ШЭНЬСИ-ШАНЬСИ 13 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 14 из 22Следующая ⇒

Большая часть посетителей чайной смотрели представление бродячих фокусников и акробатов.

Увидев у стены нищего, царевич пригласил его к столу и угостил его ароматным чаем.

Старик Хэ — так звали нищего — всегда приходил в чайную допивать чай, оставленный другими, и смотреть петушиные бои.

Жил он в квартале, где обитали люди Цзянху.

Так в Поднебесной называли людей рек и озер — бродячих артистов, кули, знахарей, крестьян, ищущих работу.

Дав старику монету, Бодхи вышел на шумную городскую улицу.

Слушая рассказы старика Хэ, он понял, где искать женщину из розового паланкина.

Наступили синие сумерки. Зажигались в небе золотые звезды.

Бодхи шел по красочному кварталу Цветов и Ив, среди бойких продавцов цветных эротических гравюр со стихами Ветра Страсти.

Богатые торговцы, стражники, чиновники, солдаты южного гарнизона, владельцы лодок, крестьяне, юноши из знатных домов и про-

Чжэцзян

сто разносчики товаров — все они собрались в квартале любви, среди разноцветных фонарей, освещавших улицу, и красных фонарей с ветвью бамбука у входа в публичные дома.

Квартал Цветов и Ив находился у реки, на которой стояли украшенные лодки. Здесь обитали богатые куртизанки, и это место называлось «Градом Небожителей».

В Поднебесной умели творить и ценить красоту.

В отличие от обычных обитательниц публичных домов,

в отличие от красивых и страстных наложниц,

истинные жрицы любви были королевами изящного, роскошного мира изысканной любви, поэзии, музыки и танцев.

Эти хрупкие красавицы

умели играть на цитре, прекрасно петь и танцевать,

они сочиняли стихи и писали картины.

Они могли оценить древнюю рукопись и драгоценное ожерелье.

Миром жриц любви был особый сад нежных чувств, изысканных жестов, любовных игр и знания тонкостей чувственных желаний.

У одной из красочных лодок, откуда звучала музыка, царевич увидел розовый паланкин.

Слуги сказали, что госпожа принимает у себя в цветочных покоях важного господина.

По трапу Бодхи поднялся на лодку.

Дорогу ему преградили двое слуг.

Не мешкая, он выбросил их в реку и прошел в комнату для гостей.

Зала была украшена со всех сторон пышными цветами.

На стенах висели картины с видами времен года и волшебными птицами.

Бодхи увидел рукотворный столик, плетеную лежанку, маленький стул, хмельное ложе, сиденье для созерцания.

На круглом столике лежала кисть и тушечница, книжка стихов, посуда для вина и чая.

В правом углу находилось овальное зеркало, перед ним — ваза с цветами, косметические приборы.

В левом углу, среди цветных подушечек, на возвышении лежали лютня и флейта, рядом — свитки и вышивка по шелку.

В комнате стоял нежный, изысканный запах благовоний.

Чжэцзян

Небольшая сияющая красная шкатулка была приоткрыта, и были видны золотые и серебряные украшения.

Дверь, общитая шелком и бархатом, вела в соседнюю комнату, откуда звучали приглушенные голоса.

Распахнув ее, Бодхи увидел вельможу, возлежавшего на ложе с шелковым покрывалом, и женщину с прекрасной фигурой и красивым лицом.

Вельможа вскочил и бросился к Бодхи.

Тремя пальцами левой руки царевич резко ткнул нападавшего в область груди, и тот медленно сполз на пол, покрытый пышными коврами.

Женщина в халате побледнела.

Ей было лет тридцать.

Ее грудь, бедра, тонкий стан и нежная белая кожа дышали любовью.

С белоснежного лица, из-под распущенных иссиня-черных волос смотрели удивленно-синие глаза-озера.

Бодхи жестом показал куртизанке сесть.

Царевич сел рядом и посмотрел ей в глаза.

— Мое имя Да-Мо.

Куда отправился переводчик сутр из Рангуна? Я должен помочь ему.

— Почему я должна верить Вам?

— Цветок лотоса — это Совершенство Будды. Будда видит с закрытыми глазами.

Женщина принесла из соседней комнаты красную шелковую шкатулку, пахнувшую хризантемами, достала оттуда небольшой свиток и развернула его.

Это была вышитая карта Чжун-Го.

