Благодарности 8 страница

Я смахнула свои глупые слезы. Я не имею никакого права плакать. На меня волнами накатывала дрожь, пока я ждала, и я все время подкручивала отопление. Это не помогало. Мне казалось, что я больше никогда не смогу согреться.

Глава 12

Ник везет меня домой, в машине еле слышно играет радио. Мы практически не разговариваем. Я говорю ему, где повернуть, он спрашивает, есть ли кто дома.

Подъезжая к обочине, он говорит:

— Позволь мне тебя проводить.

— Нет, спасибо, — я сказала ему. — Это, наверняка, выведет из себя моих родителей.

Это не совсем так, но прошло уже 20 минут комендантского часа и я, действительно, не хочу больше давать им повод задавать мне вопросы про ходячую рекламу компании «Адидас», который подбросил меня домой.

Ник выключает двигатель. Становится как-то таинственно и тихо, и я не знаю, что сказать или сделать, поэтому я тянусь к дверной ручке и улыбаюсь:

— Ну, спасибо, что подбросил.

— Подожди, — говорит он, дотягиваясь через меня, чтоб закрыть дверь.

Он отстраняется достаточно, чтобы дать мне пространство, челюстные мышцы его напряглись.

— Пайпер, то, что ты сделала сегодня…

Внезапный наплыв паники заставляет меня перервать его.

— Я просто вела машину, Ник. В самом деле в этом не было ничего такого.

— Нет, было. И ты это знаешь.

Я съежилась. То, что я сделала сегодня, конечно. Это было мило. Но я пыталась сделать Тейта целью для тэйкдауна[2]. И где-то в глубине души какая-то часть меня все еще хочет этого. Мой взгляд медленно направляется к входной двери. Хочу чашку зеленого чая и папину старую футболку с Лэд Зэппелин, та, которая вся замасленная, мягкая и свисает мне до колен. Футболка, в которой я забуду обо всем этом.

— Тейт был сам не свой, — голос Ника появился из ниоткуда. — На самом деле он совсем не пьет.

Чувствую себя разбитой. Вид надломленного и в ужасном состоянии Тейта всплыл у меня в голове; эти непонятные и бессмысленные слезы снова пекут мне глаза, так что я смещаюсь ближе к двери.

— Я рада, что Тейт благополучно добрался домой. Мне надо идти.

Он выглядит слегка взбешенным сейчас, заставляя себя усидеть на месте.

— Ради Бога, ты прекратишь вести себя так, будто бы одолжила мне карандаш?

Мне хочется убежать, но в звенящей тишине машины я слышу каждый вздох, исходящий из него.

Я не могу этого сделать. Каждую секунду сидя здесь, он вытягивает те вещи, которые я не хочу открывать, напротив, я хочу закопать их как можно глубже и забыть о них навсегда.

— Просто скажи что-нибудь реальное, — говорит он умоляющим голосом — Что-нибудь.

Мое намерение рассыпалось.

— Он ужасно с ней обходился, — шепчу я, желая забрать свои слова обратно, но это невозможно. Правда всегда находит путь наружу, я полагаю.

— Да. — Слово, как разорванный шов. — Это все так сбивает с толку, потому что он был без ума от нее. Ты даже не знаешь.

Я зажмурилась.

— Не хочу знать. — Открываю глаза, он наблюдает за мной. Когда я смотрю на Ника, моя душа болит за Тейта, хотя он этого и не заслуживает. Он является одной из причин смерти Стеллы, и я не могу позволить этому быть не замеченным, полагая, что все хорошо.

Сдерживая эмоции, Ник замкнулся в себе.

— Я все же ценю твою помощь, — говорит он.

Что-то разрывает меня изнутри. Я хочу прильнуть к нему, хочу рассказать ему о своих чувствах и о том, как чертовски меня это все смущает.

Потому что черному следует оставаться черным, а белому белым, а вся эта грязь, я ненавижу это. Я хочу рассказать ему обо всем этом, но я молчу. Выхожу из джипа и наблюдаю, как он уезжает.

