«Незнакомка из автобуса» - Павел Працкевич 2 страница

— А твоего папу зовут Дима?
— Да. Откуда ты знаешь? —удивилась она.
— И родился он 6 февраля 1968 года?
— Да, —в её глазах было неподдельное удивление, переходящее в легкий шок.
— А маму зовут Анна?
— Да.
— И родилась она 24 мая 1969 года?
— Да! Да! Но откуда, откуда ты знаешь?
— Ну я же говорил, что у меня крутой компьютер, — врал я ей не краснея. — Так вот, я и про тебя многое знаю.

Много знать про неё мне было ненужно. Вернее, нужно, но знал я немного. Достаточно было сказать ей её имя и фамилию, которые я знал от неё самой, добавить к этому отчество, которое вывел сложным математическим путём, предположив, что, по теории вероятности, если папу зовут Дима, то отчество должно быть Дмитриевна. А затем я назвал её дату рождения, которую также узнал раньше от неё. И всё! Этого было уже достаточно, чтобы видеть во мне человека, обладающего секретным доступом к секретным базам данных. (Я же в те годы даже не знал, зачем компьютеру мышка. )
Но обладая «секретными знаниями» о ней из прошлого, я совсем не обладал какими-либо знаниями о ней из будущего, а это будущее тем временем незаметно наступало.
В моей школе училась её подруга, та самая, которая заперла меня однажды в подъезде, став соучастником начала наших отношений. Ей же выпала возможность стать соучастником и нашего расставания. В один из январских дней она передала мне записку от Жанны. Если свести к краткому пересказу, то в записке было нарисовано разбитое надвое сердце, и написано: «Ты мне очень понравился, но я забыла, что у меня уже есть парень». Таких записок я получу в жизни ещё две штуки. Девочки-подростки очень склонны «забывать» о своих парнях, когда знакомятся со мной (то ли я так хорош, то ли дети стали слишком плохо питаться).
Я хотел объяснений и после школы пошёл за ними к Жанне. Она заканчивала позже меня, а её дом находился через несколько дворов от моей новой школы. Я стал ждать возле подъезда. Ждал минут срок, а затем ко мне подошла её подруга.

— Жанна прячется за домом. Она боится подходить к тебе.
— Скажи ей, что ей ничего не будет, — ответил я, словно на районе меня знали, как того самого парня, который нещадно бьёт девочек, девушек и детей. Хотя больше это было похоже на операцию по захвату бандитов, когда здание окружено крепкими спецназовцами и командующий операцией предлагает бандитам сдаться по-хорошему, а к нему зачем-то отправляют спеца по переговорам со стороны преступников. Что я реально мог сделать Жанне? Ничего. Но она боялась. И мне бы запомнить её страх, но я не запомнил.

Подруга передала Жанне «мои указания», и та появилась спустя несколько минут.

— Это всё была шутка, — говорила она. — Я просто решила тебя испытать. Проверить твои чувства.
— Зачем?

Естественно, она ничего не собиралась проверять. Она просто нашла легкий способ меня кинуть и решила, что я получив записку смирюсь. А я, гад такой, не смирился. И она из защиты перешла в нападение. В нелепое нападение, но мне было 10 лет, и я повёлся.

— Ты гулял с Виолеттой, и вы целовались, — говорила она мне.
— Что?
— Да, я всё знаю.
— Я не знаю никой Виолетты. Более того, я за всю жизнь ни одной Виолетты не встречал. Ты знаешь хоть одну Виолетту? Я вот лично не знаю. Что это за имя вообще такое?
— Значит, меня обманули.
— Ты поверила кому-то и поэтому решила меня проверить?
— Да!

