22 октября 16 страница

Они поняли, что место – то самое, когда увидели на улице толпу.

Мила и Бериш подъехали к семиэтажному дому. Гудела противопожарная сигнализация, и жильцы выбегали из здания. Но дыма не было.

Они заметили, что снаружи припаркована патрульная машина. Дверца

со стороны водителя распахнута, мигалка включена.

– Агенты, патрулирующие квартал, опередили нас, – сказала Мила, вылезая из машины. Сразу заметила консьержа, уговаривавшего людей расходиться.

Они с Беришем подошли с открытыми удостоверениями – Хич бежал следом.

– Где пожар? – спросила Мила, пытаясь перекричать сирену.

– Точно не знаю, но индикаторы дыма показывают, что это в квартире на пятом этаже.

– Кто там живет?

– Важная шишка из Управления полиции. Холостяк, зовут Гуревич. Услышав имя инспектора, Мила и Бериш побледнели.

– Что происходит? – спросил последний.

– Когда раздался сигнал тревоги, я сразу начал эвакуировать жильцов.

Но там, наверху, должен быть ваш коллега.

– Это единственный вход?

– Нет, есть и задний.

– Поэтому вы не видели, как кто-то посторонний покидает дом…

– Вроде не видел, но в таком переполохе ни в чем нельзя быть уверенным.

Бериш посмотрел на Милу:

– Ты должна позвонить Клаусу Борису, пусть высылает спецназ. Она кивнула:

– А нам что делать?

– Подниматься, разумеется.

Гудок противопожарной сигнализации разносился по лестничной клетке и становился уже совсем нестерпимым.

Бериш знаком отдал Хичу команду «сидеть». Пес подчинился и остался сторожить на лестнице.

Добравшись до площадки, Мила увидела, что дверь в квартиру Гуревича приоткрыта. Обменявшись быстрым взглядом, они с Беришем встали по обе стороны от входа. Они провели обратный отсчет, трижды кивнули в унисон, потом спецагент переступил порог с пистолетом наготове, а Мила прикрывала его.

Квартира тонула в полумраке, от входа никого не было видно. Полицейские прошли еще несколько метров. Ни пламени, ни дыма. Но по коридору сильно несло горелым. Не обычной гарью, какая бывает при пожаре, отметила Мила. Что-то таилось внутри этой вони, какая-то горькая,

пронзительная нота. Агент Васкес не сразу опознала запах. Такой точно издавала ее кожа, когда в былые времена Мила жгла себя раскаленным железом, чтобы испытать боль, в которой нуждалась.

Она заметила, что Бериш зажимает рукой рот, пытаясь сдержать рвотные позывы, значит и он понял. Потом дал ей знак следовать дальше. Они пошли.

Мебель была антикварная, на стенах картины старых мастеров. Всюду ощущалась тяжеловесная, солидная увлеченность прошлым. Темные обои и ковры добавляли строгости интерьеру.

Коридор, куда выходили двери комнат, напоминал живописную галерею. Было некогда задаваться вопросом, откуда у инспектора полицейского управления средства на этакую роскошь. Нужно было спешить.

Они подошли к комнате. По полу протянулась полоса света из открытой двери. Полицейские осмотрелись: не укрывается ли где-то убийца, не заманивает ли их в очередную ловушку. Потом вновь прибегли к ритуалу обратного отсчета.

И снова Бериш первым переступил порог. Миле передалось его смятение.

На полу, почти рядом, лежали два тела.

Агент из патрульной машины растянулся на ковре, пропитанном кровью, которая хлестала из перерезанного горла. Ничком, головой в их сторону, неподвижный.

Гуревича нельзя было узнать. Плоть его дымилась, испуская зловонные испарения. На обожженном лице ярко белели глаза, обращенные к потолку. Мила была уверена, что он мертв, но зрачки обратились к ней, словно узнавая.

– Займись патрульным! – проорала она Беришу, стараясь перекрыть сирену. – А я позабочусь о нем.

Мила встала на колени перед инспектором, не зная, что сделать, как облегчить его страдания. Одежда прилипла к коже, образуя слой, напоминающий кипящую лаву. Рядом валялась бархатная штора, сорванная с колец. Вероятно, полицейский сбивал ею пламя, пока Иванович не оглушил его. Там же стояла канистра, из которой поджигатель разбрызгивал горючее.