Красным, ухоженным ногтем мизинца женщина прикоснулась к одной из линий на карте.

— Мы отправили его туда.

Он ищет ваджру, и это опасно.

Зло взяло его след. Я это чувствую, помогите ему.

— Выпей вина, женщина! У тебя есть ребенок?

— Есть. Его воспитывает моя мать в деревне Чань, в Хэнани.

— Не беспокойся о нем. Он вырастет свободным. Бодхи встал и молча вышел.

Глядя на мертвое тело в парчовом халате, женщина все поняла.

Хрупкий юноша, сын торговцев солью, отравил ее. Отравил, когда она слушала его стихи.

Чжэцзян

На палубе, у трапа стояла толпа вооруженных охранников.

Увидев царевича, они бросились на него с криками, размахивая алебардами и шестами.

Хватая нападавших за пояса и шивороты халатов, Бодхи стал сбрасывать их за борт красочной, светящейся фонарями лодки.

Когда, спустившись по трапу, Бодхи растворился в темноте, еще долго смотрела ему вслед красивая женщина с печалью в глубине синих глаз.

Когда утром Бодхи уходил из города Цзиньхуа, с темно-зеленого неба полил дождь. Он пошел внезапно и шумно.

Под серой пеленой небесной воды оказались повозки торговцев, стада овец и коз, община буддийских монахов и крестьяне, возвращавшиеся с ярмарки.

Чавкала под ногами желтая глина.

Мокрые буйволы громко фыркали.

Было прохладно, и река смотрела грустно на мешки-облака.

Царевич шел по мокрой дороге, не обращая внимания ни на хлесткие струи дождя, ни на резкий встречный ветер, ни на грязь, булькающую под ногами.

Женщина с лодки Ветреной Страсти показала царевичу на селение за горой Хуаньшань, туда, где великая река Цанцзян делала небольшой разворот с Востока на Север.

Это был город Аньцин, и в нем император У-Ди приказал построить буддийский монастырь.

Через сутки царевич стоял у подножия священной горы Хуаньшань.

Внезапная оранжевая жара обрушилась на людей и земли Аньхой.

Бодхи сидел под деревом, на вершине священной горы.

Широко раскиданные ветви ясеня напоминали крышу буддийской пагоды.

Внизу простирались янтарные поля ячменя, белоснежные сады акаций.

И вилась оранжевая дорога вдоль молочной реки.

Чжэцзян

Бодхи смотрел на восемь камней, лежавших перед ним, и вспоминал слова отшельника из Сычуани:

— Нельзя, чтобы ваджра Будды попала к Черному Колдуну с Тибетских гор.

Нельзя, чтобы Зло перекрыло Космическую Дорогу.

Царевич посмотрел на клубы молочного тумана, что бродили в ущелье, на небо и серебряные облака.

Путь его лежал через горы к реке Чанцзян.

Хмурое летнее утро сменилось яростным жарким полднем. Июль великой равнины Тянь-Ся накрыло багровое солнце. Горы раскалились и стали белыми. Травы пожухли и стали желтыми.

Птицы и звери искали приют у реки, у благодатной влаги, у спасительной тени.

Бодхи шел три дня вдоль полей, где крестьяне спешно убирали первый урожай зерна и риса.

В других местах распахивали землю для второго урожая — и чувствовали земледельцы, что жара превращается в засуху.

Царевич шел по пыльной, желтой дороге вдоль кромки вспаханного поля.

Бугристая Земля-женщина ждала воды.

Она была сухой. Ей был нужен мужчина — Небо.

Остановившись, Бодхи посмотрел на- середину поля, где, двигаясь в танце, била в бубен обнаженная женщина-шаманка.

Ее бедра, высокая грудь, черные волосы и загорелые руки исступленно вращались в такт бешеному ритму.

Оранжевая бурая пыль ложилась на ее красивое лицо и тело.

С края поля на нее смотрели трое старейшин деревни Сань-Лао и чиновник уездной управы.

Шаманка вызывала дождь.

Если не помогут заклинания, она должна сжечь себя прямо на поле.

Муж женщины был гадателем.

Он просил стариков сжечь себя самого, но старейшина гневно посмотрел на него:

-+ Земля — женщина!

Пусть женщина принесет себя в жертву Небу. Нам нужен дождь! Иначе погибнет вся деревня!

Чжэцзян

Сизое небо раскалилось от жары.

