ШЭНЬСИ-ШАНЬСИ 8 страница

как, привязанная веревкой за шею, она изображает Злого Духа на представлениях,

как гибнут в ее чреве нерожденные дети, несбывшиеся мечты, огонь жизни, цветок любви, радость осеней и весен,

как девочка с улыбкой гор Хунани за десять лет унижений превратилась в старуху с седой головой,

как, почерневшая от ветров, холода и битья, стоит она, дрожащая, голодная, посиневшая на белом снегу/

как грызет кости и спит с собаками на синем, холодном Перевале Слез.

Бодхи шагнул из толпы и подошел к повозке скорби. К нему тут же подскочил толстый Пын-Бай и двое его рослых, полуголых сына:

— Пошел прочь, бродяга, или плати деньги!

— Я заплачу тебе сполна, хозяин.

Хунань

Бодхи бросил на землю суму и посох странника. Молча нанес хозяину цирка прямой, страшный удар левой ногой в низ живота и тут же — второй удар правой в голову.

Заскулил-завыл от боли Пын-Бай, катаясь по земле.

С двух сторон бросились на царевича полуголые сыновья Пын-Бая, здоровые, мускулистые, скалящиеся.

Первый получил удар в лицо. Второй — удар в грудь.

Сделав шаг вперед, Бодхи быстро вывернул руку одному и ударом колена переломил ее надвое.

Второму он сломал ногу.

Ужаснулись люди, услышав хруст костей, отпрянули назад.

Подойдя к воющему Пын-Баю, Бодхи схватил его за ворот и двумя хлесткими ударами с двух сторон сломал ему ребра. Затем швырнул, словно куль, на землю и нанес еще один точечный удар в горло.

Кровь пошла из носа, ушей, пуповины стонущего от боли и корчащегося, словно дождевой червь, Пын-Бая.

Двумя свистящими ударами в спину Бодхи пригвоздил к земле пытавшихся встать братьев.

Бодхи внимательно посмотрел на людей. Гнев джунглей сверкал в его глазах-угольях. Бог войны Картикейя вставал из-за его спины. Мгновенно смолкла толпа. Затих трясущийся Пын-Бай. Холод смерти пролетел над головами застывших людей. Страх — липкий, жуткий, темный, угарный — полз по их смердящим Душам. Страх сделал их ноги ватными, тела — потными, Души —

ветхими.

Рабы своей похоти. Рабы своего чрева.

Рабы золотых монет. Рабы ртути-лени.

Рабы зловонной алчности. Рабы страха и невежества.

Испугались сердцем. Испугались кожей.

Испугались печенью. Испугались почками.

Свистящим ударом рубящего кулака царевич разрушил клетку и вытащил оттуда тело, обернутое в жалкие лохмотья.

Замерли люди. Замерло время.

Замерла жара. Замерла жизнь.

В звенящей тишине Бодхи, посмотрев вокруг, взял у испуганных торговцев топор, лампаду, бурдюк с водой и тыкву-горлянку.

Хунань

На островке выжженной солнцем травы, в хлопьях белой пыли лежало измученное тело женщины.

Невыносимая боль Души горела в ее больших глазах.

Невыносимые мучения терпел ее уходящий, легкий, словно пух тополей, невидимый Дух.

Уходила Душа в темноту.

Спокойно, медленно, уверенно, с мантрой Жизни разложил вещи и сосуды вокруг тела женщины царевич.

Вода — почки, суставы, легкие — это Север.

Огонь — сердце, сосуды мозга — это Юг.

Железо — печень, селезенка — это Запад.

Земля — желудок, йони — это Восток.

Он посыпал на ее грудь немного пыли.

Провел знак на чакре Аджна.

Бодхи встал над женщиной с больной Душой и вскинул в стороны руки. Отшатнулся в разные стороны лес людей.

Расширились зрачки. Запотели ладони.

