Примечание к части 4 страница

Как можно тише прохожу в комнату и, стараясь не потревожить сон моего омеги, укладываюсь в постель. Рассматриваю немного опухшее из-за слез лицо Кёнсу и в который раз виню себя за то, что не смог вовремя предотвратить это происшествие. Осторожно провожу ладонью по его волосам и закусываю губу. Самое страшное, что я ничего не могу сделать. Моему мужу плохо, моему мужу требуется помощь, а я даже не знаю, что с ним. Су чуть заметно дергает уголком губ и немного подается ко мне, из-за чего я чуть ли не плачу. Хочу, чтобы он всегда так реагировал на мои прикосновения, а не только во сне, хочу, чтобы он всегда улыбался, а не ходил как в воду опущенный.

Наверное, я привык просыпаться в примерное время пробуждения Кёнсу. Кое-как разлепляю глаза, но сегодня не слышу привычных, разрывающих мою душу на части всхлипов, даже наоборот: рядом, крепко обвив мою руку, спокойно (по сравнению с предыдущими ночами) спит омега. Он все равно хмурится и шмыгает носом, но по крайней мере не плачет, что уже радует меня. Осторожно поворачиваюсь, обнимаю его и с улыбкой прикрываю глаза, погружаясь в дремоту. Где-то в душе теплится надежда на то, что эта истерика была переломным моментом, после которого приступы Кёнсу пройдут совсем, и мы сможем жить как раньше. Очень хочу в это верить, хотя все равно боюсь на следующую
же ночь проснуться из-за слез моего мужа.

Чанёль даже не пошел на работу, а Бекхён попросил перенести занятие в агентстве, чтобы провести весь день с нами. Уже за завтраком они ненавязчиво пытались расспросить Су, что случилось с ним вчера вечером, но омега только виновато опускал голову и ничего не говорил, нервно кусая губы. Поняв, что из этого ничего не выйдет, Бекхён выставил нас из кухни и плотно закрыл дверь, напоследок сказав, чтобы мы даже не смели думать о подслушивании. Нам ничего не оставалось, только как кивнуть и усесться в гостиной, надеясь, что хотя бы у Бекхёна получится разговорить Кёнсу.

Наверное, я выгляжу очень напряженным, потому что Чанёль пытается непринужденно улыбаться и развеселить меня разговорами. Но я даже при всем желании не смогу говорить и молчу, только иногда киваю, не переставая смотреть на закрытую дверь кухни. Су-я, пожалуйста, расскажи хотя бы своему дяде-омеге, что с тобой происходит, тебе же самому будет легче. Хотя бы ради меня. Ради нас.

Не знаю, сколько мы просидели, но даже вечно упертый Чанёль перестал пытаться отвлечь меня и тоже смотрел на деревянную дверь, иногда нервно хлопая в ладоши. Конечно, он тоже волнуется за Кёнсу, тем более истерика омеги началась именно в его руках. Мне кажется, что он винит себя, но я уверен, что он не виноват ни в чем, все дело в самом Су, который слишком упертый и слишком глупый. Долго подбираю слова, но меня хватает только на «Ты не виноват. Просто поверь», а в ответ я получаю мягкую полуухмылку, потрепывания по голове и чуть слышное низкое «Спасибо». Кёнсу-я, зачем ты заставляешь волноваться не только меня, но и двух взрослых людей?

Когда Бекхён снова зовет нас на кухню, мы залетаем в комнату как ужаленные. Сразу же кидаюсь обнимать мужа, который… улыбается! Мягко, тепло и дружелюбно улыбается, скрепляя руки на моей талии. Бекхён просто волшебник, серьезно! Крепче стискиваю Кёнсу в объятьях и сам не понимаю, что шепчу ему на ухо, но он только кивает и крепче обнимает меня, утыкаясь в плечо. Надеюсь, что больше никогда не увижу его слез. А Бекхёна буду благодарить до конца своих дней.

