Глава седьмая

Анна Дюмон выиграла конкурс красоты. В двенадцать лет это, несомненно, кое-что значит. Всевозможные рекламные агенты, общее внимание, завистливые взгляды, телерепортеры под окнами их дома — все это обрушилось на Анну Дюмон в один миг. Ей предложили стать фотомоделью. Мишель и Франсуаза не знали, что и делать. С одной стороны, им, конечно, льстило, что их единственная дочь взлетела так высоко. Свою фотографию, как шутил Мишель, он мог увидеть в газете только в рубрике « разыскивается». Франсуаза тоже была в растерянности. Они были простыми, работящими людьми и все свои деньги зарабатывали собственными руками.

— Ну, Франсуаза, что будем делать? — спросил Мишель, раскачиваясь в кресле-качалке. От некоторых привычек своего отца, перенятых им в детстве, он так и не смог избавиться. Кресло было отцовское. Свитое из веточек темно-вишневого цвета, оно наверняка представляло антикварную ценность. Ему было лет сто пятьдесят. Отец подарил его Мишелю на какой-то праздник. Сидеть в нем имел право только Мишель. Когда Анна была маленькой, он брал ее на руки и качался вместе с ней. И вот теперь он качался в этом кресле и спрашивал жену, что им делать с их подросшей дочерью.

— Я не знаю, Мишель. Подумав немного, Франсуаза сказала: — По-моему, на этом надо делать деньги…

— Значит деньги, да? — Мишель продолжал раскачиваться.

— А что ты предлагаешь? Ну не надо было ей участвовать в конкурсе…

— Да не сердись ты, Франсуаза. Деньги — деньгами, но ты же знаешь, какая их потом ждет жизнь, фотомоделей этих. Это же все на один год. На следующий — будет другая; ты же не думаешь, что она будет выигрывать каждый год? Да и будет ли она участвовать? Ей всего двенадцать, не слишком ли все это для нее? Получается, мы будем делать деньги на собственной дочери? Нам — что, не хватает?

Мишель был из семьи строгих моральных устоев, в ней детям преподавались уроки, которые они запоминали на всю жизнь.

— А может, вы спросите меня? — в дверях стояла Анна, они не заметили, как она пришла.

— Сбавь тон, дочка, — спокойно сказал Мишель, продолжая раскачиваться, — из того, что тебя признали красавицей, еще не следует, что твой отец будет прыгать перед тобой, как пудель. Тебе двенадцать, а не двадцать один.

Он сказал это со своим обычным выражением лица, но можно было понять, что он не шутит.

— Мишель, ну что ты нападаешь на нее? — укорила мужа Франсуаза, и Анна поняла, что мать на ее стороне.

— Я не нападаю. Сядь, Анна, и поговорим. Я хочу тебе добра и хочу услышать, чего хочешь ты.

Анна села и стала рассказывать о предложениях, которые ей были сделаны еще там, в другом городе, после конкурса. Мишель слушал и только хмыкал, когда дочь называла суммы контрактов. Франсуаза, похоже, что-то подсчитывала в уме — она машинально загибала пальцы.

— Ну, и что дальше? — Мишель невозмутимо раскачивался.

— Поскольку я несовершеннолетняя, все контракты должны подписывать вы, — смиренно сказала Анна. Это была самая уязвимая сторона вопроса. Ей действительно не двадцать один. О, если бы она имела право подписи!

Мишель вытянул указательный палец в сторону Франсуазы:

— Все вопросы к ней.

— Но вы должны оба, мне так сказали, — сквозь зубы процедила Анна, — такой порядок.

— А доходы как будем делить, а, дочка? — Мишеля эта ситуация начала забавлять. Он не издевался, просто был так устроен — смеялся, когда ему было смешно, — Я повторяю, тебе всего двенадцать, а мы твои родители.

Анна поняла, что попала в ловушку. Распоряжаться своими деньгами без согласия родителей она не могла. Она сделала то, что делают все девочки ее возраста — просто разревелась.

