?

– Он всегда говорил, что не может без меня, так же, как я без него. Что мы единое целое. Те самые две половинки, нашедшие друг друга. Он даже песню про это написал.

– Перестань плакать, – взмолился Дэн, а Мэри и не заметила, что из ее глаз текут слезы.

– Я не понимаю, почему он так поступил! Сбежал от меня. Спрятался…

– Все мужчины трусы, ты разве не знаешь? Мы ненавидим объяснения. Нам так легче.

– Я все равно найду его и все выясню! Послезавтра мне исполняется восемнадцать, и меня уже никто не сможет здесь удержать.

– Но куда ты поедешь? И на что?

– Автостопом доберусь.

– Докуда?

– Есть у меня одна мысль…

Через три дня она стояла на дороге с рюкзаком за плечами, направляясь в сторону Техаса.

На дорогу ушло три дня. Попав наконец в родной городок Марлона, она подошла к первому попавшемуся прохожему и спросила, где находится строительный склад. Ей указали направление, в котором нужно двигаться. Мэри шла по пустынным улочкам и думала о том, что Марлону тут не место. Однако не сомневалась, что он именно здесь.

Строительный склад был так же уныл, как и все здания вокруг. Мэри зашла в распахнутую дверь и увидела за столом, на котором стоял древний компьютер, любимого.

Услышав шаги, Марлон поднял голову.

– Привет, – сказала она.

– Как ты меня нашла? – спросил Марлон, глянув на Мэри исподлобья. Он очень изменился за время разлуки. Еще больше похудел, стал выглядеть старше, а его необыкновенные глаза потускнели и стали светло‑ карими.

– Нашла… – просто ответила Мэри.

– Зачем?

– Потому что я люблю тебя.

– Меня больше нет. Того, которого ты полюбила.

– Он передо мной.

– Перед тобой унылое говно. – Его лицо брезгливо передернулось. – Работник задрипанного склада, живущий с родителями.

– Я вижу все того же гениального музыканта и художника, который заставил мое сердце биться чаще.

– Музыканта? Художника? – И он хрипло захохотал. – Да я теперь не то что играть и рисовать, пожрать не могу нормально. – И уже без бравады, с горечью сказал: – Рука не слушается. Валится из нее все, даже вилка.

– Разрабатывать не пробовал?

– Разрабатывать пробовал, – кривляясь, ответил он. – Поэтому сейчас могу хоть как‑ то ею управлять.

– Это только начало. Потом будет лучше.

– Лучше будет. Но так хорошо, как раньше, никогда. Врач сказал.

– И что?

– У тебя остался твой голос. Твой актерский талант. Твое чувство прекрасного. Даже с плохо действующей рукой ты продолжаешь оставаться человеком, способным на многое. Так почему же ты гробишь себя в этой глуши, превращаясь в унылое говно?

– Потому что там я был никому не нужен даже с действующей рукой, а уж теперь…

– То есть ты сдался?

– Да, – просто ответил он.

– Дурак, – сказала она по‑ русски.

– Не понимаю…

– Слабак.

– Что?

– Сволочь!

– Мэри, я не…

– Но я все равно тебя люблю!

Эти слова он знал. Она научила его им в самом начале их романа.

– Разлюбишь, – сказал он по‑ английски.

– Никогда.

– Я не достоин тебя. Уезжай. Забудь меня!

– Уеду. Но только с тобой.

И так решительно она это сказала, что Марлон впервые за время их разговора посмотрел ей прямо в глаза.

– Ты сумасшедшая, – выдавил он.

– Да, – не стала спорить она.

– Неужели я все еще тебе нужен?

– Только ты.

– Хорошо, тогда оставайся со мной здесь. Я никуда не поеду. И если ты уверяешь меня, что для тебя существую только я, то ты будешь счастлива со мной и здесь.

– Я – да. А ты?

Он пожал плечами.

– Нет, не будешь, – убежденно сказала Мэри. – Поэтому я не хочу оставаться. Уедем вместе. Я буду тебе во всем помогать. И, если хочешь, стану твоей правой рукой. Научусь рисовать и играть на гитаре.

– Рисовать – да, может, и научишься! Но играть? У тебя же проблемы со слухом!

