Глава XIX

Важное сообщение для генерала Бьюэлла

После взятия Хантсвилля в нашем распоряжении оказалось очень много вагонов — удар был настолько силен, что хотя поезд уже стоял под парами, уйти ему не удалось. А затем в сторону Декейтера выступила команда полковника Турчина — спустя два часа, город уже принадлежал полковнику и над ним реял флаг республики — но моим друзьям из 2-го Теннессийского кавалерийского пришлось тяжко — они едва спаслись, но некоторые из них, которые преследовали меня, не зная о том, что ситуация изменилась, вернулись и прямиком направились в наш лагерь, где и были задержаны.

Хантсвилл пал 11-го апреля 1862 года, мы захватили огромное количество складов. Мы взяли около пятисот пленных, а на телеграфном посту нашли депешу генерала Борегара, в которой он сообщал о том, какие его силы стоят в Коринфе — их состав, расположение подразделений, опись их имущества, требуемое количество подкреплений и указание к какому времени они должны прибыть туда, а если нет, он был бы вынужден покинуть это место, а также приписка, в которой говорилось, что если этот город попадет в руки врага, «Дело Юга» будет полностью провалено. Этот рапорт я получил через несколько часов после моего прибытия в Хантсвилл — мне приказали самолично отвезти этот документ генералу Бьюэллу в Коринф — быстро и без проволочек.

Я сразу понял важность этой депеши — я оседлал своего дикого скакуна — предоставленного мне генералом, и, передавая мне документ, он сказал мне, что он послал еще двух других с копиями этого письма, при этом выразив сильнейшее опасение, что у них ничего не получится, поскольку эти места были совершенно незнакомы им. «И теперь, — сказал он, — я надеюсь, что вам больше повезет».

Я направил своего коня в сторону дороги на Фейетвилль, и вскоре довел его до наивысшей скорости. Это был крупный, чистокровный верховой скакун шести лет, но совершенно дикий, и даже поводьев не слушавшийся. Оказавшись на прямой дороге, я выжимал из него все, на что он был способен до тех пор, пока не утомил его, и только тогда позволил ему перейти на более умеренный шаг.

36 миль до Фейетвилля он преодолел за 3 часа. В городе я остановился у своего старого друга — хозяина таверны, — и снова хорошо позавтракал, поскольку всю вторую половину ночи я провел в седле. Полковник 15-го Кентуккийского пехотного Поуп держал этот город, я подошел к нему и попросил у него свежую лошадь. Он немедленно вызвал в свой штаб нескольких видных горожан и сказал им, что они должны предоставить мне лучшую лошадь этого города и привести ее немедленно. Вскоре они вернулись с великолепной лошадью — собственностью жившего поблизости врача. Владелец ее немного поворчал при расставании с ней, но янки были неумолимы, и ему пришлось смириться, ведь полковник Поуп был из тех людей, который не любят попусту терять время.

На лошади врача я отправился через Фишинг-Крик Форд, в Колумбию, столицу графства Мори, штат Теннесси, находившемуся под властью генерала Негли — именно ему я отдал депешу и просьбу генерала Митчелла, чтобы тот как можно скорее отправил ее телеграфом в Питтсбург-Лэндинг, генералу Бьюэллу. Генерал Негли уже находился в постели, когда я пришел к нему, тем не менее, он встал и приказал своему адъютанту — капитану Хиллу — доставить ее на телеграфный пункт, а меня, обещав оплатить все расходы, отправил в лучший местный отель.

Примерно в 4-х милях от Колумбии, из-за дикой усталости я упал с лошади, и я полагаю, что, по крайней мере, час я лежал в бессознательном состоянии, но, очнувшись, я обнаружил, что моя лошадь привязана к кусту, а в непосредственной близости от меня дорожная пыль сохранила множество отпечатков женских ног, ясно свидетельствующих о том, что пока я лежал без сознания, кто-то подошел ко мне, а затем, полагая, что я просто крепко спал, немедленно удалился — вполне вероятно, что это она спутала мое животное. Мне очень повезло, что меня, в таком беспомощном состоянии не видел ни один партизан одного из многочисленных в этих местах отрядов, в противном случае я, возможно, никогда не достиг своего места назначения.

Я не могу точно сказать, что стало причиной моего падения. Я отчетливо помню, что я внимательно поглядывал по сторонам и временами насвистывал, и вдруг мне показалось, что на мое правое плечо опустилось что-то очень тяжелое, и я почувствовал, что сползаю вниз, но потом эта тяжесть внезапно переместилась на мое левое плечо, и что было дальше, я не помню.

На обратном пути в Хантсвилл и примерно в 8-ми милях от Колумбии, я увидел, что какой-то негр машет мне шляпой, и я сразу же остановился. Он находился более чем в четверти мили от дороги, но заметив, что я остановился, бегом бросился ко мне. Затем, даже не успев отдышаться, он спросил меня, я ли был тем человеком, что проезжал по этой дороге два дня назад, и я сказал ему, что я примерно в это же время, я был тут позавчера.

— Ну, тогда, — сказал он, — вы и есть тот человек, которого я ищу. Масса, я хочу кое-что рассказать вам, но поклянитесь, что у меня не будет неприятностей.

