Мамонтова Екатерина Андреевна: О.В. Соколов. Исповедь о жизни, любви, предательстве и смерти 2 страница

Я так ярко представил себе драгунских офицеров, идущих с факелами среди мрачных галерей древнего замка, красный отблеск огней на золоченых касках и стали офицерских палашей с бронзовыми эфесами, что мне жутко, остро захотелось увидеть и испытать то, что видели герои этой повести.

Я рассказал об этом одному из моих товарищей, с которым я познакомился в Суворовском музее, Сергею Дороховскому. Его мой рассказ также воспламенил. Я сказал, что знаю, где можно было бы раздобыть мундиры Наполеоновской эпохи. Тогда у нас в городе был театральный прокат, где можно было за очень скромную сумму взять в аренду списанные из театров старые костюмы и даже очень неплохие мундиры. Но я при этом пожалел о том, что старинных заброшенных замков поблизости от Ленинграда нет.

Мой товарищ возразил мне. Он знал такой замок! Это были руины крепости Копорье. Замок, построенный еще крестоносцами, он

был отбит русскими, потом шведами, и затем наконец окончательно завоеван русскими войсками. Теперь (т. е. тогда в 1976г. ) это были руины вполне в духе заколдованного замка Гисмондо из повести Шарля Нодье.

Так как принципиальный вопрос был решен, остальное было делом техники. Мы зажгли идеей похода в замок еще трех юношей, наших ровесников, и вот 8 мая 1976г. пятеро единомышленников, раздобыв в " прокате" старинные мундиры, отправились, чтобы пережить в реальности события повести, которая произвела на нас такое впечатление.

Как ни странно, мундиры, которые мы нашли, были не такими уж плохими. Этот театральный прокат был наполнен старыми списанными костюмами, многие из которых были сделаны еще для Императорских театров! Так в наших руках оказались мундиры, пошитые... к 100-летию войны 1812 г! Я взял себе мундир французского генерала, и он сел, как будто был сшит специально для меня. Для моих друзей мы нашли мундиры французских офицеров разных полков. Так у Сергея оказался отличный гусарский мундир с ярко-красным ментиком, и так получилось, что первые взятые нами мундиры надолго, если не навсегда, предопределили нашу жизнь.

Мы решили, что проведем в замке две ночи, что будем стараться разговаривать не на современные темы, а беседовать так, как если бы я был генералом, который со своими адъютантами, оказался отрезанным от своей дивизии, и был вынужден искать пристанище в заброшенном замке, подобно героям повести Нодье.

Две ночи, проведенные у бивачного костра на развалинах замка, были незабываемыми. Было все, о чем я мечтал - верные товарищи, старинный замок, бивачный костер, в свете которого сверкали золотые эполеты, мундиры наполеоновской эпохи, шпаги (увы, тогда лишь фехтовальные) и веселье.

Правда ночи на биваке в начале мая оказались ледяными, но нас согревало пламя костра и восторг впервые перенестись хоть немного в романтическое время наполеоновских походов.

Так родилась военно-историческая реконструкция в России. Конечно наши тогдашние мундиры показались бы сейчас весьма наивными, скажем, на современной реконструкции Бородинской битвы или сражения при Ватерлоо. Но ведь это было только рождением! Разве вы видели, чтобы будущий знаменитый боксер выходил из чрева матери здоровым детиной с кулаками с " голову пионера", как говаривали в СССР, или будущий великий ученый решал в месячном возрасте интегральные уравнения? Подумать такое - очевидный бред. Так и здесь - это было только самое рождение, в майские дни 1976 родился младенец, который будет расти и крепнуть долгое время. Из нашего первого похода началась жизнь, которая потом даст могучие всходы и позже пойдут все направления в современной военно-исторической реконструкции.

После Копорского похода мы стали чаще встречаться с моими товарищами по увлечению, я рассказывал им то, что читал в неведомых тогда для советских юношей книгах, а они слушали меня, затаив дыхание. К нам стали присоединяться другие молодые люди, увлеченные военной историей, и так де-факто родился первый военно-исторический клуб, поставивший своей целью создать то, что сейчас называется " военно-историческая реконструкция".

И до этого были группки любителей, объединенных интересом к военной истории, но все они занимались либо раскрашиванием фигурок солдатиков, либо собиранием изображений униформы, либо коллекционированием книг, а изредка (в СССР с этим было трудно) оружия и предметов формы.

