Примечание к части 3 страница

– Кстати, Чонин, я тебе уже говорил спасибо? – говорит омега, когда мы сидим на небольшой возвышенности, опершись спинами на стену, и смотрим на катящееся к горизонту солнце. Он снова завернут в плед и снова похож на воробья, только сейчас возмущенного. Да уж, кто возмущаться должен! – Потому что было бы уж слишком хорошо для меня ехать в удобном, теплом автобусе, который направляется точно туда, куда нам нужно! Спасибо, Чонин!

Поворачиваюсь к нему и смотрю на умиротворенное лицо Су, который прикрыл глаза и сильнее закутался в плед. И что он хочет сказать? Что я виноват в том, что мы сейчас… где-то? Ладно, может, я и перегнул палку, но не считаю себя виноватым. Да, возможно, я резкий и зря так быстро отказался от поездки в этом автобусе, но…

– Мы вообще-то женаты. Я думал, что это что-то значит.

Кёнсу усмехается и тоже поворачивается ко мне:

– Он просто приятный парень. Мы всего лишь мило болтали. Я же не лез к нему целоваться, в самом деле.

Вскакиваю с места и растрепываю волосы на затылке, тяжко выдыхая. Внутри все бурлит и кипит, грозясь вырваться наружу, но Кён слишком хрупкий в моих глазах, поэтому стараюсь сдержать свои эмоции, отвлекшись на танцы. Получается как-то странно, потому что не могу сосредоточиться на движениях – в голове постоянно всплывает образ Кёнсу в солнечных очках того альфы. Ударяю рукой по дереву и утыкаюсь лбом в стену, тихо рыча от злости.

– Ревность, – спокойно говорит Су, с каким-то странным выражением лица поглядывая на меня. – Иметь мужа хорошо до тех пор, пока он не присвоит тебя себе.

– Слушай, давай ты помолчишь и позволишь мне хоть бы раз принять решение, ладно? – достаточно резко произношу я, сам пугаясь своего голоса. А ведь я обещал, что никогда не буду на него ругаться… как можно доверять альфе, который не держит свое слово? Но сейчас я очень раздражен, чтобы контролировать себя.

– Вот как? – произносит Су, снова прикрывая глаза и чуть заметно усмехаясь. – Господи, где тот милый мальчик, которого я знал?

– Он где-то здесь, – отвечаю я, складывая руки на груди и кивая сам себе. На самом деле я даже рад, что смог противостоять Кёнсу, но ругаться с ним все равно неприятно.

– Хорошо бы было его увидеть.

И мы погружаемся в молчание, даже не смотря друг на друга. Чувствую некую неловкость, но не знаю, что с ней делать, как избавиться от этого отвратительного чувства, поэтому смотрю на своего умиротворенного на вид мужа. Думаю, что неплохо было бы извиниться, но тут же отбрасываю эту мысль, потому что считаю, что поступил правильно и защитив честь своего супруга, и поставив себя главой семьи. Считаю, что альфа всегда должен быть таким.

Все же не сдерживаюсь и нарушаю затянувшееся молчание первым.

– Где мы?

– В чертовом Кентукки, – каким-то странно-шипящим голосом отзывается Су, вытягивая вперед ноги и сильнее сжимая плед на груди.

На мгновение повисает неловкая пауза, но ее нарушает сам омега:

– Ну, и что мы будем делать, мистер позволь-мне-хоть-раз-принять-решение?

Кривлюсь, потому что слышу в его голосе явный сарказм. Он думает, что мы не доедем до Балтимора, если хотя бы до нашего прощания с Кентукки покомандую я? Вот теперь задета моя гордость, поэтому я просто обязан притащить Су к его дядям и доказать, что я не из бросающих слова на ветер альф.

– Нам нужно проехать через Вирджинию, а там до Мэриленда рукой подать…

Замолкаю, потому что Кёнсу смотрит на меня удивленно-насмешливым взглядом. Все еще не дам ума, как он может месить в своих глазах такие разные эмоции, но все равно замолкаю, чувствуя себя некомфортно. Да, он образованнее меня, да, он тоже отлично знает, как нам нужно ехать, но я же не должен молчать, раз уж отвоевал себе право слова! Из-за этого снова выпрямляюсь и стараюсь выглядеть максимально уверенно.