Хотелось бежать. Хотелось исчезнуть.

Все видели, как вокруг Бодхи образуется огненный шар из бушующих внутри него оранжево-желтых волн.

Царевич начал вращаться вокруг своей оси, и вместе с ним забурлил неистовый световой смерч.

В глазах людей потемнело. Яркая вспышка ослепила людей.

Ушел-исчез зримый мир. Вокруг была темнота.

Бодхи поднял женщину на руки и вошел с ней в самую середину уходящего в небо, вращающегося небесного столпа, в бушующий смерч-воронку.

Стало серо, неуютно, холодно. Стало страшно.

С небес раздался тягучий, режущий, скрипящий звук.

Небесное колесо-чакра сдвинулось с места.

Сдвинулось небо. Сдвинулся разделенный мир.

Порвалась натянутая струна страха.

Хлынула кровь к белым лицам.

Ушел из горла капкан-камень.

Задрожали сердца, Души, кожа людей начала дышать.

Жизнь вернулась в тело женщины.

Душа вернулась.

Хунань

Чистая. Сверкающая. Юная. Очищенная от скверны. Дышащая утренним лотосом. Улыбающаяся лучам солнца.

Опомнились люди. Затряслись. Закричали.

В улыбающейся им девушке они увидели свой Ад, смеющийся им в лицо.

Люди побежали. Побежали в разные стороны.

Побежали, размахивая руками.

Побежали с криками, давя друг друга.

И не было смеха на их бледных лицах.

На пустынной, желтой, пыльной, безлюдной площади остались стоять только Бодхи, женщина, ее потрясенный муж и изумленный нищий Бун.

Была еще разбитая в щепы клетка.

Были сломанные тела Пын-Бая и его сыновей.

Был еще горячий оранжевый ветер, одинокая черная птица и синее, бездонное небо.

Бодхи посмотрел на человека, вытиравшего слезы:

— Отведи свою жену домой. Сделай ее жизнь счастливой. Она ничего не помнит и не вспомнит.

Это ты должен помнить.

Надо верить тем, кого любишь, даже если они не правы.

Иди, человек!

— Пусть Небо будет всегда с Вами, путник!

— Мир вам!

Счастливый муж увел улыбающуюся жену домой. Когда Бодхи собрался уходить, к нему подошел, раскачивая красной головой, нищий Бун:

— Много на дорогах Поднебесной я слышал о человеке в красном.

Теперь понял: все правда.

Чем я могу помочь Вам? Это город теней, он мне хорошо знаком. Здесь я вырос. Здесь стал калекой. Отсюда меня изгнали. Сюда я вернулся, нищий и старый.

— Мне нужно найти храм Будды Шакьямуни, стоящий у реки.

— Есть такой. Это древний храм времен Саньго. Река — это бывший городской ров.

Теперь храм находится на окраине города, на островке.

Хунань

Идемте со мной, я знаю короткий путь. А путь неблизкий — город вырос.

— Сначала мы зайдем в харчевню.

— Это очень, очень хорошо! Здесь неподалеку хорошая харчевня. Недорогая и вкусная.

Бун действительно хорошо знал город.

Через дворы и проулки он быстро привел царевича на тихую, тенистую улицу продавцов горячих супов, закусок, салатов и острых приправ.

Это было место гурманов.

Место знатоков, ценителей, мастеров приготовления

истинной горячей лоянской лапши,

дымящихся паром нанкинских пельменей,

ароматных пирогов из мяса курицы земель Цзянси,

сделанных по тайному рецепту мастеров из Хэбэя,

и знаменитой рисовой каши с маслом.

Хромой Бун был хорошим работником, потому что хорошо ел. Царевич попросил только рисового отвара и овощной салат — перед боем, охотой, сражением много есть нельзя. Он чувствовал, что вечер может стать боем.

Бодхи и Бун после скромного обеда из боковой прохладной улочки вышли на центральную, клокочущую оранжевую площадь.

