ХЛЕБА РОССИИ 2 страница

«Таким образом, фактически в нынешнем году имеется Саратовское отделение Бюро по прикладной ботанике. И если удастся выполнить все, что задумано, если год будет благоприятным и стихии минуют посевы, удастся получить большой материал и по сортоизучению и по генетике».

Нет, срывать сейчас Вавилова и перебрасывать на другой участок не было никакого смысла. Он делает то, что при нынешних условиях невозможно сделать в Каменной степи.

«Я вижу, что работа в Саратове у Вас закипела, – откликнулся Регель, не скрывая своего восторга. – Для такой широкой постановки в данное время требуется не только энергия, но и решимость. Очень рад, что у Вас таковая появилась».

Удивительно, как же быстро разнеслась эта добрая весть в научной среде: где-то под Саратовом среди всеобщего хаоса молодой ученый продолжает ставить опыты. Туда, к этому спасительному островку, потянулись специалисты из Петрограда и Москвы. Даже великий Прянишников приехал погостить к ученику своему. Сообщая об этом Регелю, Вавилов и его уговаривал наведаться: «командируйте себя... » Роберт Эдуардович обещал приехать «на хлеба» – в Петрограде очень голодно.

И все же вряд ли кто мог догадаться, что именно там, на опытном поле под Саратовом, уже начала зарождаться школа, которая прославит не только Отдел прикладной ботаники, но и отечественную науку.

Получал письма и Мальцев: и от Регеля и от Вавилова. Читая их он понимал: под Саратовом разворачивается такая работа, бросать которую было бы преступлением, тем более сейчас, когда во всех других местах заглохла всякая деятельность. Что ж, надо настраивать себя на длительное жительство в Каменной степи. И когда Мальцев сказал себе это. ему стало спокойнее: оказывается, неопределенность, временность своего положения и ожидание перемены очень мешают человеку нормально жить. Что-то бы и сделал, приступил бы к какому-то делу, явно нужному и интересному, да все медлишь. ждешь, что ты вот-вот уедешь отсюда.

Все, ему тут жить долго, а поэтому надо и обстоятельно устраиваться. Пора перебираться от родственников в дома на юру – хватит квартировать в стороне от опытной станции. Он занял ту же квартиру, в которой жил первый заведующий станцией Литвинов, на втором этаже двухэтажного каменного дома, построенного в 1913 году рядом с таким же домом, где была лаборатория и хранилась вся научная документация.

Эти два дома на степном юру да чуть поодаль от них несколько дощатых сараюшек и были опытной станцией, Степным отделением Бюро прикладной ботаники. Правда, Бюро уже давно переименовано в Отдел, однако прежнее название успело стать привычным и отказались от него не сразу. Пройдут годы, Отдел преобразуют в Институт, из памяти человеческой выветрится первоначальное его название, а здесь, в степи, вот это крошечное поселение народ долго еще будет называть «Бюро». До тех пор, пока один из умников, каких на Руси всегда хватало, приказом отменит это название и тем же приказом повелит именовать Бюро «Участком № 2», а где начинали свои работы докучаевская Экспедиция – «Участком № 1». И как ни странно, эти безликие номерные обозначения исторических мест приживутся на многие годы и дойдут до наших дней.

Март выдался теплый, ласковый. На белоснежной равнине проступили черные пятна – это вытаяли сурчиные холмики. Везде, куда ни глянь – эти холмики, от которых вся степь кажется рябой.

В апреле на бугорках появились сурки – сидят, греются на солнышке, посвистывают. Оригинальное зрелище! Перед глазами оживала первобытная картина девственной степи, какой она была еще 150-200 лет назад.

«Нигде бо видети человека, точию пустыня велия и зверей множество» – сообщал летописец, сопровождавший метрополита Пимена в Царьград по реке в XVI столетия.

Потом и в южные степи пришел оратай. И побежали перед плугом свистуны-сурки, побежали туда, где была еще нераспаханная степь – на пашне жить отказывались. А площадь их обитания все сужалась и сужалась, все меньше становилось и этих реликтовых зверьков, которых когда-то было множество.

Однако ж вот на пашне и не поселились. И не только на пашне. Ушли и с некосимого заказного участка, покрывающегося летом густой и высокой травой. Ушли даже со степных участков, огражденных лесными полосами. И еще приметил Мальцев и удивился: на межполосных степных квадратах нет и жаворонков, которые вне полос поют тысячами.

