ХЛЕБА РОССИИ 5 страница

Но март опять дохнул таким теплом, что не оставил никакой надежды - озимь пропала. За теплым мартом наступил сухой и жаркий апрель. Всё повторялось по прошлому году...

Только-только обосновались на новом месте, и вдруг совершенно неожиданное известие - из Соединенных штатов пришло приглашение на Международный конгресс по сельскому хозяйству, а точнее, на конгресс по болезням хлебных злаков. Приглашали двух советских ученых. Совет Труда и Обороны принимает решение: командировать известного фитопатолога Артура Артуровича Ячевского и Николая Ивановича Вавилова с выдачей им достаточных средств в золотой валюте для закупки семян, оборудования и научной литературы.

Если бы Вавилов знал. каких хлопот ему будет стоить эта поездка в Америку... В одном из писем он признавался: знай раньше - воздержался бы от этого предприятия. При этом, правда, добавил: " м. б. " - может быть, воздержался бы.

Нет, не воздержался бы, как никогда не отказался бы от своего предназначенья. Понимал: поездка эта необходима, она " Нам всем даст так много, что надо попытаться".

Двое советских ученых в Америке оказались в центре внимания, их приглашали в университеты, научные учреждения, на митинги, и всюду забрасывали вопросами.

Сообщая об этом на Родину, Вавилов писал: " Заключаем союз Америки и России в области прикладной ботаники".

Николай Иванович оценивал свою миссию скромно. Нет, они налаживали союз не только в области прикладной ботаники, они прокладывали путь к политическому союзу двух стране И это осознавали в Америке, я осознавая, писали в газетах: " Если все русские такие, то нам стоит дружить с Россией! "

Не Вавилов я Ячевский настояли на встрече с министром торговли США, Гувер сам пригласил их к себе. Говорили о недороде в истерзанной войной России, о голоде и необходимости благотворительной помощи. И пошли к российским портам корабли, груженые на этот раз не оружием, а хлебом - для голодающих Поволжья. Не велика помощь для истощенной, обносившейся, обнищавшей России, а все же кого-то спасла от голодной смерти. Спасибо и за это от имени спасенных. Спасибо американцам и Вавилову, по собственному почину исполнившему великую миссию в трудную для родного народа годину.

И все же главным для Вавилова-ученого был союз в области прикладной ботаники. Для достижения этой цели он побывал в Бюро растительной индустрии, две тысячи агрономов-разведчиков которого и были теми самыми " охотниками за растениями", собиравшими по всему свету семена новых культур и новых сортов. Пакетики с семенами, ящики с черенками и плодами ежедневно поступали от них со всех уголков мира. Именно здесь, в вашингтонском Бюро, Вавилов записал: " И существуют ли в мире еще порты, куда бы не заходили американские яхты с охотниками за растениями? " Пожалуй, не существовало уже не только портов таких, но и не было уголков, в какие бы не забирались американцы. Побывали даже в Якутии. Спросите, а что там было делать агрономам-" охотникам"? А вспомните, там вызревало три сорта пшеницы, успешно возделывался и ячмень.

В Америке Вавилов не только знакомился о работой родственных научных учреждений, ходил по теплицам, оранжереям, лабораториям, но и собрал большую коллекцию семян многих сельскохозяйственных культур, среди которых были и ценные сорта для засушливых районов нашей страны. В Нью-Йорке по своей инициативе и своей властью открыл специальное агентство - русское Отделение прикладной ботаники и селекции " с целью установления постоянных сношений с американскими опытными учреждениями, с целью сбора образцов растений и семян и научной литературы для русских опытных учреждений.

Задумайся, читатель, над этим фактом. Русское агентство в центре Америки, бойкотирующей Россию... Сколько же энергии надо было затратить! Какой же смелостью и независимостью мышления, каким вольным полетом мысли, высочайшим чувством долга перед страной и человечеством нужно было обладать!

Тут же, ни с кем не согласовывая, назначил и руководителя - во главе русского Отделения поставил давно живущего в Америке русского агронома и геоботаника Дмитрия Николаевича Бородина.