Чанёль похлопал в ладоши и с видом счастливого ребенка предложил погулять по городу, посидеть в кафе или сходить в кино. Бекхён поддержал его и, получив наши согласные кивки, потащил приводить в порядок Кёнсу. Мы с Чанёлем только переглянулись и согласились с тем, что у нас в запасе часа два. Но нет – через полчаса оба уже были готовы и ждали нас. Да, я тогда очень удивился, потому что был уверен, что омеги меньше часа не собираются, но эти омеги какие-то неправильные. Хотя их расторопность мне нравится – не приходится терять много времени.

Наконец-то Кёнсу выглядит живым! Он уверенно сжимает мою ладонь своими пальчиками и о чем-то увлеченно рассказывает Бекхёну, широко раскрыв глаза и быстро жестикулируя свободной рукой, которой чуть не убивает подкравшегося сзади Чанёля. Альфа ловко уворачивается и с ошарашенным выражением лица смотрит на племянника, а после подхватывает волну смеха от веселящихся над ним омег. Тоже начинаю смеяться, но больше от облегчения. Я так боялся за Кёнсу, боялся, что он по глупости что-то сделает с собой, что окончательно замкнется в себе и перестанет реагировать на окружающий мир, а теперь вижу, что волновался зря. Су явно всего лишь нуждался в беседе по душам с понимающим его человеком, с тем, кому не придется много что объяснять.

Я по гроб жизни благодарен Бекхёну и столько же буду винить себя. Ведь Су мой муж, я должен был раньше догадаться, что ему будет куда лучше, если он поговорит с омегой, ибо они лучше понимают друг друга. О чем ему говорить с альфой? Бек точно очень хорошо подобрал слова, потому что ни одно мое действие не могло заставить Кёнсу выглядеть хоть чуточку живее, а он буквально за полчаса (хотя мне казалось, что прошла целая вечность) будто заново его собрал!

Абсолютно не обращаю внимание на идущий на экране фильм, полностью сосредотачиваясь на ощущении головы омеги на своем плече. Немного тяжело и неудобно, но зато Су очень-очень близко, не отталкивает меня, не плачет, даже наоборот – берет меня за руку и переплетает пальцы, удобнее укладывая голову на моем плече, не отрывая взгляд от экрана. Утыкаюсь носом в его макушку и улыбаюсь, прикрывая глаза. Как же я скучал по этим прикосновениям! Как же я счастлив, что Су снова одаривает меня мимолетными улыбками! Я точно самый счастливый альфа на свете, как бы странно это не звучало. Хотя где-то в душе сидят опасения, что Су снова будет биться в истерике ночью.

Всю дорогу до дома я не могу насмотреться на него. Слушаю его голос, впитываю каждое сказанное слово, ловлю каждую улыбку как ненормальный… хотя я такой и есть. Абсолютно ненормальный альфа. Даже когда мы заходим домой и уходим в свою комнату, не могу оторвать от него взгляд, чем явно смущаю собравшегося переодеваться парня. Вроде бы, усевшись на подоконник, отвлекаюсь на окно, но через секунду снова смотрю на омегу, который старается скрыться от моего взгляда, мило сжимая плечи и не смотря в мою сторону. Безумно милый. Встаю с насиженного места и подхожу к Су, тут же затягивая его в объятья и утыкаясь носом в его висок. Кён укладывает голову на моем плече и обхватывает мои руки, улыбаясь мне куда-то в щеку.

– Пожалуйста, скажи, что все будет хорошо, – шепчу я, заглядывая в его лицо.

– Все будет хорошо, – тихо вторит мне Су, но в его голосе слышу какие-то неуверенные нотки, которые заставляют меня нахмуриться и снова обнять его настолько крепко, как только могу. – Чонин, можно я схожу в душ?

– А, да, конечно, – немного растерянно и смущенно отзываюсь я, выпуская тихо хихикающего омегу из объятий. Неловко улыбаюсь и снова усаживаюсь на подоконник, провожая взглядом выходящего из комнаты с полотенцем и домашней одеждой Кёнсу.