Наш клуб отличался от этого принципиально. Я впервые поставил задачу вывести все это из области копания лишь в пыльных томах, а показать ожившую историю себе и людям. В первом уставе клуба мы записали, что нашей целью является создание такого мощного военно-исторического движения, которое позволит организовать исторические марши, парады, " сражения" в мундирах соответствующих эпох. Подлинник этого ценнейшего документа сохранился у меня. Он датируется 1976 г. Фактически, это первый проект, ясно и целенаправленно ставящий задачу создания того, что мы сейчас называем " военно-историческая реконструкция". Что принципиально отличается от кружков, клубов любителей солдатиков, существовавших и тогда, и сейчас. Эти люди объединяли лишь узкий круг коллекционеров, а здесь речь шла о том, что однажды должны были увидеть воочию сотни тысяч, миллионы людей!

Да, я никак не преувеличиваю. Реконструкцию Бородинского сражения в 2012 г посетило 300 тыс. чел., реконструкцию Ватерлоо в 2015г. (5 тыс. участников на поле боя и также около 300 тыс. зрителей, часть из которых смотрела исторический спектакль в пятницу вечером и две реконструкции битвы в субботу и воскресенье, на трибунах, вмещавших по 65 тыс. чел. Остальные зрители приехали просто посмотреть лагеря реконструкторов, походить по полю в обстановке, где все говорило об истории. И все это мы планировали уже тогда! Конечно, мало кто мне верил. Герберт Уэллс, услышав план Ленина об электрификации России, назвал вождя революции " Кремлевским мечтателем". Примерно так думали обо мне мои друзья. Да, они следовали за мной, их приводили в восторг мои проекты, но они с трудом верили в их осуществление.

Тем не менее, наше общество, пока " тайное" разрасталось, и мы помпезно называли его " Империя", а его члены стали обращаться ко мне " Сир", раз уж я повелевал " Империей". Это обращение впервые применил тот, кто стал моим первым солдатом - Сергей Дороховский. Именно с него и другого моего второго " солдата" Сергея Леготина, началась наша традиция " боевых имен". Во французской королевской армии, когда солдат вступал в полк, взамен его имени и фамилии, ему давали " боевое имя". В современных войсках, как известно, на войне практикуется давать бойцам " позывные", короткие имена, по которым они называют друг друга в эфире. Это тоже некий акт приобщения к братству, подобный тому, как монахи принимают новое имя при пострижении. Так и мы приняли эту традицию. Действительно, было как-то не очень здорово называть " французских" офицеров - Ваней или Васей. Поэтому Сергей Дороховский получил боевое имя Лассаль, и всю жизнь я его иначе не называл, да и, по-моему, никто из его друзей также. Леготин получил скромное имя инженерного офицера, до конца верного Наполеону - Гурго. Но Леготин обожал кавалерию, и особенно восторгался ее блистательным командиром Мюратом. Он так настойчиво, с таким жаром просил, чтобы ему дали это имя, что однажды он упал на колени с мольбой назвать его так, как жаждет его душа. Я не мог отказать, и он был " крещен" Иоахимом Мюратом. Действительно, позже он станет прекрасным кавалеристом, и во многом будет родоначальником появления кавалерии (в конном строю) в нашем движении.

Но особо хочу сказать о Лассале. Ведь если я был первым вождем, то он был первым солдатом. Как и его прототип, он был бесшабашным, драчливым и, конечно же, бунтарем. Против меня он интриговал, при всем этом он был искренне предан нашему делу, он первый, кто произнес " Сир" со всей серьезностью отдавая отчет, что тем самым он признал меня законным " королем" реконструкции, ее отцом.