Логики во всём этом не было совершенно, но она тогда была мне не нужна. Мне было достаточно просто того, что мы не расстаемся. Мне действительно было достаточно этого. И я поверил в несуществующую Виолетту и даже задумался, а не гулял ли я с ней, и я запросто поверил в то, что никакого другого парня, про которого на время забыли, не существует. Я хотел верить, и я верил.
Всё окончательно закончилось ровно через неделю. Она позвонила мне на домашний телефон, был вечер пятницы и по каналу НТВ показывали «Золотая коллекция — Джеймс Бонд». Я сидел в коридоре дедушкиной квартиры и слушал самые сложные и самые болезненные слова за все 10 лет своей жизни.
Она говорила, что врала мне. Что просто пожалела меня. Что у неё есть другой и я не займу его места. А я, положив телефонную трубку, лёг на ковёр в коридоре и просто не мог дышать. Я не хотел жить, и воздух был густым. Я не понимал тогда происходящих в моём организме процессов, но у меня поднималось давление и кружилась голова. Потолок плыл, а звуки, доносящиеся из телевизора в зале, становились расплывчатыми и я слышал лишь глухие отголоски фраз.
Тогда во мне родилось понимание того, что любовь — это боль. Вернее, не родилось, а вернулось. Всё повторилось опять. Всё началось сначала, и если «люди — это новая нефть», то Жанна — это просто новая Таня. Меняются имена и декорации, меняются актеры и места действий, но спектакль всё тот же. И все врут, и всё в любой момент может рухнуть. Но я верил, что однажды всё будет иначе. Для этого нужно просто найти своего человека и быть с ним честным. Но впереди меня ждали исключительно «не свои люди», а до «своего» нужно было прожить ещё десяток лет.

Стоит, правда, отметить, что на этом наше общение с Жанной полностью не прекратилось. Мы учились в разных школах и жили в разных местах, но всё равно иногда пересекались и поддерживали отношения — теперь только дружеские.
Моя влюбленность в неё после расставания быстро прошла, и я видел в ней друга. Это было несложно, поскольку мы были детьми и у нас были не те отношения, когда вы очень давно друг с другом, уже прошли через все стадии ссор, успели друг в друге разочароваться и возненавидеть всё, что вас связывает. Нет, этого не было. Были короткие платонические отношения с одним единственным поцелуем в щечку, и почему бы не продолжить эти дружеские отношения, просто не называя их отношениями?
Наверное, мне не стоило с ней общаться из-за той обиды, которую она мне нанесла. Из-за тех чувств, что так сильно ранили меня в том январе. Но я запомнил свою боль, забыв, кто в ней виноват.
Мы редко виделись вживую, но много разговаривали по телефону. А потом, спустя две зимы, я гулял ночью накануне Нового года в её дворе, и встретил её. Она была не одна, с ней были два парня. Один из них оказался тем самым, о котором она «забыла», начав отношения со мной. (Она еще часто будет его забывать, и он совсем не из тех, кого невозможно забыть. ) А я увидел её и подошёл поздороваться.
И вот стоим мы вчетвером и разговариваем. Затем Жанна зашла на несколько минут домой, и её парень, который был старше меня на три года, сказал мне гениальную в своей простоте вещь:

— Ну чё —давай выйдем один на один.
— Давай! —как-то легко согласился я.
— Ниже пояса не бить, —сказал он.
— В снег головой не совать, у меня приступы клаустрофобии.

И мы уже собирались драться, но тут вышла Жанна, и мы забыли о том, что ещё минуту назад хотели беспричинно крошить друг другу зубы и бить морды. И мы просто гуляли вчетвером, пока не разошлись по домам. История не имела продолжения, как не имела и логики.