Вытягиваю ноги на подоконнике и смотрю в окно на засыпающий город. Усмехаюсь, когда понимаю, что могу сравнить этот пейзаж с душой Су. У него внутри все бурлило и, хоть старался выглядеть невозмутимым, он явно с трудом сдерживал себя, пока не взорвался. А теперь успокоился и расслабился, снова став тем Кёнсу, каким был. Это как Балтимор – с утра он просыпается, жизнь начинает кипеть, весь день город находится в движении, а к ночи засыпает. Надеюсь, что город в душе Су станет небольшим спокойным пригородом, который будут волновать только сезонные катаклизмы…

Боже, что я несу? Кровь от смущения приливает к лицу, и я утыкаюсь лбом в прохладное стекло, прикрывая глаза и смущенно – по-дурацки – хихикая. Ведь такие странные для того меня, который жил в Техасе, мысли тоже отпечаток Кёнсу. Он заставлял меня читать какие-то умные книги, в которых мне больше всего понравились сравнения человека с чем-то другим. Наверное, поэтому я решил, что тоже могу попробовать сравнить несравнимое, назвать Кёнсу городом… хотя все равно смущает. Если хорошенько подумать, то Су очень долго смеялся надо мной, если бы я сказал ему о том, как назвал его душу, а потом отвесил бы мне подзатыльник и сказал, чтобы я больше не смел говорить ничего подобного. Никогда не смел.

Не знаю, сколько просидел с закрытыми глазами, но, когда открыл их, увидел огни снова проснувшегося Балтимора. Черт, зачем же я сравнил Кёнсу именно с этим городом? Яркие горящие вывески и гром музыки, который тихим шелестом долетает до нашего этажа, заставляют меня не на шутку разволноваться. Балтимор засыпает ненадолго: с наступлением темноты он снова оживает, и боюсь, что Су тоже снова оживет ночью. Вдруг я снова проснусь из-за того, что мой омега будет рыдать? Тогда я опущу руки, хотя не должен этого делать. Просто… я не знаю, как должен себя вести, чтобы привести его в чувства, если он после такого яркого дня будет разбитым ночью.

– Слезь с окна, там похолодало, заболеешь.

Вздрагиваю от голоса омеги, моментально подскакиваю с места, спотыкаюсь о ковер и падаю, случайно подминая под себя слишком близко подошедшего ко мне парня. Су ошарашено смотрит мне в глаза, а потом смеется и обнимает за шею, заставляя меня почти улечься на него. Стараюсь подняться, но омега явно против, потому что недовольно сопит и еще крепче сдавливает мою шею, из-за чего кашляю и непонятливо заглядываю в его лицо, тут же умиляясь. Он растрепанный, с влажными после душа волосами и улыбается так солнечно, что хочется затискать. Но нахожу в себе силы оторвать его ручки от себя и подняться, за руку поднимая с пола и его.

– Сам же сказал, что на улице похолодало, и с мокрой головой развалился на полу. Вот ты заболеешь и что прикажешь мне делать?

– Какой заботливый альфа, – мило хмурится Су, беря меня за руку и ведя к кровати. – Тогда ты сейчас ляжешь рядом, и мы поговорим, понял?

Заворачиваю мужа в одеяло и усаживаюсь рядом, смотря, как он пытается найти угол, из которого сможет вытащить руки. Получается это далеко не с первого раза, но все же Су освобождает руки и сжимает в своих ладонях мои, заглядывая в глаза. Он будто пытается что-то сказать одним взглядом, а я понимаю только то, что глаза моего мужа цвета дорогого коньяка, который на днях пил Чанёль, отмечая повышение.

– Чонин, спасибо тебе за все, – шепчет омега, мягко улыбаясь. Только для меня. – Ты сделал меня другим, и я очень благодарен тебе за это. С первого взгляда я понял, что ты не такой, как все твои ровесники-альфы, ты умнее и смелее… и отдельное спасибо за то, что согласился взять меня в мужья. Прости, что обижал тебя и прочее…

– Кёнсу, ну что за ерунду ты говоришь? – так же, шепотом, перебиваю его и сжимаю щечки моего омеги в ладонях, смотря в его пьянящие глаза. В них есть какая-то безнадежность и обреченность, из-за чего улыбаюсь немного напряженно, но все равно, пересилив себя, продолжаю: – Это я должен благодарить тебя за все, что ты сделал для меня. Если бы не ты, я, думаешь, решился бы уйти из Техаса? Смог бы стать умнее? Стал бы заниматься танцами усерднее? Ты дал мне толчок, и я очень рад, что ты – мой муж.