Да, в настоящем всегда есть отголоски и указания на далекое прошлое. Надо лишь уметь прислушаться, приглядеться. В девственных доисторических степях не все пространства были покрыты высокими травами, а лесами и того меньше – на это указывают типично степные обитатели, предпочитавшие открытую местность.

Сошел снег – и сурчиные холмики превратились в желто-серые бугорки – от массы цветущих лютиков.

Прошло еще несколько дней – и старозалежная степь, еще вчера нежно зеленевшая, покрылась ярким золотисто-желтым ковром. Это горицветы раскрыли свои бутоны. И вдруг по этому зеленому, ярко-золотистому ковру в одно утро вспыхнули синие узоры – зацвели фиалки, гиацинты, ирисы и вероники, раскрыл крупные бутоны степной пион-воронец, заголубела сон-трава.

Мальцев - Регелю 16. V. 1918 года:

«Сейчас нас очень беспокоит вопрос о кормежке. Вся здесь быстро взбудоражило до невозможности и мы все питаемся, чем придется. Соседние крестьяне открыли на наших заказных участках даже новую овощь – это молодые сочные побеги катрана Татарского, которые, как оказывается, совершенно могут заменять в щах капусту ( я думаю даже набросать об этом заметку, которую вышлю вам). Открытие это, однако, причиняет нам массу неприятностей – топчут участки, расшатывают столбики и т. п., не гладя на присутствие сторожа. которого совершенно игнорируют. Но гораздо опаснее предстоящий сенокос. Многие хорольские крестьяне говорят, что они будут косить там, где им понравится, на том основании, что теперь все должно принадлежать народу. Вероятно, придется мне обращаться в Таловский Совдеп за содействием против таких намерений... »

Я прерву здесь плавное течение большого письма, отправляемого в Петроград с жалобой на плохую кормежку. Мальцев конечно же знал, что неделю назад из Петрограда за подписью Ленина и наркома продовольствия Цюрупы была передана телеграмма всем губсовдепам: «Петроград в небывало катастрофическом положении. Хлеба нет. Выдаются населению остатки картофельной муки, сухарей, Красная столица на краю гибели от голода... »

Это был государственный приказ: взять хлеб в принудительном порядке у буржуя, взять его и у крестьянина, «который вернулся из чертова ада войны и впервые за жизнь свою, своих отцов и прадедов посеял и собрал свой хлеб на своей земле».

«Единственный человек, о котором я радикально изменил свое мнение, поближе узнав его, это Кожухов, – продолжал письмо Мальцев. – Как-то зимою Гринцевич хотел прогнать его за то, что он требовал или просил себе добавочной платы. Оказывается, это удивительно скромный, весьма трудолюбивый, очень практичный, наблюдательный человек, благороднейшей души. Я ходил с ним собирать растения, и выяснилось, что зимою, когда он не получал в течение 2-3 месяцев ни копейки денег. у него не было рубах и сапогов; он тогда и обратился к Гринцевичу с просьбой дать ему хотя бы какую-нибудь сверхсрочную работу, чтобы заработать себе на белье и сапоги. А Гринцевич его не понял и толковал это как нежелание работать. Само собой разумеется, что зимой босиком нельзя ни запрягать лошадей, ни привезти воды и т. п. Одним словом, Кожухов – это, по моему теперь глубокому убеждению, незаменимый для нас человек и я обращаю на него ваше внимание. У меня даже является мысль: он вполне заслуживает, чтобы быть назначенным младшим техником, хотя бы младшего склада. По своему развитию и сообразительности он много выше Ефимова, хотя и окончил только низшую сельскохозяйственную школу».

Я тоже хочу обратить внимание читателя на эту фамилию – Кожухов. Долгое время я не знал ни отчества, ни имени этого человека. «Заслуживает, чтобы быть назначенным младшим техником». Значит, исполнял какую-то рядовую должность. Однако строгий в оценках Мальцев поставил его, перед тем скомпроментированного, много выше техника Ефимова, которого отпустил « вследствие нужды» преподавать в Верхне-Озерскую сельскохозяйственную школу.

Никто в Каменой степи не мог мне сказать о Кожухове ничего определенного. Одни отвечали: был такой, но кто он, кем был и что с ним стало – неизвестно. Жаль. Однако я обращаю ваше внимание на этого человека в надежде, что след его мы еще отыщем.