На бегу толпа горожан орала, торговала, жевала, пила, спорила, дралась.

Еще больший шум и гвалт стоял возле лавок, аптек, мастерских, харчевен, рынков, бань, повозок.

Люди, словно скачущие тени, разбегались вдоль разлетающихся во все стороны овощных, мясных, рыбных, цветочных, шелковых, оружейных торговых рядов.

Бодхи шел среди дрожащего людского моря портных, фокусников, сапожников, гадальщиков, знахарей, астрологов, геомантов, шаманов, медников, кузнецов, водоносов.

Он шел мимо винных лавок, публичных домов, висячих садов,

круга бродячих актеров, квартальной управы, водоемов,

площадей, храмов, монастырей, курилен.

Все это сверкало-бряцало, хлопало-орало.

Хунань

Вокруг было много монахов, чиновников, слуг, рабов, купцов, менял, ростовщиков, много стражей порядка с алебардами в руках, мошенников без оружия, но с ловкими руками. Много людей. Много слов. Много шума. Много суеты. Много теней. Много бликов Истины.

Нищий с громадной копной красно-черных волос, с желтым, рябым лицом, хромой, в черном рубище, сильный, словно вол, шел впереди царевича, показывая дорогу к храму. Он ловко расталкивал прохожих громадной, кривой клюкой, успевая при этом шипеть и браниться:

— Прочь с дороги, дети ночи, дети продажного города! За мной, путник! За мной! Скоро будет храм.

Храм похоти, разврата, торгашей! Храм гнили, грязи, гноя! Храм, пропахший смрадом буддийских испражнений! Прочь с дороги, племя, жаждущее наслаждений!

Они шли по деревянному, скрипучему мосту, через небольшую, но глубокую речку, подходя к древнему буддийскому храму.

Сто лет назад здесь действительно проходил городской ров и была сторожевая башня.

Теперь здесь был храм, а город расширился на четыре полета стрелы в четыре стороны света.

Между храмом и рекой было открытое место, кишевшее торговцами и покупателями.

Глаза нищего засверкали.

Он взмахнул рукой в сторону плавящегося в лучах заходящего солнца храма:

— Вот оно, больное место! Вот храм, который ты искал! Вот оно, скопище ожиревших крыс!

Бодхи шагнул с моста на землю.

Пахло прокаленным маслом, ладаном, потрохами.

Пахло бараньим жиром, терпким вином, пустырником.

Пахло нечистотами, тленом, болотной жижей.

Вправо и влево от резных, почерневших ворот вдоль осыпающейся, заплесневелой монастырской стены раскинулись торговые ряды, палатки, шатры, лавки, помосты, повозки.

Хунань

Монахи в желтом, белом, сером, оранжевом вертелись, вращались, скользили среди гудящей толпы прихожан, паломников, калек, больных, убогих, потерявших разум, потерявших свой дом, потерявших свою мечту.

Потерявших свое Небо. Потерявших себя.

Монахи с масляными лицами

торговали, меняли, скупали, оценивали.

Давали деньги в долг.

Приобретали в залог земли, прощали за деньги грехи,

взимали плату за проведение обрядов, служб, церемоний.

И горели алчностью заплывшие глаза.

И дрожали нетерпением жирные пальцы блудливых рук.

И стекал грязный пот с тройных загривков.

И тряслись животы, губы, спины.

Монахи кричали, хрипели, сипели, наливались синевой больного сердца, наливались желчью прогнившей печени, наливались зобом растраченной Праны.

В гулком, пустом, темном зале, у подножия черной скульптуры Будды сидел на углу кварцевой плиты сгорбившийся старик-настоятель.

Глубокая печаль лежала на дне его синих глаз.

Глубокие борозды оставил плуг времени на его лице.

Глядя в землю, настоятель Дао-Шань шептал:

— Вера стала грязной ветошью. Молитва стала руганью. Сутра — ценой за товар. Гимн — звоном монет.

