12. КАЛЛУМ

11. АИДА

Мой муж провел ночь в отделении неотложной помощи. Думаю, аллергия на клубнику была довольно серьезной. Это не компенсирует недель, проведенных Себастьяном в больнице, месяцев реабилитации и потерянного баскетбольного сезона, но это хоть что-то.

Кроме того, это позволит мне пропустить фарс со свадебными фотографиями, ужином, танцами и прочей ерундой, в которой я не хотела участвовать. Плохо, что мне пришлось врать в церкви, в присутствии священника. Я не верующая, но от этого лучше не становилось. Благочестивая чепуха была вишенкой на хреновом мороженом.

Мы с Каллумом должны были поехать в Four Seasons, чтобы скрепить наш союз, но опять же, ничего не вышло. Вместо этого я поднимаюсь в номер для новобрачных одна, сбрасываю туфли, снимаю колючее кружевное платье и заказываю столько еды в номер, что консьержка начинает беспокоиться, когда я говорю ей, что нужна только одна вилка.

В общем, ночь удалась на славу. Я пробую все виды тортов, которые есть в меню, и смотрю старые эпизоды сериалов «Закон и порядок» и

«Проект Подиум».

Утром не так весело. Мне нужно собрать вещи и поехать в особняк Гриффинов на берегу озера. Потому что именно там я теперь буду жить. Это мой новый дом.

Садясь в такси, я чувствую глубокую горечь по отношению к отцу и братьям. Они дома, в доме, где я родилась, где я прожила каждый день своей жизни. Они могут оставаться там, в кругу семьи, а я вынуждена идти прямо в логово льва. Мне придется жить среди врагов до конца своих дней. В окружении людей, которые ненавидят и не доверяют

мне. Никогда не будет по-настоящему комфортно. Никогда не будет по- настоящему безопасно.

Особняк Гриффинов выглядит грозно и сверкающим, когда я подъезжаю к нему. Я ненавижу идеально ухоженные газоны и сияющие окна. Ненавижу, что все в их жизни должно быть так идеально, так бездушно. Где же разросшиеся деревья или кусты, которые сажают, потому что им нравится, как пахнут цветы?

Если бы вы сказали мне, что в их саду полно пластмассовых растений, я бы не удивилась. Все, что они создают, делается для внешнего вида, не более того.

Например, как Имоджен Гриффин стоит в дверях, чтобы поприветствовать меня. Я знаю, что ей на меня наплевать, кроме того, что я помогу продвинуть карьеру ее сына и, возможно, обеспечу ей внуков.

Конечно, как только я оказываюсь внутри, маска спадает.

— Это был тот еще трюк, — говорит она бледными губами. — Я полагаю, ты знала, что у него аллергия.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — отвечаю я.

— Не надо врать, — её е глаза сверлят меня голубым огнем. — Ты могла убить его.

— Послушайте, — говорю я, — Я не знала, что у него аллергия. Я ничего о нем не знаю. Мы чужие люди, забыли? Может, сегодня мы и женаты, но я чувствую себя так же, как и вчера, словно я вас совсем не знаю.

— Вот что тебе следует знать обо мне, — говорит Имоджен, ее голос звучит резче, чем когда-либо слышали дамы Загородного клуба. — Пока ты часть этой семьи, я буду помогать тебе и защищать тебя. Но каждый здесь имеет свой вес. Мы работаем вместе, на благо нашей

империи. Если ты угрожаешь тому, что мы строим, или подвергаешь опасности кого-то из семьи, то, как только ты ляжешь спать в ту ночь, ты больше никогда не проснешся. Ты меня поняла?

Ха. Это та Имоджен Гриффин, которую я искала. Сталь, скрывающаяся за светской львицей.

— Я понимаю концепцию семейной верности, — говорю я ей.

Видеть себя частью семьи Гриффинов — это совсем другое дело. Имоджен смотрит на меня еще минуту, затем кивает.

— Я покажу твою комнату, — говорит она.

Я следую за ней по широкой, изогнутой лестнице на верхний этаж.