Мы очень часто ссорились с Лассалем, и даже не так давно... но сейчас, когда я не знаю, сможем ли мы когда-нибудь в жизни встретиться, я хочу сказать тебе, Лассаль, перед миллионами людей, несмотря на все наши ссоры, я люблю тебя как друга, как Атос д'Артаньяна. И если мне выпадет уйти из жизни раньше тебя, что весьма теперь вероятно, я прошу тебя, встань у моего гроба в полном мундире и с саблей наголо. Это будет последняя дань нашей дружбе, нашему жизненному пути, который мы, увы, во многом прошли порознь, но уверен, смерть заставит забыть нелепые порой стычки, и останется только твоя твердая рука, которую более сорока лет назад ты пожал мне, сказав: " Сир, я Ваш верный солдат! "

Лассалю, (я даже не хочу говорить Сергею) принадлежит еще одна, поистине великая фраза. Забегая далеко вперед, я скажу, что летом 2003 г. президент Франции Жак Ширак наградил меня высшей наградой Франции " Орденом Почетного Легиона". Я, только узнав об этом, встретил Лассаля. Мы пересеклись у станции метро " Гостиный двор" по какому-то совершенно другому мало значимому делу, не помню даже сейчас по какому. Решив этот вопрос, я сказал:

- Лассаль, ты знаешь, меня наградили Орденом Почетного Легиона... .

Он засмеялся и стал говорить о чем-то другом, считая, что я его разыгрываю.

Я снова повторил эту фразу, снова в ответ слова типа: " Да ладно, чего только не выдумаете! " Но я в третий раз, уже на полном серьезе сказал:

- Лассаль, я клянусь тебе, это правда. Только что генерал военный атташе Франции сообщил мне эту новость официально!

Тогда Лассаль вдруг стал серьезным и переспросил уже без шутки:

- Правда?

- Правда! Клянусь!

И тогда лицо Лассаля, этого бесбашенного гусара, выпивохи, забияки, стало таким серьезным, что он стал похожим на изваяние, и изрек дрогнувшим от волнения голосом:

- Сир, ведь это значит, что наша жизнь была прожита не зря!

Да, сейчас я уверен, наша жизнь прошла не зря, мы посеяли такие семена, которые дали огромные всходы, и пожинают их люди, часто даже и не представляющие, откуда эти всходы взялись, подобно комбайнеру, который, пожиная пшеницу, даже и не задумывается о том, какие древние племена впервые одомашнили эти зерновые растения.

Возвращаясь к боевым именам, хочу отметить лишь несколько из первых:

Алексей Васильев, наш известный историк - Луи-Николя Даву.

Михаил Комаров, сейчас известный коллекционер - Луи-Пьер Монбрен.

Владимир Нуждин (ныне знаменитый скульптор малых форм) - Луи Лепик. ,

Николай Дороховский (брат Сергея) - Мишель Ней.

Александр Ледовский (ныне какой-то большой начальник в... Нью-Йоркском метро) - Жак - Александр Ло де Лористон...

Мы существовали " подпольно", но наши ряды неуклонно росли. К концу 70-х годов нас было уже почти три десятка, более того, ряд наших соратников отпочковался от нашего общества, занимавшегося прежде всего наполеоновской армией, и создали первый, также подпольный клуб, занявшийся реконструкцией русской армии 1812г. Правда этот клуб просуществовал недолго и скоро распался, но первая ласточка реконструкции русской Императорской армии уже промелькнула.

Глава 3. Капитан фрегата Св. Георгий

В это время, в 1979г., я закончил Политехнический институт. Из пяти кандидатов на то, чтобы служить офицерами " двухгодичниками", должны были взять четверых, и я оказался в их списке. Меня это нисколько не опечалило, а скорее обрадовало, тем самым я освобождался от распределения, а после службы надеялся найти возможность поступить на исторический факультет. Все же свободное от офицерской службы время я хотел отдать подготовке к поступлению в университет на исторический факультет. В очередной раз нас собрали для чтения списка тех, кому предназначалось служить, и вполне естественно, список был прежним. Я предназначался для армии. Но когда нас уже в последний раз собрали, чтобы зачитать уже полностью окончательный, обжалованию не подлежащий список, четвертым, вместо Соколова, оказался мой приятель Никита Томилин.

Никита подскочил со стула с криком:

- Это ошибка! Там должен был быть Соколов!

Офицер, зачитывавший список, не изменился в лице и спокойно произнес: " Еще раз зачитываю...

И снова вместо Соколова - Томилин.

Никита кричал, что этого не может быть! Ведь он собирался заниматься научной работой, и у него было хорошее предложение от

какой-то организации с перспективой быстро защитить диссертацию.