– Ну и что? Бетховен, когда оглох, играл на пианино, положив голову на крышку рояля. Я же слышу, пусть и не очень хорошо. И чувствую музыку – твою музыку – сердцем… – Она приложила руку к груди. – Она звучит у меня вот тут… – Мэри положила вторую руку на грудную клетку Марлона. Его сердце билось в том же ритме, что и ее. – Мы все преодолеем, поверь…

И он поверил! Уже вечером они покинули техасский городок и направились в мегаполис, который свел их вместе, – в Нью‑ Йорк.

Глава 8

Рома шел от вокзала пешком. Он посадил Любовь Михайловну на поезд и теперь возвращался в отель. Время было раннее – половина шестого утра. Ночью он почти не спал. Всего часа полтора покемарил. Но чувствовал себя нормально. Он привык не высыпаться. Мог несколько дней подряд ложиться в два‑ три часа ночи и вставать в шесть. Потом просто отключал телефоны, вставлял в уши беруши, выпивал стакан ромашкового чая, ложился в кровать и вырубался на полсуток.

От отеля до вокзала на такси они с мамой доехали за десять минут. Значит, пешком идти где‑ то полчаса. Вместо зарядки, решил Рома, и двинулся в путь.

Город только просыпался. Общественный транспорт еще не работал. Прохожих было мало. Роме попалось всего человек десять. На лавках спали коты да бездомные пьяницы. Дворники лениво шаркали метлами по асфальту. Когда Рома дошел до ночного заведения с пафосным названием «Элит‑ клуб», из его дверей вывалилась компания хмельной молодежи. Два парня и три девушки с шумом направились к «Макдоналдсу», чтобы попить там капучино, а потом, когда начнут ходить маршрутки, отправиться по домам.

Роме тоже захотелось кофе. А еще поесть чего‑ нибудь. Он всегда плотно завтракал и сейчас испытывал голод. Есть фастфуд не хотелось, но он был не уверен, что в городе найдется круглосуточное заведение с нормальной кухней. И тут взгляд его наткнулся на вывеску «Кофейня. Работаем 24 часа». Рома решил зайти в нее, что называется, разведать обстановку. Если кофейня окажется забегаловкой, в которой подают пакетированный «Нескафе» и сомнительной свежести бутерброды, он пойдет в «Макдоналдс».

Помещение оказалось маленьким и уютным. На столах клетчатые скатерти. В витрине – пирожные и сложенные горками шоколадные конфеты. Роману понравилась обстановка. А больше – запах. В кафе пахло кофе и свежей выпечкой.

Полная пожилая женщина за стойкой приветливо улыбнулась посетителю и спросила:

– Чего желаете?

– Капучино и… Чем у вас тут так дивно пахнет?

– Блинчиками.

– Отлично. Давайте и их.

– С чем? Есть с джемом, сгущенкой, шоколадной пастой.

Рот Романа наполнился слюной. Он обожал блины со сладкими начинками.

– Попробую все.

– Садитесь, я вас обслужу.

Рома выбрал стол в самом углу. Над ним висел абажур с кистями, похожий на те, что показывают в старых фильмах.

Кофе принесли через минуту. Да не в чашке с блюдцем, а в высокой фарфоровой кружке. Еще через какое‑ то время поспели и блины. Барменша, она же официантка, а возможно, и повар, поставила перед Ромой дымящуюся тарелку. На ней лежали сложенные конвертиком блины. Их явно не погрели, а только что испекли.

Рома попросил вилку.

– Сынок, да зачем она тебе? Кушай так. Как говорила моя бабушка, женщин, дичь и блины нужно брать в руки.

Роман рассмеялся. Такой поговорки он ни разу не слышал, она показалась ему забавной.

– Неудобно как‑ то… руками.

– Перед кем тебе неудобно? Тут нет никого. А я, милый, только так блины ем. Иначе никакого удовольствия. Вот тебе салфеточка, кушай.

Он взял блин. Он еще не остыл, и пальцам было горячо. Рома быстро откусил и вернул блин на тарелку. Рот тоже обожгло. Но не настолько, чтобы не ощутить удивительного вкуса.

– Потрясающе, – выдохнул он, прожевав. – Дивный рецепт.

– Бабушкин, – улыбнулась женщина.

– Значит, я угадал, что вы тут и готовите.

– Я здесь все делаю. Это мое кафе. Мне его дочка помогла открыть. У меня еще есть две сестры. Вот мы друг друга и сменяем. В восемь младшая придет. Ну, конечно, днем еще девочка работает – официантка, а вечером посудомойка. А в основном все сами.