Я здесь уже была однажды. Я знаю, что слева — комнаты девочек и хозяйские апартаменты, принадлежащие Имоджен и Фергюсу. Имоджен поворачивает направо. Мы проходим мимо библиотеки, от которой не осталось и намека на дымящиеся руины. Я не могу удержаться, чтобы не заглянуть внутрь. Похоже, Имоджен уже сделала ремонт, заменив ковер и перекрасив стены. Теперь они бледно- голубого цвета, а на окнах вместо штор — жалюзи. Даже камин обновился: у него новый фасад из белого камня и стеклянный корпус для решетки.

— Больше никаких несчастных случаев, — говорит Имоджен.

— Намного безопаснее, — соглашаюсь я, не зная, смеяться мне или смущаться.

Мы идем по длинному коридору к другой отдельной комнате, похожей по размеру на хозяйскую. Когда Имоджен открывает двери, я понимаю, что мы находимся в комнате Каллума. В ней именно тот темный, мужской декор и порядок, которого я ожидала от него. Здесь вовсю пахнет мужским одеколоном, лосьоном после бритья, мылом и

нотками свежести с кровати, на которой он не спал. От этого запаха по моим предплечьям пробегают мурашки.

Я ожидала, что Гриффины предоставят мне отдельную комнату. Что- то вроде того, как в давние времена королевские особы жили в отдельных апартаментах. Я думала, что в худшем случае Каллуму придется навещать меня по ночам время от времени.

Но, видимо, они ожидают, что мы будем жить в одной комнате. Спать бок о бок на широченной низкой кровати. Чистить зубы у одной и той же раковины по утрам.

Это так чертовски странно.

У нас с Каллумом не было ни одного диалога, в котором бы не было ярости или угроз. Как я вообще смогу закрывать глаза по ночам?

— Я уверена, что здесь достаточно места для твоей одежды, — говорит Имоджен, разглядывая мой маленький чемодан. —Твой отец пришлет остальные вещи?

— Да, — говорю я.

Это всего лишь пара коробок. У меня не так много вещей. К тому же, я не хотела везти сюда ничего личного. Мое маленькое крестильное платьице, обручальное кольцо моей матери, старые фотоальбомы — все это может остаться на чердаке в доме моего отца. Нет причин перевозить их.

— Когда... Каллум вернется? — нерешительно спрашиваю я Имоджен.

— Он уже здесь, — говорит она. — Отдыхает у бассейна.

— О. Ладно.

Чёрт.

Я надеялась на более длительную передышку, прежде чем увидеть его.

— Я оставлю тебя, чтобы ты устроилась, — говорит Имоджен.

Не нужно много времени, чтобы разложить по местам туалетные принадлежности и одежду. Каллум предусмотрительно освободил место под одной из раковин в ванной и половину массивной гардеробной.

Ему действительно не нужно было оставлять одну сторону пустой. Моя одежда выглядит до смешного одиноко, болтаясь в этом пространстве.

Не то чтобы у Каллума было так много одежды. У него дюжина одинаковых белых рубашек, три синих, костюмы от угольного до черного, и такой же однообразный повседневный гардероб. Его одежда развешена с роботизированной точностью.

— Боже мой, — шепчу я, касаясь рукава одного из трех одинаковых серых кашемировых свитеров. — Я вышла замуж за психопата.

После того, как я разобрала вещи, не осталось ничего, кроме как искать Каллума.

Я спускаюсь по лестнице, размышляя, стоит ли мне извиниться. С одной стороны, он полностью заслужил. С другой стороны, я чувствовала себя немного виноватой, когда все его лицо распухло, и он сжимал и разжимал пальцы на горле.

Я все утро ела клубнику, думая, что это вызовет у него крапивницу. Может быть, испортит несколько наших дурацких свадебных фотографий.

На самом деле эффект был гораздо более драматичным. Если бы у Имоджен Гриффин не было эпинефрина, спрятанного в ее сумке Birkin, я могла бы сейчас быть вдовой, а не женой. Она бросилась к сыну и воткнула незакрытую иглу ему в бедро, а Фергюс вызвал скорую помощь.