***

Фотографии Джексона пришли субботней почтой. Я заказала их отчасти по привычке, а отчасти, ожидая, что их попросит мой друг по переписке. Я тут же осознаю, что я не имею ни малейшего понятия, чего мне ожидать.

Гаррисон не сказал ни слова с тех пор, как получил смс прошлой ночью до происшествия с Тейтом. Может, это означает, что ему это уже надоело. Должно быть, это хорошо, но остается ощущение какой-то… незавершенности что ли.

Папа постукивает пальцами по коробке с фотографиями, которая стоит передо мной на столе, а я отскакиваю от нее, как будто бы это тараканье гнездо.

— Чистый гений внутри? — Спрашивает он, подмигивая.

Я скрываю свою неспособность улыбаться в ложке с мюсли.

— Так почему ты так поздно вчера пришла? — спросила мама.

Прожевав и проглотив, я готовлюсь выдавить из себя очередную ложь.

— Менни увлекся девушками.

— Этому мальчику нужно обуздать свои гормоны, а тебе лучше следить за временем.

Заметано. Извините.

Папа хлопнул в ладоши.

— Достаточно дисциплины. — Он игнорирует мамино возмущение и снова тычет в коробку. — Не хочешь показать нам самые последние и лучшие?

Удар в живот был бы менее болезненным.

— Это дубликаты. Вещи, возвратившиеся домой. И, вообще, я там на заднем плане.

Я смотрю в сторону лестницы. Мама обертывает клюквенный кекс в бумажную салфетку и протягивает его мне. Полезная закуска для их лживой, изворотливой дочери.

Я закрываю дверь моей спальни и открываю коробку, раскладывая фотографии на столе. Это сильные фотографии с хорошим углом и освещением. Анализирую фото, как бы сортируя их.

Портреты толпы хороши, но те, что с Джексоном, лучше. У меня получился феноменальный снимок, где он проходит мимо – телевизор на заднем плане, его улыбка чересчур хищная, чтоб быть доброй. А следующее фото самое лучшее из всех –его руки в его волосах, а его рот искажен в ужасе. Только одно слово можно подобрать для этого снимка: униженный.

Так ему и подобает таковым быть.

Я выдвигаю нижний ящик, нахожу блокнот. Вставляю фотографию Джексона в ячейку, потому как где еще мне хранить фотографию парня, наблюдающего за пленкой…

Минуточку.

Я снова задумалась о пленке, это ударило меня, как что-то очень тяжелое. Все эти кодовые имена, которые я хочу раскрыть. Я могу, по крайней мере, раскрыть Джексона.

Я схватила блокнот и быстро набросала список всего, что помнила с той пленки. Грязные подробности о Марлоу. Истерика. Издевательства над Челси. Что-то здесь должно быть. Он видел все это. Он знал, что искать.

Я начала быстро просматривать страницы, ища вещи, которые могли касаться Марлоу. Ничего не подходило, но потом мелькнула расплывчатая мысль. Многое из этой тетради может касаться Джексона.

А потом я нашла. 20 сентября. В середине списка.

Shortstop имитирует походку Челси.

По моей коже побежали мурашки. У Челси нет кодового имени. Понятия не имею почему. Может быть, Гаррисон считает, что хреново давать прозвище кому-то, кто и так много чего пережил. А может быть, потому что думает, что она этого не стоит.

Но меня заинтересовало не имя Челси. Это Джексон. И его кличка Shortstop.

Я не смогла прикусить губу настолько сильно, чтобы сдержать улыбку. Я вытащила свои металлические карандаши –подарок на мой последний день рождения–и начала листать тетрадь с самого начала и до конца. Сначала я заколебалась, держа ручку над бумагой.