Кто, спросит дотошный читатель, финансировал это заморское учреждение? Признаюсь, этим вопросом я тоже задавался, и он меня ставил в тупик. Ну, в самом деле, не американские же организации взяли на себя все расходы по содержанию этой вдруг возникшей иностранной конторы? Наконец, ответ нашелся. Оказывается, существование Отделения обеспечил на полгода вперед сам же Вавилов, выдав Бородину деньги из тех сумм, которые предназначались для закупки семян и литературы.

И вот что интересно Кажется, никто даже не пожурил Вавилова за эту заранее несогласованную инициативу, за такую трату золотой валюты. Больше того, государственная казна, располагавшая мизерным запасом валюты, не отказалась от дальнейшего финансирования русского Отделения. Оно просуществовало, судя по переписке, не меньше трех лет. Теперь каждый ученый, отправлявшийся в Америку, получал от Вавилова адрес " нашенской территории" в Нью-Йорке, где приезжего россиянина не только привечали, но и помогали ему в наилучшем выполнении порученного дела.

Бородин справлялся с делом блестяще. В первое же полугодие он переслал в Россию около 20 тысяч сортов различных растений, собранных не только в Америке, но и в других странах, огромное количество литературы. Через Отделение было установлено общение не только с учеными Соединенных Штатов Америки и Канады, но и других стран. " В полном смысле слова, - писал Вавилов, - оно сыграло роль для русских опытных и сельскохозяйственных учреждений окна в мир" » А в письме Мальцеву в Каменную степь сообщал: " Из-за границы идет много книг и журналов. Вероятно, ни одно ботаническое учреждение в России не получает так много книг, как мы в настоящее время. Для Вас, вероятно, будет много нового, любопытного". В другом письме ему же пишет о новом поступлении литературы и заключает: " По книжной части мы, вероятно, богаче сейчас чем какое-либо учреждение в РСФСР".

Вавилов пробыл за границей восемь месяцев. За это время побывал не только в Америке, но и в Канаде, в Англии и Франции, в Германии и Голландии, в Швеции и Дании. Везде встречался с учеными, завязывал деловые связи. Всюду видели в нем талантливого представителя русской науки. Он свободно говорил на всех основных языках Западной Европы и это снимало всякие преграды в общении. Всюду, как и в Америке, могли сказать о нем: " Если все русские такие... "

Вернулся Вавилов, нагруженный тремя тысячами научных книг и брошюр. В портфеле лежали подписные квитанции на 279 периодических изданий различных научных учреждений многих стран мира. Он был убежден: чтобы не отстать, чтобы идти в ногу с веком, быть чуточку впереди, нужно знать каждое новое движение мысли в данной отрасли знания...

Недавно я зашел в одну из наших крупнейших сельскохозяйственных библиотек. Спрашиваю, выписывает ли она иностранную литературу.

- Гору, - ответили мне. - И весь этот Монблан лежит мертвым грузом, никто не опрашивает, не читает - не знают языка.

Иногда, правда, попросят перевести какую-нибудь статью, но и это бывает редко.

Мне стало стыдно. Я ведь тоже не могу ничего прочитать на языке оригинала. Поэтому и упрекать ученых - стыд не позволяет. И все же... Не только Вавилов, но и вое без исключения сотрудники, работавшие с ним, читали иностранную литературу в подлиннике. И это для них было так же естественно, как читать свои газеты, журналы, книги.

ВЫПАД ПЕРВЫЙ

" В московских " Известиях" меня тут на днях выругал кто-то за незнание о Мичурине, будто бы когда меня спросил кто-то в Вашингтоне о Мичурине, то я отозвался полным неведением о его существовании. Это, конечно, вздор. Послал Мичурину просимый им дикий рис", -• писал Вавилов Сократу Константиновичу Чаянову. Однако публично опровергать этот вздор не стал - пропустил мимо ушей.

А над российскими полями дули сухие, жаркие ветры. Дули почти не переставая. В Каменной степи, зафиксируют метеонаблюдатели, затишье наступало только 37 раз. Это за весь 1921 год! В июне посевы на открытых участках степи выгорели так, как выгорает трава вокруг костра. Земля покрылась глубокими трещинами. Почва постепенно вбирала в себя весь жар и температура её становилась выше температуры воздуха. Жар этот иссушал землю на большую глубину - испарилось, как потом подсчитают специалисты, более тысячи миллиметров влаги. Испарилось в четыре раза больше, чем выпало осадков за весь год.

