ДАР СМЕРТИ

ЖАК ДЕРРИДА

ДАР СМЕРТИ

Предисловие переводчика

Сегодня мы предлагаем читателю одно из ключевых произведений французского философа «Дар смерти». Оригинальный текст данного эссе [“Donner la mort”] впервые был опубликован в сборнике работ «Этика дара» [L'ethique du don, Jacques Derrida et la pensee du don. Paris: Metailit-Transition, 1992], а затем вышел в свет отдельным изданием [Donner la mort. Paris: Galilee, 1999]. Наш перевод выполнен по англоязычной версии [Derrida J. The qift of death. Chicago: The University of Chicago Press / translated by David Wills /, 1996], а также сверен с французским оригиналом.

«Дар смерти», программное произведение из серии размышлений о феномене дара, перекликается с «Презентацией времени» [“Donner la temps”] и «Aпopuями» [“Apories: Mourir - s'attendre aux “limites de la verite”], которые могут выступать своеобразным предисловием к «Дару», вовлекать его в игру предисловий не только по жанру, но и по сути. Однако писать нам предисловие к работе Деррида – задача несколько сомнительная в силу определенной многозначности подобного текста, который уже сам по себе отмечен печатью сложности и недосказанности. В нем открываются как прообразы или мотивы прежде разыгранных тем, так и новые, настойчиво требующие к себе внимания вопросы, касающиеся важных граней человеческого бытия.

«Дар смерти» содержит огромное число парадоксов, многоточий, проблемных ситуаций, поэтому при переводе текста, мы стремились по возможности точно передать живое биение мысли автора, воспроизвести идеи и дух оригинала, сфокусировать взгляд на смысловой архитектонике произведения. В то же время, не желая нарушать ткань и характер повествования, переводчик ставил задачу сохранить дистанцию между самим текстом и какой бы то ни было его интерпретацией или случайно возникающими ассоциациями, что позволило предельно воссоздать аутентичность философской позиции автора, не нанося ущерб посторонними вкраплениями чужой клавиатуры. Чистые края дерридианского текста, края на которых всегда появляется искус записать что-либо от себя, сопротивляются татуажу и правке как полному присвоению, поэтому мы старались преодолеть соблазн комментария, записи на «даруемых» полях, превращения их в объект письма.

Безусловно, любой перевод содержит упущения (всегда есть моменты, неизбежно ускользающие от переводчика), но сосредоточившись на основном рисунке, нельзя игнорировать и стилистическую тональность произведения, игру нюансов, интеллектуальную эквилибристику каламбуров, танец риторических фигур. Детальная экспозиция «стиля» Деррида навевает мысль о множестве стилей. Текстовой массив Деррида неоднороден: амплитуда стилей весьма широка. Зачастую они пересекают и рассекают структуру произведения. Кроме того, в рассуждениях Деррида можно констатировать несколько «критических» языков, их «параметрическое» сосуществование. Он постоянно меняет свой язык в зависимости от читаемого им текста, с автором которого философ полемизирует, спорит, ведет диалог, будь то Паточкины «Еретические эссе», хайдеггеровское «Sein und Zeit» или «Страх и трепет» Кьеркегора.

Желая найти приемлемый компромисс между «блеском и нищетой перевода», а также надеясь на то, чтобы последний соответствовал внутренней логике авторской подачи материала, с присущей ей почти ритуальным отношением к письму, переводчик volens-nolens сталкивается с проблемой адекватного изложения нити повествования даже в рамках собственного языка. Обозначив для себя цель (точнее передать идеи Деррида на русском языке), стоило приложить немало усилий по снятию оков казенной грамматики, поскольку у мастеров слова мысль свободно дирижирует слогом, регулярно отклоняясь от «общепринятых» канонов.

Словесное тело произведения не позволяло себя перекраивать иллюзий внешних правил, и основное препятствие, которое здесь возникло – воспроизведение «естественного» звучания текста. Русское слово не менее сложно сделать послушным ходу мысли иного языка: выбор соответствующих эквивалентов требует долгих размышлений и идеальных решений практически не существует. Всегда можно очертить контексты, в которых больше подходило бы другое слово или же полная развертка близких по значению слов. Однако, даже если наш язык и достаточно подвижен, чтобы «пересказать» Деррида, он обладает иной «архитектурой», что делает естественный перевод фактически призрачным идеалом. Перевод лишь намекает на неоднозначность, текучесть смысла, обрисовывает контуры едва уловимых пустот; в его силах реализовать только определенное приближение к оригиналу, который невозможно заменить ничем другим.

У Деррида есть целая среда тонких, если не тончайших модальностей, которые во многом оформляют само повествование, где автор обретает свою аутентичность. Здесь вспоминаются слова Деррида, которые он обронил в одной беседе: «вот перевод, но перевод невозможен. Всегда есть нечто переведенное – пере-веденное изнутри… Речь идет не столько о той форме, которую мы называем переводом, сколько о том, что опыт перевода есть наипервейший опыт самого автора. Он переживает опыт перевода и одновременно – сопротивления ему. И он старается написать то, что могло бы сопротивляться переводу; стихотворение, которое не сопротивляется переводу, разве это стихотворение? Но только испытывая подобное сопротивление, и пишут… переживая опыт перевода как таковой. Иначе говоря, сопротивление переводу и есть опыт самого перевода, но это и опыт другого языка». (Философия и литература: беседа с Ж. Деррида // Жак Деррида в Москве. – М., 1993. с. 162).

Эти слова Деррида эхом возвратятся к нему вновь, прозвучав и в его адрес, поскольку работая над его текстом мы, наверное, переводим не смысл и вовсе не то, что определяется как смысловое наполнение текста – ведь смысл непрестанно меняется, извлекается либо же привносится со временем; а в еще меньшей степени, нами переводится терминологическая систему текста или стилистически – интенциональное в тексте; но через вчувствование в слово; посредством бдения и интуиции, мы перенимаем нечто близкое самому автору.

Отсюда нельзя обойти стороной главное обстоятельство: мышление Деррида в известной мере также является переводом – [«Вопрос деконструкции… есть вопрос перевода языка понятий, понятийного корпуса так называемой «западной метафизики» (Деррида Ж. Письмо японскому другу // Вопросы филоссофии. – 1992. №4. -с. 53)], - переводом мысли с традиционного языка западноевропейской метафизики (языка понятного и в своей понятности упускающего нечто чрезвычайно важное, а именно, саму мысль), на язык иного типа философствования, которое стремится освободиться от узких стандартов, клише и стереотипов.

По Деррида, переводческая работа соизмерима с деконструктивной, когда оригинал зачастую выступает как перевод, а перевод непосредственно функционирует в качестве оригинала. Оригинал обретает статус перевода. Перевод – это прежде всего перечитывание себя, перевод есть момент в возрастании оригинала, ибо истинный оригинал совершенствуется в переводе, восполняя сам себя. Желая найти аналог деконструкции, ее автор обращал свой взор повсюду, но в итоге нечто близкое увидел только в переводе… ведь мысль как перевод и перевод как мысль уходит в бесконечность, то оставляя, то ведя к пределам совершенства.

12 3 4 5 6 Следующая ⇒