На глаза Кёнсу наворачиваются слезы, которые он старается скрыть за улыбкой. Тоже кое-как сдерживаю эмоции, стирая упавшие слезинки с его щек, и легко целую в лоб, прижимая его к себе. Насколько он мне дорог, не описать словами. Тот Ким Чонин, которым я являюсь сейчас, полностью собран Кёнсу. Омега буквально выточил каждую черту моего характера из ничего, создал абсолютно другого, действительно достойного себя человека. Только сейчас понимаю, почему он возился со мной: он – умный и послушный парень, который никогда никому не перечил, а я – сорванец, который показал ему, что жить можно и по-другому. Мы дополнили друг друга тем, чего не хватало каждому из нас, поэтому, можно сказать, мы идеальная пара.

– Я не ошибся в тебе, Кай…

Кёнсу устраивает голову на моем плече, прикрывая глаза, а я дергаюсь и смотрю на умиротворенного омегу. Только сейчас, после этих самых слов, на меня нападает плохое предчувствие и какое-то давящие, разрывающее сердце на куски чувство. Такое ощущение, что Су прощается со мной, будто вот-вот умрет… и именно умрет, а не просто уйдет, оставив меня. Интуиция никогда не была моей подругой, но раз на то пошло, то я не буду спать всю ночь, буду следить за каждым шорохом омеги, никуда его не отпущу.

Но Кёнсу на то и выкроил из меня другого человека, чтобы знать, как меня усыпить. Множественные волнения и различные эмоции, которые я получил за насыщенный день, скашивают меня, заставляя глаза предательски закрываться, а Су еще подливает масла в огонь, мурлыча приятную медленную мелодию и гладя меня по животу. Руки, обнимающие омегу за предполагаемую талию (потому что я снова завернул его в одеяло), слабеют, мозг медленно перестает воспринимать происходящее вокруг, а перед закрытыми глазами уже начинают вырисовываться какие-то пока нечеткие силуэты и фигуры. Снова побеждает любопытство, поэтому проваливаюсь в сон.

Взрослый Кёнсу еще более красивый. Он так же тепло, но немного высокомерно улыбается, так же смотрит вокруг своими огромными глазами и сжимает мою руку в своей ладони, только теперь он сам ниже меня где-то на полголовы. Понимаю, что уже привык видеть его таким, но в душе появляется какая-то радость оттого, что могу смотреть на него, сколько захочу, прикоснуться… Останавливаюсь и затягиваю его в объятья, как-то слишком по-детски чмокая в щеку, а он только смущенно смеется и пытается оттолкнуть меня, но я на то и альфа, чтобы быть сильнее. Отпускаю его только тогда, когда омега умоляюще смотрит на меня, очаровательно хлопая глазками. За какие достижения мне достался именно он?

Чувствую легкий прохладный ветер и оглядываюсь вокруг. Мы, оказывается, в каком-то парке, и, судя по деревьям, осеннем: все желтое-желтое, даже небо кажется каким-то желтовато-серым. Мы одни – вокруг нет ни души, а тишина почти гробовая. Такое ощущение, что этот парк отделен от всего остального мира чем-то непроницаемым, потому что не может небольшой сквер в жилом районе быть настолько тихим. Почему-то начинаю волноваться и притягиваю Су ближе, обнимая за плечо, но он отстраняется и уверенно идет к невесть откуда взявшемуся прудику.

– Чонин, ты столько сделал для меня, – тихо говорит Су, опуская пальчики босой ноги в воду. Как так? Он только что был обут! И пруд какой-то странный: вода очень прозрачная, но дна не видно, будто глубина несколько километров. – Спасибо. И прости…

– Кёнсу, даже думать не смей, – подрывающимся голосом кое-как произношу я, пытаясь схватить его за руку, но мои пальцы будто проходят сквозь него. Отдергиваю руку и чувствую горячие слезы где-то в горле, с умоляющим выражением лица отрицательно качая головой, но Су только кивает и поворачивается лицом к воде.