***

Когда мне исполнилось 13 лет, моя мама, после очередного сожительства с её родителями, решила, что было бы неплохо ещё раз попробовать жить самостоятельно, и мы сняли квартиру в ветхом трехэтажном доме. Дом был не совсем ветхим и не таким ветхим, как «ветхий завет», но деревянные перила в подъезде и падающая с потолка штукатурка говорили сами за себя. Вернее — они молчали, и от этого молчания и этой тишины становилось страшно.
Страшно было жить в таком тихом месте, в котором мы жили. Страшно, поскольку казалось, что в любой момент эту тишину нарушит кто-то нехороший и ничего хорошего из этого не выйдет.
Поскольку квартира была в плохом состоянии, мы платили за неё всего 75 долларов в месяц, что составляло к тому времени половину маминой зарплаты и позволяло нам неплохо жить на оставшиеся 75. Шёл 2004 год, но у нас по-прежнему не было мобильных телефонов, а в квартире, которую мы снимали, не было даже домашнего телефона. Это важный момент, и его стоит учесть в ходе дальнейшего повествования.
Поскольку моя школа находилась далеко от новой квартиры, мама решила в очередной раз перевести меня в новое учебное заведение. Там я и встретил её. Вернее, сначала она встретила меня. Я учился в восьмом классе, а она в седьмом, и однажды, выбегая из кабинета, я сбил её с ног, а она сказала: «Дурак! » С этих слов всё началось, и этими же словами всё в итоге и закончится.
Я был в школе новеньким и почему-то не спешил заводить ни с кем дружбы. Мне казалось, что я уже «слишком стар», чтобы вписаться в новую компанию. Позже впишусь, а пока все перемены я проводил в гордом и тупом одиночестве, что меня вполне устраивало. Но со стороны я выглядел жалким и вызывал желание поговорить со мной. И очень многие пытались, но быстро растрачивали интерес. А она не растратила. Я не знал, что нравлюсь ей, а она оправдывала общение со мной тем, что я стою тут весь такой одинокий и ей от этого грустно. (Спойлер: во взрослой жизни это не работает. )
Мы стали проводить вместе время на переменах, затем она познакомила меня со своими подругами, которым я жутко не нравился, поскольку жутко нравился ей. Страшно подумать, как часто она выносила им мозг разговорами обо мне. Несколько раз я проводил её до дома, но она никогда не приглашала меня к себе. А потом однажды пригласила. У неё была своя комната и компьютер. Меня познакомили с бабушкой и мамой и даже накормили. (И нет, на этот раз не маслом с хлебом, что меня сразу очень подкупило. )
Её бабушке я очень понравился, как нравился я многим другим бабушкам, а вот маме я понравился не очень, как не нравился многим другим мамам. Чужие мамы меня практически ненавидели. (Возможно, это что-то русское народное — ненавидеть всех потенциальных женихов, заранее примеряя на себе роль злой тещи. А может, дело в том, что «всем им только одно нужно», даже если нам 14 лет и мы робкие и неуклюжие. )
Но вернемся к девушке. У неё ведь даже имя было. Звали её Маша, и сколько с тех пор прошло лет, но, услышав фразу «Можно Машку за ляжку? », я испытываю легкий приступ злобы.
Членам этой семьи я нравился через раз, вернее — через поколение. Я понравился её бабушке и не понравился маме, а сама Маша была в меня влюблена, о чём можно было догадаться, но о чём я старательно не хотел догадываться. Она нравилась мне—как друг, но не как девочка. Хотя она была очень красива и мила, никакой влюбленности с моей стороны не происходило. А потом, внезапно, я понял, что хочу быть с ней.
Я признался ей в своих чувствах перед зимними каникулами, и мы стали встречаться. Я провожал её каждый день домой, чтобы перед уходом очень крепко обнять. Обнимая её, я не понимал, почему не чувствую ничего необычного. Она нравится мне, и я должен умирать от счастья в её объятиях, но этого не происходило. Я просто чувствовал возле своего сердца чужое тело, не испытывая в связи с этим особого трепета.
Затем настали зимние каникулы, и мы стали встречаться днём и сидеть в её дворе. Иногда я клал свою руку ей на плечо, и это было всё, что я себе позволял. Но мне казалось, что уже должно быть что-то большее, и, однажды решившись, спросил её:

— Я могу тебя поцеловать?
— Нет, — ответила она.

Тогда я не знал, что, если хочешь поцеловать, нужно брать и целовать. Более того, думая об этом после, я приходил к выводу, что я вовсе и не хотел её целовать, но чувствовал себя обязанным это сделать и, спросив разрешения и получив её отказ, я словно снял груз вины перед ней за то, что до сих пор не поцеловал её.