Для большей наглядности подсчет сделают и в пудах, а, потом и в вагонах. Если допустить, что в вагон можно загрузить 1000 пудов воды, то с каждой десятины открытой степи испарилось, улетучилось в небо 678 вагонов воды. Уходили и растворялись в мареве эшелоны с водой. Вот она. главная причина засух и недородов. Да, количество выпадающих осадков безусловно влияет на урожай, но еще сильнее влияет на него испарение, не восполняемое даже самыми обильными ливнями.

Итак, в открытой степи улетучилось 678 вагонов воды с десятины. А сколько на участках, защищенных лесными полосами? На 223 вагона меньше! Значит, докучаевские лесные полосы сохранили на каждой десятине по 223 тысячи пудов воды. Иная тут, на межполосных участках, и влажность воздуха - она значительно выше, чем в открытой степи, а значит и благоприятнее для растительного мира.

Этот анализ принадлежит Григорию Михайловичу Тумину.

Имя его сегодня забыто даже специалистами. Однако в 20-х годах Тумин считался самым крупным после Докучаева знатоком русских черноземов. В научных публикациях его называли " выдающимся и оригинальным почвоведом", представлявшим докучаевскую школу. Добрым словом вспоминали его деятельность в качестве руководителя экспедиции, исследовавшей почвы Тамбовской губернии в 1911-1916 годах по методике, выработанной Докучаевым при обследовании почв на Полтавщине. После завершения этих работ остался работать на тамбовской сельскохозяйственной опытной станции. Однако в конце 1920 года, Заленский каким-то образом переманил его в Каменную степь заведовать почвенным отделом.

Не знаю, что побудило Тумина. уже известного профессора, принять это предложение? Он вполне мог претендовать на институтскую кафедру, или, по крайней мере, на заведывание пригородным полем. Нет, поехал на отдаленную от центров и дорог опытную станцию, где еще хозяйничали банды не только по ночам, но и белым днем. Возможно, обстоятельства вынудили его удалиться в глушь? Но вроде бы и причин таких не было. Остается одно: ему, ученому почвоведу докучаевской школы, хотелось поработать именно в Каменной степи. Как сам он признавался, " интереснейший для юга России опыт Докучаева заслуживает, чтобы на нем остановиться". Ему очень хотелось выяснить, " оказали ли лесные полосы за своё 20-30 летнее существование какое-либо влияние на природу степей? " И подтвердить правоту Докучаева, Или опровергнуть. Во всяком случае до тех пор, пока не будет такого анализа, докучаевский опыт не может считаться завершенным, доказанным.

В первой же своей статье, написанной здесь, Тумин попытался ответить именно на этот вопрос, к разрешению которого приступали и до него, однако война и последующие события помешали исследованиям.

Не ожидая лучшего времени, он приступает к кропотливому изучению почвы в открытой степи и, для сравнения, в межполосных пространствах, а также под полосами. Результат всюду один:

среди полос почва увлажнена лучше, чем по соседству в открытой степи.

Впервые для анализа изменений природы Тумин обращается к журналам метеорологических наблюдений, которые регулярно, по заведенному еще Докучаевым порядку, несмотря на все передряги, велись на. двух метеостанциях - в открытой стели и среди лесных полос. " Подтвердят ли они выводы о повышении увлажнения от открытой степи к степи лесных полос? " Подтвердили!

Осадков среди лесных полос выпадает больше. И так ежегодно. Больше не только в целом по году, но даже по всем периодам года.

А как обстоит дело с испарением? Те же многолетние метеорологические наблюдения подтверждают: между полосами влаги испаряется значительно меньше.

Тумин знал и без анализа, где урожая хлебов и трав выше. Однако как ученый он должен был задать себе этот вопрос и ответить на него сравнительными величинами. Во все годы урожайность была выше на межполосных пространствах. При этом во влажные годы она превышала на 14-15 пудов, а, в сухие - на 42-43 пуда зерна с десятины.

Дорогой читатель, не думай, что профессор Тумин занимался никчемным делом, доказывал очевидное. Нет, с цифрами в руках он опровергал бытовавшее среди многих ученых мнение, что лесные полосы не меняют природу степей. Расхожее это мнение живет и поныне.