Мила обернулась к Беришу, который, не выпуская из виду дверь, склонился над патрульным в надежде уловить биение сердца. Чуть погодя он поднялся, качая головой.

– Гуревич еще жив, – сообщила Мила.

– Патрульные машины скоро прибудут, а вместе с ними наверняка и

«скорая».

– Мы не знаем, вдруг Иванович прячется в квартире или где-то в доме, – и он, скорее всего, вооружен, раз перерезал горло этому бедняге. Нужно проверить все комнаты. – Мила видела, что и Бериш старается выработать какой-то план.

– Один из нас должен спуститься и объяснить нашим ситуацию, – сказал наконец спецагент.

Тут Гуревич схватил Милу за руку.

– Он в шоке, лучше тебе пойти, – заявила она.

– Я переговорю по рации с оперативным штабом и попрошу связать меня с бригадой «скорой помощи», чтобы заранее сообщить, в каком состоянии пострадавший. А ты не лезь на рожон, понятно?

Мила отметила, что Бериш неожиданно заговорил с ней каким-то покровительственным тоном. На мгновение ей показалось, что она слышит Стефа.

– Ладно-ладно, – успокоила она коллегу.

Бериш спускался по лестнице, то и дело оглядываясь. Консьерж сказал, что в доме есть второй выход, значит Майкл Иванович мог через него сбежать.

Хич сидел на том же самом месте, где Бериш его оставил. Сидел спокойно.

Когда они вышли из подъезда, в конце улицы засверкали мигалки патрульных машин.

Полицейские сирены наложились на противопожарную, создавая какофонию, которая странным образом привела Бериша в чувство.

Первая машина федеральной полиции остановилась рядом с толпой, которая скопилась вокруг покинувших здание жильцов и теперь наблюдала за тем, как разворачиваются события. Из машины вышли трое спецназовцев, среди них сержант. Бериш пошел им навстречу, не думая о последствиях:

– Все произошло на пятом этаже. Один из наших людей погиб, инспектор Гуревич в тяжелом состоянии, агент Мила Васкес осталась с ним. Имя преступника – Майкл Иванович, он наверняка вооружен. Возможно, он скрылся, но не исключено, что до сих пор находится в доме. – Бериш заметил, что сержант узнал его и, наверное, спрашивает себя, что здесь делает этот ренегат, отвергнутый всеми. – Велите своим людям проследить за любопытствующими. – Он мотнул головой в сторону

кучки народу. – Убийца – пироман, он упивается зрелищем и может до сих пор стоять где-то поблизости.

– Есть, сэр. «Скорая» уже едет. – Затем сержант присоединился к людям из спецназа и передал им приказ. Отряд приготовился к вторжению в дом.

Чтобы не путаться под ногами, Бериш отошел к патрульной машине, которую погибший полицейский оставил без присмотра. Сел на водительское место, взял микрофон рации:

– Центральная, я спецагент Бериш. Срочно свяжите меня с медицинским персоналом машины «скорой помощи», которая направляется к дому инспектора Гуревича.

Из репродуктора раздался женский голос:

– Хорошо, агент, сейчас создадим радиомост.

Ожидая, когда его свяжут с медиками, Бериш в нетерпении стучал по микрофону указательным пальцем и оглядывался вокруг. Толпа жильцов и зевак все росла.

Где сейчас Майкл Иванович? Может, прячется среди этих лиц и наблюдает за ним? Может, еще раз хочет вдохнуть запах, который так и застрял в ноздрях у Бериша, – запах дыма и сожженной человеческой плоти? Спецагент подумал, что сам он вряд ли когда-нибудь забудет его.

– Бригада «скорой помощи», два-шесть-шесть, – объявил по рации мужской голос. – Что можете сообщить? Прием.

– У пострадавшего ожоги. Затрудненное дыхание, состояние тяжелое, но он до сих пор в сознании. Прием.

– Чем вызваны ожоги? Прием.

– Мы думаем, смесью химических веществ. Это поджог, дело рук пиромана. Прием. – Говоря по рации, Бериш случайно взглянул в зеркало заднего вида.