Напомню, что тогда у меня не было мобильного телефона, как не было и домашнего. Поэтому я не звонил ей, чтобы назначить встречу, а просто приходил к её дому и звонил по домофону, сообщая, что «батя прибыл в здание». Тогда я не понимал, почему её это так сильно злило. Сначала она ничего не говорила, а потом не выдержала. Она говорила одно, но подразумевала то, что я прихожу не предупредив и вырываю её из её дел, ведь она не может меня прогнать или сказать, что занята. А значит, ей приходится подстраивать себя и свои планы под меня, а приходил я, когда хотел. Но выражала она это иначе:

— Почему ты никогда не звонишь прежде, чем прийти?
— У меня нет телефона, ты же знаешь.
— Купи телефонную карточку, чего ты тянешь?

Как я мог объяснить ей, что в свои 13 лет, живя с мамой на съемной квартире, не могу попросить у неё деньги на карточку или телефон, поскольку помню те голодные годы, которые нам пришлось пережить, и мне жаль каждой потраченной на меня мамой копейки. Как объяснить, что один доллар на телефонную карточку — это одна 150-я маминой зарплаты, одна 75-я тех денег, что у нас остаются после оплаты квартиры. Что это одна 10-я тех денег, что остаются у нас после покупки еды и бытовых необходимостей. У моей мамы остается всего 10 долларов в месяц на личные траты. Как я могу попросить у неё хоть что-то? Но сказать это (как мне казалось) я не мог и просто виновато кивал головой, говоря: «Да, обязательно куплю». Но не покупал.
Однажды, когда она в очередной раз упрекала меня за приходы без предупреждения, я вспылил и просто ушёл, громко хлопнув абстрактной дверью. Спустя три дня я решил прийти и извиниться. (Не думаю, что хотел этого, но мне казалось, что с ней мне лучше, чем без неё. ) Я поднялся на её этаж, позвонил в дверь, она открыла мне, и мы прошли в зал. Я что-то говорил, пару раз извинился. Она сказала, что для неё слишком утомительно проводить со мной каждый день по несколько часов, что она очень устаёт и ей не хватает времени на себя. А затем в комнату зашла её мама.

— Что он здесь делает?
— Пришёл извиняться, — ответила Маша.
— Слишком часто извиняешься, — сказала её мама, обращаясь ко мне, —а слишком часто извиняются подлецы.
— Ну, значит, я подлец, — ответил я хамством на хамство, не уловив логики в словах её мамы.
— Подлецам не место в моём доме, — сказала её мать, которая еще секунду назад была для меня её мамой.
— А я уже ухожу, — ответил я и проследовал к входной двери.

Маша сидела ошарашенной, а её долбаная мать стояла злой.
Теперь меня бесила вся эта семейка. Мама, которая лезет не в своё дело. Дочь, которая сказала: «Он пришёл извиняться». Кто так говорит? Кто, мать твою, говорит своей маме такое при том, о ком говорят?

— Пошли вы все к черту! — злобно говорил я, пробираясь через небольшие сугробы снега. — Пошла ты и мать твоя! Пошла ещё раз ты и много раз пошла твоя мать!

Эта тупая история не могла не иметь тупого продолжения, и оно не заставило себя ждать. Вернее, продолжение заставило себя ждать, но есть определенные фигуры речи, и давайте уважительно к ним относиться.
Пройдёт несколько лет, и я узнаю, что Маша просила нескольких одноклассников провожать её домой, аргументируя это тем, что она боится меня. Был это реальный необоснованный страх передо мной или попытка через «страх меня» добиваться симпатии других мальчиков — я не знаю. Но факт остается фактом.

***

Закончив вспоминать Машу, я медленно провалился в сон. На этот раз я не вздрагивал от проезжающих за окном машин и проснулся только рано утром. Моя незнакомка из автобуса, которая использовала имитацию сна как способ познакомиться, разбудила меня нежными поглаживаниями по лицу.

— Сходи в туалет, а затем в ванную— сказала она.
— Мне нужно уходить?
— Нужно. Но прежде мы сделаем вместе то, что делали вчера по отдельности.
— В смысле?
— Не будь дураком, иди скорей в ванную.