— Ну вот, довел ребенка, — сердито сказала Франсуаза, — она-то в чем виновата?

Мишель, действительно, не мог знать, что Анна ни в чем не виновата. Родившись красивой, но бездушной, она ни перед кем не была виноватой. Она никому не делала ничего плохого, хотя и хорошего тоже. И хотя последнее слово в доме всегда принадлежало ему, Мишель растерянно произнес:

— Прости, дочка, я, кажется, перегнул палку, просто…

Он не стал договаривать. Он подумал, что они с Анной никогда не говорили по душам, сколько бы попыток он ни предпринимал. Как это всегда бывает, Анна заревела еще сильнее. Она поняла, что победила. Это была обычная детская тактика, выдержать которую могут немногие родители. Франсуаза подсела к дочери. Мишель вышел на веранду. Их небольшой двухэтажный дом имел веранду, все окна которой сейчас были закрыты жалюзи. Из-за репортеров, еще вчера сновавших здесь. Мишель раздвинул пластинки жалюзи, во дворе никого не было. Видно репортеры поняли, что ничего пикантного в этой семье им не нарыть. Мишель облегченно вздохнул, поднял жалюзи и открыл окно. Он сел на подоконник и полез в карман куртки за трубкой. Это была еще одна из привычек отца, перенятая у него Мишелем. В их городке трубку больше не курил никто. Табак Мишель заказывал по почте. Мишель с удовольствием закурил голландский табак и тут увидел, что у их дома притормозил его сменщик на подстанции — Рон.

—Хелло, Майкл! — весело крикнул он из кабины их служебного грузовичка, видно ездил куда-то по делам, — говорят, ты теперь папаша будущей суперзвезды, а? С тебя выпивка!

— Приходи после работы в бар, я буду там.

— О, кей, — Рон укатил.

Они с Роном были друзьями, но все равно его слова задели Мишеля. Он попыхтел трубкой. Раньше жизнь казалась такой стабильной, ну была его дочка симпатичной, и вдруг — на тебе.

Мишель был не из тех людей, которые легко впускают перемены в свою жизнь, тем более идут им навстречу. И пока Мишель не знал, что ему делать. На веранду вышла Франсуаза.

— Собираешься вечером в бар? — она слышала слова Мишеля.

— Надо же отметить такое счастье, — хмыкнул Мишель.

— Ну и что вы надумали? — продолжил он, выбивая трубку о край подоконника.

— Не тряси пепел на мои цветы, — сказала Франсуаза.

— Чтоб ты знала, дорогая, пепел — отличное удобрение. Итак?

— Я считаю, что мы должны подписать эти контракты. Послушай, что мы теряем, ведь это хорошие деньги?

— Ты считаешь, что «мы должны». То есть, ты посчитала и за меня?

Мишель, прищурившись, смотрел на жену. Он уже открыл было рот, хотел сказать, что они теряют дочь, но промолчал. Ситуация выходила из-под контроля. И хотя он мог настоять на своем, он решил этого не делать. Пока. А там видно будет. Он слез с подоконника, сунув трубку в карман.

— Ладно, Франсуаза, пусть так и будет. Что-то я устал от всего этого. И когда это произойдет?

— Они сами нас найдут, и в удобное для нас время…— Франсуаза была обрадована.

— Надеюсь, в нашем городе она ничего рекламировать не будет?

— В нашем — нет

— И то хорошо. Ну, все, закончим на этом.

Они зашли в дом. По лицу матери Анна поняла, что все в порядке. По лицу Мишеля, как всегда, ничего понять было нельзя.

— Ну, ладно, дочка. Мы с мамой решили, раз уж так все случилось — зарабатывай себе на приданое. Но ты хоть понимаешь, какая это жизнь? Все эти фото-киносъемки, разъезды, репортеры: ты готова к этому?