Это не моя тетрадь, но я сомневаюсь, что Гаррисон планировал рассматривать ее за обеденным столом. И, кроме того, он дал мне авторское приглашение внести собственную лепту. Я осторожно обвела кружок на первой ссылке на странице 4, потом еще один на 6-й. Страница 9-я. Инцидент с Челси был на 10-й. И, наконец, еще один в самом низу 11-й страницы. Этот идиот пять раз заставлял страдать кого-то. Значит, я пять раз написала его настоящее имя над кличкой.

Я перелистала до конца тетради к чистой странице. Именно тут я приклею его снимки, один над другим. Я окружила их пересекающимися линиями того же цвета, который использовала, чтобы выделить его имя.

Тетрадь сама по себе ничего не исправит. Это не оружие, пока не попадет в чьи-то руки. Для меня это источник честности. От Менни до моих родителей и до моей собственной нечестной подработке мой мир тонет во лжи. Неплохое чувство, когда у тебя оказывается нечто, в чем есть правда.

***

Команда ежегодника встречалась за ланчем по воскресеньям в Waffle World. Как обычно я пришла рано, что давало мне возможность в тишине насладиться своей башней из блинчиков, пока я на салфетке рисовала макет новых страниц для ежегодника.

Менни уселся в кабинку напротив меня, одетый в помятую спортивную футболку и с синяками под глазами.

Я нахмурилась.

— Ты дерьмово выглядишь.

— Я проспал, — ответил он. — И, к сожалению, не из-за Кендис. Итак, вы переспали с квотербеком?

— Он не квотербек и это не смешно, — ответила я, указывая на салфетку. — Что ты думаешь?

Он пожал плечами и принес себе кофе.

— Тейси захочет больше заполненного пространства. Итак, расскажи мне о своих потных приключения.

— Ничего потного не происходило. Ты отвратителен. А почему ты так поздно проснулся?

Он почесал свой затылок.

— Если тебе так нужно знать, я пытался все закончить с этими бумагами.

Мне это не понравилось. Не понравилось не то, что Менни делал работу заранее, я знала, что бумаги не нужны до следующей недели. Это заставило меня задуматься, нет ли у него неприятностей. Или не мутит ли он снова с записями посещения. При этой мысли мой желудок свернулся, но я не произнесла ни слова.

— Мне казалось, что ты закончила с лекциями.

— Я закончила!

— Эти глаза прямо-таки кричат о лекции.

— Чьи глаза читают лекцию? – Спросила Тейси, заявляя о своем присутствии.

Я вздохнула.

— Ничьи. Давайте быстро со всем покончим. У меня еще куча домашки. Как вам эта идея? Для бала выпускников.

Тейси вытащила свой ноутбук–пугающая идея, учитывая весь сироп на столике, –и мы препарировали десять страниц ежегодника, что было не так уж хорошо, так как всю книгу за три месяца мы не закончим, но плевать.

— Ладно, еще одна вещь, — сказала она. — Я хочу добавить еще одну страницу к снимкам футбольной команды.

— К тому разделу, который мы только что закончили? — спросила я.

Тейси нахмурилась.

— Я хочу один последний снимок со стадиона. Я думаю, что туда можно будет поместить цитаты тренера.

— Я сделаю это, — сказала я, потому что у меня зудели руки от желания взять камеру, почувствовать в руках ее тяжесть и ощутить удовольствие от снимка, который я знаю, что точно будет восхитительным в ту же секунду, как щелкнет затвор. К тому же, мне определенно нужно было чем-нибудь отвлечься.

— Я пойду с тобой, — сказала она. — Тебе нужно остановиться и забрать оборудование?

— Оно в багажнике, — сказала я.

Менни направился к выходу, а мы с Тейси оплатили счет. Мы взяли мою субару, чтобы ехать в школу. День был холодным, серое небо простиралось над нами. Не лучшее освещение для фотографий. Я щелкнула несколько кадров перед стадионом и просмотрела их. Все отливало бледно-серым, а небо над нами побелело. Запоминающееся и роскошное, но я знала Тейси.

— Все нужно будет сделать черно-белым, — предупредила я ее.