Не было облаков, ветра, надежды.

В бессильном отчаянии зарыдала, заголосила женщина, катаясь по сухим комьям серой земли.

Внезапно ее дикий крик смолк.

Перед ней стоял царевич.

-— У тебя есть дети, женщина?

—- Сын и дочь.

— Сделай так, как я скажу — и дождь пойдет.

Женщине показалось, что с ней говорит небожитель.

Старейшины и чиновник, увидев в поле царевича, заволновались, испугались, но молчали.

Бодхи, сидя на серой вспаханной земле, приказал женщине собрать в центре поля хворост для большого костра. В деревне все все знают.

Через час на краю поля стояла большая толпа крестьян. Все устали от жары, страха, засухи. Все молчали, глядя на марево, клубящееся над полем.

Когда женщина соорудила гору из хвороста, Бодхи сказал ей, чтобы она подожгла его и села напротив.

Шаманка чувствовала, что встретилась с человеком, от которого шла непонятная, добрая сила.

Смотрели на костер старейшины и крестьяне.

Смотрели дети и крестьянки.

Все видели пламя. Видели белый дым.

Все слышали треск сучьев и веток.

Все чувствовали дрожь земли.

Неожиданно с поля раздался страшный крик женщины, за ним — мычание буйволов и звон колоколов.

Шаманка танцевала свой танец.

Ее гибкое тело завораживало, раздирало мозг, тащило в черные пещеры, жгло и терзало.

Оцепенели мужчины и женщины.

Чжэцзян

И только дети заметили, что идет дождь. Сначала одиночными каплями, словно ночные гонги, потом прозрачными нитями, что скатывают пыль в серые шарики.

А потом хлынул ливень.

И теперь плакали крестьяне и танцевали дети.

Старейшины были довольны и спокойны.

Муж шаманки был счастлив и безумно влюблен.

В середине поля, под струями дождя, глядя на черные мокрые головешки, женщина прижимала к груди горсти влажной земли — и в глазах ее было Просветление и чистые слезы счастья.

Внезапно она поднялась и посмотрела на дорогу.

Вдали, в пелене шумного дождя уходил к реке царевич.

Он шел, размышляя о природе удара из Пустоты в Пустоту.

А женщина упала на колени и улыбнулась ребенком ему вслед.

Вечером у реки Бодхи увидел дерево.

Подойдя к нему, он повесил на ветку свой плащ. Отложил в сторону посох и суму. Встал лицом на Юг и прочитал слова гимна Небу, Земле, Солнцу.

Затем, сидя в асане Лотоса, сделал Пранаяму.

Разглядывая листочки дерева, царевич успокоил свое сердце и разум.

Через час он встал и начал повторять движения, о которых думал в дороге.

Бодхи наносил удары в воздух с такой скоростью, что не было видно ни самого удара, ни движения тела. Казалось, что он не двигается.

После занятий по боевому искусству царевич вновь сидел под деревом и размышлял:

«Если увеличить скорость удара до космической скорости, то со стороны всем покажется, что движение — медленное.

А происходит изменение земной сущности в космическую. Космическое таится в земном, жесткое — в мягком, а быстрое — в медленном. Только в Пустоте нет Разделения.

Пустота рождает Разделение, но никогда Разделение не родит Пустоту.

Значит, удар из Пустоты есть Разделение.

Отсюда вывод: забудьте об ударе, Пустота сама все сделает».

Аньхой

И среди ночи царевич вновь занялся отработкой ударов, захватов и бросков.

Потратив на сон один час, ровно в пять часов утра Бодхи вновь

продолжил занятия.

Переплывая на джонке рыбака бурное течение реки Чанцзян, царевич, протянув руку, погладил волны.

Бодхи был сущностью рек, гор, лесов и полей.

Так же, как он разговаривал с камнями и травой, он разговаривал с деревьями и водой.

Сейчас он просто любовался красавицей Чанцзян.

Длинная река Чанцзян рождается в горах Тибета и, прорываясь через ущелье Трех Ворот —- Саньшэнься, пересекает Поднебесную с

Запада на Восток.

С помощью своих дочерей — озер Поянху и Дунтинху — она дарует крестьянам бескрайние поля риса, зерна, проса и ячменя.

Фея Чанцзян не только кормит своих детей, она дает жизнь тутовым деревьям, а это -— гордость Чжун-Го, волшебный шелк.