Степь, недавно пустынная и безлюдная, вдруг оживилась – по ней бродили целые толпы женщин и детей. Они приходили сюда из тех дальних хуторов и деревень, куда захаживал Мальцев зимой и где записывал заметки об использовании дикорастущих растений в домашнем быту. Сейчас они словно бы демонстрировали ему, насколько ум народный, придавленный нуждою и голодом, изощряется, чтобы поддержать свое существование – рассредоточившись по степи, женщины и дети, кто кого опередит, на захват, обрывали молодые побеги катрана, набивая ими мешки.

Так вот почему на старой заповедной залежи, где еще несколько лет назад катран рос почти сплошь, – Мальцев это сам видел, – нынешней весной было всего несколько кустов, да и те оборвали.

Он, ботаник, давно обратил внимание на это растение, характернейшее в Каменной степи. Большие, шарообразные кусты его придавали чрезвычайно оригинальный вид степи: во время полного цветения катрана она кажется усеянной ярко-белыми шарами, раскатившимися по зеленому фону. Это происходит в конце мая. И как только раскатятся шары – жди полного расцвета степи, вслед за катраном зацветут почти все злаки.

Осенью высохшие его стебли обломаются у корня и, гонимые ветром, понесутся скачками по степи – так природа предначертала этому растению. типичнейшему представителю степной флоры, обсеменять большие пространства. Однако и ограничила, записав в его биологический код, как и сурку, право селиться только на залежных и целинных землях. Так что судьба этих двух реликтов может оказаться одинаковой, и ее не трудно предвидеть.

А обещанную заметку «Несколько слов о катране» Мальцев все же написал и выслал в Петроград - для напечатания в «Трудах по прикладной ботанике». Однако свет она увидит, как и другие его статьи, только в 1923 году.

Мальцев – Регелю – 30. V. 1918 года:

«Пишу Вам накануне назревающих здесь событий. Лиски уже заняты германо-украинскими войсками, которые, как говорят, приближаются к Боброву; поезда по балашевской ж. д. дальше Боброва уже не идут. В таловой смятение: отдан приказ эвакуировать экстренно в 5 дней элеватор. Бобровский уезд объявлен на военном положении. Циркулирует воззвание, призывающее все население от 18 до 40 лет с оружием в руках защищаться. Нет сомнения, что через короткое время мы можем быть совершенно отрезаны от Петрограда, может быть – на продолжительное и во всяком случае на неопределенное время. Досадно то, что наше отделение остается без всяких средств.

Я лично останусь здесь на отделении даже и в том случае, если мы будем совершенно отрезаны от Петрограда и разыграются какие-либо сражения. Как поступят прочие служащие – не знаю. Во всяком случае прошу вас не забывать нас. если мы будем отрезаны.

есть опасность, что мы останемся без хлеба, а уж без кормов – обязательно. Благодаря все время стоящим холодам трава не растет и степь стоит почти голая. Поскорее отвечайте, м. б. ваше письмо еще успеет дойти сюда».

В России разгорался пожар гражданской войны. Со всех сторон полезли интервенты – то ли задушить народившуюся советскую власть хотели, то ли, воспользовавшись дракой, ухватить лакомый кусок на прокорм себе.

В начале 1918 года немецкие войска захватили часть Украины и с гайдамаками вторглись в южные уезды Воронежской губернии. Однако, столкнувшись с ожесточенным сопротивлением частей Красной Армии и отрядов добровольцев, немецкое командование вынуждено было заключить перемирие – пока хватит и этого. Военные действия прекратились по всему Воронежскому фронту. Волна наступлений до. каменной степи не докатилась.

Мальцев – Регелю 3. 7. 1918 года:

«Немцы уже давно отступили от Лисок и хотя железнодорожное движение здесь еще не наладилось, но почта уже ходит исправно.

мы здесь все обнищали до крайности и сидим буквально без копейки денег. Дело дошло до того, что уже последний рабочий ушел от нас, так как платить нечем. Гринцевич, я и Татьяна Ивановна истратили решительно все, что у нас было, на поддержку отделения.

Грабежи, нападают на отдельных людей, даже на селения. Ничего купить нельзя – нет ничего.