– Тяжело, наверное.

– Тяжело ничего не делать на пенсии. Устаешь так, будто весь день вагоны разгружала. – Видя, что Роман, разговаривая с ней, не ест, она спохватилась: – Заболтала я вас, а блины стынут. Ешьте! – И ушла за стойку.

Рома съел все три блина, выпил кофе и решил повторить.

– Обожаю людей с хорошим аппетитом! – расплылась в улыбке хозяйка. – Пять минут подожди… – Она легко перешла на «ты», и это ему даже понравилось. – Кстати, тебя как зовут?

– Рома.

– Меня Лидия. Без отчества. Я не люблю этого.

– Очень приятно.

– И мне. Ты славный. Нравишься мне.

Сказав это, она скрылась в кухне. Рома сначала подивился тому, что она оставляет зал без присмотра. Пусть касса закрыта, но он, к примеру, может уйти, не заплатив. Но потом увидел камеру. И все же, когда хозяйка вернулась с новой порцией блинов, спросил:

– А вы не боитесь ночами одна работать? Дураков ведь много.

– Не боюсь, сынок. Спиртного мы не продаем, выручка небольшая, я как женщина вряд ли кого уже привлеку. А главное, дочка у меня в следственном комитете работает. Так что, считай, у меня крыша, как раньше говорили, ментовская.

И только она упомянула о дочери, как та материализовалась на пороге кофейни.

– Мамочка, мне срочно кофе! – выпалила она, бухаясь на стул. – Устала как собака.

– Ты только с работы?

– Да, представляешь?

Она стянула с шеи шелковый платок. При этом ей пришлось повернуть голову, и она увидела Романа.

– Вы?

– Я, – просто ответил тот.

– Вы знакомы? – заинтересовалась Лидия.

– В некотором роде, – буркнула Василиса Милова – это была именно она. – Он подозреваемый по делу, которое я веду.

– У меня нет никаких сомнений в том, что Рома ни в чем не виноват, – убежденно заявила Лидия.

– Мама, откуда такая уверенность? – В голосе Миловой явно слышалось раздражение. – Ты, как я понимаю, видишь этого человека первый раз.

– А мне достаточно. Я людей чувствую. И первое впечатление – самое правильное.

– Глупости!

– Ничего подобного. Вот взять хоть муженька твоего. Я ж сразу, как глянула, поняла – ненадежный он человек. А потом, когда он за тобой так красиво ухаживал да мне почтение оказывал, подумала, что ошиблась: хороший парень, достойный. И что же вышло?

– Мама, давай не при посторонних!

– Давай, – покладисто согласилась Лидия. – Так только кофе или еще и поешь?

– Нет, один кофе. Выпью – и домой.

Лидия направилась за стойку.

– Выходит, я ошибался, – сказал Роман, пристально посмотрев на Василису.

– На счет чего?

– Вашего семейного положения. Я решил, что вы не замужем, а оказывается…

– Я в разводе. Так что вы были правы.

– Почему расстались?

– Это не ваше дело.

– Тоже верно, – хмыкнул он и принялся за блины. – А можно вопрос, не касающийся вашей личной жизни?

– Нет.

– И не профессиональной.

– Что вы хотите узнать?

– Вы умеете печь блины по фирменному бабушкиному рецепту?

Она не сдержалась – улыбнулась. И сразу стала похожа на мать.

– Когда‑ то умела. Теперь наверняка комом получится не только первый, но и второй блин – давно не пекла.

– А я мастер по ватрушкам, знаете ли. Умею печь два вида – «Царскую» и «Ленивую».

– Рецепт «Царской» знаю, – услышал он голос Лидии, которая принесла дочери кофе. – А «Ленивая» – это какая?

– Это когда у сдобной булки срезаешь макушку, вычищаешь немного мякиша и заполняешь углубление творогом.

– Тоже бабушкин рецепт?

– Нет, сестры. Она такие пекла, когда я ребенком был. Творог нам на фабрике‑ кухне бесплатно давали для младших. Зачерствевшие булки соседка приносила, она в магазине хлебном работала, списывала их. И моя сестра, чтобы нас побаловать, изобрела вот такое произведение пекарского искусства.

– Молодец какая! А что же, мамы у вас не было?

