Пролог. Глава первая

Название: Сицилианская защита, или Игра на своём поле

Автор: Tortue

Бета: Bergkristall

Рейтинг: PG-13
Персонажи: Северус Снейп, Новый Персонаж, Люциус Малфой, Гермиона Грейнджер
Жанр: General/Humor/AU/POV
Дисклаймер: Все герои принадлежат Дж. Роулинг.
Саммари: Законы привлекательности через призму зельеварения, и не только…

Предупреждение: ООС, AU

Комментарии: Работа создана для феста " На что способна влюблённая женщина? " на ТТП. Публикация на других ресурсах только с разрешения автора.

Размер: Миди
Статус: закончен

Пролог

Существующий мир … наилучший из всех возможных миров.

Лейбниц

Оптимизм — это страсть утверждать, что всё хорошо,

когда в действительности всё плохо.

Вольтер

Этот мир худший из возможных миров.

Шопенгауэр

Разговаривать с умным человеком всегда приятно.

Особенно если этот умный человек — ты сам.

И говорим мы про себя. Про себя любимого с самим собой.

Конечно, выразительно общающиеся сами с собой люди — это всё же печальная картина, напоминающая кому-то о Робинзоне Крузо, кому-то о психушке, а кому и о приближающемся маразме. Но на самом деле, согласитесь, больше, чем с самим собой, мы не разговариваем ни с кем.

Между прочим, мысленный диалог помогает формировать приемлемую для себя картину мира. Например, споткнулся я об оставленный кем-то посреди дороги стул, и внутренний голос тут же любезно выдаёт: «Понаставили стульев, уроды! ». И это означает, что люди и мир вокруг несовершенны. В другой раз, когда я сам случайно опрокинул чернильницу на новую мантию, голос сообщает, что дело-то как раз не в окружающем мире, а в кривых руках конкретного индивида, то есть меня, но сразу же старается утешить: «Ну, ничего, это пустяки в масштабе Вселенной, и вообще всё будет хорошо, жизнь — она же полосатая». Я где-то читал, что, когда слушаешь собственный голос, поневоле становишься философом. Наверное, так оно и есть.

Мой внутренний голос проснулся вскоре после окончания Второй магической войны. Спросонья он так активно начал доставать меня своими советами и нравоучениями, что я не выдержал. На резонный вопрос: «Где же ты был раньше, паршивец? », последовал вполне логичный ответ: «Так под твоей окклюменцией же! ». И даже возразить было нечего. Зато у меня появился козырь. Чуть что, я сразу грозился загнать назойливого собеседника обратно. Правда, в последние годы это филигранно отточенное умение мне применять не приходилось, но мастерство, как говорится, не пропьёшь.

Для удобства я решил дать своему внутреннему голосу имя. Сам он настаивал на чём-то глубокомысленном, типа Горация. Ему уже виделось, как я, сидя у камина, пафосно вопрошаю: «Ну что, друг мой Гораций, поговорим? ». Мне же ничего в голову не лезло, кроме мифических Лавгудовских мозгошмыгов с отросшим до неимоверных размеров роговым органом, служащим для поедания добычи и долбления твёрдых поверхностей. Короче — Мозгоклюй! Два в одном, так сказать. Несостоявшийся Гораций, конечно, обиделся и целых три дня со мной не разговаривал. Но потом, видимо, понял, что это для меня не наказание, а, скорее, награда и, стоически приняв своё имя, с усердием принялся его оправдывать — клевать мой мозг с удвоенной силой.

Со временем я привык к постоянному присутствию Мозгоклюя в своей голове и даже стал получать от этого определённое удовольствие. Порой мне казалось, что мой внутренний голос — это отдельное существо, знающее и понимающее гораздо больше, чем я — Северус Снейп, его внешняя оболочка.

Глава первая

Тот день, когда я согласился войти в Научный Совет при Британской Академии Алхимии, навсегда останется одним из самых ужасных в моей послевоенной жизни. Именно тогда я начал медленно, но верно вкатываться в очередную чёрную полосу своей персональной зебры.

Меня долго и упорно уговаривали. Как самому молодому мастеру, достигшему приличных академических высот, мне сулили вечную славу, безграничные перспективы, благодарность потомков и обещали, что общественная нагрузка отнимет совсем немного моего драгоценного времени.

Я долго и активно отмахивался всеми своими конечностями, включая волшебную палочку, но административная махина была слишком подкована в части грамотного окучивания строптивых, но тщеславных зельеваров. И вот, в один отвратительно-солнечный день им удалось пробить брешь в воздвигнутой мною защите. Был бы на моём месте кто-то другой, можно было бы даже предположить, что они не погнушались Империо.

Потом меня долго и красиво поздравляли, горячо благодарили за честь, которую я оказал им своим согласием и даже выделили отдельный кабинет, дабы суета мирская не отвлекала меня от возвышенного и плодотворного труда во имя процветания благородного искусства зельеварения в целом и на благо нашей Академии в частности.

Самое обидное, что мой внутренний голос всё это время поддакивал им, не иначе как вступив в сговор с моим перфекционизмом и самолюбием.

Но... Как обычно, всё пошло не так, как хотелось бы.

Когда я осознал весь масштаб подвоха, было уже поздно. Обещанная бескрайняя перспектива издевательски манила меня горой пергаментов, толпой недоумков-соискателей и регулярными заседаниями, на которых я должен был присутствовать в обязательном порядке.

Признавать свои ошибки мой внутренний голос не хотел, не умел, да и не собирался. Затаив обиду за «Мозгоклюя», он при каждом удобном случае стал доставать меня фразой «всё к лучшему». Я же розовый оптимизм Лейбница не любил, разрывался между реализмом Вольтера и фатализмом Шопенгауэра и каждый раз бесился неимоверно.

Зато теперь я точно знал, сколько тупиц и неучей ежегодно участвовало в различных конкурсах, семинарах, олимпиадах, турнирах и сколько бездарных работ подавалось в Совет на получение очередного уровня квалификации.

Мерлин свидетель, чего мне стоило сдерживаться и не спрашивать у каждого третьего претендента: «Ты сам-то рискнёшь принимать те зелья, которые варишь? ». Но отдельная песня, если соискательница — молоденькая ведьмочка. Всё при ней — фигурка, глазки, очаровательный румянец от волнения. Каждый раз так и подмывало предложить: «Мисс! Не говорите ничего. Просто пройдитесь туда-сюда. Можно даже два раза. И идите отсюда с миром! ». Так нет же, открывала она рот, и... вместо эстетического удовольствия я неизменно получал профессиональный дискомфорт.

Нет, я никогда не имел ничего против молодых дарований. Слава Аристотелю и Парацельсу, не перевелись ещё среди нас таланты. Что же касается представительниц прекрасного пола, так я всегда относился и буду относиться к ним очень даже положительно, правда, в другое время и в другом месте. Безусловно, истории известны гениальные женщины-учёные. Но это лишь исключения, которые подтверждают правило.

Увязая в гиблой административной трясине, я в ночных кошмарах видел протухшие ингредиенты и покрытые пылью котлы в своей лаборатории.

Услышав от Мозгоклюя в очередной раз его излюбленное «всё к лучшему», я в сердцах пригрозил ему вечной ссылкой под окклюменцию, где он смог бы в полной мере осознать, что в этом мире к лучшему, а что — нет.

Я злился, срывался на коллегах, пугал своим мрачным видом молодых адъюнктов, отравляя им существование придирками к каждой не понравившейся мне в их работах закорючке, и вынашивал планы побега.

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