Расплатившись с рыбаком, Бодхи стал подниматься по оранжевой дороге на желто-зеленый холм.

Он шел по великим землям Аньхоя.

Красавица с корабля любви показала на карте из шелка город Хэфэй. Чтобы дойти до него, надо было пройти через города Аньцин

и Луань.

С реки подул прохладный ветер, и зашумели пахучие сосны на

холме. Впереди была дорога в Хэфэй.

АНЬХОЙ

Сидя под навесом харчевни в ожидании чашки риса с рыбной приправой, Бодхи увидел на улице странную процессию.

В тележке, запряженной коричневым оленем, восседал старец в одежде ученого.

В одной руке он держал кувшин вина, а в другой — кубок. Изрядно пьяный и веселый, он наливал себе вина и, выпив, кричал:

— Дорогу! Дорогу! Истине, которой нет!

За повозкой пьяного ученого шли двое слуг с лопатами на

плечах.

Слуги тоже были пьяные и веселые.

А лопаты они несли, потому что их хозяин, ученый Лю-Бань, говорил:

— Наша Поднебесная — это одна церемония! Рождаешься — церемония!

Умираешь — церемония!

Пьешь чай — и тут церемония!

Хватит ритуалов и церемоний!

Где упаду, где умру — там и закопайте!

Поняли, олухи Небесного Дракона?

— Поняли, господин Лю-Бань!

И пьяные слуги церемонно кланялись ученому, четырем частям света, лопатам, кувшину с вином, облакам, и еще много чему — ритуал есть ритуал! Церемония есть церемония!

Повозка остановилась, и слуги вывели из нее ученого мужа под руки и поставили перед Бодхи.

Шатаясь, ученый поднял руку и важно огляделся:

— Это ты, Да-Мо? Да, это ты! Зонтик, борода и чаша. Какова, скажи мне, глубина сущности Будды?

Со всех сторон к беседующим стали собираться люди. Им было интересно, что ответит чужеземец великому ученому Лю-Баню, на вопросы которого не было ответов.

Бодхи сидел и смотрел перед собой, не обращая внимания на ученого.

— Он молчит!

Он не знает ответа!

Он не знает глубину учения Будды!

Люди стали перешептываться.

Раздался смех толпы*

А ученый, довольный собой, выпил залпом еще кубок вина.

— В последний раз спрашиваю: какова глубина учения Будды?

Царевич встал из-за стола и подошел к ученому. Неожиданно

схватил его, поднял и швырнул в пруд, где хозяин харчевни разводил карасей.

Вращаясь и размахивая руками, ученый с высоты трех метров камнем рухнул на середину запруды. /1юди ахнули и побежали к берегу.

Аньхой

Из воды долго никто не показывался.

Но вот появились пузыри и стали расходиться круги на воде.

С шумом появилась голова Лю-Баня.

Фыркая и хлопая руками по воде, он кричал:

— Я понял! Я видел! Учитель!

Люди бросились к нему и вытащили его на берег.

В мокрой одежде ученый подбежал к месту, где сидел Бодхи, и

прокричал:

— Я понял глубину учения Будды, Учитель!

Но Бодхи не было. Он уже ушел.

Смешался с толпой торговцев, горожан, крестьян. Растворился в криках шумного города Нанкина. Ученый Лю-Бань вернулся на берег озерка и до рассвета сидел, глядя на воду и прыгающих из воды карасей. На лице его светилось солнце Просветления.

Утром в харчевне, где собираются торговые и мастеровые люди, ученый набрел на царевича, который завтракал блюдом из овощей и

рыбы.

Не обращая ни на кого внимания, Лю-Бань прошел к столу и,

учтиво поклонившись, пригласил Бодхи в гости в загородный дом.

Увидев у слуги ученого древние свитки, царевич взял свой посох,

суму и пошел рядом с ученым.

— А сейчас мы пойдем в сад, где нас ждут ученые друзья, — мудрец, сделав учтивый поклон, пошел впереди.

По привычке запоминая все вокруг, царевич пошел следом.

Волшебный сад находился позади большого дома, на месте хозяйственного дворика, и был огорожен белой стеной, которая делала

сад «миром в мире».

Стена, словно извивающийся дракон, повторяла все линии склона холма. Крытая черепицей и клумбами, в особых местах она имела начертания благих иероглифов.