На ней по-прежнему из одежды была лишь майка и трусы. Я быстро сходил по своим утренним делам и, выйдя, сел рядом с ней.

— Раздевайся, — сказала она.
— Полностью?
— Как хочешь.

Я стянул с себя штаны, а она сняла майку, обнажив грудь. Я был возбужден ещё до того, как пришёл в зал и сел рядом с ней, а теперь моя голова вновь кружилась и я чувствовал, что, если начну говорить, буду заикаться.

— Они нравятся тебе? — спросила она.
— Кто?
— Мои груди.
— Очень.
— Хочешь потрогать?
— А можно?
— Нет, я спрашиваю просто, чтобы подразнить тебя.

Она взяла мои руки и приложила к своей груди. И пока я держал её грудь в своих руках, она стягивала с себя нижнее бельё.

— Сейчас мы не будем трогать друг друга, но, трогая самих себя, ты можешь левой рукой ласкать мою грудь.

«Что происходит? » —кричал маленький испуганный «я» в моей голове.
«Пускай продолжается! » —кричал вдогонку другой, чуть менее испуганный, маленький «я».

Процесс «себятроганья» занял несколько минут. Закончив, она надела халат, который лежал возле дивана, и пошла на кухню.

— Тебе черный кофе или растворимый? — спросила она.
— Черный.
— А сколько сахара?
— Два.
— А кофе?
— Черный.
— Я поняла. Ложек сколько?
— Сколько?
— Ясно, у тебя ещё кровь к голове не прилилась. Будет два на два.
— Четыре, — зачем-то сказал я.

Мы пили кофе, а она поглядывала на настенные часы.

— Мне нужно поторопиться или ты очень любишь эти часы? — спросил я.
— Нужно поторопиться. Но не торопись.
— Торопиться не торопясь?
— Да.

Она взяла ручку, и я подумал, что сейчас она нарисует у себя на руке часы и начнёт смотреть уже на них, чтобы я точно понял намёк. Но вместо этого она нашла листок бумаги и начала выводить на нём кривые цифры.

— Это мой номер. Позвони вечером после шести, — она выдержала небольшую паузу и очень неуверенно добавила — Если захочешь.
— Я позвоню.
— Я буду ждать.

Она проводила меня до двери, и я пошёл в этот холодный мир из самого теплого места на земле, в котором этой ночью и этим утром со мной происходили самые невероятные и волнительные события в моей жизни.
Идя и пиная утренний снег, я думал о том, как это волшебно в своей простоте, как это естественно и совсем не безобразно. У нас не было секса, но то, что было, было настолько особым и возбуждающим, что я готов был потратить на это всю свою жизнь.
Но вместе с невыносимой лёгкостью бытия меня также одолевали всякие сомнения. Я думал о том, что больше подобного может не произойти. Думал о том, что, возможно, она проиграла кому-то спор и всё это было лишь жестоким издевательством надо мной. Думал, не окажется ли она очередной жертвой ранней забывчивости, а потом произойдёт чудесное исцеление и она вспомнит о том, что у неё уже есть парень, а то и муж, а то и дети. А быть может, она только-только рассталась с кем-то и я просто подвернулся под руку и помогаю забыть. А быть может — помогаю отомстить. А ещё она просто может быть сексуально озабоченной, ведь вряд ли я настолько особенный, чтобы, познакомившись со мной в автобусе, она пригласила меня к себе домой и дальше происходило то, что происходило.
Я накручивал себя, пропуская через свою голову сотни самых паскудных вариантов и возможностей. Мне становилось грустно и тошно, и она была здесь совсем не причём. Весь ад в своей голове устраивал я сам. А она? Как я могу так думать о ней, когда она пренебрегла всеми женскими правилами и, пригласив меня к себе домой, подарила столько счастья? А ведь мы не были пьяны, и я совсем не тот, перед кем невозможно устоять. Я не выгляжу богато, более того, я выгляжу почти бедно. Моя одежда и мой телефон всем и сразу говорят о том, кто я и сколько я стою. А она взяла и подарила мне себя.