И увидел, как Хич вертится позади машины и громко лает.

Из-за сирен, а потом рации спецагент услышал это только сейчас.

– Горение, причинившее ожоги, прекратилось? Прием, – допытывался врач.

Но Бериш забыл о нем, сосредоточившись на том, что происходит позади патрульной машины.

– Сэр, вам понятен вопрос? Прием.

– Я перезвоню. – Спецагент прервал связь.

Положил микрофон на сиденье, выбрался из салона и обошел машину сзади. Хич заметался еще пуще, и Бериш понял, что пес указывает на багажник.

Он здесь, не иначе. Майкл Иванович спрятался, чтобы его не схватили.

Он не мог выбрать более подходящего места.

Спецагент поискал глазами коллег, но никто не смотрел в его сторону. Он понял, что придется действовать в одиночку. Вытащил пистолет, изо всех сил стараясь крепче сжимать рукоятку. Другую руку протянул к багажнику. Скупым движением надавил на кнопку замка и одновременно прицелился.

Когда пасть из листового железа распахнулась перед ним, оттуда вырвались уже знакомые миазмы. Тело, испускавшее их, было обожжено меньше, чем тело Гуревича.

Человек, совершенно голый, был еще в сознании.

Это не был Майкл Иванович. Хотя на нем сейчас и не было мундира, Бериш припомнил, что встречал его по утрам в китайской забегаловке.

В единый миг динамика произошедшего ясно представилась ему, будто в голове прокрутили фильм. В финале он склонился, слушая, может быть слишком торопливо, бьется ли сердце у смертельно раненного полицейского. Но мало того, что оглушительно ревела сирена, – он приложил ухо не к той стороне груди. К левой.

Сердце у Situs inversus справа. И Бериш тут же поднял взгляд к дому, к пятому этажу.

Он поднялся с ковра в тот самый момент, когда Гуревич лишился чувств.

У воскресшего полицейского на губах застыла странная улыбка. Он сжимал в руке нож и глядел на нее так, как глядят на добычу, понимая, что она уже попала в капкан.

Перед глазами Милы разворачивалась какая-то нереальная сцена.

Ошеломленная, она все-таки догадалась, кто таков этот живой мертвец.

В единый миг ей все стало ясно.

Майкл Иванович остановил патрульную машину и, нейтрализовав водителя, надел его мундир. Явился к двери Гуревича, переодетый полицейским, что сразу отметало все вопросы относительно причины столь позднего визита. Поджег его, но не сумел вовремя сбежать из дома. Услышав, что они с Беришем уже близко, порезал себе горло ножом, так чтобы вытекло достаточно крови, и притворился мертвым.

Лжеполицейский ладонью стер с шеи кровь – рана и правда

поверхностная. Нож он отбросил, зато вытащил из кармана форменной куртки какую-то странную конструкцию. В пластиковую бутылочку, наполненную оранжевой жидкостью, погружены два проводка, торчащие из пробки и подсоединенные к коробке, заклеенной черным скотчем.

Мила сразу догадалась, что это зажигательное устройство.

Она могла бы застрелить Ивановича прежде, чем тот успел бы сделать хоть один шаг. Но вряд ли это дельная мысль, учитывая хитроумное сооружение у него в руках. Кто знает, нет ли там кнопки, которую пироман успеет нажать, даже падая.

Иванович по-прежнему улыбался.

– Огонь очищает душу, ты знала об этом?

– Стоять! – пригрозила она.

Майкл Иванович завел руку за спину изящным жестом – так дискобол готовится совершить победный бросок. Мила подняла пистолет, прицелилась. Уже собиралась стрелять, как вдруг за спиной пиромана возникло густое белое облако, быстро поглотившее его и тут же поплывшее по направлению к Миле.

В химическом тумане, хлынувшем из огнетушителя, она различила темные силуэты агентов спецназа. Они возбужденно перекликались, но двигались, как при замедленной съемке. Инопланетяне, призраки, явившиеся с другой планеты или из другого измерения, чтобы спасти ее.

В какую-то долю секунды они набросились на Майкла Ивановича, повалили его на пол, прижали своим весом. Пока агенты, обездвижив поджигателя, вырывали у него из рук опасную игрушку, Мила видела, как в его глазах ширится изумление.