– У меня было две мамы. Родная, но она пила и вскоре погибла, и приемная. Последняя научила печь «Царскую». И я иногда встаю к плите, чтобы приготовить ее. Понятно, что сейчас все можно купить, но, сколько я ни приобретал ватрушек, они все были пусть и не хуже, но не такие…

Лидия слушала его и кивала. Хотела что‑ то сказать, да посетитель пришел.

Рома доел блины. Василиса выпила кофе.

– Позвольте, я провожу вас? – обратился он к ней.

– Не нужно, спасибо.

– А если я вам по пути расскажу что‑ нибудь полезное для следствия?

– Вряд ли.

– Я правда кое‑ что вспомнил.

– И что же?

– Я хочу вас проводить, и вы получите от меня информацию…

– Хорошо, пойдемте, – перебила его она и встала из‑ за стола.

У нее была очень хорошая фигура. Рома оценил ее сразу, как только увидел Василису, но в форме… не видно было форм! Теперь, когда она была в джинсах и тонком свитере, оказалось, что грудь у следователя Миловой аппетитная и бедра округлые. В форменной одежде она казалась просто очень подтянутой, если не сказать худощавой. Роме нравились стройные женщины. Но если они еще были не плоскими, он вообще млел.

У Василисы оказалось именно такое тело, какое он считал идеальным. Интересно, она рожала? Рома решил не ломать над этим голову, а спросить прямо.

– А дети у вас есть?

– Нет.

– Недолго были замужем?

– Недолго…

На самом деле Василиса была замужем целых шесть лет. Супруга звали Вениамином. Познакомилась с ним Василиса на институтской гулянке. Она училась на четвертом, он на пятом, и до той вечеринки по случаю Двадцать третьего февраля они ни разу друг друга не видели. Или не замечали? А тут… Обоих, что называется, торкнуло. И завертелось все быстро. Осенью молодые люди уже жили вместе. А когда Василиса получила диплом, сыграли свадьбу.

Они были очень гармоничной парой. Оба высокие, симпатичные, умные, образованные, избравшие для себя одну стезю. Никто, в том числе сами молодые, не сомневался, что их пара создана не для того, чтобы вскоре распасться. Однако…

Через два с половиной года они впервые разошлись. Веня увлекся другой. Да так увлекся, что забыл об осторожности, и жена узнала о существовании соперницы. Оскорбилась, конечно, и ушла. Но как только муж позвал ее назад, сказав, что «там все», вернулась. Любила. И, рассудив здраво, решила, что глупо рушить на совесть залитый семейный фундамент из‑ за ерунды. Загулял, с кем не бывает? Мужчины, они все такие… Все это говорят. Мама, сестра, подруги. И Василиса им поддакивала. С кем не бывает? Но забыть обиду не получилось. И когда Веня задерживался на работе или неожиданно срывался из дома по каким‑ то срочным делам, Василиса думала – к НЕЙ. Или к другой, новой.

Нужно было обзаводиться ребенком, чтоб о глупостях не думать. Но Василиса все оттягивала. Хотела сделать карьеру. А через год после воссоединения, наплевав на все, забеременела. Но не доносила, потому что не береглась. Продолжала вести ту же жизнь, что и до беременности.

Василиса дала себе два года на то, чтобы добиться в профессии того, к чему стремилась, и посвятить себя материнству. Только ему. Но когда она уже была почти готова родить, Вениамин снова загулял. Причем теперь не было ни одного доказательства измены. Василиса почувствовала это. И повела себя мудро. Сделала вид, что ничего не заметила. Зато стала внимательнее к мужу. На работе не задерживалась, ужины вкусные готовила, а в постели такое творила, чего раньше себе не позволяла. Хотя уже не так его любила, как когда‑ то. Просто хотелось его отстоять. И у нее получилось. Вот только радости от победы она не почувствовала. Одно опустошение. Решила для себя: если еще раз, то все… точка!

И вроде бы опять все наладилось. Со стороны они выглядели идеальной парой. Да, им друг с другом было неплохо, но уже не так хорошо, как раньше. На Вене лежал груз вины, на Василисе – прощения. И тут мужу предложили долгосрочную командировку. Он думал, соглашаться или нет. Спросил совета у жены. Василиса посчитала, что надо соглашаться. И для карьеры это полезно, и отношениям не помешает. Поживут отдельно, поймут, как им плохо друг без друга.