— Папа, у меня будет агент, который будет заниматься всем, что необходимо.

— Ну да, ну да, как же я об этом не подумал. А учеба?

— Папа, ты же знаешь — я отличница. А потом, это школа меня и отправила, проблем не будет.

— Как у тебя все гладко получается, а?

Анна поняла, что она выиграла, остальное — уже детали.

— Папа, все будет хорошо, вот увидишь.

— Ну что ж, дело решенное. И когда появится этот твой агент?

— Да хоть сейчас, — Анна полезла в карман джинсов и достала визитную карточку, — он сказал, как уладишь вопрос с родителями, позвони.

«Уладишь вопрос», агент-то наверняка думает, что родители безумно рады», — Мишель вздохнул:
— Сейчас не надо, я скоро иду в бар. Потом до него дошло.

— Как это — «сейчас» — он же в другом городе? Это отсюда, — он прикинул, — миль семьсот.

— У него свой самолет, папа.

Только сейчас Мишель понял, какие большие деньги вмешались в его жизнь. Но он уже сказал «да», и назад пути не было.

Свое слово Мишель всегда держал. Зачем-то посмотрев на часы, он сказал:

— Сегодня суббота, давай вызывай его на понедельник, я как раз свободен.

— А я закрою булочную, раз уж такое дело, — Франсуаза заметно повеселела.

— Да, Франсуаза, ради таких бабок можно твоим булкам немного засохнуть, — Мишель легонько шлепнул жену по заднице.

— Ладно, все. Я пошел в бар.

Мишель ушел, а Франсуаза с Анной принялись обсуждать финансовую сторону вопроса.

В баре было несколько посетителей, Мишель не знал их и присел у стойки. Когда придет Рон, они сядут за столик.

— Привет, Сэм. Порцию, пока, — сказал он бармену, седому, коричневому от загара мужчине. Сэму было за шестьдесят, это был крепкий мужчина с обветренным лицом и открытым взглядом. У него были большие ладони, в которых стаканчики с виски скрывались полностью. Он достал бутылку, налил куда-то в кулак и подвинул кулак по стойке к Мишелю.

— Держи. Что, Майкл, подфартило?

— И ты об этом… Скажи, Сэм, ты видишь радость на моем лице?

— Вот потому и удивляюсь, что не вижу. А что не так, Майкл?

— Да все так, Сэм, хотя мы с Фрэнси еще ничего не подписывали. Не привык я к халяве, ты же знаешь. И потом, что касается денег, то они все равно пойдут на счет Анны. Так что мне, Сэм, как ни крути — одна головная боль.

В городке семью Дюмон знали и уважали, поэтому Сэм поверил словам Мишеля. Но поговорить-то надо о чем-то?

— Ну, так порадуйся за дочку, Майкл. Деньги-то никому не помешают.

— Даже не знаю, Сэм, мала она еще. Возомнит о себе, не знаю что. Но я уже дал согласие.

— Ну и не забивай себе голову. Как говорят китайцы: «Течет река — куда-нибудь да притечет». Или что-то в этом роде.

Сэм был заядлый рыбак, и, когда ему приспичивало, уезжал на рыбалку, оставляя вместо себя одного из сыновей. А их у него было пятеро.

— Ты сам, как китаец, Сэм, — засмеялся Мишель, — вон, сколько детей настрогал.

— Да уж, на это дело я никогда не жаловался. Могло быть и больше, но мы решили, что хватит.

Мишель чуть погрустнел. Кто-то может решить, что ему уже достаточно детей… Он подвинул стаканчик Сэму, тот налил еще.

— Китайцы говорят еще так, Сэм: «Сиди у своей фанзы, и мимо тебя когда-нибудь пронесут труп твоего врага».

— А что такое — «фанза»?

— Дома у них так называются, Сэм.

— Ну, эта пословица к нам не подходит.

— Не знаю, Сэм: всегда, когда хотят привести в пример какую-нибудь мудрость, обращаются к китайцам.