3 мужика на станции, остальные женщины и дети. Таловский совдеп по просьбе выдал 3 винтовки с пулями для защиты.

Несмотря на это я все-таки продолжаю собирать растения и изучать каменностепную флору. Пока собрал все, что здесь выросло и к осени надеюсь исчерпать всю здешнюю растительность. Разобрался даже в ковылях и отыскал почти все формы».

Мальцев – Регелю 24. 7. 1918 года:

«Дорогой Роберт Эдуардович!

Отделение без копейки денег и хлеб может остаться неубранным. Вы пишите, что денежные переводы ни на Таловую, ни на Воронеж не принимаются. Ввиду безысходного положения станции я и Гринцевич решили послать к вам в Петроград за деньгами И. В. Кожухова.

Рабочих у нас сейчас нет никого – платить нечем. что же касается лошадей, то из двух имеющихся у нас одна уже давно лежит больна и вероятно издохнет, а другая настолько стара и так истощена, что производить на ней какие-либо полевые работы совершенно невозможно... »

И Кожухов отправился в путь с заданием: добраться до Петрограда и во что бы то ни стало вернуться обратно с деньгами.

Видимо, бывалый, рисковый и смекалистый человек, этот И. В. Кожухов, если решился на такую отчаянную поездку в одиночку, когда кругом банды, всюду грабят и убивают. Туда-то добираться не так страшно – он гол как сокол. А обратно поедет с немалыми деньгами, на которые у ворья и жулья тонкий нюх.

Добрался. И вернулся! В карманах и котомке доставил жалованье, причитавшееся им сразу за несколько месяцев. Правда, ни копейки не дали на хозяйственные нужды – значит, и дальше придется оплачивать все работы из своего жалования. И Мальцев пожурил посланца: мол, нечего было робеть перед Регелем.

А вообще-то он был доволен Кожуховым: вот кого надо ставить вместо Гринцевича, который очень уж часто стал выхваляться, что был «прикащиком» у графа, и граф давал ему полное право распоряжаться хозяйством и людьми. И было в этих нагловатых выхвалениях, в злых притязаниях что-то нехорошее, раздражавшее, в том числе и самого Мальцева, который больше всего боялся разлада в этом тесном мирке обитающих в доме на степном юру сотрудников...

А далеко на юге. пока еще где-то далеко, за доном, за линией фронта зашевелилась и сдвинулась казачья армия генерала Краснова. Она наступала сразу по трем направлениям, на одном из которых должна была оказаться и Каменная степь.

Мальцев – Регелю 3. 8 (н. ст. ). 1918 года:

«Положение здесь с каждым днем становится все грознее и опаснее. Переживем ли мы его? . . »

В ПОЛОСЕ БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ

Ах, как грустно было в степи. Все дни напролет с хмурого неба монотонно и ровно сеялся на землю дождик. Будто расплакалась сама природа и никак не могла выплакаться.

Весь август сыпался и сыпался мелкий дождик, мешая управиться с полевыми работами – хлеб все еще оставался в копнах, хотя давно надо было обмолотить его. И озимые не все посеяны. Не запасли и кизяков для отопления, а дров купить не на что.

Мальцев –Регелю 30. 8. 1918 года:

«Спешу сообщить вам, что сейчас через наш участок бегут эшелоны Красной Армии из Бутурлиновки; вероятно, уже через несколько дней весь этот район, включая Таловую, будет занят казаками и мы будем отрезаны от Петрограда.

Хлеб у нас еще не обмолочен, овес не свезен с поля, почва не обработана – деньги нужны до крайности. Мы все сложились и на свое средства до сих пор поддерживали хозяйство, но теперь и у нас привезенное Кожуховым жалованье истощается. Думаю, через неделю снова посылать к вам за деньгами. Очень прошу подготовить для хоз. нужд. станции хотя бы некоторую сумму денег».

По участку движутся отступающие войска, следом вот-вот нагрянут казаки. а крестьянин думает и говорит о неподготовленной земле, не свезенном с поля и необмолоченном хлебе.

По неубранным полям двигалась война, несущая смерть и страдания. Она сократит численность населения страны на 13 миллионов человек. Но и в этот страшный момент над всеми явлениями человеческой жизни в уме земледельца господствовала забота о хлебе насущном. Хлеб – вот та древнейшая связь, которая соединяет человека не только со всей окружающей природой, но и жизнью на земле. Все минется – останется земля и возделывающий человек.