Однако, когда я дохожу до площадки у бассейна, то вижу, что Каллум выглядит совершенно выздоровевшим. Он вовсе не отдыхает, а плавает круги. Его рука рассекает воду, как нож, блестящие капли сверкают на его темных волосах. Его тело выглядит стройным и сильным, когда он ныряет под воду, отталкивается от стенки и проплывает половину бассейна, прежде чем вынырнуть на поверхность.

Я сажусь на один из шезлонгов и смотрю, как он плавает.

На самом деле удивительно, как долго он может задерживать дыхание под водой. Наверное, Гриффины отчасти дельфины.

Я смотрю, как он проплывает еще дюжину кругов, и понимаю, сколько времени прошло, только когда он резко останавливается, опираясь руками о бортик бассейна и вытирая глаза от воды. Он поднимает на меня глаза и смотрит на меня с недружелюбным выражением.

— Вот ты где.

— Ага. Вот и я. Я разложила свои вещи в твоей комнате.

Я не называю ее «нашей» комнатой. Это совсем не похоже на нее.

Каллум выглядит не менее раздраженным перспективой делить тесное помещение.

— Нам не обязательно оставаться здесь навсегда, — говорит он мятежно. — После выборов мы можем начать искать свое собственное жилье. Тогда у нас будут отдельные комнаты, если ты хочешь.

Я киваю.

— Так будет лучше.

— Я заканчиваю, — говорит Каллум, готовясь снова оттолкнуться от стены.

— Хорошо.

— О, но сначала кое-что.

— Что?

Он зовет меня подойти ближе.

Я подхожу к бортику бассейна, все еще отвлекаясь на вопрос, должна ли я извиниться или нет.

Рука Каллума взлетает вверх и смыкается вокруг моего запястья. Рывком он тянет меня вниз, в воду, и обхватывает меня своими мощными руками.

Я так удивлена, что вскрикнула, выпустив воздух вместо того, чтобы втянуть его. Вода накрывает меня с головой, холоднее, чем я ожидала. Руки Каллума сильно сжимают меня, прижимая мои руки к бокам, так что я не могу ими пошевелить.

Бассейн слишком глубок, чтобы я могла коснуться его ногами. Вес Каллума тянет меня вниз, как наковальня. Он сжимает меня, как змея, прижимая к своему телу.

Я пытаюсь извиваться и бороться, но мне нечем пинаться, руки скованы. Легкие горят, пылают, пытаясь заставить меня вдохнуть, хотя я знаю, что втяну полный рот хлорированной воды.

Мои глаза непроизвольно открываются. Все, что я могу видеть, это ярко-телесный цвет, бушующий от моей бесполезной борьбы. Каллум собирается убить меня. Он собирается утопить меня прямо сейчас. Это последнее, что я когда-либо увижу — последний кусочек моего воздуха, поднимающийся к поверхности в серебристых пузырьках.

Я дергаюсь, начинаю терять сознание, когда перед глазами вспыхивают черные пятна.

Затем он наконец отпускает меня.

Я всплываю на поверхность, задыхаясь и кашляя. Я истощена от борьбы с ним. Трудно держаться на воде, когда мои мокрые джинсы и

футболка тянут меня вниз.

Он выныривает рядом со мной, как раз вне досягаемости моих извивающихся рук.

— Ты... ты, БЛЯДЬ! — кричу я, пытаясь ударить его.

— Как тебе нравится, когда тебе перекрывают воздух? — говорит он, глядя на меня.

— Я скормлю тебе всю гребаную клубнику в штате! — кричу я ему, все еще захлебываясь водой из бассейна.

— Да, попробуй. А в следующий раз я привяжу к твоим ногам чертово пианино, прежде чем брошу тебя в бассейн, — он переплывает на другую сторону и вылезает, прежде чем я успеваю доплыть до края.

Я жду, пока он уйдет, чтобы вылезти из бассейна, насквозь мокрая и дрожащая.

Подумать только, я собиралась извиниться перед ним. Что ж, я усвоила урок.

Каллум не знает, с кем играет. Он думал, что я испортила его дом раньше? Ну, теперь я здесь живу. Я буду видеть все, что он делает, слышать все. И я использую то, что узнаю, чтобы уничтожить его.