Отрывок из аудиозаписи допроса, произведенного 28 сентября года в Управлении федеральной полиции

. Время 17: 42

Дознаватель: Где она?

Подозреваемый (хранит молчание). Дознаватель: Что произошло этой ночью? Подозреваемый (хранит молчание).

Дознаватель: Как ты связан с исчезновением агента Милы Васкес?

Обсессивный синдром наступает в процессе вырождения рутины.

Как будто мыслительный механизм, обеспечивающий постоянство привычек, заело, и он повторяет одно и то же действие все время, до бесконечности. И считает его непререкаемо важным, а главное – почти что жизненно необходимым.

В этом «почти что», однако, таится возможность прервать цепочку повторов, освободить личность, вывести ее из-под психологического гнета собственной навязчивой идеи.

В тот день, когда Саймон Бериш сформулировал это определение, выудив материал из антропологических штудий, он заодно понял, что для него избавления нет и он будет продолжать думать о Сильвии до конца своих дней.

Любовь заражает все памятью о себе, думал он. Любовь – это радиация.

Так, стоило прикоснуться к чему-то принадлежавшему к той краткой поре, когда они были вместе, – следовательно, к тому, что и она использовала, вертела в руках, сжимала в пальцах, – невидимые флюиды тоски, содержавшиеся в предмете, проникали в ладонь, поднимались к

плечу, к спине, а затем опускались к сердцу.

За час до того, как Сильвия вошла в его жизнь, Бериш чистил картошку на ужин. Собирался готовить курицу. Повар из него был не ахти, но он старался.

В тот июньский день свет в городе изменился – майские тона, серые и ярко-желтые, перетекали в розовые и голубые. Двадцать градусов тепла, робкое предчувствие лета, температура такая мягкая, что о ней забываешь. Через открытое окно кухни доносился возбужденный гомон мальчишек, которые что-то не поделили на игровой площадке. Пронзительные крики ласточек, отзвучав в высоте, улетали в неведомую даль. По радио передавали только старые песни – The man I love Билли Холидей, I wish I knew how it would feel to be free Нины Симон, It don’t mean a thing Дюка Эллингтона и Moanin’ Чарльза Мингуса.

Саймон Бериш, в джинсах, в голубой рубашке с закатанными рукавами, подвязав смешной соломенно-желтый фартук с оборочками спереди, летал от стола к конфоркам, пританцовывая. Вдобавок еще и насвистывал.

Он чувствовал странную эйфорию, сам не зная почему.

Ему нравилась работа, нравилось, как он живет. Он был полностью, совершенно доволен. Отслужив два года в армии, понял, что естественным продолжением карьеры для него может быть только полиция. Он отличился в академии и через короткое время сумел пробить себе дорогу, заслужив звание спецагента гораздо раньше, чем то было принято в их округе. Назначение в программу защиты свидетелей, возглавляемую капитаном Стефанопулосом, явилось вишенкой на торте в тот незабываемый год.

Поэтому сейчас и здесь, на кухне старой квартиры в недорогом квартале, он неспроста был весел и заслуживал и аромат жареной курицы, и Мингуса, Эллингтона, Симон и Билли Холидей. Эти минуты ему предстояло помнить всю оставшуюся жизнь. Потому что через час все изменилось. И то, чем до Сильвии он был полностью и совершенно доволен, стало всего лишь утешительным призом.

Он снял квартиру неделю назад, подписав контракт вымышленным именем. Необходимую сумму взял из фонда программы защиты свидетелей. Деньги предназначались для текущих расходов, а также для приобретения фальшивых документов и санитарной книжки.

Комнаты были большей частью меблированы, но Саймон все-таки организовал поутру маленький переезд, перевез кое-что из своего настоящего дома, чтобы соседи обратили внимание на новых жильцов

квартиры 37 г.

Хитрость тут вот какая: чтобы тебя не замечали, нужно бросаться в глаза.

Если просто занять помещение, люди наверняка начнут совать нос в дела таинственных обитателей, прибывших неизвестно откуда. Сплетни – главная опасность в его работе, они переходят из уст в уста со скоростью света. А ему и его подопечным лучше никогда и ничем не выделяться.