Святые письмена уподобились нижнему белью уличной потаскухи. Я должен быть терпим, но сердце мое горит. Я должен быть спокоен. Но я не вижу твоего лица, Просветленный.

Бодхи слышал слова старика:

— Добрый человек! Чтобы увидеть, нужен Свет! Старик поднял голову:

— Ты прав, путник! Нужен Свет! Нужен Огонь!

Мир тебе, человек! Подай мне факел, горящий у стены. Я стар, мне трудно дотянуться до огня.

•

Хунань

Бодхи подал старику Дао-Шаню факел и помог ему пройти к выходу.

Настоятель остановился, посмотрел в затхлую темноту:

—■ Если храм превращен в рынок, он должен сгореть.

С этими словами он швырнул горящий факел в сторону темно-коричневых деревянных перегородок. Из темноты возник хромой Бун: —• Я помогу. Давно я мечтал об этом.

Нищий Бун поджег не только храм.

Пробегая по мосту к стоявшим на другом берегу Бодхи и настоятелю, он зажег сухие перила, и через мгновение огонь бушевал на мосту, пожирая его со всех сторон.

Черный, густой дым полез из щелей храма наверх. Затрещали, заскрипели вековые балки-перекрытия. Ветер западной пустыни погнал огонь к мутной реке. Запылали, затрещали, запахли гарью торговые ряды. Закричали, застонали, заметались жирные монахи. Пылал храм. Пылал мост. Орущие люди бросились в реку. Черный смерч из дыма, пепла, горящих комьев земли, фонтан летящих поленьев и огарков, красная лавина огня и град расколотых камней-фигур двинулись на стоявших по грудь в воде людей.

Монахи в воде застыли от ужаса. Они дрожали. Они обливались мочой и потом. Они не отрывали взгляда от горящего храма, от громадного квадрата желтой волны, летящей к небу. С желто-красной стены переливающегося огня смотрели на людей в воде большие, гневные глаза.

Это было лицо Ада. Лицо без жалости. Лицо без теней. Сама тень жизни смотрела им в глаза.

Бодхи в асане Сиддхи сидел на берегу рядом с пастырем и

нищим.

Так, не шелохнувшись, сидел он до первых лучей солнца.

До рассвета стояли в воде монахи, променявшие Веру на Золото.

Хунань

Утро выдалось ясное, чистое, свежее.

Прохладный ветер нес по берегу обрывки бумаги, куски истлевших тряпок, нити бамбука и шелка.

Было свежо, радостно, солнечно.

Солнечные лучи играли на зеленых листьях бука и сосны,

радостно носились по зеленым волнам воды,

прыгали на лицах людей, собравшихся на левом берегу,

на лицах, смотрящих на чудо.

Из черных развалин камней, из завалов кусков железа, досок, бревен, из холмов тлеющих углей поднималась к небу сияющая золотом статуя Будды.

Громадная и легкая, она светилась под лучами солнца.

Она улыбалась внутренним светом.

Она дарила свой свет, свое Просветление всем.

Старик-настоятель поднялся, посмотрел на другой берег:

— Теперь я вижу Будду!

Можно начинать строить новый дом! Можно начинать сажать деревья. Нищий Бун повернулся к нему:

— Зачем тебе это? Ты ведь плодов не увидишь.

— Я — нет. Зато вот они увидят, — настоятель показал на веселившихся у воды детей.

— Тогда я помогу Вам, настоятель Дао-Шань.

— Буду только рад.

Бодхи взял в руки посох:

— Мир Вам, Дао-Шань, и тебе, бродяга Дун-Бун.

— Мир и Вам, путник в красном. Только теперь у меня есть дом.

— Мир и здоровье Вам, строящие храм!

— Светлого пути, путник!

Бодхи шел по бамбуковой роще.

Это был лучший поделочный бамбук Поднебесной.