– Хорошо, завтра попробуем поймать кого-нибудь, кто подкинет нас хотя бы до Вирджинии. А сейчас… я немного устал и очень хочу спать.

Он заворачивается в плед и отворачивается, удобнее устраиваясь на чуть подсохшей на солнце траве. Вот всегда он так! Только я хочу что-то сказать, как он отворачивается от меня и принимает самый умиротворенный вид, на какой только способен. Обиженно надуваю губы и перемещаюсь туда, откуда мне будет хорошо видно его лицо. Укладываюсь рядом и рассматриваю мужа, усмехаясь, когда понимаю, кого он мне напоминает.

– Раз я Кай, то ты Совенок, – смеюсь, а Су недовольно ворочается и сквозь дремоту произносит, мило хмуря носик:

– Оригинально, блин. Ложись давай, а то разбужу тебя, ты не встанешь, и я потащу тебя на себе.

Фыркаю и переворачиваюсь на спину. Все же я не в состоянии долго обижаться на него, поэтому уже сейчас чувствую огромное желание взять его за руку, но решаю, что лучше мне этого не делать и еще немного поизображать обиженного. Плотнее заворачиваюсь в куртку и отворачиваюсь от Кёнсу, тут же ощущая неимоверное желание наконец заснуть. Да, сегодня был насыщенный день, поэтому решаю не противиться своему организму и моментально проваливаюсь в сон.

Кёнсу, как и обещал, разбудил меня на рассвете. И он прав: я кое-как передвигаюсь и соображаю. Омега то и дело гаденько хихикает, мол «я же тебе говорил», но мне все равно. Единственное, чего я хочу, – поскорее добраться до Балтимора и выспаться. По скрытым зевкам омеги вижу, что он тоже далеко не против спокойно поспать в теплой уютной постели. На самом деле я больше хочу, чтобы Кёнсу смог комфортно отдохнуть и окончательно восстановиться. А еще хочу, чтобы ему сняли гипс.

Не знаю, почему Су так не нравится Кентукки? По крайней мере люди здесь более приветливые. Нас подбирает первый же груженый сеном грузовичок, с которого мы слезаем на большой дороге, но тут же нас перехватывает черная пара в возрасте. Дама, как и положено женщинам ее типа, крупная, грузная, очень разговорчивая и явно властная – она постоянно вздыхает во время того, как мы с Кёнсу плетем очередную душещипательную историю про его сломанную руку и начало нашего путешествия. А ее муж явно живет под каблуком этой женщины, хотя не сказал бы, что он недоволен жизнью.

На середине пути наши обоюдные издевки довели до того, что женщина захотела поговорить с Кёнсу о рекорде, который он, по моим словам, хотел поставить: я сказал, что Су собирался пересечь Кентукки на руках, но через несколько миль упал. Поэтому я переместился на переднее сидение, довольный тем, что смог обойти своего мужа в словестной дуэли, и теперь ему придется болтать с дамочкой до тех пор, пока мы не расстанемся с этой семейной парой. Что ж, можно сказать, что это моя месть за его поведение с тем альфой. Вот так, До Кёнсу, ты сам сделал меня таким, теперь терпи!

Они довозят нас аж до Вирджинии! Хорошо, что им ехать примерно в ту же сторону, потому что в противном случае мы бы чувствовали себя слишком обремененными. По крайней мере я. Только мы сворачиваем с трассы на грунтовую дорогу, как Су берет меня за руку и прижимается ближе, отчего-то счастливо улыбаясь. Скорее всего оттого, что, наконец-то, смог завершить разговор с той общительной дамой, которая явно достала моего мужа расспросами. Да, буду считать это расплатой за то, что вызвал во мне ревность, поэтому могу спокойно сжать его ладошку в своей руке и притянуть еще ближе, улыбаясь ему в ответ. Все же со мной рядом невероятный омега, и я этим горжусь, хотя иногда не понимаю, почему он возится именно со мной.