Гость и хозяин прошли по крытой извилистой галерее, огражденной с одной стороны стеной, а с другой — изысканно подобранной зеленью бамбука, кипариса и изогнутой вишни.

Они шли мимо укромных, красочных двориков и, внезапно свернув по аллее, подошли к пруду с островками и резными мостами, с

Аньхой

живописными берегами, красивыми валунами — камнями красного, оранжевого, яхонтового и синего цветов.

На секунду Бодхи понял, что это древний сад, что он говорит о невидимом, ускользающем, словно шлейф феи, саде Великой Пустоты.

Выйдя на одну из террас для созерцания видов, царевич увидел

павильоны и беседки для уединения,

домики для учебных занятий, созерцания,

музицирования, купания, приготовления снадобий

и для послеобеденного сна.

Благородные сосны с гор Тяньшу, в коре которых поет ветер,

стойкий бамбук, деревья счастья — персик и слива,

магнолия, гранат, и хурма — символы долголетия

росли в саду, не привлекая излишнего внимания, но неумолимо

притягивая взор сладким, необъяснимым очарованием.

В саду сквозь круглые и квадратные переходы были видны сотни

видов пиона — «царя цветов».

Это было воплощением чистого Ян.

А вот Инь царевич почувствовал в цветке покоя и долголетия — хризантеме.

И вокруг них, словно на балу волшебниц и фей, танцевали, дышали, переливались розы, гортензии, нарциссы, камелии, гиацинты, гранаты и орхидеи.

Рядом с царственным пионом были его спутники —

шиповник и роза,

для белого пиона — мак и алтей, .

для сливы — камелии и магнолии,

для лотоса — тубероза,

для хризантемы — бегонии.

Орхидея — изящество и скромность.

Бамбук — душевная прямота и скромность.

Хризантема, расцветающая осенью — благородство Души в суровое время.

Магнолия — женская красота.

Лотос — чистота сердца в мире пыли и грязи.

Персик — долголетие и счастливое супружество.

Хурма — радость жизни.

Из прозрачной воды тянулся к солнцу символ душевной чистоты, неуязвимой для грязи и пыли мира — белый лотос.

Пройдя мимо деревьев дуба, ясеня, бука и платана, среди мандариновых деревьев они пришли в беседку, где их ждали ученые

друзья.

Вокруг павильона Небесной Мудрости цвели сливы, бамбук и

сосна.

Потом царевич понял, что это были символы трех учений

Чжун-Го:

сосна — Чжу-Цзя,

слива — Дао-Цзя

и бамбук — Фо-Цзя.

Все вместе они представляли образ взаимной преданности и в

летний зной, и в зимнюю стужу.

В павильоне для созерцания хозяин, поклонившись царевичу,

оставил его одного.

Подойдя к светлому, искрящемуся ручью, весело сбегающему с

холма и убегающему в заросли магнолий, Бодхи медленно умыл руки

и лицо.

Потом, пройдя на середину беседки, сел в позе Лотоса, повернувшись лицом на Восток, где поднималось солнце.

Сложив пальцы в мудру Покоя и улыбаясь внутренне, Бодхи смотрел на цветы лотоса в пруду и представлял вокруг себя великих мудрецов, чьи слова он запомнил, слушая Ю-Ши, которого спас от разбойников.

Вечером странствующий ученый Ю-Ши устроил пир для своих

друзей.

Это были образованные люди, те, кого в Поднебесной называли Цзинь Ши, что означало «постигший мудрость».

В своих странствиях по дорогам Тянь-Ся Бодхи много раз встречался с учеными людьми и проникся к ним уважением.

Несмотря на войны, вторжения, голод, разорение, наводнения или землетрясения

в шумных городах или родных деревнях,

во дворцах или хижинах,

в монастырях или на бескрайних дорогах

ученые Цзинь-Ши размышляли о будущем Поднебесной.

Они дарили людям свои открытия,

свои замыслы, свою жизнь.

Аньхой

Многие из них открыто говорили императорам Истину, их приговаривали к казни, но они не каялись. У них был особый долг перед Родиной. У ученых людей была своя Честь.

Но, чтобы провозгласить Истину, быть ученым, следовало пройти сложную систему сдачи экзаменов.

Надо было знать «У Цзин» — пять книг-основ школы учителя Кун-Цзы.

Надо было понимать

математику, свод законов, словесность,

военное дело, религию, музыку, стрельбу из лука.

Строгие судьи принимали экзамены трех ступеней.