Искрящееся, поющее солнце пробивалось сквозь стройные стволы, рисуя на земле причудливые рисунки-узоры.

Царевич вспомнил слова Дао-Шаня, смотрящего на горящий храм:

— В храм приходил человек с реки и предупредил, что если появится человек в красном, он должен прийти в лес Зеленых Братьев.

Хунань

Внезапно из-за деревьев послышался свист.

Царевич посмотрел вверх — в ствол ароматного бамбука вонзились восемь ножей-ловушек.

Вслед за этим сверху, слева и справа появились люди в черных одеяниях, с черными платками на головах, открывающими только глаза. В руках у них были мечи и ножи.

Вожак поднял руку — и люди в черном остановились.

Подойдя к Бодхи, он сделал жест рукой влево, и вместе они пошли в сторону лесного холма.

Через некоторое время они вышли к берегу реки, протекавшей в глубине бамбуковой рощи.

Царевича подвели к камню, на котором сидели три человека.

Они внимательно смотрели на Бодхи, который, не дожидаясь приглашения, сел рядом на один из камней.

— Мы знаем, твое имя — Да-Мо, и ты ищешь переводчика сутр. Мы поможем тебе, Да-Мо, если ты поможешь нам.

— Говорите!

— Я — хранитель курильни Братства Трех Согласий, трое сидящих перед тобой — предводители, и люди называют нас «Драконья голова».

Мы — настоящие хозяева Хунани.

Один мудрый человек сказал, что ты можешь вырвать жизнь человека из смерти.

Несколько дней назад был ранен наш главный предводитель —-Старейшина. Помоги ему.

—- Где он?

По знаку хранителя курильницы из-за деревьев на берег вынесли носилки с раненым.

Это был старик в простой одежде лодочника, пронзенный стрелой стражника в области груди.

Бодхи посмотрел в глаза старика.

Жизнь уходила из сильного Духом тела.

Бодхи попросил всех уйти подальше, кроме хранителя и еще двоих помощников.

Развели костер. В бронзовых сосудах закипела вода.

Царевич сказал, чтобы раненого держали боком за руки и ноги.

Налив горячего вина на рану, Бодхи одним движением продвинул стрелу вперед и тут же сломал ее наконечник.

Стэрик скрипел зубами, но молчал.

Хунань

Одним рывком Бодхи вытащил стрелу из спины.

Быстро он помазал входное и выходное отверстия раны мазью из своего мешочка со снадобьями.

Наложив на рану листья алоэ, царевич перевязал ее хлопковой материей.

Бодхи приготовил травяной настой и дал его выпить старику — предводителю тайного Братства Трех Согласий.

— Сейчас он будет спать, а к утру рана затянется. Говорите.

— Наше братство имеет своих людей везде. В горах Гуйчжоу, Сычуань, Хунань и Гуаньси.

С тех пор, как год назад с Запада в Поднебесную пришел переводчик сутр, произошли очень странные дела.

Вначале в Гуаньси был убит один из самых сильных магов-даосов, затем в Гуйчжоу были убиты восемь членов Тайного Общества Малых Мечей.

Мы отправили своих людей по следу, но в горах Сычуань они тоже были убиты.

Какая-то злая сила идет по следу переводчика сутр.

В Хубэе он зашел в лавку ювелира -— и на другой день того нашли зарезанным алмазным кинжалом.

Недавно наш предводитель сам пошел по следу и был убит, а человек, которого ты вылечил — его брат.

Мы знаем только одно: из Хунани переводчик шел в Гуандун.

Он остановился в Шаогуане, но шел в Гуанчжоу.

Вот место, где он. останавливался.

Хранитель тайн протянул царевичу сверток.

— Наш Старейшина сказал нам, чтобы мы не лезли в это дело. Это магия и алхимия.

Это тебе от хранителя урны Братства Трех Согласий.