Письмо Мальцева пробьется через хаос, через ряды войск и достигнет Петрограда не скоро. Не скоро и ответ вернется.

Регель – Мальцеву 15. 10. 1918 года:

«Дорогой Александр Иванович!

Кредиты за истекшее полугодие закрыты с 31 июля, а за текущее полугодие только вчера получена ПЕРВАЯ ассигновка, но только на часть испрашивавшихся. За деньгами пришлите в ноябре и предупредите посылаемого, чтобы он готовился ждать здесь 2-3 недели. Посылаю заверенную копию с постановлением Земельного Отдела воронежского Губернского Совета Рабочих и Крестьянских Депутатов от 29 августа за № 5410 о признании неприкосновенности земельного участка Степной опытной станции.

Желаю Вам в ваших стараниях спасти хоть кое-что от разрушения на нашей станции».

Однако Кожухов не сможет выехать ни через неделю, ни в ноябре – выберется лишь через четыре с половиной месяца.

По дорогам, напрямик по степи двигались отступавшие войска, катились обозы. Опытная станция, занимавшая возвышенное положение в степи и находившаяся поблизости от железнодорожного узла, – в 10 верстах от Таловой, – сделалась стоянкою сменявших друг друга войсковых частей и их штабов. В дома, из которых только что ушли солдаты, снова набивались целыми ротами. Вдоль лесных полос и под их защитой солдаты рыли окопы и траншеи. На крыше лабораторного дома, откуда просматривалась вся округа на несколько верст, устраивали наблюдательный пункт.

Сюда же, на подмогу, прибывали полки, сформированные в уездах из рабочих и крестьянских отрядов Красной гвардии. Рассредотачиваясь по степи, они окапывались у лесных полос, по кромкам оврагов и балок.

С юга, от Дона, надвигалась казачья армия генерала Краснова – ее и высматривали с крыши наблюдатели.

И закачались людские волны по степи: Бежали пешие, скакали конные. И яростные крики «ура» прокатывались то в одну сторону, то в другую. два дома на степном юру посреди Русской равнины переходили из рук в руки. По ним, как по единственному в степи ориентиру, пристреливались из пушек противоборствующие стороны. У этих двух домов сшибались в рукопашном бою.

На ограде у домов, на углах, на деревьях у дорог по всей Каменной степи белели наклеенные объявления, в которых разъяснялось. что это не имение, а опытная станция, что занимается она изучением хлебных культур и что всякий человек призван охранять все, тут имеющееся, не нарушать работу научных учреждений Каменной степи.

В кармане у Мальцева лежал мандат за номером 5410, признававший неприкосновенность Степной опытной станции. Однако какая бумажка могла уберечь, защитить дом или человека, когда войска сшибаются.

В октябре фронт переместился к Таловой, и опытная станция оказалась в тылу у казаков. Надолго ли?

В начале января 1919 года, разбитые под Таловой, они покатились за Дон. Снова через Каменную степь, по полям и дворам.

Мальцев - Регелю 13. 1. 1919 года:

" Служащие отдела, находящиеся на Степной опытной станции, в высокой степени пострадали во время военных действий, происходивших в сентябре на линии Таловая - Бутурлиновка, особенно при отступлении армии к ст. Таловой. Кучки отступающих вооруженных солдат врывались в квартиры служащих и под угрозой смерти, с бомбами в руках, производили грабеж, забирая всё, что могли несли, в особенности одежду, обувь и т. п. имущество. Чего же не могли уносить, били, напр. посуду, или рвали, напр. разрывали в клочки белье и т. п. Никакие просьбы, уговоры, ограждающие документы и даже слезы женщин не останавливали грабителей. Грабежи эти продолжались несколько дней, наводя на всех ужас. За ними на станции у нас останавливались штабы железного и др. полков с массою солдат, повозок и лошадей. Запасы фуража, продовольствия и топлива - всё это было съедено или уничтожено ими; была выбрана даже вся вода в колодцах; солдаты не слушались своего начальства, ломали на. костры наши изгороди, постройки, жгли наши перевозочные средства (сани и телеги), и если не грабили открыто, то хозяйничали в квартирах служащих, унося всякие хозяйственные и др. принадлежности. К этому нужно еще добавить, что участок Степной станции попал под артиллерийский обстрел, снаряды рвались на дворе участка и служащие вынуждены были скрываться в погребах. Многие не вынесли всех этих ужасов и до сих пор еще не могут оправиться от нервных потрясений, нуждаясь хотя бы в примитивном лечении. Им необходима скорейшая помощь, так как они свой долг выполнили до конца, - они не покинули своего учреждения даже в моменты смертельной для себя опасности и сохранили в целости все важнейшие научные материалы (собранные гербарии, образцы с заказных участков и т. д. ). Между тем в соседних казенных учреждениях Каменной Степи, как Докучаевская опытная станция, Бобровское опытное поле и школа даже заведующие этими учреждениями не имели сил оставаться и покинули их.

