ГЛАВА ПЕРВАЯ

⇐ ПредыдущаяСтр 16 из 57Следующая ⇒

Вечером, на другой день после свадьбы, когда Билл, возвращаясь домой,

поднялся на крыльцо, Саксон встретила его в дверях. Поцеловавшись, они пошли

рука об руку через гостиную в кухню, и Билл, остановившись на полдороге, с

удовольствием потянул носом.

-- Послушай, Саксон, у нас в доме ужасно хорошо пахнет! Это не только

запах кофе, хотя я различаю и его. Пахнет во всех комнатах, пахнет... ну я

не знаю чем, просто хорошо пахнет!

Пока он мылся над раковиной, она поставила на плиту сковородку. Вытирая

руки и наблюдая за женой, он издал одобрительное восклицание, когда она

положила на сковородку бифштекс.

-- Где это ты научилась жарить бифштекс на раскаленной сковородке без

масла? Это лучший способ, но почему-то женщины его не признают.

Когда она сняла крышку со второй сковородки, чтобы помешать кухонным

ножом какое-то аппетитное кушанье, он подошел к Саксон сзади, просунул руки

под ее опущенные локти, обхватил грудь и склонил голову ей на плечо, так что

его щека коснулась ее щеки.

-- М-м-м!.. Жареная картошка с луком, как, бывало, готовила моя мать.

Чудесная штука! И до чего хорошо пахнет!

Он отпустил жену, и его щека ласково скользнула вдоль ее щеки. Но затем

он снова обнял ее; она почувствовала его губы на своих волосах и слышала,

как он вдыхает их запах.

-- М-м-м!.. А как хорошо пахнет от тебя самой! Я раньше никак не мог

понять, когда говорили про женщину, что она упоительная. А теперь понимаю.

Но такой упоительной, как ты, я еще не встречал.

Он был несказанно счастлив. Причесавшись в спальне, он сел против нее

за маленький столик и, уже взяв в руки нож и вилку, сказал:

-- Знаешь, быть женатым очень приятно, а послушаешь всех этих женатых

людей... Даю слово, Саксон, мы могли бы их кое-чему научить. Мы можем дать

им много очков вперед и все-таки выиграть. Одним только я недоволен.

Мгновенно вспыхнувший в ее глазах испуг заставил его рассмеяться.

-- Тем, что мы не поженились раньше. Подумай, сколько дней я потерял!

Ее глаза засияли счастьем и благодарностью, и она поклялась себе, что

так будет в течение всей их супружеской жизни.

Они кончили ужинать, она убрала со стола и принялась мыть над раковиной

посуду. Когда он сделал попытку перетирать ее, Саксон схватила его за полу

пиджака и толкнула обратно на стул.

-- Сиди и радуйся, что можешь отдохнуть. Нет, нет, изволь слушаться!

Выкури сигару. Нечего следить за тем, что я делаю. Вот тебе сегодняшняя

газета. И если ты не очень спешишь прочесть ее, ты оглянуться не успеешь,

как я кончу с посудой.

Пока он курил и читал газету, она то и дело украдкой на него

поглядывала. Еще одного не хватает для полного уюта -- туфель.

Через несколько минут Билл со вздохом отодвинул от себя газету.

-- Бесполезно, -- сказал он. -- Я все равно не могу читать.

-- Почему? -- лукаво спросила она. -- Глаза болят?

-- Да нет. Что-то застилает их; это пройдет, если я буду смотреть на

тебя.

-- Сейчас, мой мальчик. Я освобожусь через минутку.

Прополоскав кухонное полотенце и вычистив раковину, она сняла с себя

фартук, подошла к Биллу и поцеловала его сначала в один глаз, потом в

другой.

-- Ну, теперь лучше?

-- Немножко получше.

Она повторила свое лечение.

-- А теперь?

-- Еще лучше.

-- А теперь?

-- Совсем хорошо.

Однако, подумав, он заявил, что правый глаз еще немного болит.