Именно анализ всех данных, накопленных за много лет, позволил Тумину сказать: " Значение лесных полос громадно! " И добавить: " Это самая дешевая мелиорация, направленная на создание устойчивых урожаев".

Вот мысль, которая и сегодня должна бы владеть умами агрономов, мелиораторов и государственных деятелей.

Самая дешевая мелиорация, к тому же не нарушающая, а украшающая природу, создающая прекрасный ландшафт.

Прав, на все сто процентов был прав Василий Васильевич Докучаев - именно так можно преобразовать природу степей, избавить пашню от засух, а земледельца - от недородов.

И Тумин садится и пишет статью " Опыт борьбы с засушливыми условиями степного хозяйства путем искусственного лесоразведения".

" Итак, - подводит он в ней итоги, - лесные полосы оказали большое влияние на степь: увеличилась урожайность ржи, овса и трав. Всё это говорит о том, что влияние лесных полос сводится к тому, что данные площади степи как бы передвинулись к северу, потому что урожайность ржи, овса и трав от наших степей к северу тоже возрастает. Одним словом, благотворное влияние лесных полос на засушливые степи имеется налицо".

Этими словами Тумин мог бы и завершить статью, поставить точку. Однако он хорошо знал существовавшую точку зрения ученых о краткости жизни лесных полос в степи. В 25-30 лет, доказывали специалисты, их неминуемо постигнет смерть, они засохнут. И Тумин дописывает, явно опровергая эту точку зрения:

" Такое благотворное влияние будет продолжаться до тех пор, пока существуют полосы. Если они исчезнут, то осадки, испарение и урожайность вернутся к тому, что наблюдается в соседней открытой степи. Понятна отсюда необходимость сделать существование лесных полос длительным, сделать их, так сказать, " вечными". Забота о " вечности" полос - очередное дело. Такая забота наложит печать на характер изучения лесных полос, на выбор древесных пород, на способ возобновления полос и т. д. Способ возобновления полос должен быть таким, чтобы период возобновления но погашал влияния их даже временно".

Тумин уверенно намечал программу этого " очередного дела", осуществлять которое будут другие. И они окажутся на верном пути: забота о " вечности" лесных полос приведет их к успеху не только практическому, но и научному - лесные полосы и в степи могут жить " вечно", как вечно живет лес.

Однако и на этом он не поставил точку. У него было еще одно наблюдение, важное для степных лесоводов - сгодится им на будущее:

" Состоят ли лесные полосы из березы, или клена, или дуба - это мало меняет характер влияния их на природу степей. Зато ширина полос, густота их, высота, расстояние между ними, величина, района с сетью полос - имеют в данном вопросе большое значение".

Григорий Михайлович Тумин оказался прав. Он, почвовед, на многие годы опередил степных лесоводов, которые придут к таким же выводам.

В Каменной степи все еще было неспокойно. Миновали одни беды, начались другие. Но можно ли было предположить, что пережитые беды не самые страшные, что самые страшные начались потом?

Признаться, я, как автор этого исследования, был убежден, что с окончанием гражданской войны жизнь на степных опытных станциях наладилась. К тому же и выступавший на воронежском съезде Мальцев ни словом не обмолвился о каких-то иных бедах, кроме разрухи, запустения и зарастания пашни бурьянами. Ни малейшего отголоска нет и в статье Тумина.

И вдруг читаю рассказ Чаянова, о " Докучаевке":

" Переход её из рук белых к красным и наоборот, имевший место 23 раза, был сравнительно не опасен. Особенно внушали опасения проходившие банды, которые около станции овили себе стационарное гнездо".

Чаще других наезжала в Каменную степь самая жестокая и кровожадная банда, Колесникова, сколоченная на юге губернии еще во время Антоновского мятежа. Много раз битая регулярными частями, она, снова и снова возрождалась, становилась хитрее и изворотливее. Теперь она носилась по степным селениям и хуторам с красным знаменем впереди.

В воспоминаниях все налеты слились в один непрерывный кошмар. Почему-то каждый раз выводили на расстрел заведующего " Докучаевской" Романа Генриховича Заленского. Иногда белым днем, но чаще - по ночам. Бывало, уже ставили к стенке, уже щелкали затворы, но каждый раз сослуживцы и рабочие станции отмаливали у бандитов своего руководителя. Именно это имел в виду Чаянов, когда писал, что " в результате такта, энергии и связи с населением научного персонала станции, дополняемой удивительной спайкой всех служащих и рабочих станции, она была спасена и вышла, из годины тяжких испытаний сравнительно мало потерявшей в своем оборудовании".