Веня уехал. Василиса скучала. Очень‑ очень. Забыла все обиды. Об одном мечтала: чтобы муж скорее вернулся. Но спустя три месяца он не возвратился, хотя должен был. Решил там остаться. Звал Василису к себе, но не очень настойчиво. А еще через какое‑ то время, когда жена поставила условие – или Веня возвращается, или они разводятся, потому что это не семья, когда жизнь врозь, – муж явился. Но, побыв три дня дома, ушел к родителям. Разругался с Василисой из‑ за какого‑ то пустяка и исчез. Она подумала, что у него очередная пассия, но нет. Никого не было. Просто Веня, отвыкнув от нее, засомневался в правильности своего брака. «Не создан я для семьи, наверное, – сказал он матери, а она передала его слова Василисе. – Хочу пожить холостяком…»

Василиса сильно переживала окончательный разрыв. Но не из‑ за того, что любила – от былого чувства осталось лишь эхо. А потому, что не любили ее все эти годы… Она сделала такой вывод, когда проанализировала Венины поступки. От любимых не гуляют. От любимых не уезжают. От любимых так просто не отказываются.

Ее самооценка резко упала после развода. Но Василисе удавалось это скрывать. Как и то, что она несчастна. Никто из коллег и друзей даже не догадывался о том, в каком удручающем состоянии она пребывает. На вопросы о разводе она отвечала вполне спокойно. Говорила, что они с супругом стали чужими людьми, вот и разошлись. Без взаимных претензий и обид.

На самом же деле имело место и то и другое. У Вени были финансовые претензии к Василисе (она не желала отдавать ему машину, кредит на которую оформила на себя и все еще его выплачивала), у нее обида на него. Да еще какая! Копилась она долгие года по капельке. Один плевок в душу, другой, третий, и вот она уже полна!

…Он вступил в новые отношения еще до официального развода. О чем сообщил жене, когда они встретились в суде.

– У вас все серьезно? – спросила она, сделав непроницаемое лицо.

– Не знаю, во что все перерастет, но пока я влюблен.

Как ей хотелось плеснуть в его довольную рожу газировкой – она как раз пила «пепси».

– Может, даже женишься?

– Может.

А говорил, что хочет пожить холостяком, не создан для семьи…

Лживая скотина!

– А у тебя как на личном фронте?

Она не удостоила его ответом, развернулась и вошла в зал заседаний. На личном у нее было… никак! Из‑ за этого обида на бывшего мужа удесятерялась. Будь у нее кто‑ то, пусть не любимый, но близкий, все было бы иначе. Возможно, она даже порадовалась бы за Веню. Но Василиса ни с кем не встречалась. Сходила на пару‑ тройку свиданий, но ни с одним из кавалеров не захотела встретиться еще раз. Впрочем, они на этом не очень и настаивали. Василиса была им так же мало интересна, как и они ей.

С тех пор прошло полтора года. За это время у нее случилось два коротких романа. А у Вени – уже жена и месячный сынишка.

– Надеюсь, вы далеко живете? – услышала она голос Романа Никитина и отвлеклась от своих далеко не приятных дум.

– Нет, в десяти минутах ходьбы.

– Жаль. – Василиса вопросительно на него посмотрела. – Мне хотелось провести с вами побольше времени. Пусть и на улице, хотя я предпочел бы интимную (в хорошем смысле) обстановку.

– Да вы нахал!

– Да, я такой. – Он открыл перед ней дверь, пропустил вперед. – Но, заметьте, галантный.

Они вышли на улицу. Василиса направилась к пешеходному переходу, широко шагая, чтобы успеть перейти на «зеленый». Но Роман еле ноги передвигал, и они не проскочили.

– Вы это специально?

– Что – специально?

– Тащитесь, как черепаха?

– Нет, просто я ногу повредил три дня назад, идти трудно, – соврал Роман.

– Где умудрились?

– На футбольном поле. Играю за одну любительскую команду. – Он сказал правду. Рома любил гонять мяч и был страстным болельщиком команды «Милана». Несколько раз ездил на их игры.

– «Зеленый», можем идти, – сказала Василиса.

Они миновали переход и двинули по тротуару в сторону двенадцатиэтажек, которых, когда Рома жил в этом городе, еще не было.

– Вы хотели мне что‑ то рассказать, – перешла к делу Василиса.