Я сказал ему, что он может говорить, ведь я солдат янки и друг, который никогда не предаст его, после чего он сообщил мне о том, что его хозяин и еще восемь человек подстерегают меня у одной небольшой мельницы, намереваясь убить меня за то, что я вошел в их страну. Он сказал, что план этот сложился в доме его хозяина — владельца этой мельницы — а другие люди, собиравшиеся у него якобы для решения деловых вопросов, должны были тайно принести с собой оружие. За мельницей, на расстоянии ружейного выстрела, находился мост, а перед ней — брод — но значительно ближе к ней. Они собирались засесть на мельнице и оттуда обстреливать меня — и если бы я шел со стороны моста, я бы утонул в пруду, а если бы воспользовался бродом, то, что от меня осталось, унесло течением, а моя лошадь досталась бы одному из этих людей — тому, кто собирался вскоре примкнуть к армии мятежников.

Выслушав этот рассказ, я поблагодарил своего осведомителя, а затем поехал на мельницу, чтобы дать им бой, но вместо того, чтобы идти либо к мосту, либо броду, я кинулся прямо к мельнице. Завидев меня, мельник юркнул внутрь, но я вытащил его оттуда, и, следя за тем, чтобы он был между мельницей и мной, задал ему пару вопросов о задуманном им убийстве. Сначала он пытался отнекиваться, заявляя, что он ничего не знает об этом, но я заявил ему, что отпираться бесполезно — и лучшим тому доказательством было то, что он пытался сбежать еще до того, как я приблизился к нему. Я сказал мельнику, что я не хочу убивать его — человека пожилого — но если он не расскажет мне подробно обо всей этой истории, в Колумбии я возьму несколько кавалеристов, вернусь и спалю его мельницу, его дом и амбар, и заберу все самое ценное — все, что мы сможем с собой унести. Мельник подумал немного, а затем спросил меня, пристрелю ли я его после того, что он скажет.

— Нет, — сказал я, — но я должен знать, где ваши люди, потому что я пришел сразиться с ними.

— Их тут нет, сэр, — ответил он. — Они ушли, продержавшись тут лишь ночь и день, а затем, решив не встречаться с вами, уехали.

Он произнес эти слова таким тоном, чтобы убедить меня, что он раскаялся и молит только о смягчении покарания.

— Ладно, старик, — ответил я, — я дам тебе один совет. Никогда, пока ты жив, не пытайся напасть на солдата янки. Ничто, кроме твоих седин, не сможет спасти тебя от неминуемой смерти. Я предупредил тебя, и сохраню тебе жизнь, но ты должен дать мне имена этих людей — я сам разберусь с ними.

Я записал названные им имена на клочке бумаги, а затем, простив старого грешника, я воспользовался бродом и возобновил свое путешествие.

Недалеко от Меридиана, буквально за несколько минут до наступления темноты, я встретил сержанта — а ныне капитана — Уайта из 4-го Огайского. Я очень устал, и недалеко от того места, где мы встретились, мы нашли дом, где решили остаться до утра. Наш хозяин, которого звали Д-н, был зажиточным человеком — я сообщил ему, что я нездоров и плохо себя чувствую. Он заявил, что отдельной комнаты у него нет, но в кладовой я мог бы переночевать в обществе его клерка, а сержанта он устроил в общество гвардейца, которого звали Грейтхауз.

Поздно ночью я услышал из-за окна какой-то шум. Казалось, что кто-то тихонько крался. Я прислушался — звук снова повторился, и через мгновение за окном показался силуэт человеческой головы, а за ним и второй — и вдруг они внезапно исчезли. Тем не менее, вскоре они вновь появились — о чем я шепотом сообщил своему товарищу — тот проснулся и удивленно посмотрел в окно. Я очень тихо попросил его выскользнуть в другую комнату, что он и сделал, но по пути он споткнулся о стул, и головы снова исчезли.

Долгое время я их не видел, и уже собрался вернуть своего товарища, но тут они снова появились — одна с правой стороны окна, другая — с левой. Вскоре та, что слева, бесшумно двинулся вправо, а другая заняла ее место — оба этих человека внимательно всматривались в темную комнату. Я-то прекрасно их видел, но вот они меня нет. Наконец, второй начал поднимать большой и тяжелый револьвер, и пока он делал это, я тихо взобрался на кровать, и, поскольку я не раздевался, я вытащил свой револьвер и бесшумно поднял его, удерживая палец на спусковом крючке, и в то время как человек с револьвером пристально вглядывался в комнату, я, тщательно прицелившись, выстрелил прямо ему в лицо.

Потом — падение, глухой стон, прерывистое дыхание, торопливый шепот, а после него — удаляющиеся шаги и сдавленное сопение — словно кто-то несет что-то очень тяжелое. В первую секунду я хотел выскочить, выстрелить в уходящих, а потом разбудить двоих своих товарищей, но немного поразмыслив, я пришел к выводу, что лучше остаться там, где я сейчас нахожусь, поскольку они, возможно, следят за выходом и ждут моего появления. Затем я подождал, пока все стихнет, после чего шепотом предложил своему товарищу вернуться в постель. Он так и поступил, и мы оба прекрасно спали — до самого утра.

Я до сих пор не знаю понять причин этого таинственного вторжения. Может быть, эти люди и не были нашими врагами, возможно, я неправильно понял их намерения, но во всех случаях, когда чья-то ошибка может закончиться стрельбой, я хочу быть с тем, кто совершает такую ошибку.

В Хантсвилл я вернулся вполне благополучно, без всяких приключений, но изрядно уставшим. Сказано было когда-то — «Нет покоя нечестивым»[24] — так вот это точно про меня. Я сразу же отправился для доклада в штаб. Несмотря на ночь, генерал, как обычно, бодрствовал и занимался делами. Резко повернувшись ко мне, он спросил меня, не выдохся ли я окончательно. Я же ответил ему, что я очень устал, но готов к любому заданию — готов идти куда угодно и сделать все, что он прикажет — такова моя служба и мой долг.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