Прикрытая лесными полосами, она была как бы спрятана от глаз и уже поэтому беззащитной. Налетавшие банды не всегда решались выйти за пределы лесных полос и нагрянуть в хозяйство Мальцева, находившееся на степном юру, на виду. Не все дерзали заскакивать и в школу на степном просторе. И всё-таки сколько же их было, подобных налетов, если на их фоне даже страшный период боев оказался " сравнительно не опасен"...

Да, опытная станция потеряла мало, но сколько раз бывал на волоске от смерти заведующий. И он не выдержал - осенью 1922 года Заленский навсегда покинул Каменную степь и Россию, уехал, по некоторым свидетельствам, к себе на родину в Польшу. Дальнейшая судьба его мне неизвестна.

ЗВЕЗДНЫИ ЧАС

В природе была. какая-то добрая успокоенность. Март миновал без ранних оттепелей - теперь каждый крестьянин знал: именно ранние оттепели двух прошлых лет душили озимь гибельными льдами. Апрель тоже не грозил никакими неприятностями - сырой, без перепадов температуры.

Все словно бы говорило: кончились твои муки, человек, живи и работай, начинается новая жизнь. И эта доброта рождала в человеке энергию, прилив новых сил.

" Ах, как много я посеял осенью", - упрекал себя Мальцев еще недавно. И действительно, на станции давно уже столько не высевали - 120 образцов озимой пшеницы и ячменей. И это еще не все, весной надо будет яровые хлеба сеять, а сил нет, да и денег по-прежнему нет...

Однако весной, сам того не заметил, мысли переменились. Он уже знал, - Вавилов сообщил в письме, - что из Америки, Франции, Англии и Германии поступает в Отдел огромное количество семян. Ясное дело, их нужно испытать, а пригодные - размножить. Знал, что немалую долю этого материала, около полутора тысяч образцов, уже отправили из Петрограда в Каменную степь.

Полторы тысячи образцов! Странно, цифра эта не пугала Мальцева. Об одном он теперь беспокоился: не хватит земли для опытов. Вот если бы Бобровское опытное поле залучить - оно оказалось бесхозным. Это еще 100 десятин хорошо обработанной земли рядом с полями Степной станции. Постройки не ахти какие, но всё же два жилых дома, лаборатория, есть люди, есть тягло, да и запас хлеба - тысяча пудов зерна - не лишним был бы в хозяйстве.

Правда, опытное поле временно подчинили " Докучаевке", но никаких опытов на нем она, не ведет - не нужно оно ей. Заленский не только не возражал, но и сам написал Вавилову: готов передать временно подчиненное ему учреждение. Мальцев вырабатывает целую стратегию, советует Вавилову как лучше провернуть это дело. И как бы между прочим сообщает: быстрее добивайтесь передачи Бобровского опытного поля, потому что Заленский скоро уходит, его заменит Георгий Николаевич Высоцкий, и тогда сделать это будет труднее.

Когда я впервые прочитал это письмо, то не поверил: мог ли Высоцкий приехать в Каменную степь? Да, он ученик Докучаева, да, участник " Особой экспедиции", но что из этого? Он уже несколько лет жил в Симферополе - заведовал в Крымском университете кафедрой почвоведения, а когда в 1920 году умер друг его и соратник Георгий Федорович Морозов, то унаследовал " в виде добавочной нагрузки" и его кафедру лесоводства. Потом обе эти кафедры отделили от университета и на их базе создали Крымский сельскохозяйственный институт. " Профессора жили дружной семьею со студентами, - вспоминал этот период жизни Высоцкий, - вместе обрабатывали сады и огороды, радовались первым овощам и получали большой урожай фруктов".

Ну не наивно ли было предлагать Высоцкому оставить институт дружный коллектив и ехать в Каменную степь? Нет, думал я, не могли ему предлагать такое. Что-то тут Мальцев напутал.

Однако жизненные пути логике не подвластны: как раз в тот год Высоцкий вполне мог оказаться в Каменной степи и принять " Докучаевку". Дело в том, что именно в это время Крымский сельскохозяйственный институт закрывался, и Высоцкий оставался без места.