12. КАЛЛУМ

Я топаю в дом, все мое тело трясется от ярости.

Наглость этой гребаной девчонки, появившейся здесь со своим чемоданом, как будто она не пыталась меня убить. Как будто я не провел свою брачную ночь в больнице с гребаной трубкой в горле.

Она унизила меня на глазах у всех — сначала этим костюмом, а потом тем, что выставила меня слабым, хрупким, жалким.

Эта аллергия — самое постыдное, что есть во мне. Из-за нее я чувствую себя маленьким ребенком в очках с бутылкой колы и с сопливым носом. Я ненавижу, что это так иррационально. Ненавижу, что не могу ее контролировать. Ненавижу, что у меня такая нелепая уязвимость.

Я не знаю, как она об этом узнала, но тот факт, что она догадалась и использовала это против меня, приводит меня в полную ярость.

Поэтому я затащил ее под воду, чтобы дать ей попробовать ее собственное лекарство. Посмотреть, как ей понравится цепляться за поверхность и задыхаться, беспомощно сопротивляясь потребности дышать.

Мне стало легче. На минуту.

Но это также заставило меня почувствовать кое-что еще. Ее тело, извивающееся и бьющееся об меня.

Это не должно было выглядеть сексуально. И все же, мое сердце колотится не только поэтому...

— Кэл, — зовет мой отец, когда я прохожу через дверной проем кухни.

— Что? — я заглядываю на кухню и вижу, что он сидит за стойкой и ест одно из блюд, которые повар хранит в холодильнике.

— Где Аида? — спрашивает он.

— У бассейна, — говорю я ему, скрещивая руки на голой груди. Я не потрудился захватить полотенце, поэтому вода капает на кафель.

— Ты должен пригласить ее куда-нибудь сегодня вечером.

Поужинать. Может быть, на спектакль.

— С какой целью?

— Из-за твоего... несчастного случая... вчера ты не воспользовался номером для новобрачных.

— Я знаю об этом, — говорю я ему, стараясь, чтобы в моем голосе не было сарказма.

— Тебе нужно закрепить сделку, так сказать. Ты знаешь, что брак не является окончательным, пока он не заключен.

— Так ты хочешь, чтобы я трахнул ее сегодня вечером, ты это имеешь в виду?

Он откладывает вилку и смотрит на меня холодным взглядом.

— Не нужно грубить.

— Давай назовем лопату лопатой. Ты хочешь, чтобы я трахнул эту девушку, несмотря на то, что мы ненавидим друг друга, несмотря на то, что вчера она пыталась меня убить, потому что ты не хочешь, чтобы твой драгоценный альянс рухнул.

— Именно, — говорит он, снова беря вилку и выковыривая виноградину из салата Уолдорф. — И не забудь, это не мой союз. Он выгоден тебе больше, чем кому бы то ни было.

— Верно, — говорю я с горечью. — До сих пор мне это доставляло истинное удовольствие.

Я поднимаюсь наверх, снимаю плавки и включаю душ настолько горячий, насколько могу выдержать. Я довольно долго намыливаюсь, мою волосы, позволяя воде стекать мне на плечи.

Я знаю, что должен «сделать Аиду своей женой» во всех смыслах этого слова, но я сомневаюсь, что она будет в настроении для этого после того, как я почти утопил ее. Я никогда не был сторонником больших романтических жестов, но даже при самом либеральном толковании, я не думаю, что водный абордаж считается прелюдией.

На самом деле, я сомневаюсь, что она согласится пойти со мной на ужин. Что меня вполне устраивает. Она, вероятно, ест руками. Она только опозорит меня, если я поведу ее в какое-нибудь хорошее место.

Даже когда я слышу, как Аида входит в комнату, я остаюсь на месте, наслаждаясь горячим душем. Она может стоять там и дрожать от холода, мне все равно.

Я слышу, как она двигается, но не вижу, что она делает, потому что нахожусь здесь так долго, что стеклянное ограждение душа запотело от пара.

Поэтому я удивляюсь, когда Аида проталкивается внутрь, совершенно голая.

— Эй! — говорю я. — Какого хрена ты делаешь?