— Слушай, Майкл, что мы застряли на этих китайцах? Нам что, поговорить больше не о чем?

Мишель хотел было спросить Сэма про рыбалку, но вовремя одумался. Поскольку посетителей за стойкой не было, ему пришлось бы выслушать научно-популярную лекцию о пользе рыбалки. Он спросил:

— Сэм, ты гораздо старше меня, скажи: что мне делать с дочерью?

— В каком смысле, Майкл?
— Она для меня как чужая, Сэм. Я не могу найти к ней подход. «Спасибо, папа», «Да, папа», «Нет, папа». Я никогда не мог поговорить с ней по душам. Да и Фрэнси тоже. Вот я и спрашиваю тебя, Сэм, что мне делать с дочерью?

Сэм почесал лоб, потянулся, достал еще один стаканчик, налил себе. Они выпили. Сэм подвинул к Мишелю блюдечко с арахисом.

— Ну, так что ты думаешь, Сэм? Больше я бы ни к кому с этим вопросом не обратился.

— Я никогда над этим не задумывался, Майкл. Ребенок рождался, им занималась Пат, я работал. Ты же знаешь…

Сэм был уникумом в своем роде. Он выкладывал в домах камины и ценился на вес золота. В их городке этого не умел делать больше никто. Подрастая, сыновья помогали ему. Они брали заказы и в других городках побережья. Работы хватало, посидеть холодным вечером у камина никто не откажется.

— А как насчет поговорить по душам?

— Да не думал я об этом, Майкл.

Сэм сочувственно посмотрел на Мишеля, ему нравился этот парень.

— Может, потому, что у меня мальчишки, а у тебя девочка? — спросил он. Сэм не знал, чем он может помочь.

— Может быть, может быть, — пробормотал Мишель и посмотрел на часы.

— Ждешь кого-то?

— Рон должен придти.

Словно в подтверждение его слов, звякнул колокольчик на двери. Вошел Рон. Увидев Мишеля, он радостно потер руки.

— Ты давно уже тут? — спросил он, подходя и здороваясь с ним и Сэмом.

— Минут пятнадцать…

— Ну, значит, я немного упустил.

— Вы как, у стойки останетесь, или присядете за стол? — спросил их Сэм.

— Да, Сэм, ты уж извини, мы пойдем за стол, — ответил Мишель.

— Да ничего, ничего, — в бар входили новые посетители, ему найдется, с кем поговорить, — сказал Сэм.

Они взяли бутылку виски, содовой, орешков и сели в углу бара. Мишель сел так, чтобы видеть входную дверь.

Рон улыбнулся:

— Опасаешься кого-то?

— Репортеров, Рон. Забредет сюда какой-нибудь пропустить стаканчик, а потом черкнет статейку: «Папа победительницы конкурса обмывает счастье своей дочери» или «Папа знаменитости — горький пьяница». Как считаешь, может такое быть?

— Да, дружище, придется тебе теперь играть по этим правилам. Вы уже подписали контракты?

— Еще нет, в понедельник.

— И какова сумма?

Другому человеку Мишель бы не сказал, но Рону ответил. Тот присвистнул.

— Ну, это приблизительно. Налоги, агенту отстегнуть…

— Все равно, прилично получается.

Они выпили. Мишель закинул в рот несколько орешков.

— Ты же знаешь, Рон, я никогда ничего не получал просто так.

— Но ведь это не просто так, Майкл. Она будет сниматься в журналах, в рекламных роликах…

— Рон, давай ты меня сфотографируешь, и я продам тебе свою фотографию, ну, хотя бы за десятку?

Рон засопел: — Но ведь это реклама, Майкл, они двигают свои товары.

— Вот именно — они двигают, а моя дочь должна будет теперь красоваться в журналах, на экране, еще где-нибудь…

— Ну, а как же иначе? За что же они будут платить?