Никто не следит за тобой, никому ты не интересен, если ты такой, как

все.

Поэтому, разгрузив фургон, он открыл окна, чтобы проветрить

комнаты, и принялся расставлять вещи по местам.

Чтобы до конца сыграть роль заботливого мужа, который готовит уютное семейное гнездышко, не хватало только жены. Здесь имелась одна неувязка.

Бериш ее никогда не видел.

Но прочел материалы дела, которое передал ему Стеф. Это было не первое его задание, однако до сих пор ему ни разу не доводилось разыгрывать из себя супруга. «Типа брака по переписке, понимаешь? » – сказал капитан. И вручил ему обручальное кольцо, правда всего лишь позолоченное.

Квартира располагалась на первом этаже. Это могло показаться небезопасным, но Бериш специально выбрал такую, чтобы легче было бежать. «Когда защищаешь свидетеля, не поднимай пальбу, а убегай вместе с ним», – все время наставлял Стеф.

Услышав звонок, Саймон прекратил мыть посуду, вытер руки о фартук, снял его и пошел к входной двери встречать дорогую женушку.

На пороге, у домофона, стояла шикарная блондинка Джоанна Шаттон и ослепительно, как всегда, улыбалась ему. Бериш задумывался, почему ей, такой привлекательной, никак не удается найти себе мужчину. Коллеги по работе робели перед ее красотой и, может быть, поэтому окрестили ее Судьей. Но Саймон к ней относился с симпатией и считал очень способной.

Джоанна поздоровалась с ним, как со старым знакомым.

– Хорошо выглядишь, – заметила она, хлопая Бериша по животу. – Похоже, супружеская жизнь помогает сохранять форму.

Они расхохотались, словно знали друг друга всю жизнь. Потом Джоанна объявила:

– Я привезла подругу, прямо сейчас ее встретила на вокзале. Говорит, что соскучилась по тебе. Позаботься о ней.

И она отошла в сторону, чтобы Бериш мог рассмотреть другую женщину, которая словно вросла в тротуар. Волосы цвета воронова крыла, заплетенные в косу, синий пиджак слишком велик для худощавой фигуры. В одной руке она держала чемодан, чуть изгибаясь под его весом, а другую сжимала в кулак, чтобы не соскользнуло обручальное кольцо, слишком широкое, – нужного размера не нашлось.

Сильвия оглядывалась вокруг с растерянным и грустным видом.

Саймон попытался поправить дело, выйдя ей навстречу с широкой улыбкой. Женщина позволила себя обнять, Бериш облобызал ее в щеку и тихо шепнул на ухо:

– Ты должна прижаться ко мне, иначе ничего не получится.

Сильвия, не говоря ни слова, поставила чемодан и обняла его. Но не просто исполнила, что ей велели, а стояла, прижавшись к нему, дольше, чем требовалось. Саймон понял, что женщина не хочет его отпускать, в страхе цепляется за него изо всех сил.

Объятия хватило, чтобы спецагент осознал: эту женщину он станет защищать, далеко преступив пределы служебного долга.

Убедившись, что им больше ничего не требуется, Джоанна распрощалась. Уже стоя в дверях, отвела Саймона в сторонку.

– Она нестабильна, – сказала Шаттон, имея в виду Сильвию. – У нее нервы могут не выдержать. И все прикрытие полетит.

– Не полетит.

– Хотя могло быть и хуже, – заметила она с чисто женским ехидством. – Она хоть хорошенькая. Помнишь, как Стеф назначил мне в

«мужья» того программиста, с перхотью и донышками бутылок вместо очков? Тебе еще повезло.

Саймон на миг впал в замешательство.

– Что, краснеешь? – Джоанна не ведала жалости.

– Да, как же, дожидайся. – Но после он перешел на серьезный тон. – Думаешь, Господин доброй ночи придет за ней сюда?

– Мы даже не знаем, существует ли он на самом деле. Хотя не стоило бы мне признаваться… но я боюсь его.

Она говорила искренне. Джоанна Шаттон производила впечатление полицейского, которого никто и никогда напугать не может. Или, по крайней мере, такого, который ни за что не признается, что испугался. Но происходящее изменило и ее тоже. Именно фоторобот Господина доброй ночи до такой степени усилил напряжение.

