Пятая картина

⇐ ПредыдущаяСтр 7 из 23Следующая ⇒

Долли и Анна. В доме Облонских.

ДОЛЛИ. Как, уж приехала?

АННА. Долли, как я рада тебя видеть!

ДОЛЛИ. И я рада. Ну, пойдем, я тебя проведу в твою комнату.

АННА. Это Гриша? Боже мой, как он вырос! Нет, позволь никуда не ходить.

ДОЛЛИ. А ты сияешь счастьем и здоровьем!

АННА. Я?.. Да. Боже мой, Таня! Ровесница Сереже моему. Прелестная девочка, прелесть! Покажи же мне всех.

ДОЛЛИ. Ну, так пойдем к ним. Вася спит теперь, жалко.

АННА. Шестеро?

ДОЛЛИ. Да.

АННА. Долли, он говорил мне. Долли, милая! Я не хочу ни говорить тебе за него, ни утешать, это нельзя. Но, душенька, мне просто жалко, жалко тебя всею душой!

ДОЛЛИ. Утешить меня нельзя. Все потеряно после того, что было, все пропало!

АННА. Но, Долли, что же делать? Как лучше поступить в этом ужасном положении?

ДОЛЛИ. Все кончено. И хуже всего то, ты пойми, что я не могу его бросить. Дети, я связана. А с ним жить я не могу, мне мука видеть его.

АННА. Долли, голубчик, он говорил мне, но я от тебя хочу слышать, скажи мне все.

ДОЛЛИ. Изволь. Но я скажу сначала. Ты знаешь, как я вышла замуж. Я с воспитанием maman не только была невинна, но глупа. Я ничего не знала. Говорят, я знаю, мужья рассказывают женам своим прежнюю жизнь, но Стива … Степан Аркадьич ничего не сказал мне. Ты не поверишь, но я до сих пор думала, что я одна женщина, которую он знал. Так я жила восемь лет. Я не только не подозревала неверности, но я считала это невозможным, и тут, представь, узнать вдруг весь ужас, всю гадость… Быть уверенной вполне в своем счастии, и вдруг … и получить письмо его к своей любовнице, к моей гувернантке. Я понимаю еще увлечение, но обдуманно, хитро обманывать меня … с кем же?.. Продолжать быть моим мужем вместе с нею … это ужасно! Ты не можешь понять …

АННА. О нет, я понимаю! Понимаю, милая Долли, понимаю.

ДОЛЛИ. Ты думаешь, он понимает весь ужас моего положения? Нисколько! Он счастлив!

АННА. О нет! Он жалок, он убит раскаяньем…

ДОЛЛИ. Способен ли он?

АННА. Да, я его знаю. Я не могла без жалости смотреть на него. Мы его обе знаем. Он добр, но он горд, а теперь так унижен. Главное, что меня тронуло – его мучают две вещи: то, что ему стыдно детей, и то, что он, любя тебя… да, да, любя больше всего на свете, сделал тебе больно, убил тебя. «Нет, нет, она не простит», – все говорит он.

ДОЛЛИ. Но как же простить, как мне опять быть его женою после нее? Мне жить с ним теперь будет мученье, потому, что я люблю свою прошедшую любовь к нему … Она ведь молода, ведь она красива. Ты понимаешь ли, Анна, что у меня моя молодость, красота взяты им и его детьми. На этой службе ушло все мое, и ему теперь, разумеется, свежее пошлое существо приятнее. Зачем я стараюсь, тружусь? Зачем дети? Ужасно, что душа моя перевернулась и вместо любви, нежности у меня к нему одна злоба, да. Я бы убила его и …

АННА. Душенька, Долли, я понимаю, но не мучь себя. Ты так оскорблена …

ДОЛЛИ. Что делать, подумай, Анна, помоги. Я все передумала и ничего не вижу.

АННА. Я его сестра, я знаю его характер. Он не понимает, как он мог сделать то, что сделал.

ДОЛЛИ. Нет, он понимает, он понимал! Но я … ты забываешь меня … разве мне легче?

АННА. Но, Долли, душенька, я понимаю твои страдания вполне, только одного я не знаю: я не знаю, насколько в душе твоей есть еще любви к нему. Если есть, то прости!

ДОЛЛИ. Нет.

АННА. Я знаю людей, как Стива. Эти люди делают неверности, но свой домашний очаг и жена – это для них святыня.

ДОЛЛИ. Да, но он целовал ее …

АННА. Я видела Стиву, когда он был влюблен в тебя. Я помню время, когда он, говоря о тебе, и какая поэзия и высота была ты для него, и я знаю, что чем больше он с тобой жил, тем выше ты для него становилась. Ты для него божество всегда была и осталась, а это увлечение не души его …

ДОЛЛИ. Но если это увлечение повторится?

АННА. Оно не может, как я понимаю …

ДОЛЛИ. Да, но ты простила бы?

АННА. Да, я простила бы. Я так простила бы, как будто этого не было, совсем не было.

ДОЛЛИ. Ну, разумеется, иначе бы это не было прощение. Если простить, то совсем, совсем. Ну, пойдем, я тебя проведу в твою комнату. Милая моя, как я рада, что ты приехала. Мне легче, гораздо легче стало.

Анна вышла к Стиве. Прошептала:

АННА. Стива... Идиот ты! Иди уже, и помогай тебе Бог.

Он бросил сигару, поняв ее, и скрылся за дверью. Вошла Кити.

Кити, душенька! Как я рада! Так теперь когда же бал?

КИТИ. На будущей неделе. Один из тех балов, на которых всегда весело.

АННА. Нет, душа моя, для меня уж нет таких балов, где весело. Для меня есть такие, на которых менее трудно и скучно … Стива мне говорил, и поздравляю вас, он мне очень нравится, я встретила Вронского на железной дороге.

КИТИ. Ах, он был там? Что же Стива сказал вам?

АННА. Стива мне все разболтал. И я очень была бы рада. Я ехала вчера с матерью Вронского, и мать, не умолкая, говорила мне про него; это ее любимец …

КИТИ. Что мать рассказывала вам?

АННА. Ну, например, он в детстве еще что-то необыкновенное сделал, спас женщину из воды. Она просила меня поехать к ней, и я рада повидать старушку и завтра поеду к ней. Однако, Стива долго у Долли в кабинете. Я покажу карточку моего Сережи. Сейчас …

В передней послышался звонок.

СТИВА. Кто это может быть? Верно, с бумагами. Войдите!

Вронский стоял, не снимая пальто, и что-то доставал из кармана. Он поднял глаза, увидал ее.

ВРОНСКИЙ. Нет, благодарю вас. Я только напомнить о завтрашнем обеде … Честь имею.

Вронский вышел.

СТИВА. И ни за что не хотел войти. Какой-то он странный.

АННА. В половине десятого заехать по пустяку и не войти … Кити! Из-за тебя?

Кити покраснела. Все переглянулись, ничего не сказав, и стали смотреть альбом Анны.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