ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

⇐ ПредыдущаяСтр 14 из 57Следующая ⇒

Сара была крайне консервативна. С тех пор как кончилась пора ее любви и

родился первый ребенок, она словно остановилась на одной точке. Ее душа как

будто раз и навсегда приняла определенную форму и так и застыла. В Саре еще

жили вкусы и предубеждения ее девической поры и той семьи, в которой она

выросла. Малейшее нарушение обычного уклада жизни казалось ей чуть ли не

революцией. Том пережил много таких революций. Три из них произошли при

перемене квартиры. Третья сломила его, и он решил больше никогда не

переезжать.

Поэтому же и Саксон молчала о своей предстоящей свадьбе до тех пор,

пока молчать уже было нельзя. Она ждала бурной сцены и не ошиблась.

-- Как? Боксер? Хулиган? Драчун? -- издевалась Сара после целого потока

самых мрачных предсказаний относительно судьбы, ожидающей и ее, Сару, и ее

детей без тех четырех с половиной долларов, которые еженедельно платила

Саксон. -- Не знаю, что сказала бы твоя мать, если бы она дожила до того,

что ты свяжешься с таким типом, как этот Билл Роберте. Билл! Она никогда бы

не вышла за человека, которого зовут Билл, она была слишком деликатно

воспитана. Одно могу сказать, тебе придется распроститься и с шелковыми

чулками и с тремя парами туфель. Скоро ты будешь бога благодарить, что у

тебя на ногах старые гетры да бумажные чулки по двадцать пять центов за две

пары.

-- О!.. Я уверена, что у Билли хватит средств купить мне любые башмаки,

-- возразила Саксон, гордо откинув голову.

-- Ты не знаешь, что говоришь... -- Сара злорадно захохотала. -- Вот

подожди, пойдут ребята... а они родятся гораздо быстрее, чем растет

заработная плата.

-- Но мы вовсе не собираемся иметь детей... то есть пока. Во всяком

случае не раньше, чем выплатим долг за мебель.

-- Вот какие вы теперь умные стали! В мое время девушки были поскромнее

и понятия не имели о таких неприличностях.

-- Это насчет детей? -- спросила Саксон с лукавой усмешкой.

-- Да, насчет детей.

-- В первый раз слышу, что дети -- неприличность. А у тебя, Сара, их

пять. Значит, как неприлично ты себя вела! Мы с Биллом решили вести себя

скромнее. У нас будут только мальчик и девочка.

Том чуть не подавился от смеха, но, чтобы не подливать масла в огонь,

спрятал лицо за чашкой с кофе. Сара на минуту опешила оттого, что ее оружие

обратилось против нее самой, но она была в этих делах стреляный воробей и не

замедлила повести нападение с другой стороны:

-- А почему это вам так вдруг загорелось устраивать свадьбу? Очень

подозрительно, очень... До чего вы, молодые девушки, дойдете! Срам! Ни

стыда, ни совести! И все -- от этих ваших воскресных танцулек да праздников.

Нынче молодые женщины стали прямо как животные. Такой распущенности я

никогда еще не видела.

Саксон была вне себя от гнева, но, пока Сара продолжала обличать

современные нравы. Том ухитрился многозначительно подмигнуть сестре, знаками

умоляя ее не сердиться и сохранить мир.

-- Ничего, сестренка, -- утешал он Саксон, когда они остались одни. --

С Сарой спорить бесполезно. А Билл Роберте парень хороший. Я о нем много

слышал. Ты вполне можешь гордиться таким мужем. И наверняка будешь с ним

счастлива. -- Его голос вдруг сорвался, лицо стало сразу старым и очень

усталым. Он продолжал с тревогой: -- Только не бери пример с Сары. Не пили

его. Что бы ни случилось, не пили. Не читай ему постоянно нравоучений. Дай и

ему иногда высказать свой взгляд. Ведь у мужчин тоже есть здравый смысл,

даже если Сара этого не признает. И все-таки она меня любит, хотя этого,

может быть, и не заметно. А ты должна любить мужа не только про себя, но

так, чтобы твою любовь он видел и чувствовал. И он сделает все, что ты

захочешь. Пусть иной раз поступит по-своему, -- тогда, поверь мне, он и тебе

даст больше воли. А главное, люби его и считайся с его мнением, -- ведь он

же в конце концов не дурак. И жизнь пойдет у вас отлично. Сара все

заставляет меня делать из-под палки, а ведь от меня молено этого же добиться

лаской.

-- Обещаю тебе. Том, я буду делать все, как ты говоришь, -- сказала

Саксон, улыбаясь сквозь слезы и тронутая сочувствием брата. -- Но я прежде

всего буду стремиться к другому: я буду стараться, чтобы Билли любил меня и

не переставал любить. Тогда не нужны будут и все эти хитрости. Понимаешь? Он

сделает то, что я пожелаю, просто из любви ко мне.