– Мы почти пришли, – говорит Су, устраивая голову на моем плече. – Завтра уже будем в Балтиморе. Не могу дождаться.

Мы расположились в какой-то небольшой беседке посреди парка. Вокруг темно, прохладно и нет ни души, поэтому чувство, что мы одни во вселенной, приятно согревает душу. Кёнсу снова мерзнет, но тут не могу обвинить его ни в чем, потому что сам чувствую ночную прохладу, поэтому киваю в ответ на его слова и приобнимаю своего мужа. Прижимаю его ближе, а омега неожиданно шипит и пытается отстраниться здоровой рукой. Присаживаюсь и обеспокоенно смотрю на него.

– Что случилось? У тебя что-то болит? – стараюсь сохранить спокойствие, хотя все равно обеспокоен, ведь у него совсем недавно была серьезная травма, а я дал себе обещание следить за здоровьем мужа, пока он не будет полностью здоров.

– Рука немного опухла, но ничего…

– Кёнсу, ты нормальный? – спрашиваю я, посветив на руку омеги фонариком, чтобы лучше рассмотреть волнующую его конечность. – У тебя сейчас рука отвалится!

– Не преувеличивай… Чонин, не надо…

Молча поднимаюсь на ноги и иду к центральной площади парка, где стоит телефонный аппарат. Кёнсу тоже встает на ноги и смотрит мне вслед, чуть слышно прося успокоиться и расслабиться, но, видя мою уверенность, тяжко вздыхает, перекидывает через сумку плед и тащит вещи за собой здоровой рукой, сам следуя в мою сторону. Понимаю, что не должен его сейчас нагружать, но чем быстрее я найду в этой книге номер доктора, тем быстрее Су перестанет тихо болезненно шипеть, наворачивая круги вокруг телефонной будки, а я не буду волновать за него.

– Чонин, это может подождать и до Балтимора…

– Нет, мы прямо сейчас позвоним… вот, доктору Томпсону и пойдем к нему, чтобы он посмотрел, что там у тебя с рукой.

Кёнсу неловко переминается с ноги на ногу, но чуть заметно улыбается. Кажется, он доволен тем, что я так забочусь о нем, но не могу, как обычно, насладиться его улыбкой, потому что на том конце провода мне уже отвечает сонный женский голос. Я уже научился у Су соображать быстрее, поэтому прошу ее позвать к телефону ее супруга, вкратце объясняю ему нашу проблему и только что не умоляю принять нас прямо сейчас. Выдыхаю с облегчением только тогда, когда получаю его адрес и вешаю трубку.

Мы сидим на кухне в уютном домике местного доктора, который осторожно вскрыл гипс Кёнсу и теперь медленно снимает его с руки, стараясь не навредить сильнее. Омега чуть заметно хмурится и закусывает губу, а я мысленно молюсь, чтобы нас не стали расспрашивать о нашем внезапном появлении в их доме среди ночи. И поскорее помогли моему супругу. За спиной доктора стоят его дочь и жена, которые ждут указаний альфы, а сам мужчина выглядит суровым, но достаточно снисходительным и мягким, поэтому я не пожалел, что позвонил именно ему, а не кому-то еще.

– Итак, откуда вы?

Вот он! Мой любимый вопрос! Немного теряюсь, но Су находится быстрее:

– Мы живем в округе, родители отправили нас к родственникам, а я буквально перед отъездом сломал руку. Мой брат очень хотел увидеть нашего кузена, поэтому мы поехали через город, но моя рука нарушила все планы.

– Что ж, кость уже срослась, причем накрепко, а вот вокруг раны сильная опухлость. Сейчас наложим повязку, и все будет хорошо, – спокойно говорит доктор, забирая из рук дочери тазик и наливая в него какой-то раствор.

Девушка отходит к тумбе и, опершись на нее, улыбается мне. Только из вежливости улыбаюсь в ответ и перевожу взгляд на мужа, но наши гляделки замечает Кёнсу. Он переводит суровый взгляд на дочь доктора, а я понимаю, что ей нужно бежать, потому что Су в гневе страшен… да и мне не отделаться легко. Ха, а еще меня в необоснованной ревности обвинял!