— Наверное, я не первый такой и до меня у нее было много мужчин.

И вот опять я думаю о ней плохо… Противно от себя.

***

Дожив до обеда, я достал из кармана листок с её телефоном и прочёл её имя — Ася. Недолго думая, я зашёл в «Контакт» и стал искать всех Ась нашего города. Найдя её, я увидел у неё в друзьях своего знакомого, который был должен мне денег. Да, немного, но всё же должен и всё же денег. Затем я нашёл его номер телефона и позвонил.

— Привет, Серёга.
— Привет.
— Про долг не забыл?
— Не забыл. Каждый день помню. Бывает, забываю, но тут же вспоминаю и опять помню. Сейчас с деньгами совсем туго.
— Когда брал в долг, вроде тоже было туго?
— Тогда было туго, потом ты дал — и стало полегче. А потом деньги закончились, и опять стало туго. А если сейчас отдать, то станет еще туже. Порочный круг, но я его разорву.
— Могу помочь. Мне услуга от тебя нужна. Сделаешь чётко и без лишних вопросов — считай, не должен. Девочка у тебя в друзьях есть, Ася.
— И?
— И мне бы про неё чего узнать. Только так, чтобы между нами.
— Запал на неё?
— Ну, типа того.
— Не советую, если чё.

На этих словах мне стало дурно, мне казалось, что этот телефонный разговор закончится моим полным в ней разочарованием и я узнаю о том, о чём бы мне не следовало узнавать.

— А чё так? — спросил я Серегу.
— Ну, она нелюдимая. Никого к себе не подпускает. Совсем. Один парень с курса по жопе её шлепнул, так она бедняге кисть сломала.
— А ты бы не сломал, если бы тебя да по твоей мужественной жопке?
— Я бы обе руки сломал. Но меня по жопке не бьют.
— Тогда какие к ней вопросы?
— У меня никаких. Скорее тебе предостережение.
— А зачем меня предостерегать?
— У тебя есть руки?
— Есть.
— А у нее есть жопка. Вывод делай сам.
— А чего она у тебя в друзьях делает? Если нелюдимая.
— А ничего не делает. Я добавился, она заявку приняла. И всё. Правда, один раз попьяни писал ей, всякое пошлое предлагал. Я тогда тупо всему бабскому списку контактов заманчивые предложения высылал.
— И чё она?
— Да ничего. Скинула мне ссылки на порносайт и сайт с проститутками, сказала: «Выбирай любую».
— А чем она по жизни дышит?
— Воздухом, как и все.
— А подробней?
— Чистый атмосферный воздух у поверхности Земли имеет следующий химический состав: кислород — 20 с лишним процентов, немного углекислого газа и дофига азота.
— Ясно. Но на всю сумму долга не тянет.
— Ну что ты хочешь? Чтобы я из пальца факты высасывал? Я её не знаю. Её, я думаю, никто, кроме неё самой, и не знает. Пацаны шепчутся, что она фригидная или лесбуха, есть мнение, что феминистка третьей волны, но фактами все эти доводы никто не подкреплял. Всегда сама в себе. Я ж не знаю, может, у нее дома три таджика и пять чеченцев живут и она там с ними…
— А почему именно таджики и чеченцы?
— Ну, у них точно всё в порядке с этим делом. Не придирайся, что на ум пришло, то и говорю.
— Ладно, и на том спасибо. Помог. Только между нами?
— Конечно.

Договорив с Сергеем, я отправился на страницу Аси, на которой не нашел ни одной фотографии, где могло быть что-то настораживающее. Ни фотографий с мужчинами, ни фотографий с тупыми позами, ни капли эротики, и это с учетом того, что вчера было между нами.
«В тихом омуте черти водятся», — думал я, словно ища лазейку в происходящем, чтобы ни при каких обстоятельствах не дать себе поверить в то, что счастье возможно и имя ему — Ася.