– Да. Может, это и не важно, но вы должны знать, что парень моей сестры, Константин, хорошо знал покойную. И терпеть ее не мог. Дело в том, что Лена – подруга его жены, и именно она рассказала ей о его изменах, после чего отношении супругов разладились.

– Откуда вы это знаете?

– Мы с Леной не только об Илье разговаривали. Но и о Тане. Я сразу заметил неприязненный взгляд, брошенный Константином на Лену. Когда мы оказались с ней наедине, я спросил у нее, в чем дело.

– Почему вы скрыли этот факт вчера?

– Вчера вы меня злили, я вам вообще ничего говорить не хотел.

– А сегодня, значит, уже не злю?

– Нет, я увидел вас иначе. И вы мне стали нравиться.

– А сначала какой вы меня увидели?

– Я решил, что вы стерва.

– Так, может, я такая и есть?

– Нет. Эту маску вы снимаете вместе с формой.

– Обычно я на службе в гражданской одежде. Но я поняла, что вы имеете в виду. И знаете, что моя мама сейчас сказала бы вам? Первое впечатление самое правильное.

– Я так не считаю. Вы, как я понял, тоже.

Василиса только пожала плечами.

– Вы настоящая женщина, в вас много мягкости, душевности, тепла. А еще вы потрясающе красивая. Особенно когда без маски.

Милова остановилась, развернулась к Роману и, сощурившись, задала прямой вопрос:

– Вы заигрываете со мной?

– Слово мне не нравится, какое‑ то оно несерьезное, но… в общем, да.

– Я – следователь, вы – подозреваемый по делу, которое я веду. Между нами могут быть только официальные отношения…

– Но расследование рано или поздно закончится, – возразил Рома. – Убийца будет найден, и я перестану быть подозреваемым. Так что это не аргумент.

– Вы меня младше.

– Года на полтора?

– На три. Мне двадцать девять.

– Да… Катастрофическая разница в возрасте, что и говорить, – с издевкой протянул Рома. – И, кстати, моя любимая.

– Мы пришли.

– Уже? Жаль… – Он осмотрелся по сторонам. – Тут нет какого‑ нибудь заведения, работающего в столько ранний час?

– Нет.

– А то могли бы посидеть, попить чего‑ нибудь, поговорить…

– Роман Евгеньевич, даже если бы поблизости и было кафе, я бы отказалась сидеть с вами. Спасибо, что проводили. И до свидания.

Она ушла, не мешкая ни секунды. Роман же постоял некоторое время возле подъезда. Ждал, что Василиса выглянет в окно. Но она этого не сделала.

Глава 9

Таня лежала в кровати, не открывая глаз. Делала вид, что спит. К ней дважды заглядывали в комнату. Наверняка сначала сын, потом брат. Но Таня не шевелилась. Ей хотелось побыть одной. Полежать, подумать…

Костя ночевал сегодня у матери. Бросил ее в тот момент, когда ей так нужна поддержка близкого человека. Это было очень обидно. И Таня плакала, прежде чем уснуть. Ей и сейчас хотелось реветь, но она сдерживала себя. Красные глаза и сын, и брат заметят, будут вопросы задавать, а ей на них отвечать не хотелось.

«Зачем мне такой мужчина? – думала Таня. – Он только о себе думает. Да, я его люблю. Да, хочу быть с ним. Да, сейчас такое время – за мужиков надо цепляться. Но… это же игра в одни ворота… Я ему отдаю все. А он мне… Когда в хорошем настроении, дарит приятные слова и ласки. И все! Ни помощи, ни поддержки, ни денег! »

Костя за то время, что жил у Тани, не дал ей ни копейки. Бывало, приносил какие‑ то лакомства. Съедали их за вечер, а все последующие дни Таня его кормила. Она все собиралась обсудить с ним это, да боялась показаться меркантильной. Обидеть его, спугнуть?

Думала, вот когда все устаканится, тогда и решим все финансовые вопросы. И не только их. Костя ей совсем не помогал по дому. Приходил с работы, ел и занимался своими делами. Не пил пиво у телевизора, как многие, но играл в компьютерные игры онлайн и болтал в соцсетях с друзьями (планшет был его, а вот за Интернет платила Таня). В субботу отсыпался, ходил с ней и Валей гулять. А в воскресенье встречался с дочерью.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 7 8910 11 12 Следующая ⇒