Подскакиваю на кровати и судорожно оглядываюсь, пытаясь найти мужа, но его нет рядом. Вскакиваю и, стараясь унять дрожь и передвигаться как можно тише, иду в ванную, надеясь найти омегу там. Но в комнате даже не был включен свет. Молюсь, чтобы он оказался на кухне, открываю деревянную дверь, но и эта комната пуста. У меня уже начинается паника. Стараюсь дышать как можно ровнее и захожу в большую комнату. Хочу сесть на диван, чтобы обдумать, стоит ли будить Чанёля и Бекхёна, но мне хватает только открыть дверь, чтобы понять, что до их комнаты я добежать не успею.

Кёнсу стоит на подоконнике открытого окна и одной рукой держится за раму, смотря вниз. Теперь понятно, откуда был этот прохладный ветер, на который я не обратил внимания. Не знаю, что должен сделать сейчас, ведь любое мое движение может стать последним в жизни Су, но и стоять на месте нельзя. Осторожно делаю шаг, а он оборачивается и жестом другой руки требует остановиться. Замираю и отрицательно качаю головой, одними губами зовя его по имени, но лицо Кёнсу холодное, будто неживое, выражает уверенность в своих действиях.

Он отворачивается от меня и поднимает ногу, чтобы выйти на карниз, а я решаю, что больше стоять нельзя. Срываюсь с места и хватаю еще не успевшего выйти на улицу омегу за талию, таща его внутрь. Су хватается за рамы, царапает мои руки до крови, кричит и рыдает, умоляя отпустить его и говоря, что это должно было произойти куда раньше, а я даже не чувствую боли. Только слезы застилают глаза, а руки сильнее прижимают вырывающегося парня к груди.

– До Кёнсу, ты идиот! – все же срываюсь, не в силах сдержать свои эмоции, разворачиваю его к себе лицом и как можно менее болезненно для мужа ударяю по щеке. Он замолкает, смотрит на меня полными слез глазами, все еще предпринимая попытки вырваться из моих рук. – Ты говорил, что я эгоист? А кто ты после всего этого? Ты подумал, что будет со мной, если тебя не станет? А твои дяди? Решил подарить нам последний день? Какого черта ты вообще залез туда? Что такого случилось за пару часов, что перечеркнуло весь счастливый день?

Мой голос дрожит и предательски подрывается. Обнимаю все еще трясущегося в рыданиях омегу и утыкаюсь в его макушку, стараясь не разреветься навзрыд. Я так испугался, что прощу сам себе даже слезы. Кёнсу успел стать чем-то вроде смысла жизни, тем, без кого я уже не представляю себя. Врагу не пожелаешь увидеть самого дорогого человека сначала на карнизе высоченного дома, а потом в таком состоянии в твоих руках.

– Что произошло? – Бекхён пришел бы раньше, если бы не сильно подкашивающиеся ноги. Конечно, я бы тоже испугался, если проснулся ночью от душераздирающего крика, поэтому понимаю, почему он еле-еле стоит, держась за дверной косяк, и испуганно смотрит на нас. Омега переводит взгляд на окно, потом снова на Кёнсу, а затем подбегает к нам и обнимает обоих, гладя по головам.

– Кёнсу-я, – ласково позвал невесть откуда появившийся Чанёль, тоже присаживаясь рядом с нами и проводя рукой по лбу рыдающего на плече Бекхёна племянника, – надеюсь, ты понимаешь, что после всего только что произошедшего только разговором с Бекки не отделаешься?

Су продолжает всхлипывать даже тогда, когда мы приезжаем в лечебницу. Всю дорогу я не выпускаю его руки из своей и порываюсь сопровождать его в кабинете врача, но Чанёль ловко усаживает меня между собой и мужем, не позволяя сдвинуться с места. Бекхён берет меня за руку и прижимает голову к своей груди, а я снова не могу сдержать слез. Мой муж чуть не погиб и, что самое отвратительное, я даже не знаю причины. Чувствую себя полнейшим идиотом… хотя слезы, скорее всего от счастья, ведь Кёнсу выжил. Не представляю, что было бы со мной, если бы я не успел, и он прыгнул. Наверное, здесь сейчас был бы я.