— Ты родилась не в том десятилетии.

— Так как я не могу представить жизнь до того, как Никон стал цифровым, то сомневаюсь. Но тебе не понравится это освещение. Может, хочешь попробовать в другой день?

— Нет, градации серого сработают. Если я буду использовать красный шрифт, он проявится, да?

Я почувствовала, что слегка повеселела. Черно-белые фотографии были моими любимыми. Может быть, я даже оставлю цветные кирпичи и потертую краску на трибунах? Точно.

— Тебе это понравится. Я собираюсь сделать несколько фото изнутри.

Тейси погрузилась в свой телефон.

— Окей. Мне нужно сделать пару звонков. Могу я воспользоваться твоей зарядкой?

— Она в машине.

Тейси исчезла, я закрыла глаза, наслаждаясь одиночеством. Один глубокий вздох и все улетучилось. Тетрадь, сообщения, Ник, Тейт –запах сухих листьев и холодный воздух все очистили. Больше никаких тестовых снимков. Больше никаких проверок света. Я сжала пальцами камеру и настроилась на настоящее. Это словно видеть место впервые.

Я сделала еще несколько фотографий стен снаружи, сначала переднюю, потом торговый киоск. Поле все еще оставалось невидимым для меня. Я проскользнула в коридор, где я натолкнулась на Ника, сделав несколько отличных снимков света, льющегося с трибун на цементную дорожку.

Это навело меня на мысль о кадре поля –снимке из-за трибун. Я сложила штатив и оперла его о стену, чувствуя зуд желания сделать что-нибудь другое.

Я вошла в альков. Надо мной возвышались трибуны, деревянные планки, пережившие шестьдесят зим Индианы. Интересно, сколько же первых поцелуев произошло под ними.

Внезапно я услышала смех, а потом стон. Они доносились с поля, но я никого там не видела. Я прошла еще ряд трибун и заметила двух парней, двигающихся взад и вперед по полю. Тейт и Джексон.

Что-то маленькое и тяжелое осело в моей груди, пока я смотрела, как они перебрасывают друг другу мяч. Тейт пропустил бросок, мяч упал за трибуну. Я начала идти в том направлении, не зная почему, но моя челюсть была такой жесткой и горячей, что я предпочла бы пройти босиком по огню, чем оказаться рядом с любым из них. Это не остановило меня от того, чтобы подбираться к ним все ближе и ближе.

Они оба играли с мячом, когда я остановилась. Если я пройду дальше, они могут увидеть меня. Тейт перебрасывал мяч в руках, пока Джексон ковырял ботинком траву с угрюмым выражением лица.

— А что если все силы исчезнут? — спросил Тейт.

— А что если ты превратишься в девушку?

Тейт шагнул назад. Он нехорошо выглядел. Он был бледным с впалыми щеками. Я попыталась представить его в начале этого года –слишком красив. Из тех парней, о которых люди думают, что, в конце концов, он окажется на ТВ или станет где-нибудь моделью. Сейчас он был совершенно не похож на того парня. Джексон потянулся руками.

— Ты неделями хандришь. Ты даже сегодня не хотел приходить. А теперь ты стонешь, что я слишком сильно бросаю.

— Я не стону. Ты злишься и это очевидно, — сказал Тейт. — Твой отец злится из-за отсрочки на восемь игр, да?

Джексон запустил мяч в грудь Тейта. Он поймал его и с ухмылкой отбросил назад.

— Я принимаю это как «да».

Джексон пожал плечами.

— Он меня этим не испугает, так что плевать.

— Это неправильно, чувак. Ты должен рассказать кому-нибудь.

— Зачем? Чтобы я мог превратиться в такое же маленькое угрюмое дерьмо, как ты?

Лицо Тейта стало жестким.

— Может быть, если тебя перестанут бить по почкам, ты будешь лучше бросать.

Напряжение между ними было болезненным. Оно давило на меня, пока я не почувствовала себя так, словно меня ударили.