– Где именно в округе вы живете? – уточняет мужчина, отвлекая Кёнсу от расчленения взглядом его дочери.

– В нескольких милях от города. У нашего отца уволили с бумажной фабрики, сейчас его дела не из лучших, поэтому с деньгами небольшие проблемы…

– Как фамилия вашего отца?

Мы напрягаемся и выпрямляемся по струнке, не зная, что сказать. Раз растерялся даже Кён, то я могу даже не пытаться что-то придумать, но мой мозг почему-то решает сработать быстрее обычного, и поэтому я выдаю:

– Папас… он наполовину мексиканец…

– Милая, позвони копу, не знаю я никаких наполовину мексиканцев Папасов.

Девушка кивает и быстрым шагом идет к телефону, с долей насмешки посмотрев на перепуганного Кёнсу. Он напряженно моргает, тяжело сглатывает, явно не зная, что делать, потому что доктор крайне проницателен, и с безнадежностью в своих огромных глазах смотрит на меня. Ну уж нет, я обещал Кёнсу, что мы доберемся до его дядь, и вот так просто сдаться на финишной прямой? Альфа я или где?

Встаю с места, быстро пересекаю расстояние между мной и девушкой у телефона и нажимаю на сброс вызова. Выжидающе смотрю на нее, всем своим видом намекая, чтобы она отошла от телефона подальше. Дочь доктора слушается и отходит к матери, а я прохожу в середину комнаты и тяжко выдыхаю, опуская голову. Вся семья смотрит на меня выжидающе, а Су закусывает губу и опускает взгляд в стол.

– Вы хотите знать правду? Вот правда: нашу мать арестовали за ограбление неделю назад в Аризоне, отца мы никогда не знали, а нас хотели отправить на разные концы страны. И… мы всю нашу жизнь были вместе, всегда держались друг за друга, а сейчас, в такой сложной жизненной ситуации, нас хотят разлучить. Поэтому мы сбежали к родственникам.

– Лучше тебе говорить правду, парень…

– Я говорю Вам чистую правду, – достаточно резко отзываюсь я, на эмоциях даже перебивая удивленного врача. – Я бы не смог врать тому, кто посреди ночи согласился помочь мне и моему брату. Спасибо Вам за все.

Мужчина еще с минуту буравит меня взглядом, но потом снова поворачивается к Кёнсу и принимается молча обрабатывать его рану. Я все еще изображаю обиженного жизнью и, видимо, настолько увлекаюсь, что миссис Томпсон спешно усаживает меня рядом с Су и что-то щебечет про то, что таких смелых и любящих свою семью людей ждет большое будущее. Киваю, все еще не поднимая глаз, но чувствую на себе взгляд дочери доктора. И в отличие от взгляда моего мужа он мне неприятен.

– Ким Чонин, ты невероятен! – восхищенно восклицает Кёнсу, когда мы идем по небольшой дороге, держась за руки. Ему наложили повязку, и мы ушли, напоследок поизображав несчастных, поэтому смогли спокойной продолжить путь, надеясь на скорое прибытие в Балтимор. – Когда ты успел стать таким… таким… я даже все слова забыл! Вот и где бы мы были, если бы не ты?!

Улыбаюсь и сильнее сжимаю ладошку омеги. Ох, как же мне приятно, что он признал мои внезапно проявившиеся способности и не промолчал, можно сказать, даже похвалил. Слегка тяну его за руку к себе и обнимаю на ходу, улыбаясь в висок мужа. Вчера ночью я не только понял, что способен быть очень убедительным и изворотливым, если того потребуют обстоятельства, но и убедился, что никогда и ни на кого не променяю этого парня, которого смело называю своим мужем.

– Если бы не ты, я сейчас продолжал бы прожигать свою жизнь в Техасе.

Кёнсу улыбается, останавливается и обнимает меня. Ни на что не променяю то тепло, что разливается где-то внутри от его улыбки и объятий.

Глава 4.