— Принимаю душ, очевидно, — говорит она. — Какой-то мудак затащил меня в бассейн.

— Здесь уже занято.

— Правда? — говорит она и смотрит на меня ничем не выражающим взглядом. — Спасибо, что проинформировал меня. Это тот вид острой наблюдательности и секретной информации, который наверняка обеспечит тебе место Олдермена.

— Сарказм — это низшая форма юмора, — говорю я ей самым невыносимым тоном моего отца.

— Брать у тебя уроки юмора — все равно что спросить у собаки, как удалить аппендицит, — отвечает она.

Она протискивается мимо меня, чтобы взять шампунь.

Ее оголенная рука касается моего живота, и я остро осознаю, что до сих пор мы не видели друг друга обнаженными.

Я привык к девушкам, которые поддерживают свое тело в мучительно стройном состоянии любыми способами — диетами, таблетками, пилатесом и даже хирургическим вмешательством. Аида, очевидно, не утруждает себя ничем подобным. Из того, что я видел, она ест и пьет все, что ей нравится, и, вероятно, уже много лет не видела беговых кроссовок. В результате она фигуристая, с мягким животом и большой задницей.

Но я должен признать... ее фигура чертовски сексуальна. Ей, наверное, будет неприятно слышать, что я такое говорю, но у нее классическая внешность секс-бомбы, как будто я могу надеть на нее меховое бикини, и она станет Ракель Уэлч из фильма «Миллион лет до нашей эры».

Любопытно, каково держать в руках ее мягкую плоть, смотреть, как она скачет на мне. Подбрасывать ее и манипулировать, не опасаясь, что она сломается, как палочная фигурка.

Ее гладкая смуглая кожа выглядит еще лучше, когда ее видно больше. Горячий душ придает ей розовый румянец, особенно на груди. Я стараюсь не смотреть на ее полные, округлые груди, но то, как мыльная пена скользит по ложбинке между ними, так отвлекает...

Теплая вода стекает вниз по ее телу, в впадину между бедер, где я вижу ее подготовленную киску, совершенно голую, мягкую, как бархат. Тот факт, что ее эпилировали для меня, по моим указаниям, невероятно возбуждает.

Аида такая дикая и непокорная. Заставить ее сделать что-либо, невероятный подвиг. Она решительно настроена злить меня, делать все

наоборот, что бы я ни сказал.

Чем больше она бунтует, тем больше хочется контролировать ее. Я хочу подчинить ее своей воле. Хочу заставить делать все, что скажу, ради своего же удовольствия...

Мой член набухает и тяжелеет между ног. Я замечаю, как трепещут черные ресницы Аиды, когда она непроизвольно опускает взгляд.

Она быстро отводит взгляд, смывая шампунь с волос. Но вскоре взгляд снова возвращается к моему телу.

Я знаю, что нахожусь в хорошей форме. Тренируюсь каждое утро, шестьдесят минут интенсивных силовых тренировок, а затем тридцать минут кардио. Шеф-повар готовит для меня макро порции блюд, чтобы обеспечить идеальное потребление белков, углеводов и жиров. Все это привело к мускулистому телосложению с солидным шестипалым торсом.

Глаза Аиды задерживаются на моем прессе и члене, который продолжает набухать под ее взглядом. Теперь он выделяется на фоне моего тела.

— Видишь что-то, что тебе нравится? — спрашиваю я ее.

— Нет, — отвечает она, упрямая как никогда.

— Ты чертова лгунья.

Я подхожу к ней ближе, так что мой возбужденный член касается ее обнаженного бедра. Мое бедро скользит между ее бедер, скользкое от мыла. Я запускаю одну руку в ее густые темные волосы, наматывая мокрую прядь волос на свою ладонь, а затем оттягиваю ее голову назад, чтобы она посмотрела на меня снизу вверх.

— Ты испортила нашу брачную ночь, — говорю я ей. — Ты знаешь, что мы не являемся настоящими супругами, пока не переспим.

— Знаю, — говорит она.

— Ты ведь не ела больше ничего ядовитого?

Прежде чем она успевает ответить, я снова прижимаюсь губами к ее губам.