Во время лечения этого глаза она вдруг вскрикнула, словно от боли.

-- Что с тобой? Тебе больно?

-- Глаза. Они тоже ужасно заболели.

Тут они поменялись ролями, и Билл стал врачом, а она пациенткой. Когда

оба вылечились, она повела его в гостиную, где они ухитрились усесться

вдвоем в большом мягком кресле, стоявшем у открытого окна. Это была самая

дорогая вещь в доме. Кресло стоило семь с половиной долларов, и Саксон, даже

не мечтавшая о таком великолепии, ощущала в течение всего дня легкие уколы

совести.

В комнату лился свежий соленый запах моря, который по вечерам так

радует жителей приморских городов. На железнодорожных путях пыхтели паровозы

и слышался грохот поездов, замедлявших ход между молом и Оклендским

вокзалом; доносились крики детей, обычно игравших на улице в летние вечера,

и негромкие голоса хозяек из соседнего дома, вышедших посидеть на крылечке и

посудачить.

-- Что может быть лучше этого? -- прошептал Билл. -- Как вспомню о

своей меблированной комнатенке за шесть долларов, так даже грустно

становится! Сколько времени я зря потерял. Одно только меня утешает: если бы

я оттуда съехал раньше, я бы не встретил тебя. Ведь я еще месяц назад даже

не подозревал, что ты живешь на свете.

Его рука скользнула вверх по ее обнаженной руке и пробралась под рукав.

-- Какая у тебя свежая кожа, -- сказал он. -- Не холодная, а именно

свежая. Так приятно ее касаться.

-- Ты скоро сделаешь из меня холодильник! -- засмеялась она.

-- И голос у тебя какой-то свежий, -- продолжал он. -- Когда я слышу

его, у меня такое чувство, будто ты кладешь мне руку на лоб. Очень странно.

Я не знаю, как объяснить, но твой голос словно проходит через всего меня --

чистый и свежий. Как ветерок -- такой приятный, знаешь, когда он подует с

моря после -- жаркого, душного дня. А если ты говоришь тихо, твой голос

звучит мягко и певуче, точно виолончель в оркестре театра Макдоноу. И

никогда у тебя он не доходит до высоких нот, никогда не бывает резким,

визгливым, не дерет слух, как голоса иных женщин, если они сердятся или

возбуждены; они напоминают мне заигранную граммофонную пластинку. А твой

голос так и льется в душу, я даже дрожать начинаю, будто от свежести. Просто

наслажденье. Мне кажется, у ангелов, если только они существуют, должен быть

такой голос.

Несколько минут прошло в молчании; она чувствовала такое невыразимое

счастье, что только провела рукой по его волосам и без слов прижалась к

нему. Затем Билл продолжал:

-- Хочешь знать, кого ты мне напоминаешь? Видела ты когда-нибудь

молодую породистую кобылу с блестящей атласной шерстью и до того нежной

кожей, что на ней остается след от малейшего прикосновения хлыста? Она такая

чуткая, нервная, а может превзойти выносливостью самую крепкую необъезженную

лошадь, -- и в один миг разорвать себе сухожилия или простудиться насмерть,

если проведет ночь без попоны. Такие лошади -- самые прекрасные создания на

свете; они стройные, сильные, неясные, и обращаться с ними нужно очень

бережно. Знаешь, как со стеклянной посудой: " Осторожно, бьется, не

переворачивать, не бросать наземь! " Ты напоминаешь мне такую лошадку. И мое

дело присмотреть, чтобы обращение с тобой было самое аккуратное. Ты так же

не похожа на других женщин, как породистая кобыла на рабочих кляч. Знаешь,

ты кто? Ты чистокровка. Ты и стройна по-особому и порывиста... А уж

сложена... Знаешь, какая у тебя фигура? Да, да, куда до тебя Анетте

Келлерман. Она австралийка, ты американка. Но разве американки такие?.. Ты

особенная. Ты -- первый класс... Нет, я не знаю, как объяснить... Остальные

женщины сложены не так. Ты будто из другой страны. Прямо француженка. И

сложением и тем, как ты ходишь, садишься, встаешь, просто ничего не делаешь,

-- всем ты напоминаешь француженку, и даже лучше...