Балтимор великолепен. Этот город, кажется, живет круглосуточно: даже ночью на улицах слышны музыка и разговоры многочисленных людей; вывески магазинов, баров и подобных заведений моргают и переливаются в темноте; а высоченный многоэтажный дом, перед которым мы стоим, кажется каким-то нереальным и слишком уж большим. Немного растерянно оглядываюсь, пока Су терпеливо держит меня за руку, и стараюсь понять, не сплю ли я и действительно ли мы добрались до долгожданного города и дома. Омега счастливо улыбается и тянет меня за руку внутрь, даже не давая сориентироваться.

Дяди Кёнсу невероятные! Я понял это в первый же час пребывания в их квартире. Во-первых, они строго-настрого запретили называть их мистерами и всеми подобными выражениями – только по именам. Во-вторых, они встретили нас так, будто ждали все это время, даже меня, абсолютно чужого для них человека, приняли как родного. А в-третьих, они решили установить правила проживания для детей: они позволили нам не спать до полуночи в будни и до двух в выходные! О чем еще могу мечтать подростки, которых постоянно ограничивали в чем бы то ни было?! Но нам оставалось уладить еще один вопрос: мы женаты, следовательно, имеем право спать вместе. Смотрю на Кёнсу, и он будто понимает, что я хочу сказать.

– Чанёль, а в комнате, где мы будем жить, какая кровать? – интересуется Су, чуть склоняя голову к плечу и с явным удовольствием наблюдая за удивлением своего дяди.

– Ну, в смысле «какая»? Обычная односпальная кровать, – немного удивленно отвечает альфа. Скорее всего, он знает характер своего племянника или просто не ожидал, что нас будет это волновать. Тем не менее Чанёль отдает нам стаканы с газировкой, достаточно располагающе улыбается и отходит к своему мужу, присаживаясь в соседнее кресло. Газировка в десять вечера… Мы в рай, что ли, попали?

– Нам нужна двойная, – уверенно произносит Кён, переводя взгляд с одного ошарашенного дяди на другого. Бекхён непонимающе выгибает бровь, а Чанёль часто моргает, по очереди оглядывая нас. Да, их мимика – отличительная семейная черта.

– Зачем? – первым приходит в себя Бекхён, поэтому сейчас буравит нас каким-то непроницаемым, но достаточно подозрительным взглядом. Даже не знаю, как бы я отреагировал, если бы омега, вдвое младше меня, заявил, что собирается спать в одной постели с альфой. К тому же, таким тоном. Кёнсу всему учил меня, наверное мне, как будущему артисту, стоит научить его «пользоваться» интонацией.

– Хм, с чего бы начать, – задумчиво произносит Су, а я откидываюсь на спинку дивана и жду. Мне очень интересно, как они отреагируют на заявление… – Короче, мы поженились около месяца назад.

Даже не успеваю сориентироваться, как мой муж выдает все, даже не задумываясь. Поэтому теперь я наблюдаю два крайне удивленных лица, а одно еще с очень-очень широко раскрытыми глазами. Так, и что же ждать дальше? Нам сейчас прочитают лекцию по поводу того, что это невозможно, или обвинят в идиотизме, потому что никто в здравом уме и трезвой памяти не будет женить двенадцатилетнего альфу и тринадцатилетнего омегу. Да, это так, но мы, как бы, на библии поклялись, что будем заботиться друг о друге. Не сказать, что я сильно верующий, но Кёнсу – мой официальный муж, и я не считаю это ошибкой.

– И много было гостей на вашей свадьбе? – с напряженной улыбкой спрашивает Чанёль, перед этим залпом осушив бокал с коктейлем. Ну а что, хороший метод.

– Ну, где-то сорок свиней и около пятнадцати поросят помимо фермера и его мужа, – усмехается Кёнсу, беря меня за руку, переплетая пальцы, и укладывает голову на мое плечо. Приобнимаю его и показываю наши скрепленные руки, безымянные пальцы которых все еще оплетены проволокой. В квартире второй раз за вечер повисает тишина.

– Раз такое дело, – Чанёль чешет затылок и подмигивает все еще старающемуся понять, что происходит, Бекхёну, – выделим вам двойную кровать. Вы же женаты.