Но бесстрастный офицер сказал, что все споры бессмысленны, если написано Томилин - значит, Томилин, и точка. Когда мы вышли из аудитории, Никита чуть ли не с кулаками набросился на меня. Он кричал, что я где-то по знакомству сумел увильнуть от службы, или дал " на лапу" кому-то наверху, что я негодяй, который ломает его жизнь!

Я пытался объяснить, что все это ерунда, что я напротив, сам хотел в армию, и это изменение меня также удивляет. Но Никита не унимался - он не верил мне, кричал, оскорблял.

Тогда я сделал очень просто:

- Ты мне не веришь, - спросил его я?

- Нет! Нет, не верю!

- Что же, нет ничего проще тебе показать, как я к этому отношусь.

Сейчас мы пойдем к начальнику кафедры, и я попрошусь сам, чтобы меня взяли в армию вместо тебя.

Мой приятель опешил. Этого он явно не ожидал:

- Ты что правда готов это сделать? - удивился он.

- Да, готов, - спокойно ответил я, - пошли!

Не веря своему счастью, Никита буквально побежал со мной на военную кафедру. Нашли начальника, изложили суть дела. Я сказал, что готов служить, чтобы не ломать научную карьеру моего друга.

Полковник, начальник кафедры, был удивлен, но, подумав немного, сказал:

- Подождите, сейчас разберемся.

Он вышел минут на 15, куда-то, видимо, звонил и вернувшись, сказал:

- Все решено. Должен идти служить Томилин, а Вы, Соколов, свободны...

Можно себе представить горе моего друга и мое непонимание ситуации, ибо никто за меня не просил, тем более, что я и не желал другого варианта, как служба, которая освобождала меня от распределения.

А распределение у меня было в супер закрытый научно-исследовательский институт. Тут уж прощай все мечты о смене профессии, а так как институт был такой секретный, что всякий, контакт, переписка с Францией и надежда хоть когда-нибудь поехать в страну моей мечты была бы навсегда закрыта. (По подписке, которую давали в этом институте, даже после ухода с работы, нельзя было контактировать с иностранцами то ли 10, то ли 15 лет, не помню, но что безумно долго - абсолютно точно)

Но тут как всегда в дело вмешался случай. Тогда в нашем городе жил энтузиаст парусного флота Рудольф Андреевич Пожогин. Он сумел уговорить Петроградский обком партии и райком комсомола создать молодежный клуб (официально клуб для " трудных подростков", т. е. в основном для исправления стоящих на учете в милиции ребят). На самом деле это был просто молодежный клуб, целью которого была постройка кораблей Петровской эпохи. Клуб, хотя и на " птичьих правах", был создан на Крестовском острове и при поддержке киностудии, заинтересованной в старинных кораблях, Пожогин стал создавать (а точнее перестраивать из старых деревянных баркасов) два судна в стиле конца XVII - начала XVIII вв. Денег на это дело выделили сущие копейки, но энтузиазма и бешеной энергии у Пожогина было выше головы. В грязи, почти голыми руками он с молодыми ребятами и несколькими взрослыми энтузиастами строил корабли Петровской эпохи.

" Флот", можно сказать, худо-бедно создавался, но исторической " армии" у Пожогина не было. Нас познакомили. Узнав о моих наклонностях и существовании целой военно-исторической организации под моим началом, он предложил мне перейти к нему на работу, чтобы к построенным в будущем кораблям добавить отряд морской пехоты в униформе XVIII в. Я согласился при условии, что меня освободят от " распределения". Партийным властям это оказалось совсем не трудно, и вот я стал работать в клубе по организации молодежи в военно-исторический отряд, куда тут же вступили некоторые из моих " имперцев".

Дело шло очень тяжело, приходилось работать почти без выходных, с раннего утра до позднего вечера. Зато работа в клубе дала мне формальный повод для того, чтобы получить историческое образование. Ведь, согласно советским законам, можно было получить второе высшее образование только в том случае, если была такая производственная необходимость. Теперь такая " производственная необходимость" была - ведь я работал в историческом клубе!