Билл, никогда не выезжавший из Калифорнии и не ночевавший ни одной ночи

вдали от своего родного Окленда, не ошибся. Саксон была прекрасным цветком

на англосаксонском дереве; необычайно маленькие руки и ноги, узкие кости,

пластичность тела и движений -- все в ней напоминало одну из тех женщин

давнего прошлого, которые произошли от смешения французов-норманнов с

крепким племенем саксов.

-- А как на тебе сидит платье! Ты точно срослась с ним. Оно такая же

часть тебя, как свежесть твоего голоса и твоей кожи. И всегда ты так хорошо

одета, что, кажется, лучше и быть не может. А ведь ты знаешь: мужчине очень

приятно показываться с женщиной, когда она одета, как картинка, и слышать,

как другие парни говорят: " С кем это сегодня Билл? Правда, прелесть? И я бы

от такой не отказался! " Ну, и все в таком роде.

И Саксон, прижавшись к его щеке, чувствовала, что она вполне

вознаграждена за долгие часы ночного бдения, когда после мучительного

трудового дня ее голова невольно клонилась над шитьем: она старалась

восстановить в памяти и украдкой перенять фасоны тех нарядных вещей, которые

каждый день разглаживала.

-- Знаешь, Саксон? Я придумал тебе новое имя. Ты мой Эликсир Жизни. Вот

ты кто!

-- И я тебе никогда не надоем? -- спросила она.

-- Надоешь? Да мы же созданы друг для друга!

-- Разве не удивительно, что мы встретились. Билли?

Ведь мы могли никогда и не встретиться. Это чистая случайность...

-- Значит, такие уж мы счастливцы! -- воскликнул он. -- Так нам было на

роду написано!

-- А может, наша встреча больше, чем счастливая случайность, --

задумчиво проговорила она.

-- Наверняка. Мы должны были встретиться. Мы не могли не найти друг

друга.

Они замолчали и сидели в тишине, не замечая времени, отдавшись любви,

невыразимой словами. Затем она почувствовала, как он привлек ее ближе, и его

губы прошептали у самого ее уха:

-- А не пойти ли нам спать? Много вечеров провели они так вдвоем; а

случалось, они вносили в них некоторое разнообразие -- ходили на танцы, в

кинематограф, в театр Орфей или театр Белла, либо на музыку, которая играла

вечером по пятницам в городском парке. Порой по воскресеньям Саксон брала с

собой завтрак, и они уезжали в горы в коляске, запряженной Принцем и

Королем, которых хозяин по-прежнему охотно давал Биллу для проездки.

Каждое утро Саксон просыпалась от звонка будильника. В первый день их

совместной жизни Билл настоял на том, чтобы встать вместе с ней и развести

огонь в плите. В этот раз Саксон уступила ему, но затем стала накладывать

дрова с вечера, так что утром оставалось только поднести к ним спичку. И она

убедила его, что можно еще подремать в постели, пока завтрак не будет готов.

Первое время она готовила ему завтрак, затем с неделю он ходил домой

обедать. А потом был принужден брать что-нибудь с собой. Все зависело от

того, в какой части города он работал.

-- Ты неправильно себя поставила с мужем, -- заявила ей однажды Мери.

-- Ты так ухаживаешь за ним, что окончательно его избалуешь. Это ему за

тобой ухаживать надо, а не тебе за ним...

-- Да ведь зарабатывает он, -- возразила Саксон. -- Его труд гораздо

тяжелее моего, а у меня свободного времени хоть отбавляй. И потом -- мне

хочется ухаживать за ним, потому что я его люблю... Ну и... просто... мне

хочется.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