Джексон опустил глаза под взглядом Тейта.

— Знаешь, я заставлю его заплатить.

— Твоего отца?

— Нет. Того, кто выложил ту запись. Того, кто унизил Кристен.

Я перестала дышать, у меня похолодело лицо, как будто кровь отлила от него.

Тейт пожал плечом, уставившись на трибуны с другой стороны поля.

— Это все пройдет.

— Я не собираюсь позволить этому пройти. Я собираюсь найти его. И заставлю его заплатить.

Голос Джексона был достаточно холодным, чтобы обжечь. Мои руки дрожали, внезапно я поняла, что они могут меня видеть. Не то, чтобы это имело какое-либо значение. Я школьный фотограф. У меня есть право находиться где угодно.

Но я также та девушка, которая снимала, как Джексон смотрит видео. Та же самая, что фотографировала Кристен. Если он начнет соединять точки, то где-то посредине он найдет меня.

Они больше не разговаривали. Наконец Тейт, волоча ноги, поплелся по полю, а Джексон бросил ему мяч. Именно тогда я снова начала дышать.

Я осторожно начала выбираться, убедившись, что я не сделаю неверного шага или не обрушу что-нибудь, что выдаст меня. Как только я выбралась из-под трибун, я побежала. Я просто хотела убраться отсюда подальше.

Когда я добралась до машины, Тейси все еще висела на телефоне, но она быстро отключилась, заметив выражение моего лица.

— Что случилось?

— Ничего.

Все.

Я завела двигатель, и Тейси повалилась на бок.

— Мы уезжаем? А как насчет фотографий? Ты сделала достаточно снимков? Почему ты так дрожишь?

— Я достаточно наснимала.

Недостаточно. Вообще-то я не сделала ни единого кадра с поля, но мои руки скользили по рулю, а я не хотела оставаться здесь ни единой лишней минуты. Я выехала с парковки с включенным радио, но угрозы Джексона звенели у меня в ушах.

Глава 13

Это самый худший из кошмаров–из тех, когда вы знаете, что спите, и все равно не можете проснуться. Ник стоит передо мной в бейсболке с повернутым назад козырьком и простирает руку ко мне. Он произносит мое имя, все мое тело расцветает от его улыбки.

Я прикасаюсь к его пальцам, а позади нас появляется Тейт в запятнанной рубашке. Но это не Тейт. Не настоящий. У него белые глаза, молочная пленка закрывает радужку. Глубокие сиреневые синяки покрывают его скулы, и его кожа серо-синего цвета. Мертвенная бледность.

Я пытаюсь снова посмотреть на Ника, но я не могу оторвать взгляд от загубленных глаз Тейта. Теперь здесь еще и Стелла. Она смотрит на нас такими же мутными глазами, как и у Тейта, ее кожа увядшая и грязная. Ник произносит мое имя, но я вижу лишь бледные, как мел, губы Тейта и волосы Стеллы, слипшимися прядями опадающие на ее плечи.

— Он идет за тобой, — Стелла моргает своими белыми глазами, и у меня перехватывает дыхание, когда я вдыхаю ее гнилой запах.

Рука Ника сжимает мою. Теплая. Безопасная.

— Кто идет?

— Я иду, — говорит Ник. Но это не Ник.

Это Джексон.

Он сжимает мою руку, пока кости на моем запястье не начинают ломаться. Я упираюсь пятками. Пытаюсь вырваться. Но он удерживает меня. Боже, он притягивает меня ближе.

Я с криком просыпаюсь, мои руки и ноги покрыты гусиной кожей.

Все хорошо. Я в порядке.

Я прижимаю руку к груди и жду, пока успокоится мое дыхание. Уже прошло три дня после того, как я увидела его на поле, а я все еще на грани.

Моя спальня освещена светом настольной лампы, которую я забыла выключить, но на улице все еще темно. Я проверяю свой телефон на ночном столике. Еще слишком рано, чтобы вставать даже для школы, но я не хочу рисковать и снова проваливаться в свой кошмар.