Так летом 1979г., едва закончив Политех, я поступил на вечернее отделение Ленинградского Государственного Университета. Поступать на исторический факультет после шести лет высшего образования в сложнейшем техническом ВУЗе, даже не имея толком времени на подготовку было не очень тяжело. Я был не " желторотым" десятиклассником, а человеком, прошедшим огонь и воду сложнейших экзаменов, да и за время, проведенное в Политехе, я за счет самообразования получил широчайший исторический кругозор... Что же касается экзаменов по иностранному языку, я конечно выбрал не английский, который по идее должен был бы сдавать, а французский. Войдя в экзаменационную аудиторию, я просто с ходу стал разговаривать с преподавателем по-французски. Это, как я позже выяснил, был профессор, зав. кафедры Романской филологии. Беседа получилось такой, что этот почтенный ученый, после завершения экзамена пригласил меня к себе домой на чашечку кофе и подарил хорошую книгу по истории Франции... Разумеется, оценка за экзамен была высшей.

Учась на вечернем отделении и работая в клубе, я формально был оформлен как инженер на одном из заводов Петроградского района.

Времени не хватало, и я старался успевать, работал днем и учась порой ночью. В клубе в мою задачу входило вовлекать свежих рекрутов, молодых ребят, старших школьников и студентов. И я приводил в клуб десятки, а в общей сложности, наверное, сотни молодых парней. Но большинство из них приходили на один раз, мало кто оставался даже на второй. Ведь нам (и мне разумеется вместе с ребятами) приходилось заниматься грязной тяжелой работой: таскать бревна, пились доски, расчищать грязную территорию и приводить в порядок убогие помещения двух крошечных заброшенных кирпичных домиков, отданных клубу во " владение". Но кто-то из самых упорных оставался.

В результате, можно сказать, самоотверженной работы отчаянных энтузиастов к лету 1980г. на воде стоял красавец фрегат " Св. Георгий" и шмак " Св. Петр" (шмак - большая голландская яхта конца XVII в. ) Была уже и " пехота", организованная мной. Летом этого года мы приняли участие в съемках фильма " Юность Петра" режиссера Сергея Герасимова. Именно благодаря кино мы получили канаты, паруса, краску и немного денег.

Съемки 1980г. прошли успешно, и наши ряды пополнились, теперь ребята, приходившие к нам, могли не только таскать бревна, но и побыть настоящими матросами XVIII в., а власти стали очень благоприятно относиться к нам, ведь у успеха всегда много " родителей", так что помощи мы стали получать больше. О нас стали писать газеты, и сняли даже пару передач для телевидения, что по тем временам явно означало официальное одобрение.

Летом 1981 г. мы должны были участвовать в новых съемках, на этот раз фильма " Россия молодая" опять-таки посвященного Петровской эпохе. Однако незадолго до этого случилась накладка, капитан фрегата, угрюмый молодой человек, поссорился вдребезги с начальником клуба и ушел с работы. Срочно нужен был командир корабля, и не просто командир приходящий, а тот, кто день и ночь мог бы заниматься кораблем. Так как штатных сотрудников у нас оставалось только два: начальник клуба, он же капитан шмака и командир " эскадры" и я, выбор капитана фрегата был предопределен.

В детстве, вдохновленный, как я уже писал, службой моего отца, морского офицера, я изучал немного морское дело, занимаясь в морском клубе при Дворце пионеров, но то были лишь детские занятия. Теперь пришлось сесть за литературу по морскому делу уже серьезно, одновременно получая практические уроки и наставления от моего шефа. Конечно стать за пару-тройку месяцев опытным капитаном трехмачтового парусного судна (длиной более 20 метров) было невозможно. Но изучить номенклатуру принадлежностей, научиться командовать постановкой парусов и маневрами с ними, наконец, управлять кораблем, я худо-бедно научился. Кроме того, свою команду я выдрессировал, как команду военного корабля, внедрил строгую дисциплину, которой до этого не было, так как предыдущий угрюмый молодой человек был поклонник пиратов и плевал на чистоту и дисциплину. Я потребовал, чтобы корабль отдраили как следует, тех, кому был по душе " пиратский" беспредел, выгнал из команды, заявив, что у нас отныне военный фрегат и соответствующее отношении к службе. Все это мне позволило надеяться, что, смогу справиться с поставленной задачей, тем более, что начальник определил мою функцию: беспрекословно подчиняться его приказам, во всех переходах идти за ним строго в кильватере и делать все по его командам. И пока мы перед большим выходом в море совершали ряд учебных маневров, в доступной нам небольшой акватории все шло, кажется, как нельзя лучше.