Сведущие люди сказали нам, что ты ищешь переводчика сутр, и что в тебе есть сила, способная победить магию. Мы ждали тебя в роще, и ты пришел.

— Когда ваш новый Старейшина проснется, дайте ему попить горячего вина из винограда, через неделю он будет вновь ходить.

В свертке была бронзовая погребальная урна. Это был знак второго Посвященного. Погребальная урна означала торжество Истины Будды, торжество Знаний, ведущих к свободе Духа.

Гуандун

Бодхи смотрел на деревья горного леса: двое Посвященных убиты, люди колдуна с пустыни Такла-Макан тенью шли за переводчиком сутр.

Надо было спешить. Надо было не торопиться.

Надо было думать.

Бодхи шел на Юг.

Впереди были горные леса, плодородные земли. Впереди были реки и горы. Впереди было Южное море. Впереди был город Гуанчжоу.

В середине следующего дня царевич достиг вершины хребта Ло-сяошаня. Здесь проходила граница земель Хунани, земель Цзянси и земель Гуандуна.

ГУАНДУН

Через холмы, переходящие в горы,

через горы, переходящие в холмы,

переходя вброд, на лодке или

переплывая сотни рек и речушек,

шел царевич по землям Гуандуна с Севера на Юг.

Бодхи спускался с холма по западному склону, когда на террасе пологой лысой горы увидел, как, разделенные небольшим полем, стояли друг против друга сотни крестьян.

Красные, загорелые, злобные лица,

черные сильные руки, сжимающие серпы и топоры,

глаза, налитые кровью и злобой,

зависть, алчность, нетерпимость,

запах крови, пота, страха и желчи.

Бодхи понял, что слева стоят Хакка — пришлые семьи.

Обычно они живут в горах и беднее, чем Пунти — местные жители, что живут в долине.

Крестьяне, готовые убить друг друга из-за спорного черного поля, тяжело дышали, хрипели, рыкали.

Кто-то крикнул, и два тяжелых комка сцепились в крестьянской бойне,

Гуандун

Вдруг среди сражающихся земледельцев Бодхи увидел детей-подростков.

Их лица были испуганы, а в глазах кричало отчаяние.

Не раздумывая, Бодхи бросился в самую гущу боя.

Первым делом он выбросил оттуда детей.

И подростки увидели, как лохматый варвар в красном хитоне ударами рук и ног разбросал по окружности крестьян с вилами, топорами и дубинками.

Когда Бодхи посмотрел вокруг, то увидел, как крестьяне с ужасом смотрят на него.

Бодхи бил с расчетом лекаря — не навредить.

Когда крестьяне пришли в себя, Бодхи подозвал к себе старост верхней и нижней деревень.

Потирая ссадины на лбу и ушибы в суставах рук, они внимательно слушали Бодхи.

Бодхи посмотрел на небо.

— Если в круг сядут восемь птиц, будете строить храм.

— Мы согласны.

Жители двух враждующих деревень сели кругом и стали ждать.

Поле на террасе Лысой Горы было небольшим.

Большей была непримиримость.

Бодхи в асане Счастья сидел, глядя перед собой.

Глядя на него, притихли крестьяне. Они были суеверны, и было неизвестно, кто перед ними — великий воин, добрый небожитель или Демон.

Был полдень. Было жарко.

Но никто не шелохнулся. В небе не было ни облаков, ни птиц.

Под суровым взглядом царевича крестьяне не смели спорить или возражать.

И вот зной июньского дня растрепал шум крыльев.

Крестьяне подняли головы, и все увидели, как в центр круга, туда, где недавно плескалась злоба и ненависть, сели восемь голубей.

Шум, удивление и восхищение пронеслись над крестьянами.

Бодхи встал, и вместе с ним взлетели в синее небо птицы.

Старосты деревень поклонились ему в знак уважения.

За ними поклонились и другие.

Через год на черном поле крестьяне двух деревень построили храм.