Кёнсу вышел из кабинета с опущенной головой, а следом за ним показался доктор. Тут же поднимаюсь на ноги и смотрю на сжавшегося парня, который поднимает глаза и медленно подходит ко мне, снова виновато опуская взгляд в пол. Заставляю его посмотреть мне в глаза, осторожно прикоснувшись к подбородку, а Су кидается на меня с объятьями. Тут же сам обнимаю мужа, зарываясь пальцами в мягких вороных волосах, и утыкаюсь носом в висок, понимая, что еще не скоро смогу снова хотя бы увидеть его.

– Пойдем, дорогой, – мягко зовет доктор, заставляя Кёнсу обернуться на его голос. Омега сдержанно кивает, и вроде бы уже отходит, но снова обвивает руками мою шею и целует в щеку, грустно улыбаясь после.

Доктор осторожно прикасается к его плечу и уводит за дверь, к которой подхожу и я. Через стекло наблюдаю, как мой муж медленно идет по узкому коридору вглубь здания. Сердце сжимается, слезы снова застилают глаза, но не могу перестать смотреть на немного ссутуленную спину моего омеги. Кёнсу останавливается в конце коридора и с грустной улыбкой машет мне рукой, а я прижимаю ладонь к стеклу и стараюсь улыбнуться в ответ как можно мягче, чтобы он понял, что мысленно я всегда буду рядом.

– Чонин, – тихо окликает меня Чанёль, когда за Су закрывается вторая дверь, – поехали домой? Доктор сказал, что если Кёнсу будет быстро восстанавливаться, то его выпишут через пару месяцев. Мы все равно ничего не сможем сделать, как бы ни хотелось.

Киваю и отхожу от двери, смотря под ноги. Как будто у меня только что забрали кусок души. Чанёль, конечно, прав, два месяца – это недолго, но два месяца без Кёнсу… черт, что же он сделал со мной? Я уже перестал представлять, как можно жить без него, а тут его вот так взяли и забрали. Да и ладно я, Чанёль и Бекхён пообещали не оставлять меня, а вот Кёнсу, он же будет совсем один, в холодной лечебнице, о нём здесь никто не позаботится должным образом. Но что я могу сделать? Только желать его скорейшего выздоровления и стараться продолжать жить так, как раньше.

Глава 5.

Прошел только месяц. Месяц без моего омеги. Я очень скучаю по его улыбке, прикосновениям, совиным глазам, голосу и столь же сильно беспокоюсь. Неужели я привык к нему настолько, что не смогу больше и дня пережить без него? Хотя нет, если бы я знал, что он где-то отдыхает, то не волновался бы так сильно. Скучал, но не волновался, а тут просто схожу с ума.

Чанёль и Бекхён не дают мне скучать: альфа решил научить меня играть на гитаре, а омега несколько раз брал с собой в агентство. После занятий с Чаном я понял, что абсолютно безнадежен как музыкант, зато моделью могу стать неплохой, так даже Бек сказал. Наверное, оставлю вариант модельного бизнеса как запасной, если не удастся стать танцором… Кёнсу бы отвесил мне подзатыльник за такие мысли и мило надул губы, обозвав глупым альфой… но его рядом нет.

Я честно пытался продолжать занятия, но никак не мог сосредоточиться, потому что чего-то не хватало. Я долго не мог понять, что же это, а потом ночь не спал, когда понял, что это что-то – Кёнсу за спиной. После этого открытия я почти перестал заниматься, но Бекхён мотивировал меня тем, что Кёнсу расстроится, если не увидит моих успехов, когда вернется домой. Ему надо быть психологом, потому что я никогда не занимался настолько усердно, как после этого разговора с ним.

С минуты на минуту должны вернуться хозяева квартиры, а я только закончил тренировку. Чанёль говорил, что сегодня он узнает о состоянии Кёнсу, поэтому сегодня я особенно сильно жду их возвращения. Слышу, как в замке поворачивается ключ, поэтому подрываюсь с дивана и бегу встречать пару в коридоре. Смеющийся над какой-то шуткой мужа Бекхён тут же поднимает руки и обнимает меня, поглаживая по голове. Так, ничего хорошего мне не скажут, я уже понял все жесты этого омеги, поэтому отстраняюсь от Бека и внимательно смотрю на обоих мужчин.