Имея в виду все вышеизложенное, я и обращаюсь к вам с покорнейшей просьбой - возбудить ходатайство о выделении единовременного пособия, хотя бы в размере месячного оклада как пострадавшим во время военных действий нижеследующим служащим, работающим на Степной станции: ассистенту В. А. Кузнецову, лаборанту Т. И. Громовой, техникам Н. Г. Трауцкому и И. Кожухову и специалисту А. Мальцеву".

Гегель - Мальцеву 20. 1. 1919 года:

" Дорогой Александр Иванович!

Прибыл Кожухов, не знаю, сумею ли я отпустить вам 20 тысяч, но постараюсь выбрать для вас и передать Кожухову до 15 тыс. Кроме того, постараюсь выбрать до 25 тысяч на постройки. Хорошо, что вам удалось удержаться на станции. Вот всё, что могу сказать. А ужасы такого рода успели уже войти в обычай за последнее полугодие, так что этим не удивите.

Ходатайство ваше о пособии служащим станции пошлю в Ученый Комитет, но считаю бесцельным. Так, например, меня обокрали вторично во время моей служебной поездки, т. е. обчистили мою квартиру во время моего отсутствия на 12 тысяч рублей, а ходатайство о выдаче мне 1/6 этой суммы (2 тыс. ) отклонено контролером.

Всего вам хорошего

Ваш. Роб. Регель".

А из-за Дона, куда войска Южного фронта потеснили изрядно побитые полки казачьей армии Краснова, снова надвигалась гроза. Главной ударной силой на этот раз являлась Добровольческая армия Деникина, подпираемая интервентами.

И опять потекли с юга войска, обозы, штабы. Не умещаясь на дорогах, они двигались напрямик через поля, подминая копытами, колесами, ногами вызревающие хлеба и травы.

Все на борьбу с Деникиным! Этот ленинский призыв прозвучал как набат, сзывающий на защиту Отечества, оказавшегося в смертельной опасности. Наступали решающие для революции дни – со взятием белогвардейцами Курска, и Воронежа до Москвы им будет рукой подать, 200 с небольшим километров.

Но чтобы взять Воронеж, Деникину нужно было проломить линию фронта, проходившую южнее Таловой.

И завязалась жестокая драка. Опытная станция много раз переходила из рук в руки вместе с её персоналом. Так что довелось повидать и кавалерийские, и рукопашные схватки, не однажды попадать под прицельный артиллерийский обстрел.

Казалось, здесь, в степи, сошлись все силы вздыбившегося мира, а несчастных служащих станции судьба призвала в свидетели, поместив в самое пекло войны. Не поэтому ли их не тронули, не лишили жизни ни красные, ни белые: пусть смотрят, запоминают - потом расскажут всем.

У них уже не осталось никакого имущества, какое могли унести, разбить или порвать солдаты, так что и забот о нём не было.

Единственным достоянием, которым владел Мальцев, был гербарий, насчитывавший около тысячи видов растений, собранных в степи. Он прятал и перепрятывал его с чердака в подвал, из подвала в подпол.

Против 40 стрелковой дивизии Красной армии, державшей здесь оборону, наступали войска Донской армии. Осенью они потеснили оборонявшихся, и 1 октября конница Мамонтова захватила Таловую. Однако ударом со стороны Калача конники Будённого 4 октября освободили Таловую - линия фронта снова отодвинулась в Каменную степь.

Смотрите, запоминайте.

Будённый повел свой корпус на Воронеж, захваченный генералом Шкуро в ночь на 1 октября.

Деникин бросил на прорыв конницу генерала Мамонтова, которой удалось занять Таловую.