***

Наступил вечер. Я позвонил Асе, и Ася пригласила меня к себе.
В недолгом пути к её дому я начал сильно волноваться. Перед этим я волновался весь день, предвкушая нашу встречу и всё то, что может там произойти, но теперь, когда я не просто ждал, а целенаправленно шёл туда, мне стало буквально нечем дышать. Обычно, когда вдыхаешь морозный воздух, чувствуешь, как он достигает дна лёгких. Но сейчас я этого не чувствовал. Возможно, потому что свободу легких сковывала теплая одежда. Но, кажется мне, дело было в другом: встреча (о которой я еще вчера не подозревал) перестала быть далекой и абстрактной и через несколько минут должна была стать вполне реальной. И пугало не то, что что-то может не произойти, а пугало то, что всё может произойти.
Я не заходил в аптеку с целью купить презервативы. Я думал над этим и понял, что, даже если дело дойдёт до секса и у нас не окажется защиты, это всяко лучше, чем если я выставлю себя самоуверенным мудаком, который решил всё за двоих, поставил девушке цену и сделал вывод, что у него сегодня точно будет секс, и поэтому пришел во всеоружии. Я не мог сказать, что всегда ношу презервативы с собой, поскольку я не собирался позиционировать себя как сексуально успешного человека, и решил откровенно сказать, что никакого опыта в сексе у меня нет. Во-первых, какой смысл врать? А во-вторых, если у меня якобы был раньше секс, а секс с ней пройдёт плохо, значит, из опыта прошлых сексуальных отношений я ничему не научился, и вот такой вот интим— это всё, на что я способен. Лучше пусть она меня направляет, чем я облажаюсь, не желая признавать отсутствие опыта.
Я поднялся на её этаж и стоял возле её двери около минуты. Стоял, пытаясь надышаться. Пытаясь привыкнуть к мысли, что, как только я перешагну порог этой квартиры, у меня уже не будет путей к отступлению. А затем мой телефон предательски зазвонил, раздавшись громким эхом по всему подъезду. Следом за предательским звоном телефона Ася открыла дверь и сказала:

— Ку-ку, ёпта! Я уже минуту смотрю на тебя, смотрящего на мою дверь.
— Я волнуюсь, — промямлил я.
— Чем меньше будешь волноваться ты, тем меньше буду волноваться я. Мне будет передаваться либо твоё волнение, либо твоя уверенность. Выбор за тобой.
— Я пройду?
— Выбор за тобой.

Я зашёл в квартиру и стал снимать с себя верхнюю одежду. Ася, не дожидаясь меня, стала готовить чай.

— Я вот всё думаю, почему между людьми всё так сложно? — сказала Ася, стоя ко мне спиной и заливая воду в чайник. — Вот вроде все понимают, чего они хотят друг от друга. И каждый понимает, чего другой хочет от него. Естественно, я говорю лишь о тех людях, которые, как и мы, разнополые и проходят первые стадии знакомства с намеком на продолжение банкета в лежачей позе. Зачем столько прелюдий — я понимаю. А вот для чего человеку столько стеснений и переживаний, когда всё предельно очевидно и твоё желание взаимно? — Ася развела в стороны руками. — Вот ты пришёл ко мне, и я тебя хочу. А ты боишься. Хочешь меня, но боишься. Я словно хожу с транспарантом «я тоже тебя хочу», а ты всё равно боишься. И я боюсь. И мы должны сейчас выпить и шутить и смеяться, и всё произойдёт играючи. То есть сексом займемся не те мы, которые мы по жизни, а выпившие идиотики с плоскими шутками и натянутыми улыбками. И когда я думаю об этом — мне противно. И ведь утром, когда проснемся, будет стыдно. Стыднее, чем было бы, если бы всё было на трезвую голову.
— Но ведь, пока я пьян, мне не будет стыдно, — попробовал ненавязчиво возразить я.
— Да, но почему вообще должно быть стыдно? Я не думаю, что древним людям было стыдно за свои желания. Не думаю, что стыдно собакам и кошкам.
— А я думаю, многие собаки и кошки стали бы хроническими алкоголиками, если бы имели такую возможность.
— Вот о чём я и говорю: глупые плоские шутки, чтобы снять неловкость. А снимать нужно одежду друг с друга, а неловкость оставлять дома, — приструнила меня Ася.