– Чонин, у нас для тебя две новости, и обе не очень хорошие, – тихо говорит Чанёль, обнимая меня за плечо и ведя в комнату, где усаживает в кресло, а сам садится напротив.

– Что-то с Кёнсу? – решаю сразу уточнить, потому что если не ограничу круг плохих новостей сразу, то сойду с ума от ожидания.

– Ну, и да, и нет, – отвечает Чанёль, не смотря мне в глаза. – Доктор сказал, что состояние Кёнсу стабильно тяжелое, поэтому его оставят в лечебнице еще на полгода.

Выдыхаю и утыкаюсь лицом в ладони, понимая, что просто сойду с ума за это время. Я успокаивал себя тем, что прошла уже половина срока нашей разлуки, а тут оказывается, что мне придется ждать еще аж полгода, чтобы хотя бы увидеть моего мужа. Обидно – не то слово… просто я очень соскучился.

– Какая же вторая? – спрашиваю я, поднимая глаза на держащуюся за руки пару. Немного им завидую, но в то же время рад, что хотя бы они могут наслаждаться друг другом. Бекхён неловко прокашливается и говорит:

– Мне предложили работу в Париже.

– Это же здорово! – восклицаю я, широко улыбаясь. Я, правда, очень рад, что Бекхёну представился такой шанс, ведь он очень волновался, что не сможет заниматься тем, что ему нравится. «Мне двадцать пять, а я не участвовал ни в каких серьезных мероприятиях. Наверное, придется найти работу пореальней», – как-то говорил он за ужином, а мне тогда стало обидно. Ведь Бекхён такой красивый, я уверен, станет украшением любого показа. И, наконец, это заметили не только мы с Чанёлем.

– Здорово, но меня не будет в стране минимум месяц.

– А нехорошо это потому, что и я должен уехать, – печально проговорил альфа, крепче сжимая руку мужа. – Меня отправляют от студии на практику, типа повышение квалификации. Конечно, я буду ближе, в Нью-Йорке, но ты же понимаешь, что мы не можем оставить тебя здесь одного? Ты можешь поехать со мной, но…

– Я не уеду. Здесь Кёнсу, – достаточно резко отвечаю я, уверенно смотря на альфу.

– Я так и знал, что ты это скажешь, – мягко улыбнулся Чанёль, растрепав мои волосы. – Тогда второй вариант: мы устраиваем тебя в школу типа интерната. Было бы идеально, если бы здесь была академия искусств с, так скажем, общежитием, но есть только военная академия, куда мы тебя отправлять не хотим, но…

– Ладно. Военная так военная. Как раз учебный год через две недели начинается.

Бекхён присаживается на ручку моего кресла и обнимает, говоря, что Кёнсу очень повезло с таким рассудительным альфой. Улыбаюсь оттого, что думаю совершенно наоборот: это мне повезло с Кёнсу, а вот сам омега мучается с таким альфой, как я. Но не могу продолжать радоваться жизни, потому что, наконец, понимаю, что тоже останусь один. Но я-то справлюсь, а вот Су еще полгода будет далеко от всего мира.

Как он там сейчас? Его хотя бы кормят? Когда мы заберем его оттуда, нужно будет постоянно находиться рядом с ним, потому что уже успел начитаться про успокоительные препараты и их действие на организм. Кёнсу, скорее всего, будет заторможенным и малоподвижным, а я даже не могу представить, что будет со мной, если я буду видеть его таким постоянно. Тем не менее, я должен буду заботиться о нем сильнее, чем тогда, когда у него была сломана рука. А пока могу только мысленно желать ему спокойного сна или доброго утра, обнимая его подушку.

Неделя прошла действительно быстро. Бекхён уже получил оформленную визу и давно собрался в аэропорт, а теперь стоит в прихожей и ждет задержавшегося где-то Чанёля. Переминаюсь с ноги на ногу рядом с поправляющим легкий шарф омегой, когда из комнаты вылетает радостный Пак и с особым усердием начинает что-то запихивать в сумку ошарашенного мужа. С интересом наблюдаю за тем, как он обнимает Бекхёна, немного приподнимая его над полом, и широко улыбается.

