Глава четвёртая

Шагая по широкой дороге, обсаженной живой изгородью, я ещё издали заметил Люциуса, прогуливавшегося у фонтана со своими собаками.

— Северус, рад тебя видеть! Однажды ты заставишь меня поверить, что твоя легилименция действует на расстоянии, — поприветствовал меня Малфой и, видя моё недоумение, добавил: — Нарцисса с утра мучается жесточайшей мигренью, твои порошки закончились, а эльф вернулся ни с чем, сказав, что ты закрыл свой дом от визитов.

— Для тебя, Люциус, я бы…

— Знаю, знаю, — отмахнулся он. — Но я не мог отказать себе в удовольствии насладиться тишиной и покоем в саду, пока она страдает в своих комнатах.

Я усмехнулся. Это называется «гуманизм по-малфоевски».

Передав домашнему эльфу подарочную корзинку для Нарциссы, я метнулся домой и через несколько минут вернулся с запасом лечебных снадобий.

В трапезном зале нас уже ждал растопленный камин, накрытый стол и эльфийка Нарциссы, которая передала мне благодарность от хозяйки за подарок и лекарство, а также извинения за то, что та не сможет сегодня поприветствовать меня лично.

За ужином я рассказал Люциусу о решении взять ученика и снова, не удержавшись, посетовал на очередные происки своих коллег из научного Совета, при этом не забыв помянуть недобрым словом мою несправедливо окрашенную зебру.

Малфой вдруг встрепенулся.

— Кстати, о зебре. Мой сосед Ньют Саламандер из графства Достер окончательно осел в своём поместье и на днях со своей супругой Тиной нанёс нам визит.

— Саламандер? Автор учебника по уходу за магическими существами для первокурсников? — уточнил я.

— Именно так. У меня есть подозрение, что он хочет просить моего содействия в снаряжении зоологической экспедиции куда-то в Южную Америку для своего внука, который, кстати, то ли женился, то ли собирается жениться на дочери Лавгуда.

— Сколько новостей сразу, — ответил я, даже не стараясь скрыть безразличие. Телодвижения магозоолога и его отпрыска мне были абсолютно неинтересны.

— Собственно, это я всё вот к чему. Он презентовал мне свою новую книгу, в которой я нашёл интересный факт, что на самом деле… — Малфой призвал из недр старинного дубового шкафа фолиант в переплёте из кожи мадагаскарского хамелеона, открыл его, перелистнул несколько страниц и ткнул аристократическим пальцем в движущуюся на картинке полосатую лошадь. — Зебра оказывается чёрная в белую полоску, а не наоборот. Даже зебра-альбинос всё равно полосатая. И вообще, белая полоса — это генетический сбой, то есть отсутствие пигмента. Получается, что белые полосы нашей жизни — это аномалия, или попросту то, чего вообще не должно быть. Вот как-то так.

— Прямо по Шопенгауэру, — пробурчал я. — Ты хотел меня этим утешить?

— Я? Тебя? — Малфой покачал головой и иронично улыбнулся. — Нет, друг мой. Несмотря ни на что, я до сих пор уверен: в любом, даже самом безвыходном положении всегда отыщется что-нибудь позитивное, если хорошо поискать.

— Не разделяю твой оптимизм, — мрачно возразил я. — Что может быть хорошего в поездке на эту, с позволения сказать, «научную» конференцию.

— Ну не скажи, — Малфой откупорил бутылку и наставительно произнёс: — В конечном счёте, универсальное утешение — это женщины и вино.

Я скривился.

— Только вот на таких мероприятиях женщины по большей части глупы и ужасающе скучны, а в Бристольском конференц-центре вряд ли найдётся хорошее вино.

Люциус усмехнулся.

— Ты же зельевар, Северус. Не мне тебе рассказывать, что может сотворить всего одна капля, добавленная в бокал.

— Нет уж, увольте! — категорически возразил я. — Не хочу потом читать про себя скандальные новости на первых полосах всех газет.

— Хорошо, — не сдавался Малфой. — Выпей оборотное зелье и предстань перед девицами в сексапильном облике эдакого латиноамериканского мачо.

— Ты шутишь? — ужаснулся я, но Люциус так посмотрел на меня, что я осёкся. — Нет, похоже, ты не шутишь.

— Не шучу. Цель оправдывает средства, игра стоит свеч, на войне все средства хороши, и так далее, и так далее. Ты же хочешь выбраться из своей чёрной полосы?

Я кивнул.

— Вот и перестань для начала заранее настраивать себя на негатив.

— Легко сказать, — проворчал я.

— В моём нынешнем положении говорить такое как раз нелегко, и ты прекрасно это знаешь. Но жизнь — это своего рода искусство извлекать утешительные выводы из неутешительных событий, поэтому я смог даже в этом найти кое-что положительное.

— Сидеть дома и воспитывать внуков? — съязвил я.

— И да, и нет, — Люциус усмехнулся. — Внуки — весьма сомнительное удовольствие, но если опустить это слово, то да, я рад тому, что сижу дома, а не в Азкабане. И это перевешивает всё остальное. А ещё я верю, что надо просто терпеливо дождаться удачного стечения обстоятельств, и всё обязательно изменится к лучшему.

— Терпение — это форма отчаяния, замаскированная под величайшую добродетель, — возразил я, даже не пытаясь скрыть насмешку.

Люциус не ответил. Пересев в кресло перед камином, он какое-то время глядел на языки пламени сквозь янтарную жидкость в бокале, а затем меланхолично произнёс:

— Ах, какой превосходной комедией был бы этот мир, не будь у нас в ней своей роли…

Похоже, сегодня Малфой был настроен на философский лад.