Я проскальзываю в ванную, быстро принимаю душ и возвращаюсь в свою комнату, стягивая волосы во влажный конский хвост. Мой желудок сжимается при виде коричневого конверта, который моя мать оставила у меня на столе, пока я спала. Пришли фотографии Кристен. Я не уверена, что хочу их видеть. Но я должна.

Я решительно разрываю конверт и осторожно по одной вытаскиваю фотографии. Я слишком низко сидела, чтобы получить качественные кадры сцены, но несколько не так уж плохи: Кристен на подиуме, пара джинсов с красными пятнами, пролетающая мимо ее плеча, один с плакатом, на который указывает кто-то из ребят, и один, когда она плачет.

Этот снимок я положила на низ стопки. Часть меня хочет перевернуть его лицом вниз, может быть, даже засунуть подальше в ящик. Вместо этого я вытаскиваю тетрадь и выбираю блестящую розовую ручку. В точности как я сделала с Джексоном, я смотрю на ее грехи.

Я уже начинаю запоминать эти страницы, но я снова проверяю их, запись за записью. Всплывают только две, но я уверена, что они о ней. Одна насчет украденного кожаного пальто еще в начале октября. И вторая о советах новичкам, как можно украсть косметику в торговом центре. Ее кличка? Кутюр. Я вычеркиваю ее в обеих записях и пишу над ней имя Кристен. Затем я приклеиваю ее фотографию вслед за снимком Джексона и снова перечисляю ее грехи ярко розовым цветом.

И что теперь? Гаррисон до сих пор не ответил и очевидно, что он не собирается выдавать сам себя. Это значит, Кристен может стать последней. Двое униженных и это все? Я провожу пальцем по строчкам. Жестокость и насилие распространяются все больше и больше. А что со всеми остальными? Они тоже заслуживают справедливости. Я собираюсь найти способ это сделать. Может быть, даже без партнера.

Я продолжаю трудиться своей яркой ручкой, вычеркивая клички, которые я раскрыла, и надписывая сверху настоящие имена. Я колеблюсь над именем Менни и я ненавижу это, потому что это делает меня лицемерной. Он виноват так же, как и остальные, но это же Менни. Мой друг. О нем нет больше ничего, кроме этих трех записей.

Вот почему эту тетрадь нельзя показывать всем. В неправильных руках эта штука может обернуться охотой на ведьм, а я не могу позволить, чтобы это случилось. Ни с Менни. Ни с кем-нибудь еще, кто оказался здесь по дурацким причинам.

Я должна выбирать осторожно, эта тетрадь лишь один из кусочков выбора. Это напоминание о том, насколько плохим он может оказаться и почему все это стоит риска, который я беру на себя.

Звонит мой телефон, и я беру его, даже не проверив номер.

— Алло?

— Пайпер? Это Ник.

При воспоминании о молочных радужках из моего сна по позвоночнику пробегает дрожь. Я поднимаю ноги с пола и, сидя в кресле, прижимаю колени к груди. Это был всего лишь кошмар. Он нереален.

— Ты еще здесь? — спрашивает он, и я понимаю, что не сказала ничего после «алло».

— Прости. Привет. Что случилось?

— Я звоню, чтобы спросить, не могу ли я подвезти тебя до школы. Я хочу кое о чем тебя спросить.

Я подумала о поездке до школы в его тряском джипе, его голосе и близости.

— А ты не можешь сейчас спросить меня об этом? — почти пропищала я.

— Могу. Но также я не стал бы возражать против твоей компании.

Я улыбнулась и вздохнула одновременно. Боже, из-за него мне сложно вспомнить, почему предполагается, что я должна ненавидеть его.

Он хмыкнул, как будто смог разгадать мои мысли по этому вздоху.

— Ладно. Я прерву твое неловкое молчание и просто спрошу. Как думаешь, есть ли шанс, что Коннор Дженнингс сделал все это с Кристен и Джексоном?