Почему же в таком случае он отказался от предложения?.. Видимо, по единственной причине: не мог покинуть Симферополь, так как тяжело болела жена Елена Григорьевна. Она скончалась в 1922 году. Высоцкий оставил Крым только осенью 1923 года: его пригласили в Минск, куда он и переехал, заняв кафедру лесоводства в институте сельского хозяйства, и лесоводства.

Заведующим " Докучаевкой" стал Григорий Михайлович Тумин.

" На мой взгляд, - сообщал Мальцев Вавилову, - он едва ли справится с учреждением".

Однако очень скоро Александр Иванович переменил своё мнение: Тумин успешно оправлялся с делом и у них сложились добрые отношения.

В ответных письмах Вавилов ничего не обещает. Даже кажется, не очень склонен связываться с передачей Бобровского опытного поля Степной станции, так как " Опытный отдел Наркомзема очень чувствителен к своим опытным станциям и получить обратно Бобровское опытное поле можно, действуя лишь очень осторожно". И ни слова больше.

Однако вскоре пришло постановление о передаче Бобровского опытного поля Отделу прикладной ботаники и поручение Мальцеву - принять " со всем имуществом, с постройками, живым и мертвым инвентарем и с урожаем".

Степное отделение сразу сказочно разбогатело - получило 100 десятин земли и тысячу пудов зерна. Теперь можно будет существовать безбедно и без помощи из Петрограда, " путем самоснабжения" .

Правда, в начале мая из Отдела пришел и перевод на 50 миллионов рублей. Но это лишь на мелкие расходы. " Лошадь среднего качества, - сообщал в ответ Мальцев, - стоит 400 миллионов".

Прочитал Вавилов, усмехнулся: им там грех жаловаться, в северных губерниях лошади еще дороже, до 800 миллионов, и плохие.

Вавилов - Мальцеву 10. 6. 1922 года:

" Дорогой Александр Иванович.

Не высылаем денег, потому что их нет. Как мы сейчас существуем, описать Вам трудно. С февраля жалованья служащие не получают. На операционные расходы прислано около 600 миллионов в год, из которых мною отослано 100 в Саратов, 150 в Москву, 100 в Новгород, так как оттуда приезжали специально лица. По почте мы не решаемся пересылать, а пока поджидали Вас деньги все вышли. Займите, сколько сможете, и приезжайте, и мы постараемся Вам уплатить. Продавайте пшеницу, всё, что только можно. Только таким образом мы здесь и существуем... Такого трудного финансового положения, какое переживаем мы сейчас, еще Отдел не испытывал. Участь это не только наша, но и большей части учреждений Петрограда, и Москвы... "

Положение было отчаянным. Да, служащие привыкли и готовы терпеть, довольствоваться самым ничтожным. Но так продолжаться долго не может - без жалованья, при скудных пайках, которые выдаются не только не регулярно, но с месячным перерывом.

Вавилов шлет письма и телеграммы в Наркомзем: " Вопрос идет в сущности о жизни или смерти Отдела прикладной ботаники и селекции".

Выбил, выпросил. Перечислили несколько миллиардов рублей. Часть из них отложил для Степной станции: если никто не приедет оттуда, то сам повезет. Он решил непременно побывать летом в Каменной степи. Не любопытство его гнало, а дело: семенной материал продолжал поступать, и надо на месте решить, как быть дальше.

Собирался в июне. Поехал в июле. В Воронеже встретился со старыми знакомыми и уговорил Чаянова и профессора Кобранова отправиться вместе с ним в Каменную степь. Уговорил не без умысла: один стоял у руководства опытным делом в области, другой в сельскохозяйственном институте не последнюю роль играл.

Ну, хвались, Александр Иванович, показывай, чем богата опытная станция, двадцать три раза переходившая от красных к белым, от белых к красным.

Нечем Мальцеву хвалиться, нет ни амбара для хранения зерна, ни молотильного сарая, как нет и барака для рабочих. Два дома на юру ни разу не ремонтировались со дня постройки - вода не капает, а течет через крыши и потолки. Есть в хозяйстве три лошади, недавно приобрели, да две пары быков - вот и вся тягловая сила на двести десятин пахотной земли. А надо бы иметь ну не меньше семи лошадей и пяти пар быков.