— Знаешь, Северус, — продолжил он, всё так же глядя в огонь, — не помню, кто это сказал, да и не важно. В игре, которая называется жизнью, выиграть нельзя, остаться при своих тоже нельзя, нельзя даже выйти из неё живым. Поэтому расслабься и попытайся принять удовольствие. Поезжай на эту конференцию, поддайся приятным соблазнам. Кто знает, вдруг именно там что-то изменит твою жизнь к лучшему.

В принципе, Люциус прав. Человек вообще пленник жизни, которая управляет им по своим чётким и логичным законам, и пресловутая чёрная полоса тоже подчиняется этим законам. По этому поводу есть один магловский принцип, согласно которому если какая-то неприятность может произойти, она обязательно случится.

Кстати, маглы всему пытаются найти объяснение. Даже падению бутерброда. Вот вы когда-нибудь пытались объяснить, почему бутерброд падает маслом вниз? Нет? А после бутылки виски? Во-о-от! А после двух бутылок вы мазали бутерброд маслом с двух сторон?

В тот вечер мы с Люциусом настолько увлеклись философско-алкогольными изысканиями, что в итоге я смог доказать ему, что если кусок хлеба намазать маслом со всех сторон, включая боковинки, то он просто зависнет в воздухе. Чтобы переварить этот сложно-заковыристый полёт мысли, Люциус отправил эльфа в винный погреб за дополнительным стимулятором.

На следующее утро я проснулся от резкого голоса Нарциссы, одетым, в малфоевском кресле. С трудом распрямив затёкшие конечности, я поднялся и, преодолевая похмельный синдром, поплёлся на помощь товарищу.

Нарцисса долго и обстоятельно сравнивала нас со всеми представителями семейства парнокопытных и с подотрядом свинообразных в особенности, поочерёдно тыча тонким наманикюренным пальчиком то в сторону замаскировавшейся под обивку кресла книги мистера Саламандера, то в сторону творческого беспорядка, учинённого нами в обеденном зале.

Когда перечень соответствующих моменту млекопитающих подошёл к логическому концу и поток красноречия разгневанной миссис Малфой иссяк, мы с Люциусом проводили её взглядом до выхода из зала, синхронно вздрогнули от оглушительного хлопка дверью и сразу же с жадностью осушили кубки с растворённым в воде антипохмельным эликсиром.

Расплывшись в блаженной улыбке, Малфой жизнерадостно изрёк:

— Я понял. Вероятность падения бутерброда маслом вниз прямо пропорциональна стоимости ковра.

После завтрака я собрался уходить, и Малфой вышел меня проводить.

— Послушай меня, Северус, — заговорил он, как только мы вышли из замка. — Если мне не изменяет память, в том конференц-центре есть гостиничное крыло, на крыше которого приличный ресторан. Сними лучший номер и закажи столик. Женщины это любят.

Я неопределённо пожал плечами.

— А для комплексного утешения вот, возьми, — Малфой вручил мне бутылку коллекционного эльфийского вина.

Я начал протестовать, мотивируя тем, что негоже пить такое вино с первой встречной, но Люциус даже слушать не стал и вдруг выдал:

— Слушай, Северус, а может, тебе пора жениться?

Я чуть не выронил бутылку из рук.

— После утренней сцены с Нарциссой ты будешь советовать мне такое?

— Женщина — уникальное создание, — вздохнул Малфой. — Иногда — как заноза в заднице, но чаще всё же прекрасное, непредсказуемое и загадочное существо.

— Вот когда встречу нечто прекрасное, непредсказуемое, загадочное, желательно ещё и умное, и чтобы всё это в одном лице, тогда и поговорим, — отшутился я и поспешил распрощаться.

Пока я шёл к границе антиаппарационной зоны поместья, вспомнились слова Люциуса про зелье. Нет, никакие афродизиаки я, естественно, использовать не буду, но вот оборотное — почему бы и нет. Пришлось возвращаться домой, в своё хранилище.

Несколько минут я задумчиво рассматривал пробирочки с волосами. За годы моего бурного прошлого я собрал неплохую коллекцию обликов на все случаи жизни. Я даже заимел привычку сопровождать каждый экспонат сопроводительной запиской со словесным портретом, как у мракоборцев.

«Эту бери! Вот эту, с красной крышечкой», − прозвучало у меня в голове.

Машинально достав волосок, я кинул его во фляжку с зельем и, дождавшись пока густое бурое зелье закончит шипеть и пениться, сделал большой глоток. В процессе малоприятной трансформации всплыло осознание того, что красная крышка — это запас на экстраординарные случаи. В записке, прикреплённой к пробирке, моей рукой было написано:

«Мужчина, лет тридцати. Высокий, грациозный и элегантный. Исключительно правильные черты и пропорции лица и тела. Прямой нос, чётко очерченные скулы и губы, немного смуглый. Иссиня-чёрные волосы, слегка вьющиеся, достают до плеч. Глаза карие. Взгляд холодный и циничный».

С некоторой опаской я взглянул в зеркало.

Увидев моё отражение, внутренний голос с восторгом присвистнул.

«Как сказали бы в дамских романах, в твоей красоте есть что-то дьявольское. Но именно это и притягивает женщин».

«Тоже мне, знаток», — проворчал я.

Изображение в зеркале самодовольно ухмыльнулось.

Решив ничего не исправлять, я махнул рукой. Могло быть и хуже.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