Я тяжело сглотнула, закрыв глаза.

— Нет, это не так.

— Я знаю, что он твой друг, но он у нас что-то вроде компьютерного гения, я прав?

— Есть много достаточно ловких людей, чтобы провернуть это.

— Наверное, но Коннор еще и из тех, кто заступается за других, так?

Так. Но совершенно неправильно.

— Коннор не мог сделать этого. Я тоже думала, что это он, так что проверила это.

Он вздохнул.

— А я думал, что это хорошая мысль. После его речи в прошлом году он определенно не является поклонником популярных ребят.

Я склонила голову, удивленная тем, что он понял речь, но еще более взволновавшись от его предположения.

— А почему ты считаешь, что дело в популярности?

Кроме того, могла ли я нацелиться на популярных ребят или нет? Я не задумывалась об их социальном статусе, когда я выбирала их. Я ждала его ответа, прислушиваясь к молчаливым крикам «Лгунья! Лгунья! Лгунья! »

— Да ладно, ты только посмотри на тех, кого подвергли унижениям. Джексон? Кристен?

Я не смогла бы оспорить их популярность, так что я не стала.

— Ты думаешь, они не заслужили это?

— Дело не в том, что они заслужили. Унижение людей ничего не исправит. Это просто вызовет еще большие проблемы.

— Почему? Потому что твои друзья получают по заслугам?

— Нет, потому что все может стать только хуже. Полиция пытается заставить маму Кристен выдвинуть обвинения. Джексон вышел на тропу войны. Это бардак.

— Ну, это же не твой бардак, ведь так? В смысле ты же ничего не сделал, так что у тебя должно быть все хорошо.

Что я творю? Почему я так поступаю? Ник всегда был добр ко мне, но, Боже, я не могу отделить его от них. Я вспомнила смех Джексона за моей спиной в коридоре и вздрогнула.

Я просто хочу, чтобы они заплатили. Ради Стеллы. Я думала, что все это ради нее, а сейчас?

Ник вздохнул, возвращая меня к реальности.

— Эй, я собираюсь уходить. Увидимся в школе, да?

— Да.

Я отключилась, прежде чем он успел еще что-нибудь сказать или, может быть, прежде чем я смогла еще больше ухудшить положение.

Мои пальцы дрожали над обложкой тетради. Malum non vide. Зла не видно. Вот только я начинаю видеть зло повсюду. Даже там, где его может и не быть.

***

Я осмотрела химическую лабораторию, ощущая неловкость. Я поймала взгляд Гаррисона и поздоровалась с ним, спросив, как он себя чувствует после двух дней отсутствия. А Гаррисон? Даже не моргнул.

Он кратко пояснил, что он уезжал в тур по колледжам, –парень постоянно ездит по колледжам–затем извинился и сел на свое место.

Если он тот, кто пишет сообщения, тогда его игра достойна Оскара. Я пялилась на его затылок так усиленно, что он только чудом не загорелся, но он не оглянулся на меня. Ни разу. Что это дает? Давление, должно быть, поедало его живьем, чтобы признаться.

Я не знала, что это значит или что мне думать. Но если Гаррисон это не он, то я уверена, что я в дерьме. Потому что я понятия не имела, кто еще это может быть.

Минуты шли, и миссис Бренсон ходила по рядам, комментируя наши измерения и скорость смешивания. За десять минут до звонка я почувствовала, как в моем рюкзаке гудит мой телефон. Правила запрещают проверять его на уроках и обычно этого не случается, потому что все те, кто мог бы мне писать, находятся на уроках.

Итак, кто это может быть? Мама? Папа? Если это они, то что-то случилось. Типа того, чтокто-то-из-них-попал-в неотложку.

Хватит драматизировать, Вудс.

Я должна успокоиться. Никто не умер. До конца урока всего лишь девять минут, мне не нужно, чтобы мой телефон конфисковали до конца дня, потому что я решила стать невротиком. Но я все равно поддела ногой лямку рюкзака и подтащила его ближе.