— Да понимаю я все, Рон, но все равно мне это не по душе. И если бы я отказал Анне с подписями в этих документах, как бы на меня посмотрели в нашем городе, а?

— Как на идиота, Майкл, ты прав. Немногие бы тебя поняли.

— То-то и оно, Рон. Мне некуда деваться, я бы и семью разрушил, можешь мне поверить.

— Что, так плохо?

— СТАЛО БЫ плохо, если бы я не согласился. Ладно, Рон, давай выпьем.

Рон обрадовался перемене темы. Он был порядочным малым. Лет тридцати, высокий, светловолосый, голубоглазый. На нем была теплая куртка из толстенной фланели в красно-зеленую клетку, теплые брюки, заправленные в высокие ботинки на шнуровке. Сейчас Рон не мог понять душевных терзаний друга. У него самого был пятилетний сын, который никаких хлопот им с женой не доставлял. И вот сейчас они с другом сидят, пьют отличный виски, в камине у Сэма гудят дрова, которых он насовал туда, наверное, на неделю вперед. Дочке друга выпал такой шанс, а ее папа сидит, мрачно жует орешки и, похоже, этому совсем не рад.

Рон решил немного успокоить его:

— Майкл, все эти съемки закончатся за месяц-два, потом все войдет в свою колею. Но бабки-то вы получите!

— У меня эти бабки уже вот тут, Рон, — Мишель показал пальцем на горло, — ты мне другое скажи: что мне делать с дочерью?

— В каком смысле, Майкл? — спросил Рон, как, наверное, спросил бы каждый.

— Ну, как бы тебе сказать… У меня нет с ней контакта, общего языка. Я никогда не сидел, просто прижав ее к себе. Она никогда не спрашивала у меня совета, понимаешь, Рон?

Он грустно смотрел на Рона через стол своими синими глазами. Сейчас они блестели, может быть от дыма его трубки.

— Мы с Фрэнси для нее просто НЕОБХОДИМОСТЬ, Рон. Вот и сейчас: приехала бы она с этого чертова конкурса, вбежала бы, мы бы все вместе порадовались. Но все это было бы ПО-ДРУГОМУ. Но ей была нужна только наша подпись. Если бы она могла, она подписалась бы сама, а потом поставила нас с Фрэнси в известность. Ты понимаешь, о чем я, Рон?

В принципе Рон понимал, но прочувствовать эту ситуацию он не мог. Но и не поддержать Майкла он тоже не мог.

— Да брось ты, это возраст у нее сейчас такой, переходный…

— И куда же он перейдет? Она была такой с самого рождения.

Мишель потянулся за бутылкой, налил им еще.

— Ладно, Рон. Видно, в таких делах советы бесполезны, надо все решать самому.

— А как у них у них с Фрэнси?

— Да так же, Рон, в том-то и дело. Я тебя понял, иногда девочки растут возле матери, но у нас полный невпопад. В том-то Рон и дело, — Мишель выпил и захрустел орешками, Рон последовал его примеру.

— Может, будем закругляться, Майкл? — на улице уже стемнело.

— Тебе же завтра не на работу, Рон?

— Нет.

— Давай посидим еще немного.

В баре кроме них никого не было. В этом маленьком городке люди заходили пропустить рюмку-другую и спешили домой. За стойкой Сэм протирал стаканы.

— Сэм, ты свободен? — крикнул Мишель.

— Да, Майкл, в общем — да.

— Бери бутылку и иди сюда. За мой счет.

— Может, тебе уже хватит, Майкл?

— Сэм, это часто бывает?

— Первый раз вижу.

— Тогда иди сюда. Можешь захватить чего-нибудь поесть.

Мишелю хотелось выговориться. С ним никогда раньше такого не было. Сэм закрыл бар, перевернул табличку на двери, поставил на поднос бутылку виски, стаканчик, положил еще три гамбургера и принес все это за стол.