Кёнсу улыбается и благодарно кивает, а я следую его примеру. Все же они так много сделали для нас – одно согласие дать нам приют и все прилагающееся чего стоит. Перевожу взгляд с неловко перемещающегося по квартире и сшибающего все углы Чанёля на все еще даже не шелохнувшегося Бекхёна. Даже начинаю волноваться за него, но омега поворачивается на звук разбивающегося стекла и с мягкой полуухмылкой встает.

– Мой муж слегка неуклюжий, так что не пугайтесь, если ночью проснетесь из-за грохота упавшей с кровати туши, – смеется он, подходя к Кёнсу и слегка растрепывая его волосы. – А на свадьбу могли бы и пригласить, детки.

Тихо смеюсь и наблюдаю за Бекхёном, который подходит к собирающему осколки альфе, мягко отстраняет его, сам присаживаясь у разбившего графина, и что-то говорит мужу, после чего последний поднимается и идет к нам. Если честно, его улыбка меня пугает, но сам Чанёль достаточно располагающий мужчина. Наверное, ему лет двадцать восемь, хотя выглядит он младше. У него добрые глаза и очень большие руки – одна его ладонь почти припечатывает меня к полу, когда он решает дружески потрепать меня по волосам. А еще он очень высокий, где-то шесть футов. Я всю жизнь мечтал вытянуться примерно до такого роста, но пока только мечтаю. К тому же многие говорят, что если я продолжу заниматься танцами, не вырасту совсем. Но я не верю.

Зато Бекхён достаточно типичный омега. Он невысокий, стройный, только почти никто из художников и писателей не любит такие черты лица омег – у него узкие глаза и тонкие губы, которые выдают в нем человека с непростым характером, но зато ухоженные руки, которые я успел рассмотреть, пока он тискал моего мужа. Кстати, видно, что он очень хорошо разбирается в моде, потому что одет в яркую, но не вызывающую одежду и слегка накрашен. Да, таким и должен быть омега: видным и знающим, как себя подать, но пользующийся этими знаниями только до того, как встретит достойного себя альфу.

Черт, это все влияние Кёнсу. Я никогда, повторяю, никогда не думал о том, какой характер у человека и что он сам из себя представляет, только анализируя его внешность, а тут думаю о том, что Бекхён мог бы стать очень хорошим прототипом какого-нибудь литературного героя. Если бы хоть один автор, конечно, решился отойти от типичных стандартов омежьей красоты. До Кёнсу, что ты со мной делаешь? Зачем мне все это?

Собственно говоря, я думал об этом, когда мы с Кёнсу уже лежали в выделенной нам постели. Омега спокойно спал, чуть приоткрыв рот и крепко обняв подушку; весь его вид говорил о том, что он, наконец-то, доволен кроватью и наслаждается долгожданным сном в комфортных условиях. А я просто не могу уснуть. Не знаю почему, просто не спится. Поэтому, собрав в голове все то, что успел за сегодня понять о дядях Су, то смотрю в окно за изголовьем кровати на ночной город, то умиляюсь с вида мужа, стараясь не думать о прошлом. А Су еще более милый, когда спит. Тем более так спокойно.

Нет, все же пора ложиться. Начинаю возиться и укладываться поудобнее, стараясь как можно меньше тревожить Кёнсу, но он, все же, недовольно хмурится и отворачивается, заставляя меня немного поволноваться. Не хочу, чтобы он проснулся, пусть спит, раз все так хорошо. Размещаюсь на своей половине и прикрываю глаза, желая насладиться сном, но до моих ушей доносятся тихие всхлипы. Тут же подскакиваю на месте и поворачиваюсь, натыкаясь на спину немного свесившегося с кровати омеги.

– Кёнсу? – зову я, осторожно прикасаясь к плечу подрагивающего парня. – Су-я, что случилось? Тебе приснился плохой сон?

– М… мгм, – отзывается он, поворачиваясь ко мне своим заплаканным лицом. – М-можно я к тебе?..