-- Правильно надумала, сестренка! Держись этого, и вам будет хорошо.

Когда через некоторое время Саксон надела шляпу и отправилась в

прачечную, оказалось, что брат поджидает ее за углом.

-- Слушай, Саксон, -- начал он торопливо и вместе с тем запинаясь, --

то, что я сказал насчет Сары... знаешь... ты не подумай чего плохого или что

я несправедлив к ней... Она женщина честная, верная. И ведь, право, жизнь у

нее очень нелегкая. Я скорее откушу себе язык, чем скажу про нее плохое. У

всякого свое. Проклятая бедность -- вот в чем дело. Верно?

-- Ты всегда так хорошо относился ко мне. Том.

Я этого никогда не забуду. И я знаю, у Сары, несмотря на все, самые

лучшие намерения.

-- Я не смогу сделать тебе никакого свадебного подарка, -- сказал Том

виноватым тоном, -- Сара и слышать не хочет. Она говорит, -- когда мы

женились, мои родственники нам тоже ничего не подарили. Но все-таки у меня

для тебя есть сюрприз. И ты ни за что не угадаешь, какой.

Саксон посмотрела на него вопросительно.

-- Когда ты сказала, что выходишь замуж, мне сразу же пришла одна

мысль. Я написал брату Джорджу и попросил его прислать эту вещь для тебя. И

он ее прислал. Я ничего тебе не говорил, потому что боялся, не продал ли он

ее. Серебряные шпоры он действительно продал -- должно быть, деньги были

нужны. А эту вещь я просил его выслать мне на мастерскую, чтобы не

раздражать Сару, и вчера вечером потихоньку принес ее и спрятал в дровяном

сарае.

-- Наверно, что-нибудь принадлежавшее отцу? Да? Правда? Скажи скорее,

что?

-- Его сабля.

-- Та, которую он брал с собой, когда ездил на чалом коне? Ах, Том! Ты

не мог мне сделать лучшего подарка! Идем обратно. Я хочу сейчас же ее

видеть. Пройдем потихоньку с черного хода. Сара в кухне стирает и раньше чем

через час белье развешивать не будет.

-- Я говорил с Сарой насчет того, чтобы отдать тебе старый материнский

комод, -- шептал Том, пробираясь с Саксон по узкому проулку между домами, --

но она встала на дыбы и заявила, что Дэзи была не только твоей, но и моей

матерью, хоть у нас и разные отцы, что комод этот всегда принадлежал ее

роду, а не семейству капитана Кита, и что, значит, он мой, а раз он мой, так

она...

-- Не беспокойся, -- возразила Саксон. -- Вчера вечером она мне продала

его. Сара ждала меня и была очень возбуждена.

-- Странно. Она сердилась на меня весь день после того, как я заговорил

с ней об этом. Сколько ты ей отдала за него?

-- Шесть долларов.

-- Грабеж! Разве он стоит этих денег? -- возмутился Том. -- Он очень

старый и с одного боку треснул!

-- Я бы дала и десять. Я не знаю, что бы дала за него, Том. Ведь он

мамин, ты же знаешь. Я помню, как он стоял у нее в комнате, когда она еще

была жива.

В сарае Том достал спрятанное в дровах сокровище и развернул бумагу, в

которую оно было завернуто. Перед ними оказалась ржавая зазубренная тяжелая

сабля старинного образца, какую обычно носили кавалерийские офицеры в

Гражданскую войну. Она висела на изъеденном молью поясе из плотного

малинового шелка, украшенном тяжелыми шелковыми кистями. Саксон в нетерпении

почти вырвала ее у брата, вынула из ножен и приложилась к холодной стали

губами.

Наступил последний день ее работы в прачечной. Вечером Саксон должна

была окончательно с нею распроститься. А на другой день в пять часов

пополудни они с Биллом пойдут к судье, и тот их поженит. Берт и Мери будут

свидетелями, потом они отправятся вчетвером в ресторан Барнума, и там, в

отдельном кабинете, состоится свадебный ужин. После ужина Берт и Мери

отправятся на вечеринку в зал Миртл, а Билл и Саксон поедут на трамвае на

Пайн-стрит. У рабочих медового месяца не бывает, и Биллу предстояло на

другой день в обычный час явиться на работу.

Все женщины в гладильной тонкого крахмального белья знали, что Саксон с

ними последний день. Многие за нее радовались, иные завидовали, что она

заполучила себе мужа и освободится от каторжной работы у гладильной доски.

Ей пришлось выслушать немало шуток по своему адресу, -- но такова была

участь всех девушек, выходивших замуж из прачечной, да и, кроме того, она

чувствовала себя такой счастливой, что не могла обижаться на эти иногда и

грубоватые, но всегда добродушные шутки.