– Чанёль, что такое? – напряженно спрашивает омега, снова почувствовав пол под ногами. – Что ты мне там всучил?

– Фотография. Вдруг соскучишься по нам, – интонация Ёля больше похожа на тихое мурлыкание, чем на голос взрослого альфы. Он продолжает улыбаться, но уже грустнее, подхватывает сумки мужа и открывает дверь, кивком головы зовя нас за собой.

– Чанни, – Бекхён останавливает своего альфу и прижимается к нему всем телом, закрывая глаза, кажется, скрывая свои слезы. С улыбкой наблюдаю за ними, стараясь слиться со стеной и в который раз думая, что же я забыл в аэропорту, но Бекхён открывает глаза и протягивает руку ко мне. – Чонин-а. Я буду скучать по вам.

Подхожу ближе к паре и тут же попадаю в объятья. Бек уже чуть ли не плачет, а мы с Чанёлем стараемся сдержаться, ведь мы суровые альфы. Я бы понял, если Ёль сейчас позволил бы эмоциям вырваться наружу. Ведь вижу, как он не хочет отпускать мужа, как постоянно прикусывает язык, чтобы случайно не попросить его остаться. Но он же понимает, что эта поездка исполнит мечту все жизни его омеги. Да и любит он его до потери сознания, поэтому не будет мешать. Бекхёну действительно повезло с альфой.

А мне просто грустно, потому что они стали мне кем-то вроде старших братьев. Тоже не хочу расставаться с ними, но надеюсь, что Бек вернется действительно счастливым, а Чанёль станет настоящим специалистом и профессионалом, когда мы снова встретимся. А еще надеюсь, что при следующей нашей встрече рядом будет Кёнсу, тоже порадуется за дядь, тоже обнимет их, а потом мы, взявшись за руки, будем слушать рассказы о том, что происходило в их жизни за время нашей разлуки.

Всю дорогу я думал о том, что должен сказать Бекхёну на прощание, но просто проглотил язык, когда мы вошли в здание аэропорта. Не знаю, может смена обстановки отвлекает, может еще что-то, но забываю все пожелания, которые хотел сказать омеге. Смотрю, как Чанёль что-то шепчет ему на ухо, а Бек стирает слезы, смотря в лицо своего мужа. Альфа улыбается очень грустно, но явно пытается подбодрить свою пару, поэтому немного наклоняется и целует его, крепко-крепко прижимая к себе.

Я уже говорил, что ненавижу кино? Так вот, я ненавижу его больше всего из-за того, что все эмоции на экране выглядят ненатуральными и слишком наигранными, хочется просто плюнуть и выйти из зала. К чему это? А к тому, что если бы кто-то сейчас снимал их, то точно получил бы отличный кадр для своего фильма: очень живой и искренний момент прощания влюбленных. Они не могут оторваться друг от друга, пока не объявляют посадку на рейс омеги. Бек поднимает голову и улыбается мне, спеша обнять. Что-то невнятно говорю про то, что рад за него, что желаю всего хорошего, а он чмокает меня в макушку и обещает звонить.

Бекхён уходит вместе с парочкой омег, которых я видел в агентстве, и постоянно оборачивается, мягко улыбаясь и махая нам рукой. Чанёль машет обеими руками как заведенный, поднимает большие пальцы вверх и задорно подмигивает, но я слышу, как он всхлипывает. Сильный, всегда веселый альфа вот-вот разрыдается из-за того, что будет разлучен с омегой. Прекрасно понимаю его, поэтому, когда Бек скрывается из нашего поля зрения, тут же усаживаю Пака на лавочку и похлопываю по спине, выражая поддержку.

– Не переживай так, ведь Бек вернется совсем скоро. К тому же ты будешь занят, значит, время пролетит очень быстро, ты даже не заметишь.

– Знаешь, слышать такие слова от столь юного альфы немного странно, – смеется сквозь слезы он, растрепывая мои волосы. Меня немного раздражает эта его привычка, но сейчас ничего не говорю против, даже задумываюсь.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 Следующая ⇒