Даже не дослушиваю его – просто обнимаю. Он прижимается к моей груди и все еще подрагивает, утыкаясь носом в плечо. Такой уверенный и суровый днем и такой же беззащитный и запуганный ночью. Я уже не раз просыпался из-за того, что Су плакал во сне или сразу после пробуждения посреди ночи, но не расспрашивал его ни о чем, списывая такое состояние омеги на неудобные места сна и каждодневное эмоциональное напряжение. Да и во время сна он никогда не выглядел умиротворенным, но сейчас-то спал как младенец, а тут такая резкая перемена… что же ему снится?

– Кёнсу, – зову я, слегка поглаживая более-менее пришедшего в себя омегу, который уже достаточно спокойно дышит и тянется к моей руке, переплетая пальцы, по спине. Мне нравится, когда он проявляет нежность, но сейчас я хочу спросить у него нечто важное, – мне кажется, что ты что-то скрываешь от меня. Что это?

Он молчит и кусает губы, то поднимая, то отпуская мою расслабленную руку. Нет, он точно что-то скрывает от меня, его мужа, хотя я имею право знать все-все о нем и его переживаниях. Упертый омега, все еще хочет казаться независимым и сильным, хотя все равно по ночам ластится ко мне с видом потерянного котенка. Нет, совенка.

– Да, скрываю, – чуть слышно говорит он, смотря на меня снизу вверх. Вскидываю бровь и чуть приподнимаюсь, чтобы лучше видеть лицо этого мальчишки, который смеет что-то скрывать от меня. – Мою невинность. И я тебе ее не отдам, даже не проси!

– До Кёнсу, ты странный, – тихо смеюсь я, крепче прижимая к себе тонкое тело полностью расслабившегося омеги, и прикрываю глаза, погружаясь в дремоту. Не могу расспрашивать его обо всем, потому что… не знаю. Просто не могу заставлять его рассказать мне все, если он не хочет. Остается только надеяться, что он рано или поздно решится поговорить со мной и про свои дурные сны, и про все волнения.

На следующий же день Кёнсу организовал мне небольшой танцевальный зал, притащив в большую комнату зеркало Бекхёна, и снова принялся изображать из себя деспота и знатока танцев. Решаю, что лучше просто смириться и делать то, что мне говорит омега. Не знаю, от чего это зависит, но я действительно становлюсь лучше. Мое тело лучше слушается меня, любые движения становятся более грациозными и легкими, даже очертания туловища меняются: я, оказывается, вытянулся после того, как мы с Кёнсу ушли, и по-хорошему это должно мне мешать, но нет – я так же танцую и наслаждаюсь этим. А еще у меня появились мышцы. И нет, я не хвастаюсь.

А мой муж явно доволен моими успехами, потому что постоянно удовлетворенно кивает, а после позволяет немного расслабиться. Мне нравится, что он решил хоть иногда не давить на меня постоянно, но меня волнует, что Су стал замыкаться в себе. Когда мы с ним вдвоем, он старается вести себя непринужденно, улыбается и продолжает поучать меня, только уже более… мягко, что ли. С дядями он дружелюбен и приветлив – они явно думают, что он всегда является этим симпатичным пареньком с очаровательной улыбкой и очень необычным для его возраста образом мышления, который иногда предпочитает оставаться в одиночестве, но я-то знаю, что он не такой.

Я уже не раз пытался разговорить Кёнсу хотя бы ночью, когда мы оставались наедине, потому что днем он постоянно находил предлог, под которым избегал беседы со мной, но даже в темноте я не мог узнать ничего. Он просто или не слушал меня, или притворялся (я в этом уверен) спящим, или мастерски уводил тему – я постоянно упускал момент, когда мы переставали говорить о Кёнсу и беседовали о чем-то другом, намного менее важном, чем его внутреннее состояние.

И все чаще я стал просыпаться от тихих всхлипов на соседней половине кровати, и, честно говоря, меня это очень пугает. Я уже и не спал три ночи подряд, пытаясь выяснить, в одно и то же время происходят его, как я их стал называть, «приступы» или нет, и обнимал его, как только омега засыпал, и передвигал его на свою половину кровати эксперимента ради, но в итоге – очередная ночная истерика. Не могу описать словами, как я переживаю за Кёнсу, ведь он только-только восстановился после аварии.