Это неразумно. Я могу подождать восемь минут, а потом проверить сообщение.

Наверное.

К черту все. Терпение никогда не было одним из моих достоинств.

Миссис Бренсон поворачивается, и я наклоняюсь всем телом в состоянии полной готовности, медленно открывая боковой карман. Я должна собраться. Я же не взламываю базу данных национальной безопасности, я проверяю свой мобильник.

Я нетерпеливо хватаю телефон и вздрагиваю оттого, как громко это происходит. Словно разворачивать конфету в театральной тишине. На соседнем стуле Эндрю Лейн бросает на меня взгляд, потом отворачивается с явным безразличием.

Миссис Бренсон тоже наплевать. Она вполне занята, показывая Гаррисону один из своих научных журналов. Ну, разумеется.

Я включаю экран. Это от моего отправителя. Что означает, это не может быть от Гаррисона; я не отрывала от него взгляда, приклеившись, словно вторая кожа.

Я открываю сообщение.

«Будь на северной парковке через пять минут».

Пять минут? Я в панике вскидываю голову. До северной парковки добираться больше пяти минут, даже если не останавливаться у шкафчика, чтобы захватить камеру. К тому же я получила это смс четыре минуты назад.

Я засовываю телефон в карман и поднимаю руку вверх, не заботясь о том, что она вызовет меня.

— Миссис Бренсон, пожалуйста, могу ли я воспользоваться комнатой отдыха?

Она отрывается от своего журнала –как и ее золотой мальчик –с потрясенным выражением лица.

— Мисс Вудс, до конца занятия осталось всего пять минут.

— Это срочно.

Шей за столом впереди хихикает, и я бросаю на нее испепеляющий взгляд. Миссис Бренсон отпускает меня мановением руки, говоря, что до конца урока осталось слишком мало времени, чтобы отвлекаться на разрешение. Что означает, она слишком занята подлизыванием Гаррисона, чтобы подойти и сделать мне выговор.

Это мне подходит. Я уже слишком опаздываю, чтобы ждать. Когда дверь класса со щелчком закрывается, я начинаю бежать по коридору. В голове мелькает мысль о мультяшных героях, пока я, скользя на поворотах, подлетаю к своему шкафчику, от души надеясь, что в офисе сейчас никто не следит за мониторами камер.

Я, тяжело дыша, добираюсь до него, поворачиваю замок вправо, затем налево, затем снова вправо. Шкафчик открывается, я рывком дергаю сумку через плечо. Держа в руке камеру, я даже не задумываюсь о том, чтобы закрыть шкафчик. Если кому-то отчаянно понадобятся мои книги, то он может их забирать.

Потому что я не могу пропустить унижение Гаррисона. Даже не предполагалось, что я буду...

Погодите-ка.

Ноги спотыкаются от неловкого движения. Я только что оставила его в кабинете химии. Если речь пойдет об унижении, что я тогда буду делать во дворе, если он внутри?

Разве что речь пойдет не об унижении Гаррисона. Может, они сменили роли. Может быть, сейчас целью являюсь я.

С бешено бьющимся сердцем я оглядываюсь. Вокруг так тихо, что я слышу гудение флуоресцентных лампочек. Бормотание учителей в классах.

Игнорируй это.

Я могу просто сунуть свой телефон обратно в карман и вернуться в класс. Это будет легко.

Но если я ошибаюсь... если я все пропущу из-за того, что я боюсь –нет. Я далеко ушла от испуганной девочки в ту секунду, когда назвала имя Джексона. Я не могу сдаваться сейчас.

Я толкаю дверь во двор, который не является двором в прямом понимании. На самом деле это собрание столов рядом с парковкой для учителей и бейсбольными полями. Небо все еще голубое и безоблачное, я знаю, что снимки получатся отличными. Такие четкие и яркие, какие только могут быть при прямом солнечном освещении.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