Когда я поцеловал Аиду в церкви, это было только для того, чтобы закончить дурацкую церемонию. Сейчас же целую, потому что хочу снова почувствовать вкус ее рта. Я хочу прижаться к ней всем телом и провести руками по шелковистой загорелой коже.

Она невероятно мягкая. Не понимаю, как у человека с характером кактуса могут быть самые мягкие губы, плечи и грудь, которых я когда-либо касался. Я хочу провести руками по каждому ее сантиметру.

Сначала она жесткая и неподатливая, не хочет отвечать. Но когда мое бедро упирается в ее голую маленькую киску, когда я беру в руки ее груди, она задыхается, губы раздвигаются, позволяя мне просунуть язык в ее рот.

Теперь она снова прижимается ко мне, прижимаясь своей киской к моей ноге. Она целует меня в ответ, так глубоко, что я чувствую привкус хлорки на ее губах.

Я скольжу рукой вниз по ее животу, до самой киски. Провожу пальцами по идеально гладким складкам, любуясь тем, насколько она обнажена и открыта. Затем раздвигаю складочки и нахожу крошечный бугорок, набухший от жара душа. Обвожу средним пальцем вокруг него, тянусь вниз, чтобы проверить, насколько мокрой она становится от этого, затем снова возвращаюсь к самому чувствительному месту.

Она задыхается, когда я касаюсь ее там, и сжимает бедра вокруг моих, потираясь и прижимаясь к моей ладони киской.

Я ввожу в нее палец, заставляя стонать. Она стонет прямо мне в рот, глубокий и беспомощный звук.

Так и знал. Похотливая маленькая шлюшка. Она любит секс так же, как и я.

Прекрасно. Потому что, если она этого хочет, если ей это нужно, тогда она должна прийти ко мне. И это еще один способ контролировать ее.

Я глажу ее и провожу по ней пальцами, пока не чувствую, что ее ноги начинают дрожать. Ее дыхание учащается, а бедра сжимаются все сильнее, а она все ближе и ближе к кульминации.

Когда она уже на грани, я прекращаю прикасаться, убирая руку.

— Не останавливайся! — задыхается она, открывая глаза, глядя на меня.

— Если ты хочешь кончить, то сначала отсоси мой член, — требую

я.

Она смотрит вниз на него, такой твердый, что прям выпирает из

моего тела.

— Ни за что, чёрт возьми, — говорит она. — Я и сама все могу сделать.

Она прислоняется спиной к стене душа, просунув руку между бедер. Скользя пальцами между губами киски, тихо выдыхая. Я хватаю ее за запястье, отдергиваю руку.

— Эй! — кричит она, глаза снова вспыхивают.

— Отсоси у меня, или я не дам тебе кончить, — говорю я.

Она смотрит на меня, щеки раскраснелись от жары и от отвергнутого оргазма. Я знаю, что он кипит внутри нее, вращаясь, как циклон. Я уверен, что оно ноет в ней, заставляя страдать и мучиться, и, надеюсь, она чувствует себя достаточно отчаявшейся, чтобы сделать то, что требую.

Кладу руку ей на плечо и толкаю на колени.

Неохотно она берется за основание моего члена.

Ее губы раздвигаются, и я вижу блеск ее зубов. На мгновение задумываюсь, не совершил ли я ужасную ошибку. Не хочется лишиться члена из-за вспыльчивости моей жены.

Но тут ее теплый, влажный рот смыкается вокруг него, и в моем мозгу происходит короткое замыкание. Если раньше я думал, что ее губы были мягкими, я понятия не имел, как они могут ощущаться на болезненно чувствительной головке моего члена. Они скользят по мне, полностью обхватив. Ее язык скользит по нижней стороне, нежно облизывая и посасывая.

Черт возьми, она хороша в этом. Неудивительно, что Оливер Касл был одержим ею. Если бы она отсосала его член вот так хотя бы один раз, я мог бы представить, как он пойдет за ней на край земли, чтобы повторить снова.

Она скользит рукой вверх и вниз по стволу, ее рот и пальцы работают в тандеме. Другая ее рука тянется снизу и нежно обхватывает мои яйца, поглаживая нижнюю часть.