Детские черты, глаза, неподвижные и такие глубокие, что кажутся

живыми.

Они были прекрасно подготовлены, никого лучше их Управление не могло бы предложить для такого расследования. И монстр с лицом ребенка явился для них самым подходящим возмездием.

– Я через час отбываю, – сказала Джоанна на прощание. – Но если тебе что-то понадобится, ночью дежурит новенький, по имени Гуревич; кажется, дельный.

Они с Сильвией провели первый вечер в квартире, едва прикасаясь друг к другу.

Бериш включил телевизор погромче, пусть у соседей сложится впечатление, что в квартире действительно живут, – но его никто не смотрел. Сильвия разложила в спальне немногие вещи, какие привезла с собой. Дверь не заперла, только прикрыла, боялась оставаться одна. Время от времени Саймон проходил мимо: он, дескать, на месте и не спускает с нее глаз.

В какой-то миг он вдруг увидел из коридора, как она развешивает одежду в шкафу. Он просто скользнул взглядом, больше ничего, а она заметила и переполошилась. Он тут же отскочил, нещадно себя ругая.

Чуть позже они съели на ужин курицу с картошкой. Не бог весть что, но она ни слова не сказала. За едой они почти не разговаривали, только просили передать хлеб или минералку.

Около десяти она удалилась в спальню. Саймон устроился на диване, прихватив подушку и одеяло. Лежал и глядел в потолок, подложив руку под голову, сна ни в одном глазу. Думал о ней. Мало что было ему известно, кроме материалов дела. Она была одна в целом свете, росла в приюте, потом в приемных семьях. Подрабатывала то здесь, то там, не рассчитывая на большее. Никто ее не любил. Никто не замечал. Кроме подозреваемого, с которым она столкнулась там, где видели в последний раз одну из жертв Господина доброй ночи.

– Не я его увидела, скорее наоборот. Он мне улыбнулся, и с тех пор я не могу его забыть.

Лежа на диване, Саймон размышлял: до сих пор дело семерых пропавших без вести – «неспящих», как их окрестили СМИ, – существовало всего лишь на бумаге да в выпусках новостей. Федеральная полиция начала официальное расследование только затем, чтобы ублаготворить общественное мнение и не потерять лицо.

Наличие непосредственного свидетеля тем не менее держалось в тайне. Так же как и то, что был составлен фоторобот.

Стефанопулос сумел убедить начальство, и расследование было поручено агентам, задействованным в программе защиты свидетелей. Это было неслыханно, они расследованиями никогда не занимались, но глава Управления согласился не моргнув глазом, главным образом, чтобы не влипнуть в историю и избежать неприятностей.

Вначале никто не хотел верить Сильвии. Только Стеф был убежден: это не обман, не попытка привлечь к себе внимание СМИ. Встретив ее, Саймон тоже решил, что она говорит правду.

Погрузившись в свои фантазии, он не сразу заметил, что она стоит на пороге гостиной. Обернувшись, увидел ее в ночной рубашке. Поначалу не понял, чего она хочет, собирался что-то ей сказать, но она его опередила и пошла навстречу. Молча, спокойно легла рядом. Саймон отодвинулся, чтобы ее не стеснять, изумляясь тому, что происходит.

Сильвия свернулась клубком, повернувшись спиной, но тесно к нему прижавшись. Саймон опустил голову на подушку и расслабился.

– Спасибо, – робко проговорила она.

Двадцать лет спустя, вспоминая эту первую ночь на диване, Бериш знал, что никогда не забудет тепло ее хрупкого тела, которое она вложила в его объятия, надеясь на заботу и защиту.

Но должно быть, кто-то сумел оказать на нее более сильное влияние.

Ты хотела бы начать новую жизнь?

Слова, которые Кайрус произносил по телефону, обращаясь к своим жертвам, многое открыли Беришу: он понял, что сценарий исчезновений вовсе не такой, как они думали. Совсем недавно они и вообразить себе не могли ничего подобного. Его ужасала сама мысль о том, что существует группа людей, прошедших через номер 317 отеля «Амбрус» и сейчас готовых ради проповедника совершить все, что угодно. Даже в свете того, что произошло сегодня, он не мог выбросить эти мысли из головы.