- Не маловато ли?

- Да уж не до жиру, хотя бы столько. А на инвентарь, оставшийся после гражданской войны, и глаза не глядят - не инвентарь, а один лом, которым невозможно работать.

Нет, Александр Иванович, нехватками своими ты гостей не разжалобишь, они видели и не такую разруху, ты посевами похвались. Как ни трудно, а всё же почти полторы тысячи сортов самых разных культур высеял. Где в другом месте, дорогие гости, вы встретите такую коллекцию хлебов? То-то же...!

Вавилову очень хотелось быстрое поставить на ноги именно Степную станцию: в Отделе ужо накопилось дочти 25 тысяч сортов разных культур. По многим из них собраные самые полные в мире коллекции. Но все их надо высевать, проверять, изучать. Работы – уйма, а на станции ни тягла, ни орудий и купить не на что...

За время поездки у них установились очень хорошие отношения - в дороге всегда узнаются многие подробности, о каких в другой обстановке недосуг вспомнить и говорить. Вавилов и раньше знал, что Чаянов тоже окончил Московскую сельскохозяйственную академию, но именно теперь, в дороге, обнаружились и общие знакомые и общие воспоминания, что тоже сближало. Вавилов был на пять лет моложе, поэтому когда он еще только практиковался на Полтавском опытном поле, Чаянов уже работал. Волна столыпинского переселения, сорвавшая безземельных крестьян с родимых мест и донесшая их до самых окраин России, подняла на ноги и многих почвоведов - чуть ни все ученики Докучаева отправились на почвенные исследования вновь заселяемых районов. Не остался в стороне и молодой агроном Чаянов. Порыв сострадания к несчастным переселенцам занес его в полупустынную зону казахских степей, где он основал первый опорный участок переселенческого управления - Темирское опытное поле.

Еще в академии Чаянов глубоко уверовал, что сельскохозяйственная наука проявляет громадную силу своего воздействия на, практику лишь с того момента, когда она, выходит из стен лабораторий на, безбрежные поля, когда, делает участником своих достижений широкие массы населения. Движимый этой верой, он и взялся доказать, что и в условиях полупустыни под Актюбинском, при осадках менее 400 миллиметров, земледелие возможно.

Нет, поражения Чаянов не потерпел. За пять лет работы там он доказал и показал на практике: даже при осадках в 150-20 миллиметров можно при соответствующей агротехнике получать неплохой урожай.

Основав на пустом месте Темирское опытное поле, он, как и Докучаев в Каменной степи, сажал лесные полосы, которые тоже почти все прижились, и теперь там, должно быть, вот так же зелено, а была тоже голая степь без конца и края.

- Так вам ли не понять, дорогой Сократ Константинович, наши нужды. Без вашей помощи нам не поставить на ноги Степную станцию.

- Покорнейше просите, - подсказал, улыбаясь, Чаянов. Он любил, когда его просили о чем-нибудь, но любил и помогать.

- Покорнейше прошу, - в тон ему продолжал Вавилов, - буде то возможно, выделить из средств вашего опытного управления хотя бы небольшую сумму, ну, миллиончиков четыреста, для поддержания Степной станции.

- Мало просите, Николай Иванович, - сказал Кобранов на ухо, как бы по секрету.

- Так ведь это я только на мелкие расходы клянчу, - рассмеялся Вавилов. - Сократ Константинович и сам видел, какая на станции нехватка тягла. - Посмотрел на Чаянова, который чувствовал себя сейчас богатым распорядителем. - Так что туда бы еще хоть пару волов и пару крепких лошадок.

- Всё равно мало, Николай Иванович, - снова шутливо прокомментировал Кобранов. - Вы явно недооцениваете нашего Сократа Константиновича. Он же самый большой начальник по опытному делу в области.

- Ах, Ваше Превосходительство, я действительно недостаточно осознаю ваши возможности. Так, может, согласитесь кредитовать Степную станцию, как работающую не только на республику, но и на область? Было бы совсем хорошо, если бы персонал станции, помимо того жалованья, которого он фактически почти не получает из Петрограда, вы оплачивали по ведомости областного управления. Я думаю, что это было бы и вполне справедливо, и не обременило бы вашей сметы.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