Бекхён и Чанёль точно привыкли к нам и, как мне кажется, даже рады, что мы их каждый вечер ждем. Чуть позже я узнал, что Бекхён – начинающая модель, и в моей голове все встало на свои места. «Природа наделила его отличной внешностью и обаянием, которое он выгодно подчеркивает… только ростом немного не вышел», – как-то так говорил Кёнсу, когда я отдыхал рядом с ним после репетиции. И, кстати, снова Су плавно перевел тему с его мрачности на занятость дяди-омеги. А Чанёль – музыкант и звукорежиссер, который работает на рекорд-студии. Видимо, его работа – его все, потому что он постоянно возвращается веселым и заводным, а после устраивает небольшие концерты дома: он играет на гитаре или фортепиано, а Бекхён поет. Получается безумно красиво, мне даже хочется танцевать иногда.

К чему это все? А к тому, что Бекхён однажды сделал из моего мужа еще более красивого омегу, тем самым показав свой профессионализм. Они просто ушли в магазин, хотя Кёнсу упирался и говорил, что без него я тренироваться не буду, но старший омега все равно утащил его с собой, и не было их часа четыре. Су очень плохого обо мне мнения, потому что я без него разучивал новые движения в спокойной обстановке, а по возвращении они меня очень сильно удивили. Бек всего лишь немного изменил прическу Кёнсу, собрав вороные волосы омеги в стильную укладку, и одел в черно-белый в широкую полоску легкий свитер с высоким горлом и достаточно узкие брюки, но все это на худощавом Су как-то… играло? Да, именно. Он немного смущенно улыбался, крутясь передо мной, а я не мог оторвать от него взгляд. Да, так он выглядел еще старше, но от этого не менее красиво. В который раз говорю, что мой муж невероятно красивый? Но его лицо очень быстро омрачилось ненавистной мне непроницаемой маской, поэтому я не смог в полной мере оценить новый облик моего супруга.

В этот же вечер Чанёль устроил очередной небольшой концерт. Он сидел за пианино и пел Луи Армстронга, то и дело поглядывая на наслаждающегося исполняемой им музыкой Бекхёна. Я сидел за спиной мистера Пак и наблюдал за его перемещающимися по клавишам руками, но не мог перестать смотреть на сидящего на подоконнике Кёнсу, который как-то отстраненно рассматривал ночной город. Чанёль неожиданно остановился, поднялся с небольшого стульчика, быстро приблизился к проигрывателю и поставил пластинку с веселой музыкой.

– Я хочу станцевать с тобой, тебя же так долго Кёнсу учил, – с улыбкой проговорил Бекхён, поднимаясь с места и поправляя волосы. – Су, разрешишь?

Омега немного поворачивает голову и кивает, снова возвращаясь к разглядыванию пейзажа за окном. Не могу сосредоточиться на танце с Бехёном, потому что: а) я ему по плечо, и мне не очень-то удобно вести; б) Кёнсу все еще грустит, а я не могу перестать на него смотреть. Когда Чанёль подхватывает его на руки и начинает кружить в танце, Су как-то странно на него смотрит, а следом начинает кричать и вырываться. Мы все испуганно замираем, а Чанёль старается удержать и успокоить бьющегося в истерике племянника, который не реагирует вообще ни на что. Он кое-как укладывает его на диван, а я присаживаюсь у лица мужа и осторожно смахиваю с мягких щек слезы, боясь сделать только хуже. Но Кёнсу продолжает рыдать и откидывает мою руку, утыкаясь носом в подушку. У меня трясутся руки, а сердце стучит где-то под горлом. Су, почему ты не говоришь мне, что с тобой происходит?

Вскоре Кёнсу пришел в себя и, извинившись за предоставленные неудобства, ушел спать. Уже никто не мог веселиться, поэтому ужин прошел почти в полной тишине, которую нарушал только тихий шепот Бекхёна о нормальности происходящего, «ведь Су тринадцать, переходный возраст». Мне интересно, он сам хоть верит, что такое может произойти только из-за возраста? Хотя в чем его обвинять? Он тоже очень сильно переживает из-за истерики моего мужа.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 Следующая ⇒