Я промолчал.

— Вот ты же хочешь меня? — ошпарила она меня своим вопросом.
— Ну да.
— «Ну да» звучит плохо.
— Очень хочу.
— И я хочу.
— Для тебя секс это «как выпить стакан воды»? — спросил я немного строго.
— Так ты обо мне думаешь?
— Нет. Но эта мысль тоже есть в моей голове.
— Я девственница, — сказала Ася. — У меня никого никогда не было. Я даже не целовалась ни разу. А то, что было вчера, — было порывом, было шагом против порядков и устоев. Просто устои и порядки не мои, и чего мне их соблюдать? Я получила то, что хотела. И нет, это не было так же легко, как выпить стакан воды. Но я заставила себя сделать это с такой же легкостью. И даже не заставила, а, скорее, я просто не стала сопротивляться самой себе и позволила быть себе собой. И в этом «быть себе собой» было непреодолимое желание того, что мы с тобой делали. Это было чем-то новым и неожиданным для меня, но в тоже время естественным и безболезненным. И я бы хотела, чтобы так было всегда.

Я опять молчал. А потом, понял, что пауза слишком затягивается, и решил рассказать про свой первый поцелуй.

— Есть у меня одна история, о которой я никому никогда не рассказывал. Мне тогда было 14 лет, и на день города я поехал в центр, где познакомился с двумя сестрами, вернее, они познакомились со мной, но я тоже принимал участие в знакомстве, инициатором которого являлись они, так что можно сказать, что я тоже с ними познакомился.
— Так, — перебила меня Ася — Мы не на судебном заседании и не в детском саду, где важно, кто первый начал. Успокойся!
— Так вот, господа присяжные, одной было 17, другой 22. Я зачем-то соврал, что мне 15 лет, как будто этот один лишний год в корне всё менял. Которая постарше познакомилась с каким-то парнем, но там что-то не заладилось, и она решила уйти домой. Её младшая сестра попросила меня проводить их. Я согласился. После долгой прогулки младшая взяла у меня номер телефона и сказала, что позвонит. «Да, конечно! »— с издевкой подумал я.
Но на следующий день она действительно позвонила. Звонила она с уличного телефонного автомата, что меня естественно насторожило, но она объяснила это тем, что её мама не пополняет ей счет и очень строго относится к кругу её общения, поэтому звонить она может только с улицы. На деле это означало, что прекратить наше общение она может в любой момент, просто перестав звонить. Её адрес я не знал, номер телефона мне не дали и так далее.
Мы договорились с ней встретиться через два дня. Она сказала, что позвонит и уточнит где. Раньше «не получится». И я два дня ждал её звонка. Так она привязывала меня к себе ожиданием. А потом позвонила и отменила встречу. Сказала, что в этот день едет с мамой на рынок, и бросила трубку. Это была вторая стадия привязки, поскольку я за секунду испытал огромную досаду от потери того, чего у меня даже и не было. А потом трубка была брошена, и я не получил альтернативы в виде другого дня. И она перезвонила через 20 минут, сказав, что был неисправен телефонный автомат (или что-то в этом духе). Это была третья стадия привязки: меня обломали, оставили пережить это, при этом я никак не мог повлиять на ситуацию, поскольку не мог перезвонить. И звонок был четвертой стадией привязки, поскольку она сказала, что встретится со мной завтра, и я, конечно же, был этому очень рад. Она сама со мной познакомилась, но из легко доставшегося она превратилась в трудный и оттого более желаемый приз, который не будет подстраиваться под меня, но под который должен подстроиться я.
Мы встретились и, мило общаясь, прошли полгорода. Она призналась, что, увидев меня в толпе, сказала сестре: «Смотри, какой красивый мальчик, давай подойдём ближе», после чего они подошли и мы незаметно разговорились.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 Следующая ⇒