И вот в начале июля 1981г. мы вышли нашим маленьким " флотом" на съемки фильма, которые должны были проходить где-то между Приморском и Выборгом. Первый день перехода прошел безупречно. Светило яркое солнце, команда, по моему приказу одетая в " парадные мундиры" (очень символичные копии курток моряков XVIII в. ), чувствовала себя не просто бодро, а пылала энтузиазмом. Впервые " как большие" на своем фрегате в море! Да представьте при этом, что капитану, т. е. мне, еще не исполнилось 25, а большинству матросов было около18 лет!

Шли мы не быстро, большей частью на двигателе (естественно, у нас в качестве гарантии маневров при противном ветре был небольшой дизель), а ветер как раз был в основном противный, но не сильный. Ко второй половине дня добрались до гавани форта " Обручев". Для тех, кто не знает, это огромный форт, сооруженный в начале XX века западнее Кронштадта, с великолепной защищенной от всех ветров гаванью. Здесь мы заночевали. Но утром погода начала очень портиться, и когда я, как дисциплинированный " офицер" заявился, как мне было велено, ровно в 6 утра за приказами к " адмиралу" на его флагманский корабль, он выругался в ответ и сказал, что пока выходить нельзя. Погода неблагоприятная.

- Заходи через три часа! - буркнул он недовольно, без особых военных церемоний. Я зашел через три часа, тот же прием.

- Заходи в полдень, посмотрим.

Когда я зашел в полдень, даже мне становилось понятно, что надвигается шторм. Тучи сгустились, с запада дул сильный ветер, а ведь наш путь был именно на запад! Поэтому я поубавил своего молодого напора, звавшего вперед на приключения. А вот представитель киностудии, если я не ошибаюсь, это был пренеприятнейший тип, зам. директора картины по фамилии также не очень красивой, Райх, думал по-своему. Он буквально гнал нас в море, крича, что каждый день простоя, это потеря денег. Своим хриплым противным голосом он оскорблял Рудольфа Андреевича и все повторял " Деньги! Деньги! ", как попугай Джона Сильвера кричал " Пиастры! " Пиастры! " Кстати, голос Райха очень походил на хрип попугая из известного фильма " Остров сокровищ". Действительно, деньги этот гражданин Райх любил очень сильно и особенно в своем кармане.

Мой начальник имел неосторожность послушать этого наглого нечестного типа. И не только. Как человек чести и слова, Рудольф не взял с Райха никакой расписки, никакого письменного указания идти в этот день на съемки! Это было его роковой, ужасной ошибкой. Устный приказ выйти в море поступил, и мой фрегат смело двинулся в наступающую бурю вслед за головным кораблем. Едва мы сделали пару миль, как волнение стало нарастать, и в скором времени начался настоящий мощный шторм, никогда бы не подумал, что увижу такие волны в Финском заливе!

Слева по борту, позади от нас вдали стояли крупные суда... и не двигались вперед, не желая схватываться с налетающей бурей, а наши две скорлупки дерзко лезли в пекло!

Более мореходный головной " шмак" стал уходить вперед от нас, а мы догнать его не могли, так как парусность (поверхности) нашего судна (мы шли против ветра на двигателе) была гораздо больше, а двигатель слабее. Я остался без приказов! Вот тут-то и сказалось отсутствие опыта; маневрировать судном я неплохо умел, но что делать в этой сложной ситуации без приказа?

Конечно, никаких мобильных телефонов тогда и в помине не было, рации у нас также не было, и приказа о том, что делать в этой обстановке, я не мог получить.

А ситуация сложилась опасная. Фрегат стало заливать через нос. Чтобы понять произошедшее, нужно на несколько мгновений обратиться к специфике нашего судна. Как уже говорилось, оно было перестроено из старого деревянного рыболовного траулера. Чтобы создать внешний декор корабля XVII в., нос был срезан и декорирован под богато украшенный " гальюн" фрегата того времени. При этом прочно закрытая палуба траулера была частично разобрана, и носовой люк в кубрик отныне не был больше герметично закрыт железной крышкой, а его просто прикрыли деревянной решеткой в стиле XVII в. Все это было еще ничего при попутном ветре, а тут нам пришлось идти строго против ветра, разрезая волны. Но в XVII в. фрегаты не ходили строго против ветра, да и форма носа у судов того времени была иная, " пузатая", позволявшая не " резать" волны при движении круто к ветру, а подниматься над ними как поплавок. Наш же острый " современный" нос резал волны, а через практически открытый люк вода заливала носовой отсек.