5 Горы Дзэн

Гуандун

А еще через месяц на одной из пагод ласточки стали строить

себе гнездо.

Так люди Хакка и люди Пунти забыли свою вражду в Красном

Храме на Лысой Горе.

Сидя под деревом, Бодхи размышлял о том странном виде удара, который сам по себе произошел у него во время разгона крестьян.

Так как ломать руки и ноги было нельзя, так как выворачивать и дробить суставы было нельзя, все удары царевич наносил мягким местом открытой ладони.

Ладонь вращалась вокруг оси кисти, принимая форму круга.

Большой палец был прижат изнутри.

Царевич встал. Поклонился солнцу, четырем частям света и, сделав Пранаяму, начал заниматься.

Прозрачный ребенок-ручей, облако-старик, любовник-кузнечик и мудрая трава смотрели, как рождается удивительное искусство боя открытой ладонью.

Царевич переходил через прозрачную горную речку, которая своим неумолчным шумом напоминала хрустальный звон чаши в руках неугомонного пьяницы.

Третий день он шел по северным горам Гуандуна, встречая в густых лесах собирателей меда, лесорубов, охотников и знахарей лекарственных трав.

Было жарко и душно, но полуголые люди упорно валили деревья, из которых потом добудут красный лак для дворцов, воск для храмов и мачты для боевых кораблей с тремя палубами, закованных в железо от носа до кормы.

За горами начались зеленые с желтым холмы.

Среди многочисленных рек и речушек, бегущих с гор, упорные крестьяне, закатав широкие штаны до колен и спасаясь от солнца в конусообразных соломенных шапках, собирали сахарный тростник,

арахис, джут, рами.

В бескрайних садах дети и женщины складывали в огромные корзины бататы, апельсины, мандарины, яблоки, груши и персики.

Это были земли Гуандун.

Земли, пахнувшие апельсинами и соленым морем.

Земли женщин, чья улыбка рождена солнцем.

Земли крестьян, женившихся на трудолюбии. Земли, куда всегда смотрели императоры.

Гуандун

В час, когда солнце достигает зенита, Бодхи вошел в деревню вблизи города Пилин.

Было жарко, и трава стояла желтой.

Было жарко, и собаки не лаяли.

Было жарко, и солнце стало черным.

Было жарко, и тень стала пеклом.

Пройдя кривые улочки и глинобитные дома, царевич вышел на площадь перед управой.

Вдоль стены из глины, на крыльце управы, в жалкой тени нескольких деревьев лежали, сидели, шатались деревенские жители.

Несколько людей ходили между ними и подавали воду из кувшинов.

Бодхи поразила тишина больного полдня.

Больные глаза и высохшие губы..

Белые лица и белые волосы.

Слабые руки и слабые ноги.

Дети, которые не плачут от боли, а молча тают, и в глазах которых нет надежды, а есть просьба, что режет сердце.

Бодхи подошел к старухе с кувшином воды в руках.

— Давно это началось?

— Прошло две полных луны.

Болезнь! Страшная, невидимая болезнь поразила деревню. Это была не чума. Это была и не болезнь серого неба. В амбарах было много зерна, риса, меда. Вода в реке была чистая и холодная. Быки и коровы имели корм из трав и сена.

Отложив посох и суму, Бодхи стал ходить по дворам крестьян.

Он внимательно смотрел по сторонам, заходил в хлев к коровам и буйволам, бродил по саду, огороду, и только в четвертом доме Бодхи понял сущность болезни.

Рядом с деревенским храмом он нашел шамана.

Заклинатель Духов сидел на земле, слабый и беспомощный.

— Почему люди деревни не моют посуду?

— Так сказали Духи.

Нельзя три луны прикасаться посудой к воде. Пищей —- к Северу.

Гуандун

Бодхи, схватив за шиворот монаха и подняв его над землей, по смотрел ему в глаза:

— Ты объявишь, что пост кончился.