Гибель Гуревича потрясла Управление. Но главным образом пролила свет на частную жизнь инспектора.

Роскошно обставленная квартира, в которой он жил, никак не согласовывалась с жалованьем полицейского. Было очевидно, что деньги он получил откуда-то еще.

Подозрение, зародившееся у Бериша, зародилось, он был уверен, и у всех, кто побывал в квартире после убийства – включая Джоанну Шаттон. Речь шла о щедрой мзде, переданной много лет назад спецагенту раскаявшимся преступником, которому таким образом удалось выйти из- под контроля программы защиты свидетелей.

В том, что этот свидетель скрылся, как раз и обвинили Бериша, который до сих пор сносил насмешки и презрение коллег, хотя никаких доказательств так и не нашлось.

Но тот факт, что истинным виновником мог быть Гуревич, не приводил автоматически к его реабилитации. Наоборот, мог лишить его малейшей надежды на оправдание.

Пока где-то неподалеку прессовали Майкла Ивановича, спецагент сидел взаперти у себя в кабинете и ждал своей участи.

Начальство должно решить, как наказать его за то, что он проводил расследование, никого не поставив в известность.

Может, Судья воспользуется предлогом, чтобы окончательно расправиться с изгоем и оставить в неприкосновенности светлую память погибшего инспектора. Но самые мучительные раздумья Бериша были посвящены армаде теней.

И он вынужден был задаться вопросом, не входит ли туда и его Сильвия.

Комната была погружена в успокаивающий полумрак.

Окон не было, стены выкрашены черной краской. Из мебели – три ряда одинаковых стульев, развернутых в одном направлении, как в кинозале. Но перед глазами у них не экран, а прозрачная сторона поддельного зеркала.

По другую сторону Клаус Борис допрашивал Майкла Ивановича. За допросом наблюдала одна только Мила.

Все прочие предпочитали следить за ним через ряд телекамер, подававших сцену с разных ракурсов, с комфортом рассевшись перед мониторами в собственных кабинетах. Никто больше не посещал зал за зеркальной стеной.

Поэтому он представлял собой идеальное убежище.

Сложив руки на груди, агент Васкес вглядывалась в стекло. Комнату для допросов освещали неоновые лампы, посредине стоял массивный стол и два стула, один против другого. На одном сидел Иванович, в наручниках, а инспектор ходил вокруг него – так кот изучает добычу, прежде чем прыгнуть на нее. Борис надел наушники, через которые, возможно, получал инструкции от Судьи.

Майкл – «огненное создание», рыжеволосый, зеленоглазый – уже не

был в мундире полицейского. Ему выдали махровую футболку и спортивные брюки, на ноги тапочки вместо ботинок. В таком виде он казался присмиревшим. Но опасность таилась в нем, как угли под золой.

Мила стала рассматривать татуировки, покрывавшие его руки.

Непонятные, будоражащие рисунки.

Ни свастик, ни перевернутых крестов, ни символов ненависти и смерти – просто череда знаков, наделенных своеобразной гармонией. Они шли от запястий к бицепсам, исчезая под рукавом футболки. Те же шрамы виднелись на скованных кандалами лодыжках.

Это не татуировки. Могу поспорить, ты сам их нанес себе, потому что тебе нравится чувствовать огонь на коже, подумала Мила.

Пироман на допросе держался твердо.

– Ты представляешь себе, хотя бы смутно, какие тебя ждут неприятности? – спросил инспектор; он, хотя и провел три часа в душном помещении, не только не снял пиджак, но и не ослабил узел галстука. – Мы можем предъявить тебе обвинение в причинении тяжких телесных повреждений патрульному полицейскому, в убийстве одного из руководителей Управления, а может, и в убийстве врача, который хотел написать о тебе статью в научный журнал.

После долгого противостояния они выложили карты на стол. Но Иванович сидел с наглым видом, улыбался и избегал смотреть на инспектора.

– Рад, что тебя это забавляет, но это значит, что в лучшем случае ты сгниешь в тюрьме.

– Как скажете, начальник.

– Ты надо мной издеваешься, Майкл?

– Нет, начальник. Я ничего не сделал. Это не я.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