Утром 24 октября конники Буденного, поддержанные стрелковыми частями, освободили Воронеж.

Началось планомерное изгнание деникинцев с воронежской земли и уже к середине декабря 1919 года вся губерния была. очищена от белогвардейских войск.

А свидетели наши словно онемели, от перенесенных ужасов и нервных потрясений лишились дара речи и письма. Только и сообщили в Петроград: опытная станция, почти два года отрезанная гражданской войной от центра, двадцать три раза переходившая из рук в руки, осталась не только без всяких средств, без тягловой силы, но и с поврежденными постройками, с изломанным инвентарем.

Но не была покинута на. произвол судьбы.

Не удивительно ли?

Почти два года по Каменной степи двигались и двигались полки, штабы, обозы Южного фронта. Шли пешие, скакали конные. Двигались то с севера на юг - от Таловой к Бутурлиновке, то вспять откатывались - от Бутурлиновки на Таловую. Мимо двух домов на степном юру прокатилось 23 красных потока и 23 - белых. Так что все бои за Таловую, все бои за Бутурлиновку, которые отмечены в истории гражданской войны, начинались или разворачивались тут, в Каменной степи, оказавшейся вместе с одиночными домиками опытных станций и их малочисленным персоналом в самом центре Южного фронта.

Можно лишь диву даваться, что живы остались, что ни одного из них не подхватили белые потоки, не выплеснули за кордон. И подхватили бы, и унесли бы - сделай только шаг один, выкажи лишь порыв или отчаяние. Но схлынули потоки - а они все тут, все на месте. Поднялись, как поднимается после хлестких ливневых дождей приникшая к земле трав.

Удивительно еще и потому, что в те грозные годы и в более тихих местах ликвидировались многие опытные поля и станции " как по причине нормальных и насильственных смертей заведующий (гражданская война, бандитизм), так и по причинам неоднократных грабежей и разгромов". Эти слова я взял из истории сельскохозяйственного опытного дела, написанной Чаяновым, о котором я уже упоминал. Он же привел и конкретный пример: " После революции Мичурин не был понят местным населением, и все его имущество, как и научные приборы, были у него отобраны".

В сентябре 1920 года к Мичурину заехал Вавилов и увидел " убогую полуразвалившуюся избушку, в которой жил и работал выдающийся плодовод нашего времени. В запущенном саду приходилось разыскивать замечательные гибриды, не было рук, чтобы привести сад в порядок".

Нет, в Каменной степи не только выжили, никуда не кинувшись, но еще и работали. Даже не верится, но документы подтверждают: весной 1919 года на станции было высеяно 32 образца зерновых культур. Выходит, еще и опытами продолжали заниматься!

Но больше ни слова об этом тяжком и страшном годе. Свидетели молчали. Ничего не рассказал и Мальцев. Потому, может быть, не рассказал, что некому было: Регель сообщил Мальцеву, что уезжает к своим бедствующим родственникам в Вятскую губернию, а в январе 1920 пришло трагическое известие - умер...

Роберт Эдуардович Регель, в последнее время сделавшийся " крайним пессимистом, готовым к смерти в любой час", умер неожиданно для всех. Прибыв по делам службы из Петрограда в Москву, он решил съездить на несколько дней в Вятскую губернию, - навестить семью, от голода и холода уехавшую из столицы. По дороге заразился сыпным тифом и 20 января 1920 года умер на. руках болезненной жены Эллы Федоровны в селе Грахово* Елабужского уезда. Умирая, Регель завещал все свое состояние - ценнейшую библиотеку - Отделу прикладной ботаники. Семья осталась без всяких средств, так как он " все силы и всю энергию тратил на созданное им дело, совершенно не интересуясь материальной жизнью".

В последние годы жизни профессор Регель входил в Комиссию естественных и производительных сил России при Академии наук - науки Бюро прикладной ботаники и селекции, - нынешние сотрудники ВИРа адрес указать не могли.

Я стоял у дома, который, должно быть, часто снился Мальцеву. Сюда приходили его письма с просьбой о помощи - совсем обнищали в Каменной степи. Сюда шагал через весь город Кожухов, посланный за тысячами. Здесь, вот у этих ворот, Регелю предстояло с двенадцати часов ночи до трех утра дежурить с винтовкой для поддержания порядка. Поэтому после работы он не пошел домой, а сел за письма. Одно из них - Вавилову.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