Все эти ощущения вместе приближают меня к оргазму... Пока она не опускает мой член и не встает снова.

— Вот и все, что ты получишь, — говорит она.

Боже, ее упрямство просто бесит. Если бы я сказал, что трава зеленая, она бы назвала ее фиолетовой, просто чтобы позлить меня. Я действительно должен воспользоваться возможностью, чтобы преподать ей урок.

Но и она, и я в этот момент хотим одного и того же. Редкий случай, когда наши импульсы совпадают. И мы хотим этого так сильно, что желание пересиливает злобу.

Аида кладет руку мне на шею, удерживая равновесие, пока выравнивает головку члена со своим входом. Затем обхватывает обеими ногами мою талию, и мой член проникает в нее во всю длину.

Я хватаю ее упругую задницу обеими руками. Я поддерживаю ее, когда она начинает двигаться на мне, ее руки обвивают мою шею, скользкое от мыла тело прижимается к моему.

Каким бы горячим ни был душ, ее киска еще горячее. Она сжимается вокруг моего члена, сдавливая то при входящем, то при выходящем толчке.

Я ошибался в своем предположении, что Аида не спортивная. Она ездит на мне с энергией и энтузиазмом сексуального Олимпийца. Я привык к девушкам, которые позируют в самой привлекательной позе, а потом ложатся на спину, чтобы дать себя трахнуть. Я никогда не был с кем-то настолько... нетерпеливым.

Когда она приближается к кульминации, она начинает двигаться еще быстрее, ее киска как тиски обхватывает мой член. Она опускается на меня снова и снова. От интенсивности ударов и температуры душа у меня кружится голова.

Но я ни за что, блядь, не отключусь. Я прижимаю ее спиной к стеклянной стене и трахаю еще сильнее, полный решимости доказать, что могу оттрахать ее в два раза сильнее.

Когда ее глаза начинают закатываться, то чувствую прилив триумфа.

— О Боже... О Боже... О Боже... Ох... Кэл...

Я выжимаю из нее оргазм. Он продолжается и продолжается, затягиваясь с каждым ударом моего члена. Это чертовски сексуально

— видеть, как с ее лица сходит непокорность, как она подчиняется наслаждению, проходящему через ее тело.

Я делаю это с ней. Я заставляю ее чувствовать это. Не важно, ненавидит она меня или нет, хочет ли она, чтобы это был кто угодно, только не я, она бессильна сопротивляться этому. Ей нравится, как я трахаю ее.

С этой мыслью я взрываюсь внутри нее.

Я имею в виду, я действительно взрываюсь. Оргазм, как атомная бомба, обрушивается на меня без предупреждения. Мои яйца — нулевая точка, и ударная волна проносится по всем нейронам, вплоть до кончиков пальцев рук и ног. Вслед за этим ощущением мой мозг не может посылать никаких других сигналов. Мое тело обмякло, и мне приходится опустить Аиду на пол, пока я не уронил ее.

Я приваливаюсь к противоположной стене душа, мы оба задыхаемся, раскрасневшись.

Аида отказывается встречаться со мной взглядом.

Впервые она не может посмотреть на меня. Независимо от того, как я пытался смотреть на нее свысока, она всегда была готова к вызову.

Но сейчас она медленно смывает воду, делая вид, что полностью поглощена мытьем.

Она назвала меня Кэл. Она никогда не делала этого раньше. Разве что для того, чтобы подшутить надо мной на вечеринке по случаю помолвки.

— Ну вот и все, — говорю я ей. — Все официально.

— Точно, — говорит она, все еще не глядя на меня.

Мне нравится ее смущение. Мне нравится, что я нашел брешь в ее броне.

— Приятно знать, что ты не совсем ужасна в сексе, — грубо говорю

я.

Теперь она смотрит на меня в ответ, глаза снова яркие и свирепые.

— Хотела бы я вернуть комплимент, — говорит она. Я ухмыляюсь.

Аида, ты маленькая лгунья. Продолжай в том же духе, и я вымою твой рот с мылом. Или, может быть, чем-то еще...

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