Не каждый мог дойти до последнего испытания. Но если это случалось, слушатель становился гордостью Поднебесной.

Он становился ученым мужем.

Со времен борющихся царств к экзаменам допускали не по знатности происхождения, а по личным способностям. И в этом сказалась мудрость Поднебесной, где люди почитали грамотность, книги, знания и ученых Цзинь-Ши — хранителей знаний.

После обильной и изысканной трапезы гости перешли в сад, в просторный павильон для бесед за чашей вина.

Вечер выдался теплым, лишь ветер иногда будил листья деревьев, очарованных прозрачной луной.

Ученые люди держались свободно. Они шутили, произносили тосты, и, между прочим, ставили вопросы, которые могли бы запутать любого философа.

Бодхи слушал, как ученые мужи говорили,

что человек изначально зол и, уже рождаясь, он коварен, низок, хитер и что доброта его — деланная. Что только наказание может заставить его служить государству,

что человек изначально добр, что, рождаясь, император и нищий одинаковы,

что людям надо дать Знание, а потом спрашивать, добрый он или злой,

что не надо давать народу Знание. Слабый народ —- сильное государство.

Аньхой

Вот здесь Бодхи еще раз вспомнил странствующего ученого, который говорил ему о разных школах философии и великих Учителях Поднебесной Кун-Цзы, Лао-Цзы, Ян Шане, Мо-Ди, Сюнь-Цзы — Учителях академии Цзя-ся, что обосновали великое открытие о взаимодействии Инь-Ян и пяти первоэлементов бытия.

После прекрасного вина из Гуандуна спор ученых стал еще

яростнее.

Теперь они говорили об императорской власти, чиновниках и отношении народа к ним.

Сказал ученый Лу-Ю:

— В человеке присутствуют и силы Ян, и силы Инь. Это касается всего — и власти тоже.

Но должна быть добродетель, на которую надо равняться.

Сказал ученый Ду-Фу:

— Если воспитать человека, то перед ним встанет вопрос, зачем ему служить императору, его вельможам, евнухам, чиновникам, если они глупы, развратны, алчны и злы?

Он даже волоском не пожертвует во имя такой Поднебесной. Сказал ученый Ай-У:

— Император — сын Неба. А Небо на Земле — это народ.

И если император, как отец государства, не выполняет свои обязанности, то его нужно заменить. Отобрать у него Мин — право на правление Поднебесной.

В таком случае Гэмин —- революция — есть единственная возможность спасти государство.

Сказал ученый Бань-Гу:

-— Если император и народ будут следовать ритуалу — всеобщему закону добродетели, то, наконец, в Поднебесной наступит Гармония.

Ведь сказал учитель Кун-Цзы: пусть Отец будет отцом, Сын — сыном, Государь — государем, а Подданный — подданным.

Возразил ему ученый Ян-Чжоу:

— Ритуал, закон — все это опутывает человека, делает его лицемерным.

Люди должны жить свободно! Как река! Как Дао! И если законы, ритуалы, обычаи, традиции и обряды будут подобны Дао, то люди будут работать, улыбаясь, женщины — рожать, улыбаясь, воины будут горды, защищая Родину, а поэты — торжественны и радостны!

Аньхой

Сказал хозяин дома, ученый Ван-Чу:

— Не надо мудрствовать, надо наслаждаться жизнью. А что думает гость Да-Мо?

Бодхи поднял чашу и сказал ученым мужам:

— Хорошее в Аньхое вино. Все засмеялись.

Хозяин хлопнул в ладоши — и рядом с павильоном для бесед приглашенные музыканты стали играть прекрасные мелодии золотой осени.

Рано утром Бодхи поблагодарил хозяина дома и ушел в город.

Со слов ученого Ван-Чу он теперь знал, что в Хэфэе существует торговый дом, чьи товары ходят по великому Шелковому Пути, но самое главное — на воротах этого дома изображен зонтик.