Конечно опытный моряк, увидев это, тотчас повернул бы назад, высокой кормой к ветру. Но я был 25-летним капитаном без всякого опыта. Однако оказавшись на посту морского офицера, как сын морского офицера, беспрекословно исполнявшего опасные приказы, я считал, что мой долг также беспрекословно исполнять приказ, полагаясь на то, что " адмирал" знает, что делает, и, если он ушел вперед и не подает никаких сигналов, мой долг идти за ним следом.

Моя команда, состоявшая, как я уже сказал, по большей части из юношей, видя мою твердость, не высказывала никаких признаков страха. Тут я увидел, что значит воля командира. По моему приказу эти отважные парни героически сражались со стихией, откачивая воду, подвязывая распустившийся где-то от ветра парус, делая все, что было в человеческих силах, чтобы спасти корабль. Никакой паники, хотя мы были уже в смертельной опасности, никакого нытья, только работа, напряжение всех сил и матросские шутки! Я с гордостью вспоминаю этот момент, когда я понял, как важен моральный дух в бою, а ведь это был бой со смертью!

Клянусь, что я так был занят работой, командованием, делом, что

понял позже, как историк, что настоящий офицер, если он твердо исполняет свой долг, не должен испытывать страха, хотя бы потому, что на него смотрят глаза его солдат, верящих в него! Это был важный жизненный опыт.

Но волны становились уже совершенно бешеными. И я понял, что еще немного вперед, и мы погибли. Только тут я резко развернул штурвал, чтобы повернуться кормой к волнам, но судно уже клевало носом. Я, памятуя опыт моряков старых лет, приказал кидать пушки за борт и рубить мачты!

Но было уже поздно. Огромная волна захлестнула нос, и фрегат, клонясь на левый борт, стал с треском и шипением уходить в морскую

пучину. Но у нас был еще шанс спасения, если не корабля, то экипажа. Как было принято на судах XVII в., за нами на тросе мы буксировали шестивесельный ялик. Он мог вместить всю нашу команду - 15 человек. Однако, вот какая была проблема, трос от ялика проходил через отверстие в высокой корме в кают-компанию, которая располагалась в глубине судна. Послать туда человека обрезать трос задолго до кораблекрушения, означало потерять ялик, который мог бы оказаться после гибели судна где-нибудь в миле от него, и это означало бы, что почти все бы погибли. У нас не было достаточного количества спасательных средств, некоторые люди плохо умели плавать, и был жестокий шторм! Послать человека рубить трос прямо в момент крушения - он наверняка ушел бы на дно вместе с фрегатом.

Я принял решение успеть добраться до ялика вплавь и перерубить канат, пока ялик не будет еще утянут тонущим судном. Своему боцману, молодому крепкому парню, я приказал захватить с собой топор.

Когда фрегат почти полностью ушел под воду, я уже просто шагнул в море, над волнами оставался только кусок кормы. Я видел, что люди теперь уже беспорядочно барахтаются в воде, наш " отряд", говоря военным языкам был " разбит", и на место отваги перед, лицом опасности экипаж охватила паника.

Я решительно подплыл к ялику, сумел быстро вскарабкаться на него и только крикнул: " Топор!! " Над водой я не видел даже головы моего боцмана, а видел только его руку, протягивающую топор. Я схватил топор, в этот момент ялик уже начинал опускать нос и задирать корму, готовясь уйти ко дну вслед за фрегатом. В этот же момент со всех сторон его обхватили руки ищущих спасения, каната не было видно из-за них!

Я закричал тогда:

- Я буду рубить все! Руки прочь!

Тогда все убрали руки, и канат обнажился, а я с одного удара перерубил его. Тотчас ялик выпрямился и легко заиграл на волнах. Всех членов экипажа я быстро вытащил в спасательную шлюпку. Казалось, мы были спасены! Действительно, я, неопытный моряк, понял только тут, как спасались в кораблекрушениях на шлюпках. Огромные волны, ломавшие наш фрегат, просто поднимали ялик как легкий поплавок, не нанося ему ни малейшего ущерба.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