— Ну, что будем отмечать? — весело спросил он, усаживаясь и не обращая внимания на серьезный вид друзей.

— Мы просто выпьем и поговорим, Сэм, что нам отмечать? Только не говори мне ничего про конкурс красоты.

— Я понял, Майкл.

— Давай поговорим про камины Сэм, — сказал Мишель, наливая им виски.

— А что тебя интересует? — оживился Сэм.

— Меня интересует, сколько ты возьмешь с меня за камин, Сэм. У меня нет камина; я хочу, чтобы ты сделал мне камин. Могу я себе это позволить? Если мне не хватит своих денег, я попрошу взаймы у дочери, имею я на это право, как ты думаешь, Сэм?

Сэма трудно было смутить, но тут и он смутился. Подвигая друзьям гамбургеры, он сказал:

—Майкл, ты оплатишь только материалы, больше ни цента.

—Ты серьезно, Сэм?

— Серьезно.

— Но я-то не могу тебе ничего сделать бесплатно, Сэм. Не могу же я обмотать твой дом гирляндами. Хочешь, я куплю тебе новую лодку? Или мотор? А, Сэм?

Мишеля вначале вообще не брало, нервы были на взводе. Но, постепенно тепло и виски сделали свое дело. Его немного развезло.

Сэм сердито посмотрел на него, потом смягчился. Он понял, что у Мишеля действительно тяжело на душе.

— Нет, Майкл. Ничего этого мне не надо, все это у меня есть и прослужит еще лет сто. Но камин — это до весны. Ты же понимаешь, надо вскрывать перекрытия, сейчас еще холодно.

Мишель рассеянно кивал. Он снова вытащил трубку и теперь набивал ее.

— А что вдруг ты решил построить камин? — спросил Рон.

— Да понимаешь, Рон, я подумал — здесь подумал — что никогда в жизни я не сидел у камина. Никогда в жизни в своем доме я не сидел у камина, Рон. У тебя есть камин?

— Нет, Майкл.

— В том-то и дело, Рон. Я вдруг подумал, что дом без камина — это не то. Понимаешь меня? Давай и тебе построим камин, Рон? Раз Сэм мне сделает бесплатно, то я оплачу твой, идет?

Сэм никак не мог взять в толк, что происходит:

— Ребята, вы чего так расчувствовались?

— Сэм, ты построил кучу каминов, тебе этого не понять. Говорят тебе — я хочу камин. Может быть, если бы у меня был камин, все было бы по-другому. Вся моя жизнь.

— Будет тебе камин.

— А Рону? Рон, тебе ведь нужен камин?

— Я не думал об этом, Майкл.

— Подумай, Рон, обязательно подумай. Пока не поздно.

Сэм посмотрел на часы:

— Вас развезти по домам?

— А Чарли из дорожной полиции не отберет у тебя права? — спросил Мишель.

— Мы же не на трассе.

— Тогда поехали, Сэм, действительно, уже пора.

Друзья вышли из бара и сели в машину Сэма. Первым они завезли домой Рона.

— Рон, подумай про камин! — крикнул Мишель, когда тот уже стоял на крыльце.

— Подумаю, Майкл, удачи тебе!

Сэм довез до дома Мишеля.

— Майкл, у тебя все будет хорошо, вот увидишь. Подожди немного.

— Ты так считаешь?

— Вообще-то, я подольше пожил на свете, а во-вторых, можешь назвать это предчувствием.

Пожелав Мишелю спокойной ночи, Сэм уехал.

Мишель вошел в дом, Анна с Франсуазой сидели в гостиной и о чем-то мирно беседовали.

— Ну, какие у вас дела? — дружелюбно спросил Мишель.

— Мы созвонились с агентом, он приедет в понедельник, часам к трем. Анна уже придет из школы, — ответила Франсуаза.

— Ну и чудесно. Вы сидите, а я, пожалуй, пойду спать, — Мишель пошел наверх.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 Следующая ⇒