На шумном базаре Хэфэя среди погонщиков мулов, верблюдов, буйволов, среди торговцев лапшой, пирожками, требухой, среди купцов, монахов, служанок, стражей порядка, среди чумазых и чистых, наряженных и оборванных мальчишек смотрел Бодхи на представление уличных канатоходцев. Люди, задрав головы вверх, не переставали кушать, грызть, жевать, пить и при этом издавать крики страха и восторга. Базар, словно улей, забит до отказа людьми. Но, в отличие от пчел, ос, шершней и шмелей, люди здесь метались, бежали, догоняли, бросались вправо-влево, носили, отбирали, давали, плакали и смеялись, говорили и постоянно что-то ели. И шумели гонцы, чиновники, глашатаи. И хохотали блудницы, ростовщики, игроки в кости. И кричали носильщики, грузчики, возчики. И среди бурлящей толпы люди на бегу продавали талисманы и сдавали внаем жилье, зазывали в сети любви и предсказывали будущее, разыгрывали представление и раздавали фальшивые монеты, заключали сделки и устраивали уличные бои. Все это покрывалось городской пылью алчности. Все это обнималось хрупкой одеждой надежды. Всем хотелось денег, удовольствий, почитания и власти. ⁴ И все бежали к дверям без дома!

Аньхой

Среди истошных криков торговцев, сквозь белую, липкую пыль Бодхи увидел рядом с лотком продавца пирожками с рыбьей требухой нищего слепого.

В истрепанном, с дырами, халате, с морщинами страданий на лице, старик молча сидел на земле, у ног его стояла деревянная чаша с обломанными краями.

Бодхи подошел к нищему и бросил монету в чашу.

Неожиданно старик схватил его за руку, и на лице его мелькнуло зыбкое облако улыбки.

Царевич сел на землю рядом с нищим, который начал говорить, не поворачивая головы:

— Найди Зло и уничтожь его, Да-Мо!

Сначала они будут говорить, что главное в этом мире — человек.

Потом они скажут, что «Я» человека — самое главное.

«Я» должно быть сытым, богатым и полным удовольствия.

И вот из таких «Я» создастся государство, и ему захочется богатства и власти, чтоб весь мир признал это «Я».

И тогда начнется война — одна, другая, третья... Будут уничтожены целые народы, не похожие на это «Я».

Детей, женщин, стариков будут жечь, травить, душить.

«Я» человека — это алчность и жажда власти.

И когда это «Я» поймет, что оно не вечно, оно будет убивать еще больше и кровожаднее.

Бодхи повернулся к нищему:

— Я не вечен. ]

Не в моих силах уничтожить Зло будущих поколений.

— Путник, ты один из тех, кто знает Свет! Кто видел Свет!

Ты сумел вырваться из рабских оков «Я» — научи этому других. Зло — это не тень человека. Его можно держать в узде.

— Мир тебе, добрый человек!

— Мир и здоровье тебе, Да-Мо.

Бодхи переходил рыночную площадь. Внезапно остановился.

Обернувшись, он увидел, как трое толстых продавцов мяса, схватив нищего, пытавшегося украсть кусок, бросили его на холодную землю и пинали ногами.

Царевич подошел к ним и попросил остановиться.

Один из здоровых, румяных мясников развернулся к нему:

— Убирайся прочь, бродяга!

Аньхой

Может, вы вместе и заодно? Тогда мы и тебе намнем бока. Толпа вокруг хохотала и улюлюкала. Нищий плакал под ударами.

Медленно и внимательно смотрел Бодхи на лица толпы — возбужденной, злой, капающей слюной от удовольствия и требующей крови.

Он смотрел на их рты, глаза, руки,

пытаясь найти в них хоть что-то человеческое.

Но это была толпа тех, кто может

вешать, жечь, травить и резать себе подобных.

Стоило только дать им знак!

Стоило взять в руки факел и повести их за собой!

Жажда богатства, власти — для темного разума,

жажда удовольствий — для зыбкого тела

превращали людей в чудовищ.

Они становились палачами самим себе.

Волна злобы, жестокости,

волна жажды крови витала над орущей толпой.

Бодхи нижней частью ладони нанес резкий удар в горло высокому мяснику.

Так же спокойно нанес рубящий удар ниже затылка второму.

Третий мясник бросился на него с ножом для рубки костей — и получил страшный удар ногой в живот. Вторым ударом ноги лысый мясник был отброшен за свой прилавок.

Царевич поднял дрожащего нищего и еще раз посмотрел на лица толпы.

Страх! Липкий страх, словно муха на меду, застыл на их лицах.

Их ноги дрожали.

Их губы кривились.

Бодхи дал нищему золотую монету и медленно пошел в сторону торговых домов в восточной стороне города.

Под старым вязом, покрытым ранами и болью, были разбросаны камни, которые выбросило весной половодьем.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