Среди облаков пара, на фоне воздушного батиста и кисеи, быстро

скользивших под ее руками, перед нею одна за другой вставали картины ее

будущей жизни в маленьком домике на Пайн-стрит. И она, не смолкая, мурлыкала

себе под нос, переиначивая по-своему припев одной очень известной в то время

песенки:

Когда тружусь, когда тружусь,

Тружусь я ради Билли.

К трем часам усталость работниц-сдельщиц в этой душной и сырой комнате

достигла крайних пределов. Пожилые женщины тяжело вздыхали, молодые

побледнели, их черты заострились, под глазами легли черные тени, -- но все

продолжали с неослабным усердием водить утюгами. Недремлющее око старшей

мастерицы зорко следило за тем, чтобы вовремя предупредить любой

истерический припадок. Одна молодая девушка, сутулая и узкогрудая, была

тотчас же удалена из комнаты, как только старшая заметила, что она готова

потерять сознание.

Вдруг Саксон вздрогнула от дикого, нечеловеческого вопля. Натянутые

нервы не выдержали, и десятки женщин разом приостановили работу, -- одни

замерли, держа утюги на весу, у других они выпали из рук. Этот ужасный вопль

издала Мери, и Саксон увидела на ее плече странного черного зверька с

большими изогнутыми крыльями. Вскрикнув, Мери в испуге присела, и странный

зверь, взлетев над нею, метнулся соседней гладильщице прямо в лицо. Та

взвизгнула и лишилась чувств. Летающее существо бросалось туда и сюда, а

женщины вопили, визжали, размахивали руками, пытались выбежать из гладильни

или прятались под гладильные доски.

-- Да это просто летучая мышь! -- кричала старшая мастерица в

бешенстве. -- Что, вы никогда летучей мыши не видели? Съест она вас, что ли?

Но это были женщины из простонародья, и успокоить их оказалось нелегко.

Те, кто не мог видеть причины переполоха, но были взвинчены и переутомлены

не меньше остальных, тоже поддались панике и закричали: " Пожар! " Давка у

дверей усилилась.

Все они выли в один голос -- пронзительно, бессмысленно, отчаянно; и в

этом вое бесследно утонул увещевающий голос старшей. Саксон сначала просто

испугалась, но общая паника захватила и ее. Правда, она не кричала, но

бросилась бежать вместе со всеми. Когда орда обезумевших женщин хлынула в

соседнее помещение, все работавшие там присоединились к ней и тоже бежали от

неизвестной опасности. Через десять минут прачечная опустела, осталось

только несколько мужчин бродивших по комнатам с ручными гранатами и тщетно

пытавшихся выяснить причину переполоха.

Старшая мастерица, женщина серая, но решительная, была вначале тоже

подхвачена толпой, однако она вырвалась, повернула обратно и быстро поймала

незрячую нарушительницу спокойствия, накрыв ее бельевой корзиной.

-- Я не знаю, как выглядит бог, но черта я теперь видела, --

проговорила, захлебываясь смехом и слезами, взволнованная Мери.

Саксон очень сердилась на себя за то, что так перепугалась и вместе со

всеми бессмысленно бежала из прачечной.

-- Какие мы дуры! -- сказала она. -- Ведь это просто летучая мышь. Я

слышала о них. Они живут в лесу. Говорят, они совершенно безобидные, а днем

они слепые. Вот почему все и случилось. Просто маленькая летучая мышь!

-- Ну, ты меня не разуверишь, -- отозвалась Мери. -- Это, несомненно,

был черт. -- Она несколько раз всхлипнула, потом снова засмеялась нервным

смехом. -- Ты видела -- миссис Бергстром упала в обморок. А ведь оно едва

коснулось ее лица! Мне что-то село на плечо, а потом я почувствовала что-то

на шее -- точно рука мертвеца. Однако я не упала. -- Она снова засмеялась.

-- Может быть, я слишком напугалась, и мне было уже не до обморока...

-- Вернемся, -- предложила Саксон. -- Мы и так потеряли полчаса.

-- Ни за что! Хоть бы мне расстрелом грозили. Я иду домой. Да разве я

могу сейчас гладить? Меня всю трясет.

Одна из женщин сломала себе руку, другая -- ногу, у многих оказались

ссадины и ушибы. Никакие уговоры и объяснения старшей мастерицы не могли

заставить напуганных гладильщиц вернуться к работе. Они слишком

переволновались и разнервничались, и только немногие нашли в себе достаточно

мужества, чтобы вернуться в помещение прачечной за шляпами и корзинками

остальных. Лишь несколько девушек опять взялись за утюги. Среди них была

Саксон, и она проработала до шести часов.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