Ты скажешь, что все здоровы, и надо мыть посуду. Что люди ели три месяца?

— Только рис.

— Теперь пусть едят мясо, молоко, зерно и пьют вино.

— Я скажу людям.

Бодхи притащил испуганного, дрожащего и заикающегося шамана на площадь.

Шаман объявил о завершении поста, с испугом глядя на Бодхи.

Стали готовить различные супы и каши, салаты и напитки.

Стражники управы, чиновник из уезда, две крепкие старухи вместе с царевичем стали кормить людей.

Постепенно лица людей стали теплыми, и кровь вернулась к ним.

Стал слышен говор и еще слабый смех.

Толстый и важный стражник сказал, что это все действительно началось со времени, когда крестьяне в самую жару перестали мыть

посуду.

Вечером люди стали расходиться по домам.

Бодхи с уважением, не торопясь, поговорил с тремя старейшинами деревни — и те остались довольны его советом.

А еще через час царевич вышел на шумную торговую дорогу, ведущую в Гуанчжоу.

Купцы, везущие железо, купцы, везущие хлопок,

торговцы рисом, ячменем, просом и зерном,

торговцы джутом, медом, перцем и вином,

мастера изделий из бамбука и кости,

мастера изделий из шелка и камней,

крестьяне, аптекари, стражники, повара,

торговцы солью с повозок, торговцы плодов с земли —

все сбежались к мосту на распутьи трех дорог.

Рядом с рекой стоял буддийский монастырь.

Рядом с горой стоял даосский монастырь.

Все, кто торговал у подножия их стен и рядом с воротами, — все сбежались посмотреть, как два мастера — один из Ханчжоу, другой из Чоачжоу — развернули свои веера.

132
Гуандун

Веера из плетеного бамбука, дерева, кости,

соломки, бумаги, пальмовых листьев, тростника,

покрытые лаком, перламутром, драгоценными камнями,

яркой, изысканной росписью.

Царевич был недалеко от повозки мастеров.

Он смотрел на красоту вееров-фей.

На узоры, цветы, горы и реки, птиц и драконов.

На бархат осени и страсть лета. На стихи зимы и вино весны.

И вот на халате одного из восхищавшихся красотой он увидел знак.

Это был узел. Бесконечный узел — символ Вечной Жизни.

Бодхи понял — это третий Посвященный в тайну ваджры Будды.

Колесо — символ Истины и жизни.

Но толпа колыхнулась — и человек исчез.

Божественной красоты веера все заслонили.

И поняли люди зыбкость бытия и хрупкость красоты.

Бодхи шел по дороге, выложенной белым камнем.

С двух сторон дорогу охраняли тутовые деревья.

Над головой было синее-синее небо с облаками-драконами, цветами, лютней и кувшином.

Вдали шумели зеленые горы. Рядом пели рисовые поля.

В желтых травах стрекотали кузнечики.

Стрижи и ласточки стремительно мерили небеса.

И река с мутной глиняной водой, и кусты, покрытые пылью, — все видел царевич. Вдыхал. Внимал. Верил.

Мимо Бодхи прошли семь человек. Было видно, что они были в стычке. Было видно, что бой они проиграли.

Пройдя еще немного, Бодхи увидел победителя.

Это была женщина. В красном одеянии она сидела на берегу желтой реки и смотрела на булькающие воронки. Лицо ее было красиво. Глаза ее были печальны. Рядом с сумой лежал в ножнах меч.

Бодхи подошел поближе.

Отложив посох и суму странника, умыл лицо и руки. Присев рядом с женщиной в красном, Бодхи посмотрел на небо, птиц, деревья и реку.

Гуандун

— В руках женщины должен быть не меч, а ребенок.

— Попробуй взять меч, странник. Бодхи было жаль женщину.

Он знал, что значит быть вдали от родины. А ее родиной была любовь, а не война.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